Текст книги "Не бойся, малышка"
Автор книги: Ирина Тарасова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)
ГЛАВА 8
Максим проснулся в холодном поту. Ему снился все тот же сон: широкая серая река, полные отчаяния глаза, лихорадочно бьющие по воде руки. Он тряхнул головой, отгоняя ночной кошмар, и приподнялся на кровати. В комнате было темно и тихо, ночной мрак, казалось, поглотил не только предметы, но и звуки. Макс нащупал выключатель. Раздался щелчок, и свет залил комнату, резанул по глазам. Он инстинктивно зажмурился, но уже через секунду осторожно приоткрыл сначала один, потом другой глаз. Ночник освещал низкую тахту со смятыми простынями, кресло, высокий стеллаж. Обстановку можно было бы назвать скудной, если бы не обилие комнатных растений, которые занимали большую часть пространства комнаты.
Он поднялся с тахты, обогнул кадку с торчащими вверх острыми листьями и подошел к окну. По-прежнему не было слышно ни звука. Максим повернул ручку на раме. Створка отошла, и комната наполнилась звуками ночи. Ярко светил набирающий полноту месяц. В саду гуляли тени. Максим вдохнул свежий ночной воздух, проникающий сквозь тонкую преграду москитной сетки. «Я как пойманный муравей», – вдруг подумал он, вспомнив, как, перевернув стакан, накрыл муравья, а потом наблюдал, как тот бегал по кругу в поисках выхода, каждый раз натыкаясь на невидимую преграду.
Максим еще немного постоял у окна и вернулся к тахте. Одеяло было откинуто, на подушке виднелась вмятина от его головы. Он перевернул подушку на другую сторону, потрогал шероховатую шелковистую поверхность наволочки и вдруг почувствовал, что не может оставаться в одиночестве.
Он быстро оделся и, сделав несколько шагов по коридору, осторожно приоткрыл дверь. Пахнуло теплым и сладким. Днем Таня срезала несколько ирисов, и теперь в ночной темноте цветы отдавали свой аромат. Максим остановился у кровати. Таня, свернувшись клубочком, слегка посапывала во сне.
«Спит, как ребенок», – подумал он, и по его губам скользнула улыбка. Он вспомнил, как днем, гуляя по заросшему травой берегу пруда, она сорвала покрытый белыми пушинками одуванчик и, набрав в грудь побольше воздуха, дунула; парашютики сорвались и полетели по ветру, и только два упрямо продолжали торчать на вмиг облысевшей головке. И тогда он, выхватил из ее рук сочащийся белым молочком стебель, тоже дунул что есть сил. Парашютики только качнулись, продолжая насмешливо торчать на голой сердцевинке. Раздосадованный, Максим дунул еще раз, а потом еще и еще… Глядя на его старания, Таня смеялась звонко и так заразительно, что ему ничего другого не оставалось, как рассмеяться вместе с ней. «С ней чувствуешь себя не разочарованным мужчиной с потрепанным сердцем, а ребенком, который радуется всякой малости», – подумал Максим.
Его глаза привыкли к темноте, и он уже мог видеть ее разметавшиеся по подушке волосы. Он сел на ворсистый ковер и осторожно дотронулся до одной из прядей.
– Кто здесь?
Танина рука метнулась в сторону ночника, но Максим успел перехватить ее.
– Не надо, не включай, – тихо сказал он, осторожно отпуская ее руку. – Это я, Максим.
Таня судорожно сглотнула и присела на кровати.
– Зачем… Зачем ты здесь?
– Не спится, – сказал он и, словно оправдываясь, добавил: – Я не хотел тебя будить.
Она согнула ноги в коленях, натянула одеяло до подбородка.
– Господи, как я испугалась!
– Мне показалось, что ты крепко спишь.
Таня ничего не ответила, но Максим почувствовал, что ей не по себе.
