Текст книги "Не бойся, малышка"
Автор книги: Ирина Тарасова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)
– Будешь? – спросил он, подняв бутылку.
– Нет.
– Ладно…
– Чем закончилось-то? – напомнила Таня.
– А… – махнул рукой Максим. – Доволок я его до берега, сам еле жив остался.
К ним подошла официантка, поставила небольшие белые чашки с цветочным рисунком по краю.
– Ерунда все это, – сказал Максим, придвигая к себе чашку. – Давай лучше чай будем пить, пока горячий. Жасминовый…
– Зря вы так, – покачала головой Таня.
– Ты.
– Ладно, – отмахнулась она. – Жизнь другу спас, а говоришь – ерунда.
– А разве могло быть иначе?
Он хлебнул через край.
– Настоящий, китайский…
Максим поставил чашку на блюдце и посмотрел на Таню.
– Мы с Виталькой с десяти лет не разлей вода. Ни у него, ни у меня детства нормального не было, вот и держались друг дружки. Для меня – он и есть семья.
– А знаешь, как по-итальянски – семья? – вдруг спросила Таня.
– Знаю, – спокойно ответил Максим, – мафия. Пусть. Значит, мы с Виталькой – два мафиози.
– Ты не похож, а вот Виталий Михайлович… Он – да. Мне кажется, что если что не так… если что-то будет мешать его семье… он и убить может… Вина мне налей, – торопливо попросила она и, как только Максим наполнил бокал, выпила большими глотками, почти не ощущая вкуса.
– Понравилось? Еще?
– Чаю, – сказала Таня и придвинула к себе изящную кружку с нежным рисунком. Разглядывая эмалевые маргаритки, она старательно отгоняла от себя мысли об удушенном Пугаче. Она точно знала, что на Пугаче не было галстука.
– Что-то не так? – озабоченно спросил Максим, заметив, как у нее изменилось настроение.
– Нет-нет, все хорошо, – тряхнула головой Таня, заставив себя улыбнуться. – Чай действительно вкусный. А это что?
Она придвинула к себе блюдце с шоколадными колобками, на поверхности которых желтели ядра кедровых орехов.
– Десерт…
От наслаждения она прикрыла глаза, и Максим почувствовал, что тает. Он отвел глаза.
– Слушай, я в больницу сейчас не пойду, – сказал он. – Давай возьмем что-нибудь посмотреть и поедем домой. Ты что хочешь: детектив, триллер или мылодраму?
– Что?.. Мыло… драму…
– Мелодрамку. Женщины любят что-нибудь слезливое, типа «Красотки». Тома Круза им подавай.
– Вообще-то я тоже люблю. Только в «Красотке» – Ричард Гир. – Она улыбнулась. – Мыло-драма. Прикольно.
– Не скучно?
Таня повернула голову. Максим лежал на диване, подложив под голову подушку. Таня сидела на пуфе. Они смотрели «Формулу любви».
– Сказка, – ответил Максим. – Девчонка неплохо играет.
– Останови, – попросила Таня и скрылась на кухне. Вскоре она вернулась, неся перед собой тарелку с яблоками. – Бери. – Она протянула одно яблоко Максиму.
Он сел и с хрустом надкусил ярко-красный бок.
– Познаем добро и зло, – усмехнулся он.
Таня присела на диван, поставив тарелку между собой и Максимом.
– Не поняла… – растерялась она.
– Яблоко – символ искушения. Общее место… – ответил он.
– А для меня – символ счастья, – сказала она, бережно поглаживая яблоко.
– Как это?
Максим еще раз откусил.
– Как бабушка умерла, я от матери стала запираться у себя в комнате. Сяду на диван, ноги на батарею – у меня комната угловая, холодная, – читаю книгу и грызу яблоко. Хорошо…
Она улыбнулась.
– Предпочитаешь одиночество? – спросил он с удивлением, пытаясь поймать ее взгляд.
Таня молчала.
– Ты любишь быть одна? – повторил он и коснулся ее волос.
– Нет, – резко ответила она и с вызовом посмотрела на него. – Только лучше одной, чем с придурками всякими.
– Ты так о матери?
– Знаю, что о матери плохо нельзя говорить, только она точно… как бы помягче выразиться?.. Странная, что ли? У нее одни мужики на уме. Если б не бабушкина жилплощадь – никогда бы меня не признала.
– Значит, не у одного меня детства не было, – вздохнул Максим.