– Извини, – сказал он и дотронулся до одеяла, ощутив под ним пустоту. – Извини, – повторил он, и его рука, скользнув вниз, вползла в теплое пространство между простыней и одеялом. Он нащупал Танину лодыжку и чуть сжал. Таня дернула ногой, освобождаясь.
– Не надо.
– Ладно, – согласился Максим, вытащив руку из-под одеяла. – Никак не привыкну к одиночеству. Уже два года один, и все равно не могу. От тишины прямо глохну. В городе все совсем по-другому: то машина под окном, то вода в трубах, то соседи…
Таня невольно вспомнила поскрипывание кровати за дверью, еле слышные вскрики, иногда вполне различимые слова: часто мать материлась во время соития. Таня брезгливо передернула плечами.
– А по мне, лучше тишина, чем соседи, – сказала она.
– Говорят, заключение в одиночную камеру – самое суровое наказание. Недостаток пространства замещают избытком времени.
– Если преступление страшное, то, конечно, совесть замучит.
– А твоя, значит, совесть чистая, как простыня? – пошутил он.
– Да, – не замечая его игривого тона, серьезно ответила она. Перед ее глазами встало улыбающееся лицо Нинки и светлые, чуть навыкате глаза Пугача. – Да, – повторила она, как будто хотела убедить в этом саму себя.
– Счастливая… – вздохнул Максим. – Или просто молодая. Чем старше человек, тем большего ему уже не исправить.
– И много… не исправить?
– Наверное…
Он замолчал. Вновь ему привиделись молящие, полные ужаса глаза, скрюченные судорогой руки, захлебывающийся рот.
– Тебя что-то мучает, я это чувствую. Расскажи мне об этом, – сказала Таня. Она придвинулась к краю кровати, тронула его за плечо. – Расскажи, – повторила она. – Иначе это разъест тебя изнутри, как ржавчина.
Он усмехнулся, встал с пола, прошелся к окну.
– Рассказывать нечего. Давно было… Быльем поросло.
– И все равно не можешь забыть.
– Не могу, – выдохнул он. – Помнишь, рассказывал, как Витальку из воды вытаскивал?
– Помню, вы реку переплывали. Что-то не так?
– Так, только не совсем, – сказал Максим и снова замолчал, словно ночь поглотила все его мысли.
Таня тоже молчала, боясь помешать ему. Наконец Максим снова заговорил:
– Парень с нами учился в Суворовском. Не больно, конечно, мы его любили… Он был из приюта, сирота. Карась мы его звали. Хлюпик, нос вечно в соплях, цыпки… И вот плыву я, значит… чувствую, кто-то за руку хватает, потом всей тяжестью – на плечи. Я – нырк и с головой под воду. Изворачиваюсь, стараюсь сбросить, а он вцепился, не отпускает. Не помню уж как, я отцепился, вынырнул. Дышу, а в горле, в носу вода жжет. Оглядываюсь – рядом он, Карась. Глаза бешеные, руками по воде колотит, кричать не может – рот уж под водой. Я – от него. Раз, два, три… гребу, машу руками-ногами, и вдруг внутри – чирк: дак потонул же Карась. Разворачиваюсь и назад. А тут вижу: Виталька еле держится, шлеп-шлеп – и под воду, вынырнет – и опять. Я его – за шиворот и поволок. Не знаю, откуда силы взялись.
Он замолчал.
– И?.. Что дальше-то? – напомнила о своем присутствии Таня.
– Что дальше? Ничего… Карась потонул, а Витальку я дотащил.
– Жалеешь, что Карася не спас?
Максим ничего не ответил и только по-прежнему глядел в темноту. Наконец он сказал:
– Снится он мне.
– Да… – Таня вздохнула. – Бабушка говорила – сироту обижать нельзя.
Максим повернулся к ней:
– Да все мы там сиротами были. Что Виталька при отце-полковнике, что я при своей матери. Все без детства. Только знаю, что судьба по-другому бы повернулась, если б я не Витальку, а Карася вытащил. Мне кажется, Виталька считает себя обязанным. Он думает, я повернул за ним. А это так, случай.
– Ты сам говорил, что вся жизнь из случайных совпадений.
– Я? Может быть… Хотя… как мне кажется, жизнь определяет наш выбор. Иногда мне кажется: не свою жизнь живу, – сказал он. – Хотя… Жизнь – лабиринт, всегда есть вероятность уткнуться в тупик.
– Ты в тупике? – спросила Таня.
Максим подошел к ней, присел на кровать и прижал к себе, явственно ощущая ее тепло.
– Уже нет, – сказал он, отпуская ее. – Хочешь чаю?
– Ага, – кивнула она, не поднимая глаз.
Они спустились на кухню. Максим включил свет. Неяркий свет лампы делал их лица бледными. Таня села за стол, Максим достал чашки, налил воды в чайник. Вскоре вода забурлила.
– Заварка последняя, – сказал Максим, наливая кипяток в заварочный чайник. – Ну ничего, завтра купим.
– А варенье есть? – спросила Таня.
– Мед вроде в холодильнике видел.
– Сойдет.
Максим поставил на стол двухсотграммовую банку, положил рядом чайную ложку.
– Ешь, медвежонок.
– А ты?
– Я с вафлями. С детства люблю. Нам на полдник давали. Виталька терпеть не мог, свою пайку мне отдавал, а я для него у мамки сигареты воровал, когда на каникулы приезжал.
Максим сел, положил перед собой пачку вафель, разорвал бумажную обертку, захрустел.
– А ты почему не куришь? – спросила Таня, пододвигая к себе банку с медом. – Сейчас все курят.
– Странно, конечно. Мать курила, Лилька баловалась после выпивки, опять же, Виталька. А я – редко, за компанию, хотя и не люблю. Запах мне не нравится. Особенно когда одежда табаком пахнет, волосы. Я вообще к запахам как-то по-особому отношусь. Ты «Парфюмера» читала?
– Это журнал? Я покупаю «Hair’s».
– «Парфюмер» – это книга. Там главный герой искал такой запах, чтоб сразу всем нравиться.
– Нашел?
Максим сделал глоток, хрустнул вафлей и посмотрел на Таню с таким видом, будто только о том и мечтал, чтобы сидеть именно с ней на кухне загородного дома, когда за окном – глубокая ночь.
– Мне сразу твой запах понравился, – сказал он, не отрывая глаз от чашки. – Ты хорошая.
– Свежая, – фыркнула Таня, облизывая ложку. – А мед засахарился.
– Новый только к концу лета будет. Мы с Лилей раньше в августе к одному старичку в деревню ездили, на весь год сразу покупали.
Таня подняла голову. Она чувствовала какую-то странную пустоту в голове, вероятно, от прерванного сна.
– А твоя жена… какая она была?
Максим недовольно поморщился.
– Нет-нет, я понимаю… Ты говорил… – зачастила Таня. – Я похожа на нее?
Максим отставил чашку и исподлобья взглянул на нее.
– Нисколечки. Что-то в ней было от Деми Мур. Смотрела «Солдат Джейн»? «Стриптиз»?
– А…
Таня отодвинула от себя чашку, откинулась на спинку стула и улыбнулась. От горячего чая ее потянуло в сон.
– А я, как мне говорили, похожа на Настасью Кински, которая кошку играла, – сказала она.
– Пантеру, – поправил Максим, внимательно глядя на нее. – Это ты на кошку похожа… Рыженькая кошечка с зелеными глазками. Гуляет сама по себе… Мед не понравился? – кивнул он на отставленную в сторону банку.
– Если честно, не очень.
– Так бы сразу и сказала. Там еще сыр есть. Будешь?
– Ага, – кивнула Таня. – После сладкого всегда соленого хочется.