– Почему же? – не согласилась Таня. – У меня было детство. Баба Софа, как могла, меня баловала. Куклу даже купила.
– Эка невидаль!
– Может, у кого их и десять, а у меня одна только была. Конечно, не та, какую я хотела…
Она опять замолчала.
– А какую ты хотела? – спросил он, выводя ее из задумчивости.
Таня вздохнула:
– Помнишь, немецкие продавались? С резиновыми мордочками, в носочках, в туфельках. И платье в кружевах.
– Как же, помню! – рассмеялся Максим. – Все время с куклами играю.
Увидев, что Таня расстроилась, он примирительно улыбнулся и погладил ее по руке:
– Ладно-ладно. Не сердись. Купим тебе куклу.
Она покачала головой:
– Поздно уже, выросла. Когда девочке лет шесть, кукла для нее – все.
– А когда двадцать, она ищет мужчину. Или не так?
Таня надкусила яблоко, медленно поднял глаза на Максима и застыла, ощущая за щекой твердость откушенного куска. Максим смотрел на нее как-то странно, как будто ждал какого-то особенного ответа на свой простой вопрос.
– Давай дальше смотреть кино, – вместо ответа сказала она, повернувшись к экрану.
На экране мужчина с седыми висками сидел на полу и заразительно смеялся, глядя в растерянное лицо героини, которая без очков выглядела преумилительно. «А ей, наверное, как Тане, около двадцати, а французу, как мне, за сорок», – вдруг подумал Максим и стал следить за разворачивающимся сюжетом внимательней. Когда же француз подошел к спящей девушке, прикоснулся к ней и она, открыв глаза, улыбнулась, Максим уже не мог оторвать взгляд от экрана.
Киногерой откинул одеяло – во весь экран обнаженное женское тело. Мужская рука заскользила от шеи к груди; пальцы с отличным маникюром на секунду застыли и тут же начали кружить около розового ореола, словно боясь уколоться об острие девичьего соска. Камера пошла вверх – крупно лицо героини: немного испуга в ярко-голубых глазах, взмах ресниц – и веки плотно прикрыли глаза, крылья носа задрожали, губы приоткрылись.
– Классно сняли, – сказал Максим и искоса взглянул на Таню. Она сидела неподвижно, только спина и плечи еле заметно двигались в такт дыханию. Ее пальцы сжимали надкушенное яблоко. – Вкусное?
Таня повернула голову.
– Что?
В ее глазах Максим увидел потаенный страх, и в то же время она была похожа на ребенка, которого взрослые застали за неприличным занятием.
– Я говорю, яблоки вкусные, и фильм вроде тоже ничего. Я думал, хуже будет. Чайник поставить?
Она кивнула. Когда Максим ушел на кухню, Таня расслабилась, его присутствие сковывало ее. Она села поудобнее, с хрустом вгрызлась в яблоко. Фильм ей нравился. Вначале бедная девочка-очкарик ушла от мачехи и нашла работу, потом превратилась в красавицу и все мужчины стали добиваться ее. «Конечно, она своего добьется, и ее герой влюбится в нее», – решила Таня, продолжая с интересом следить за перипетиями сюжета.
Максим вышел из кухни. Таня по-прежнему, не отрываясь, смотрела телевизор. Она сидела не шевелясь и, казалось, даже не дышала. «Пусти меня, я не игрушка», – послышалось из динамиков. Максим взглянул на экран, потом на Таню. Сцена насилия, развернувшаяся в фильме, полностью поглотила ее внимание. Максим старался не выдать своего присутствия, ему казалось, что сейчас, когда Таня не замечает его, он может отгадать ее тайну и, таким образом, освободиться от ее магнетизма. Но тут его рука дрогнула, блюдце накренилось, и чашка упала бы, если б он тут же не поставил ее на стол.
– Я там печенье нашел, будешь? – спросил он.
Она невидящим взглядом посмотрела сначала на чашку, затем на него. В ее ясных до прозрачности глазах застыл такой ужас, что Максим испугался. Он протянул к ней руку, она отшатнулась. Ее губы дрожали, как у обиженного ребенка.
– Я сейчас печенья принесу, – повторил Максим и скрылся на кухне.
Когда он минут через пять вернулся, Таня спокойно сидела, поджав под себя ноги, и доедала яблоко. Максим поставил перед ней блюдце с печеньем, и она, опустив ноги на пол, подвинулась ближе к краю, положила огрызок на салфетку и взяла чашку.