Максим подошел к холодильнику и, вытащив небольшой кусок сыра, вернулся к столу.
– Он же испортился уже, – сказала Таня, брезгливо глядя на сыр с плесенью.
– Нет, это просто сорт. Я люблю.
Максим снова сел за стол, отрезал себе ломтик, положил в рот.
– А я точно такой же нашла у тебя в холодильнике и выбросила, – сконфуженно призналась Таня, с недоверием глядя, как Максим жует.
– Когда успела?
– Прости. Когда убиралась, конечно. А он очень дорогой, да?
– Ерунда. Попробуешь?
Он отрезал кусочек, протянул ей. Таня растерянно улыбнулась. Ей не хотелось обижать Максима отказом, но она никак не могла себя заставить даже просто взять в руку сыр с плесенью.
– Может, завтра? – сказала она.
Он приподнял брови.
– А что завтра изменится?
– Не знаю… Мне кажется, я все время меняюсь. Вот сейчас я как будто перенеслась в другой мир.
– Так всегда бывает, когда жизнь в корне меняешь. Начинается другой отсчет.
Максим замолчал, рассеянно крутя чашку в руках. Тане показалось, что он перенесся мыслями куда-то далеко, оставив ее в одиночестве.
– Эй…
Максим вздрогнул. Его глаза ожили.
– Я тебе удивляюсь: ты везде так быстро осваиваешься?
– Нет. – Таня отвела взгляд. – Просто у меня такое чувство, что та жизнь, которая была до, – это далекое прошлое, и только сейчас я начинаю жить по-настоящему.
– До?.. Что ты имеешь в виду? До чего? До нашей встречи?
– Да, – ответила Таня, хотя понимала, что говорит неправду. Вернее, не полную правду, потому что она еще не осознала, когда пришло к ней иное ощущение жизни. – Знаешь, – продолжила она, – есть в кино прием: когда прошлое показывают, пускают черно-белую пленку, а настоящее – в цвете. Так и у меня. Когда вспоминаю мать, ее сожителей, даже свою работу в парикмахерской и на автозаправке – все темно и тускло, а сейчас хоть и ночь – как-то особенно ярко, как будто скоро – праздник.
– А я Дед Мороз, – пошутил Максим, вставая. – Деткам пора в кроватку – утро вечера мудренее.
– Да… действительно…
Таня встала, сделала шаг к выходу, затем оглянулась. Максим смотрел на нее с нежностью. Свет от лампы падал под таким углом, что он не видел выражения ее глаз, но если бы он мог это сделать, то заметил бы в них благодарность.
– Спокойной ночи, – сказала она, и голос ее дрогнул.
– На новом месте приснись жених невесте, – ответил он.
– И тебе, чтоб только хороший сон.
Максим кивнул. Он надеялся, что заснет сразу же, как только голова его коснется подушки, и проспит до утра безо всяких сновидений.
… – Как спалось?
Таня вздрогнула и оглянулась.
– Я не слышала, как ты вошел.
Она стояла рядом со столом. На ней была вчерашняя футболка. Максим подошел к ней вплотную, но не обнял. Она показалась ему какой-то новой, неизвестной, совсем не той, что сидела вчера ночью за столом и облизывала ложку с медом.
– Ты давно встала? – спросил он.
– Нет… – ответила она, не посмотрев на него. – Вот… сломался.
Максим взглянул на кувшин, куда вчера Таня поставила срезанные ирисы.
– Стебель тонкий, а цветок тяжелый, – сказал Максим. – И вообще срезанные ирисы долго не живут.
– Что ж ты вчера не сказал? Я этого не знала, – сказала Таня, трогая пальцами вянущий цветок.
– Ерунда.
Он посмотрел на часы.
– Куда-то спешишь? – спросила она, оглянувшись.
– Все же на работу хочу заглянуть. Интересно, что там с договором. Потом за продуктами съезжу. Что привезти?
– Краски.
– Что?
Максим с недоумением посмотрел на нее, но тут же улыбнулся. Волосы ее были растрепаны, футболка помята, но от всего ее облика веяло уютным теплом только что проснувшейся юной женщины.
– Порисовать захотелось, – сказала Таня. Она заметила его улыбку. – Ой, я же еще не умывалась и не причесывалась, – стала оправдываться она, растерянно приглаживая волосы.
– Какие краски?
– Акварельные… и бумагу формата A3, специальную, и кисточки. Можно?
– Ноу проблем. В художественный салон загляну. С утра чем займешься?
– Не знаю… Погода хорошая?
– Солнце. Можешь на пруд сходить, позагорать. Только не купайся.
– У меня и купальника-то нет.
– Посмотри в стенном шкафу, рядом с сауной. Там всякого добра полно. Читать любишь?
– Да. «Парфюмер» есть?
– Поищу, если что – в гостиной стеллаж. Найдешь что-нибудь. Виталька любит детективы, Юлька – дамское. Юля – это его жена, она сейчас с дочкой в Европе, а сын – на сессии. Он в Москве, в МГУ учится.
– Здорово!
– У Витальки оба детеныша что надо. Ну я пошел. Наверное, только ближе к вечеру приеду. Ты не скучай. Пока.
Максим вышел. Таня привстала на цыпочки и сладко потянулась.
Еще некоторое время она постояла около стола, глядя на увядающие цветы, потом заправила кровать и спустилась вниз. Наскоро позавтракав, решила пройтись по дому. Гулкая тишина почему-то радовала ее. Она представляла себя принцессой, запертой во дворце. Еще немного – съедутся женихи со всего света, чтобы просить ее руки. Таня остановилась у громадного стеллажа, на треть заполненного книгами. На матовой поверхности деревянного журнального стола она заметила книгу небольшого формата. «Парфюмер», – прочитала она. Она взяла книгу под мышку и пошла к выходу.
Переступив порог, Таня вышла на крыльцо и зажмурилась от яркого солнечного света.
– Хай, – раздалось где-то рядом.
Она открыла глаза. Перед ней стоял молодой парень и улыбался во весь рот, демонстрируя два ряда безупречно ровных зубов.
– Привет, – растерянно ответила она.
Парень откровенно разглядывал ее. Таня спохватилась: она по-прежнему была в одной футболке.
– Ой, – смутилась она. – Я думала, здесь никого нет. А ты кто?
– Я тоже думал, что все уехали. Я – Тимур. Только без команды.
– Какой команды?
– «Тимур и его команда». Что, в детстве не читала?
– А… Отстой.
– Понятное дело, только дед книгу эту очень даже…
– Прости.
– Фигня. Тебя как?
– Таней. Бабушка в творчество Пушкина влюблена была.
– Значит, мы жертвы литературных пристрастий. Я вижу, ты тоже с книжкой?
– Ага, почитать хочу.
– Мне тоже вот надо.
Тимур показал ей книгу, и Таня прочла: «Высшая математика».
– Студент?
– Перед сессией к деду приехал готовиться. Слушай, а пойдем на пруд. Там классно. Позагораем.
Таня чуть более пристально, чем полагалось, взглянула на него. Его глаза были, как водная гладь в безветренный солнечный день – ясные и абсолютно спокойные.
– Я только переоденусь, – сказала она и, развернувшись, открыла дверь.
– Возьми что-нибудь жевануть, – крикнул ей вдогонку Тимур.
Таня глянула через плечо.
– Сыр французский будешь?
– С плесенью? Класс!
– Значит, взять?
– Не вопрос.