– Спасибо, – сказала она. Голос ее звучал тихо, на губах играла улыбка.
– Ну как чай?
– Не жасминовый, но вкусно.
– Сахар надо?
– Нет, я с печеньем.
Ее рука потянулась к блюдцу.
– А вы почему не пьете?
Максим, нажав на паузу, сел рядом с ней, обнял за плечи, почувствовав ее невольное сопротивление.
– Танюш, мы с тобой столько уже знакомы… Ну что ты мне все время выкаешь?
Таня поставила чашку на стол, положила руки на колени. Он притянул ее к себе, ощущая, как напряжено ее тело.
– Ну что ты? Я тебя не съем. Я вот лучше печенье.
Он отпустил ее, уловив, с каким облегчением она вздохнула.
– Я хочу досмотреть, – сказала она и робко взглянула на него.
– Смотри.
Он снова нажал на пульт. Мужчина с седыми висками, озираясь, шел по улице и вдруг как вкопанный остановился около стеклянной стены. Рядом с входной дверью висела вывеска: «Дамский салон «Леди».
– Ух ты, «Леди»! Фильм не про тебя ли? – спросил Максим, трогая ее волосы.
– Нет, – серьезно ответила Таня, тряхнув головой.
Максим опустил руку. Пока не пошли титры, он больше не пытался дотронуться до нее. Когда фильм закончился, Максим несколько раз нажал на пульт, видеоплеер выключился, экран погас.
– А теперь давай поговорим, – сказал он, поворачиваясь к Тане. – Расскажи о себе.
Таня потупилась, как ученица, не выучившая урок.
– Что рассказывать? Вы все знаете.
– Тебе необходимо держать дистанцию?
Таня приподняла голову.
– Не поняла…
– Ты какая-то холодная. Чуть-чуть потеплеешь, и опять. Мне кажется, что ты очень одинока и в то же время никого к себе не пускаешь. Поэтому все время выкаешь. Или не так?
– Не знаю…
– Может, боишься, что, если примешь меня за своего, что-то с тобой случится?
Таня нерешительно посмотрела прямо в его глаза, и Максим в ее взгляде уловил растерянность и в то же время скрытую мольбу о помощи.
– Тебе нужно мне все рассказать, – продолжил он. – Все плохое надо выплеснуть, иначе это съест тебя изнутри, как ржавчина. Так что говори, я смогу тебя понять. Тебя отчим изнасиловал?
Таня вздрогнула и закрыла уши руками.
– Нет-нет-нет, – зашептала она, мотая головой из стороны в сторону.
Максим прижал ее к себе. Таня опустила руки и вздохнула.
– Рассказывай, – спокойно сказал он.
– Мне нечего рассказывать, – повторила она. Несколько минут она сидела, будто ждала, когда Максим ее отпустит. Но он держал ее крепко. Он тоже ждал. Наконец, вздохнув, она начала:
– Ничего я не понимаю. Все фильмы и книги – о любви, а в жизни – всякая дрянь. В детстве все так просто было! Меня любила баба Софа, я ее тоже любила. Потом у меня появилась подружка, Нинка. Она была славная, как ребенок, я всегда рядом с ней чувствовала себя взрослой. Вот сейчас и дружить девчонке с девчонкой по-настоящему нельзя, все «татушки» испортили. А я скажу, что я Нинку любила без всяких там пошлостей. С ней было хорошо, она была какая-то… – Таня задумалась, подбирая слово, и незаметно для себя теснее прижалась к Максиму. – Она была теплая… настоящая…
– Ты тоже настоящая. Поэтому ты мне и нравишься.
Он взял ее за подбородок, но она тут же высвободилась.
– Не надо.
– Не буду, – согласился он. – Рассказывай дальше.
– Почему мужчины всегда хотят этого… этой дряни?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну… этого… – Таня сняла его руку со своего плеча и чуть отодвинулась.
– Ты имеешь в виду секс?
Она кивнула.
– Это же так противно.
Максим с недоумением посмотрел на нее.
– Разве? У тебя еще никого не было? – удивился он.
Таня ничего не ответила. Он посмотрел на ее опущенные плечи и вздохнул.
– Значит, у тебя пока негативный опыт.
Таня кивнула.
– Кто он? Отчим?