…Таня достала из холодильника завернутый в полиэтилен сыр, из хлебницы – остаток каравая. Кинула все это в пакет, спохватившись, туда же бросила нож. Потом оглядела себя. Купальник, как, впрочем, и сауну, она так и не нашла, зато заметила в комнате, где спала, комод. Она поспешно поднялась наверх. В верхнем ящике комода она нашла нечто, похожее на летний костюм. Быстро напялив пеструю одежду, она взглянула на себя в зеркало и осталась вполне довольна. Длинная, до щиколоток, юбка была ей в талии великовата, и Таня опустила ее на бедра, что считалось писком сезона. Топ прикрыл грудь, но талия осталась открытой.
– Круто, – сказал Тимур, когда она вышла из дома. Тимур был по-прежнему в голубых потертых джинсах и серой футболке и надписью «Diesel».
– Пошли, – ответила Таня. – Дом можно не закрывать? Я что-то про ключ у Максима не спросила.
– Дед остается, не волнуйся.
Они вышли за ограду.
– Ты с Максим Юричем давно? – спросил Тимур, уверенно шагая по утрамбованной песчаной дороге.
– Нет. А что ты его по отчеству?
– А как же иначе? Это ты с ним… А для меня он… – Тимур на секунду задумался. – В общем, он с Виталий Михалычем из другой тусовки. Кстати, тебе ничего не будет?
– А что может быть? – удивилась Таня.
– Не взревнует? Или ты за плату?
– Идиот.
Таня даже остановилась. Тимур оглянулся.
– Я ж пошутил, пойдем.
Таня по-прежнему стояла, решая, не вернуться ли ей обратно.
– Пойдем, пойдем.
Тимур сделал шаг ей навстречу, взял за руку.
– Что дома скучать, лучше позагораем. На пруду была?
– Максим показал, – ответила Таня и, высвободив руку, пошла вперед, стараясь, чтобы ее походка выглядела непринужденной.
Тимур догнал ее, пошел рядом.
– Он неплохой мужик, не скандальный, я знаю, – сказал он, и с Таниного лица сошло хмурое выражение.
– А ты часто здесь бываешь? – спросила она.
– Когда хозяев нет. Они всегда предупреждают, когда едут. Когда сауну затопить, когда еще что-нибудь. Зимой редко наведываются, а так – с мая по ноябрь. А тут мне повезло: хозяйка решила девчонку на Кипр свозить, она у них одаренная, стихи пишет. Дед говорит, она всякие мифы знает, чуть ли не Гомера цитирует.
– У них и сын в МГУ, – добавила Таня.
– Знаю. Виталь Михалыч – крутой, все лучшее – детям.
– Это плохо?
– Нет. За своих он горло перегрызет. Жуткий собственник.
Тимур остановился под большим раскидистым деревом.
– Здесь нормально, чтоб сразу не перегреться. Клади покрывало, раздевайся.
Таня расстелила махровое полотенце и села. Полы юбки распахнулись, обнажив ноги. Тимур снял с себя джинсы и футболку, оставшись в одних плавках. Таня невольно залюбовалась его телом. В одежде он казался просто худым, сейчас же выглядел мускулистым и ладным, как гимнаст.
– Ты спортом занимаешься? – спросила она, чтобы как-то оправдать свой пристальный, долгий взгляд.
– Есть немного. Зимой – лыжи, баскетбол. Летом хотел бы на паруснике.
Тимур присел рядом с ней.
– А ты тоже ничего, – сказал он и потрогал искусственную бусинку в ее пупке. Язык не проколола?
– Зачем?
Он внимательно посмотрел ей в глаза, усмехнулся и, положив под голову учебник, растянулся на покрывале.
Таня раскрыла книгу. Через некоторое время Тимур перевернулся на живот.
– Интересно? – спросил он, по-прежнему не раскрывая учебник.
– Вроде ничего, – ответила Таня, не поднимая головы.
– А чего морщишься?
– Разве?.. – Она оторвалась от книги. – Здесь про Францию восемнадцатого века. Оказывается, там была такая вонь! А нам фильмы показывают – все так красиво… а они не мылись и зубы не чистили. Фу…
– А ты, значит, чистюля?