– Генка, сожитель матери. Я почему из дома тогда удрала… этот, последний у матери, тоже напился и стал приставать. Ну почему, почему вы все такие козлы?!
– Теперь понятно. – Максим встал. – Значит, ты меня тоже в это стадо записала.
Таня вскинула голову.
– Нет! – выкрикнула она. – Я не хочу, чтоб и ты…
– Ну наконец-то…
Максим снова сел, положил ее голову на свое плечо, погладил по волосам.
– Ты не бойся, я тебя никогда не обижу.
Она подняла голову, заглянула в его глаза:
– Никогда?
– Нет.
Она обняла его, прижалась к груди. Его сердце билось часто и как-то неровно.
– Ой, что это я? Нужно только о хорошем, а я негатив лью, – сказала Таня, отстраняясь. – В больницу сегодня вернешься?
– Вообще-то надо бы, с утра консилиум. Ты когда завтра наведаешься?
– Когда нужно?
– Как сегодня, нормально. Сейчас такси вызову, а ты чем займешься?
– Надо еще белье постирать, постельного – целая гора.
– Хозяюшка моя…
Он осторожно поцеловал ее в висок. Его рука медленно коснулась ее шеи, и ему неимоверно, до спазма где-то внутри живота, захотелось ощутить всем своим телом ее тело, но он только провел своей ладонью вверх, где начинались ее волосы.
– До завтра, – прошептал он и еще раз прикоснулся губами к ее лбу.
ГЛАВА 7
«Волга» остановилась рядом с оградой больничного комплекса. Таня вышла из машины и нос к носу столкнулась с Виталием Михайловичем.
– Вот и хорошо, – сказал он, не здороваясь, и взял ее под руку. – Пройдемся.
Таня поежилась и попыталась высвободиться, но он продолжал бесстрастно сжимать ее локоть с таким видом, как будто задержал Таню на месте преступления.
Они сделали несколько шагов по неровному асфальту, свернули на песчаную дорожку, ведущую к небольшому скверу. Здесь, вероятно, любили прогуливаться выздоравливающие. Пока же аллея была пуста.
– Вроде распогодилось, – сказал Виталий Михайлович, опуская ее локоть. – Черемуха отцвела, теперь тепло будет.
– Да… – Таня облегченно вздохнула и сделала движение рукой, будто стряхивая воду. – В этом году черемуха поздно цвела.
– Ты в платье, это хорошо, – сказал друг Макса, закуривая. – Как настроение? – спросил он.
– Нормальное.
– Нормальное – это тоже хорошо.
Они продолжали шагать по тропинке между деревьями. Земля была сухая, плотно утрамбованная, и Таня подумала: «Наверное, много людей гуляли здесь, о чем-то думали, мечтали, может быть, страдали».
Виталий Михайлович остановился, бросил недокуренную сигарету себе под ноги и посмотрел по сторонам, словно проверяя, не подслушивает ли кто. Таня тоже настороженно оглянулась.
– Никого, – сказала она.
– Тихо-то как…
Он еще немного помолчал, словно обдумывая свои слова, а потом произнес:
– Мужик один сегодня умер. Максимка от этого сам не свой. Я его хочу к себе за город отправить. Поедешь?
Он посмотрел на Таню. В ее взгляде читалась настороженность.
– Задание свое помнишь? – спросил он.
– Какое? – растерялась она.
– Положительные эмоции. Я разговаривал с врачом, опять ничего путного не услышал. Единственное, что я понял: отдых ему нужен и положительные эмоции. Отдых обеспечу я, ты – остальное. Поняла?
Он взял ее за подбородок.
– Поняла? – повторил он так, что от страха у Тани пересохло в горле.
Он опустил руку.
– Я хочу, чтоб ты усвоила: для меня Максимка как брат, больше брата. Мы с ним – семья.
– Я знаю, – кивнула Таня. – Максим мне сказал. Он вас из реки вытащил, когда вы тонули.
– Значит, помнит…
Виталий Михайлович постоял, словно размышляя, стоит ли продолжать разговор.
– Запомни: ты для меня – ничто, – наконец сказал он. – Про косоглазого – забудь, Максимке о нем – ни гугу. Если еще с кем свяжешься…
Он стиснул ее пальцы так, что Таня вскрикнула.
– Ты – только функция, – продолжал говорить он, наклонясь к самому ее уху, как будто бы их могли подслушать. – Все, что Максим скажет, для тебя закон. Захочет тебя трахнуть – ложись, не кривляйся. Если все будет в порядке – не пожалеешь.