Она попыталась перехватить его взгляд, но глаза Тимура были прикрыты.
– Я нормальная, – ответила она и поправила топ, опасаясь, что он может увидеть ее груди – она не надела бюстгальтер.
– Как же ты с Максимом оказалась? – спросил он с едва уловимым презрением.
– Ты думаешь, что я его любовница? – с вызовом сказала она и закрыла книгу, оставив между страниц свою ладонь.
– А что, это не так? – спросил он, приподняв бровь.
– Нет.
– Ну и ладно, – легко согласился Тимур и потянулся за учебником.
– Мы случайно встретились, он заболел, я вроде сиделки при нем, – пояснила Таня, обращаясь к его затылку с курчавыми, темными волосами.
– Да мне все равно, – сказал он, раскрывая учебник. – Вперед на амбразуру науки!
Она заглянула ему через плечо.
– Ух ты, одни формулы. А шпоры что, не пишешь?
– У меня почерк хреновый. У кого-нибудь возьму, если надо будет.
Таня тоже раскрыла книгу и попыталась снова погрузиться в чтение, но неприятные мысли завертелись у нее в голове. Почему-то на память пришел Колька, его раскосые глаза, мягкие губы, мокрый поцелуй. Она невольно передернула плечами.
– Замерзла, что ли? – поднял голову Тимур.
– Нет, вспомнила.
– Что-то неприятное?
– Бывшего парня.
Тимур несколько секунд смотрел на нее, а потом отложил книгу и сел.
– Расскажи, – попросил он.
– Нечего рассказывать. Был и сплыл.
Таня опустила голову и вытянула вперед руки. Еле заметные волоски в лучах солнца выглядели необыкновенно легкими, полупрозрачными. Тимур взял ее руку и провел пальцем снизу-вверх до локтя. Таня с удивлением посмотрела на него. Казалось, он был полностью поглощен своим занятием. Она осторожно потянула свою руку к себе. Он крепче сжал ее кисть, щекой прижался к руке и закрыл глаза. Несколько минут они сидели в полной тишине, прислушиваясь к своим ощущениям. Наконец Тимур открыл глаза и отпустил ее пальцы, потянулся.
– Знаешь, от тебя пахнет детством, – сказал он.
– Это как? – спросила она и чуть отодвинулась, словно опасаясь его прикосновений.
– Не знаю… Помню, меня дед на море возил, он тогда еще во власти был. И вот сейчас… Пахнет песком, нагретой солнцем кожей и морем. Я любил, когда меня в песок закапывали, чтобы одна голова была на поверхности.
– Ты тоже без родителей вырос? – осторожно спросила Таня.
Тимур нахмурился:
– С чего ты взяла?
– Да ты все: дед да дед. А меня прабабушка растила, – сказала Таня и сделала вдох, чтобы продолжить, но Тимур ее тут же перебил:
– У меня предки нормальные. А деда я действительно очень люблю. Родители-то что? У них своя жизнь, молодая.
– Разве? – удивилась Таня. – А сколько им?
– Где-то около сороковника. Плюс – минус. Только очухиваются от совдепии да перестройки. Мамка вот в первый раз в заграницу съездила. Радости было – полные штаны.
– А отец?
– Отец – нормально, фирму организовал, торты-пирожные делали, денег поднакопили. Вот теперь новую квартиру купили, успели. Цены, говорят, чуть ли не вполовину поднялись. Везунчики.
– А ты?
– Что?
– Везет тебе?
– Пока да… тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. У меня детство нормальное было. Баловали меня все, кому не лень. Дед, правда, строгий был. Зато сейчас мы с ним – душа в душу.
– Хорошо, – вздохнув, сказала Таня. – Мы тоже с бабой Софой друг дружку понимали.
– Померла?
Таня кивнула и опустила голову.
– Что куксишься? Все там будем. Только б попозже.