Таня вырвала руку и сделала шаг в сторону, будто готовясь к побегу.
– Вы так со мной обращаетесь потому, что заступиться за меня некому. Потому что сирота, – сказала она и тут же пожалела, заметив, как в усмешке искривился его рот.
– Ах, ты, оказывается, сирота… Значит, в случае чего искать тебя никто не будет.
– Нет! – выкрикнула Таня. – У меня мать есть… и отчим…
На ее глазах появились слезы.
– Да ладно тебе, – снисходительно сказал он, – шуток не понимаешь. Не такой уж я и Бармалей. Просто жаль мне Максимку.
– Мне тоже его жалко.
Таня опустила голову, и слезы потекли из ее глаз.
– Чур, болото не разводить!
Он шагнул к ней, она отпрянула.
– Мы же договорились, – сказал он и протянул ей платок. – Положительные эмоции, а ты сопливишься.
Таня машинально взяла платок, прижала к носу, вдохнула запах дорого парфюма с еле уловимой горчинкой.
– Спасибо, – сказала она и, осторожно промокнув слезы, шмыгнула носом, не решаясь высморкаться. Не поднимая головы, она вытянула руку с так и не развернутым платком. – Нате.
– Детский сад.
Виталий Михайлович покачал головой, взял Таню за руку и потащил за собой.
– И что в тебе Максим нашел? Лилька нормальная баба была, а ты… Ладно, у каждого в башке свои тараканы.
Когда они вышли из лифта, Виталий Михайлович направился в ординаторскую, а Таня осталась в фойе. За столом, спиной к ней, сидел толстяк. Он оглянулся, и широкая улыбка озарила его круглое лицо.
– Эй, привет, – сказал он и махнул рукой. – Присаживайся.
Таня, несколько замешкавшись, подошла, села напротив него и улыбнулась, как старому знакомому.
– К Максиму Юрьевичу? – спросил толстяк.
– Ага.
– Он пока не освободился. Подожди. В шахматы играешь?
– Нет, только в шашки.
– Ну и ладно.
Толстяк стал расставлять фигуры.
– Кирилл Петрович, почему не в палате? – бросила на ходу молоденькая медсестра.
– Солнышко, не сердись, я уж лучше тут… с девушкой.
Медсестра кивнула и скрылась за крашеной белой дверью.
– Ночью сосед скончался. Сороковник с хвостиком. Молодой…
Таня недоуменно посмотрела на него.
– Ну для тебя-то он старик, а по мне только жить начал. Мне вот за шестьдесят перевалило, а как будто только родился. Каждый день заново рождаюсь…
Таня вспомнила, что, когда Виталий Михайлович сообщил ей о смерти в отделении, она подумала как раз об этом толстяке. Сейчас же, глядя на него, она была рада, что смерть обошла его стороной.
– Вот вы молодые не понимаете, – продолжал он, попеременно двигая то белыми, то черными фигурами, – живете, будто репетируете. А потом раз – и, как моя дочь говорит, «зе енд и даже титры не покажут».
– Дочка к вам приходит?
Кирилл Петрович покачал головой:
– Какое там… я даже не знаю, где она.
Он передвинул белого слона.
– Вы в ссоре? – спросила Таня и сделала робкую попытку двинуть черную пешку, но Кирилл Петрович машинально отстранил ее пальцы и сделал ход черным конем.
– Да нет, – покачал он головой. – Просто она – вся в меня: где-то сейчас колесит по Европе. Я ведь тоже был путешественником, фотографией профессионально занимался: и в Сибири, и на Алтае, и в Средней Азии снимал. Вот выпишусь – хочу на Байкал поехать.
Кирилл Петрович одной рукой двинул белую ладью, другой – подхватил черную пешку.
– А не боитесь? – спросила Таня.
Кирилл Петрович усмехнулся.
– Я уже ничего не боюсь, – сказал он и выдвинул белого ферзя.
– Как это?
– Когда первый раз сердце прихватило, было мне… ну, наверное, как твоему Максиму сейчас, – вздохнул он. – У нас в палате один старик лежал, умный до жути, все время книжки читал. Как выписывался, одну мне оставил. Я открыл, а там по латыни: «Memento mori», что означает – помни о смерти, и чуть ниже уже по-русски – «Не бойся жить».
Кирилл Петрович наклонился над шахматной доской, сделал рокировку черными и снова откинулся на спинку стула.
– Вот с тех пор я и не боюсь. Живу на полную катушку. «Девять девок бросил я, десять бросили меня», – фальшиво пропел он. – И ты не бойся, – добавил он, улыбаясь.
Таня обиженно поджала губы.
– А почему вы считаете, что я боюсь?
– Выглядишь, как испуганный щенок.
– Побитая собака…
– Нет, щенок. И любопытно тебе, и страшно. Приласкают или пнут? И не понимаешь, что только любовь открывает все двери.
Таня вздохнула и отвернулась.
– И вы туда же.
Одним движением руки Кирилл Петрович смахнул фигуры с шахматной доски на стол.
– Ты сходи на собачий рынок, – сказал он и перевернул шахматную доску полем вниз.
– Птичий, – поправила Таня.
– Не, туда, где собак продают, – не согласился Кирилл Петрович и начал собирать шахматные фигуры внутрь. – Щенка, который в ладошки тычется, всякие сентиментальные дурочки берут, тем, кому любовь нужна. – Кирилл Петрович накинул крючок на еле заметный гвоздик, отодвинул шахматы в сторону и продолжил: – А тем, кто скулит да рычит, достаются в хозяева всякие придурки, которые издеваются да на цепь сажают.
– На цепь не хочу, – сказала Таня. Она поднесла руку к горлу, будто хотела проверить, нет ли ошейника.
– Вот и делай вывод, – сказал Кирилл Петрович и встал. – Вон твой идет, так что…
– Мордой нужно тыкаться…
– Какой мордой? – переспросил Максим, положив руку Тане на плечо.
– Да так… Мы тут о собаках говорили, – ответил Кирилл Петрович. – Ну что? Какой вам вердикт вынесли?
– Жить буду. В отличие от того парня, что…
– Жить – это хорошо, – перебил его Кирилл Петрович и взял в руки шахматную доску, внутри которой брякнули фигуры. – Значит, выписали?
– Хотели еще оставить, да невмоготу мне. Друг в свой коттедж приглашает.
Он похлопал Таню по плечу:
– Тань, поедем?
– Поезжайте, поезжайте, – закивал Кирилл Петрович, будто это он приглашал. – Погода вон какая замечательная.
Таня посмотрела в окно. Действительно, не погода – мечта.
– Когда? – спросила Таня, оглядываясь на Максима.
– А прямо сейчас. Домой только за вещами заедем. Виталька мне ключи передал.
– А сам он где?
– Работы много. Уехал.
– Серьезный у вас товарищ, – заметил Кирилл Петрович и со вздохом добавил: – Только с кем мне нынче играть?
Не успел он договорить, как на него вихрем налетело нечто большое, пестрое, все в воланах и кружевах.
– Папанька!
– Ляленька моя милая…
Кирилл Петрович сразу обмяк, превратившись из толстячка-бодрячка в усталого, обрюзгшего старика. Он по-прежнему одной рукой поддерживал под мышкой доску, а другой обнимал полную женщину.
– Ну зачем ты здесь?.. Зачем? – всхлипнула она, прижавшись лицом к его груди.
– Так получилось, детонька, так получилось.
«Детонька» посмотрела на него. Глаза ее были влажными.
– Домой поедем? – еле слышно спросила она.
– Поедем, доченька, поедем. А то плохо мне тут, ой как плохо.
– Ты иди в палату, собирайся, – сказала она, отстранясь. Ее лицо вмиг стало серьезным. – Я сейчас все с врачом утрясу. Уколы-капельницы, знаешь, если надо – сама сделаю.
– Знаю, знаю… – затряс головой Кирилл Петрович. – Только я не могу в палату… лучше я тут посижу.
Дочь Кирилла Петровича скрылась за дверью с надписью «Ординаторская».
– Все хорошо, что хорошо кончается, – произнес он, грузно опускаясь на стул. – Дочура приехала, а я уж думал – помру, не дождусь.
– Ну вот и дождались, – сказала Таня и, нагнувшись, поцеловала его в макушку. – Значит, жизнь продолжается?
– Верно, – усмехнулся он. – «Зе енд» откладывается.
– Вы это о чем? – вмешался Максим.
– Наши девичьи секреты, – ответил Кирилл Петрович и, подмигнув Тане, хрипло пропел: – «Десять девок бросил я, девять бросили меня».