А ей вдруг вспомнилась Нинка. Она уже готова была расплакаться, когда Тимур тронул Таню за плечо:
– Эй. Никакого негатива. Смотри, кругом – один позитив.
Таня огляделась. Солнечные лучи играли с тенью, образовывая причудливое кружево на гладкой поверхности пруда. Таня встала и спустилась к кромке воды. Присев на корточки, она осторожно опустила ладонь в воду и тут же отдернула: вода была обжигающе холодной. Таня в недоумении посмотрела в сторону. Там с шумом, раскидывая вокруг себя каскады брызг, резвилась детвора.
– Ну как водичка? – спросил Тимур, не поднимая головы, когда она вернулась. Он лежал на животе, опершись на локти, и смотрел в раскрытую книгу.
– Холодная, – ответила Таня, присаживаясь рядом. – А детям нипочем, купаются.
– Тут родники бьют, а чуть подальше – заводь.
– А… – Ей вспомнились слова Максима о его любимом местечке с теплой водой.
Таня легла на спину, вытянув ноги. Сквозь листву пробивались веселые солнечные лучи. Она закрыла глаза, наслаждаясь теплом и покоем.
Проснувшись, она обнаружила, что лежит в тени, а Тимур перенес свое покрывало на солнышко. Таня поднялась и подошла к нему.
– Я спала?
– Часа полтора. Чем ночью-то занималась?
– Крестиком вышивала, – огрызнулась Таня.
– Крестиком? – ухмыльнулся Тимур и подмигнул. – Что-то новенькое. Покажешь?
– Пошляк.
Она шагнула в сторону. Тимур схватил ее за щиколотку.
– Да брось ты. Посиди на солнышке, а то вон вся аж посинела.
– Ага, аж мурашки, – согласилась она и села рядом с ним.
– Не сгори, – сказал Тимур и отложил книгу.
– Много выучил?
– Да я твоего «Парфюмера» читал. Классная книга.
– Жуткая…
– Вся жизнь на страхе замешана, – сказал он весело.
– Ты считаешь, это нормально? – удивилась Таня.
– Конечно. Ты в школе хорошо училась?
– Да.
– Тогда знаешь о естественном отборе. Выживает сильный, а слабый загибается. И пусть, туда и дорога.
Широкая, как на рекламных постерах, улыбка вновь обнажила два ряда белоснежных зубов. «Крепкие зубы, что угодно перегрызет», – подумала Таня, а вслух сказала:
– Тебе хорошо говорить, ты сильный. Вон какие мускулы.
И осторожно дотронулась пальцем до его бицепса.
– Не только. Мускулы и в голове должны быть, – ответил он и попытался сымитировать позу «Мыслителя». Впечатляет? – усмехнулся он.
– Скорее да, чем нет… – растерянно сказала она.
Он пожал плечами и открыл книгу. Некоторое время они молчали. Потом Таня приподняла голову и сказала:
– Как может не пугать такой мир, в котором мужчины убивают девушек только ради их запаха?
Тимур продолжал скользить взглядом по странице, потом закрыл книгу и потянулся за пакетом.
– Я тут вспомнил о еде. Будешь?
Он протянул ей кусок хлеба с сыром. Таня помотала головой:
– Не хочу.
– Я съем?
– Ешь.
– Спасибо.
– На здоровье.
Тимур в три приема съел бутерброд. Вынув бутылку с водой, открутил крышку, отпил и протянул Тане. Она тоже сделала пару глотков.
– А если о книге… – продолжил Тимур, поставив бутылку между ног, – нормально. Во-первых, это все вымысел. А смысл я в этой книжке вижу такой – тот выживает, кто хочет выжить. А вообще, я еще не дочитал.
– У тебя экзамен когда?
– Через день.
– Так что же ты? – Таня протянула руку и забрала книгу. – Не отвлекайся.
– Хорошо, – пожал плечами Тимур и, вздохнув, раскрыл учебник.