– Скоро? – спросила Таня, когда машина, чуть замедлив ход, взобралась на пригорок.
– Пять минут, – ответил Максим, не отрывая взгляда от дороги. – Вон шлагбаум, это въезд.
Таня посмотрела вперед. За бетонным забором виднелись покатые крыши.
– Здесь в перестройку землю на дачный кооператив выделили, да охотников не нашлось. Виталька под шумок все к рукам прибрал, на завод приписал. Себе дом построил, пару-тройку участков отдал нужным людям.
– У тебя тоже есть?
– Есть. Только я не строился. Может, когда-нибудь…
Полосатая штанга шлагбаума поднялась, открывая въезд, и Максим повел машину по бетонированной дороге мимо роскошных коттеджей.
– Пара-тройка… – растерянно повторила Таня. – Да здесь же целый город.
– От центра – меньше часа. Только в прошлом году – пять новых домов построили.
«Волга» остановилась у кирпичной ограды с большими железными воротами. Не успел Максим достать телефон, как створки ворот поползли в стороны.
– Вылезай, – сказал он, останавливая машину у небольшого двухэтажного кирпичного строения. Максим высунулся из окна и крикнул: – Привет, Степаныч!
Таня вышла из машины. К ним приблизился мужчина с густыми седыми волосами и такой же бородой.
– Приветствую, Максим Юрьевич, – сказал он. – Как здоровьице?
– В норме, – ответил Максим, выходя из машины. – Поставишь?
– Не вопрос.
Степаныч искоса глянул на стоящую около машины Таню, но промолчал.
– Вот мы и на месте, – сказал Максим. – Хорошо-то как!
Таня огляделась: молодые деревья и кустарники радовали свежестью листвы, вымощенные серым камнем дорожки казались только что вымытыми. Недалеко от забора, справа, виднелась беседка, украшенная деревянными кружевами, впереди, метрах в пяти от входа, стоял желтый двухэтажный коттедж под зеленой черепичной крышей.
– Мы здесь будем жить? – спросила она, словно не веря своему счастью.
– С недельку поживем, – ответил Максим и, легко подняв объемную сумку, пошел вперед. Сделав несколько шагов по вымощенной камнями дорожке, он остановился и оглянулся. – А ты что?
Таня подхватила свою сумку и поспешила следом.
– Как хорошо пахнет! – воскликнула Таня. Она стояла у распахнутого окна и смотрела вдаль.
– Это ирисы цветут. Сейчас их время, – сказал Максим.
– Да… – вздохнула Таня. Спиной она чувствовала взгляд Макса, но не оглянулась, как будто боялась расплескать ощущение счастья, переполнившее ее.
– Я вообще-то городской житель, – сказал Максим и сел в кресло, стоявшее около окна. – Дня два поживу, и тянет обратно.
Он замолчал, прислушиваясь к шелесту листвы за окном.
– Здесь слишком тихо, – после минутной паузы сказал он.
– Тихо, – повторила Таня.
Она еще некоторое время смотрела в сад, вдыхая аромат весенних цветов и нагретой жарким солнцем зелени. Развернувшись, она обвела взглядом комнату: стены, оклеенные обоями в еле заметную полоску, накрытую покрывалом с ярким цветочным рисунком широченную кровать, расположенный на элегантной тумбе музыкальный центр, большое зеркало.
– Это моя будет комната? – спросила она, все еще боясь поверить в реальность происходящего.
– Нравится? – спросил Максим, добродушно улыбаясь.
Таня закивала:
– Очень-очень. Как в кино.
– С Ричардом Гиром?
– Почти… Значит, это будет моя комната? – повторила она.
– Вообще-то это гостевая. Я здесь раньше останавливался.
– Ладно, – с легкой ноткой сожаления сказала Таня. – Где моя?
Максим помолчал, как будто обдумывая ответ.
– Дом такой большой… – сказала Таня чуть сконфуженно. – Сколько же здесь комнат?
– Не считал, – ответил Максим. – Знаешь, ты оставайся тут, а я устроюсь за стенкой.
– Спасибо, – воскликнула Таня и с трудом удержалась, чтоб не запрыгать от радости.
Она вновь повернулась к распахнутому окну:
– Здесь даже воздух другой. Кажется, что его можно потрогать.
– Навыдумываешь…
– Нет, правда. В городе все по-другому. Там и воздух какой-то жесткий. А здесь… – Прикрыв глаза, она глубоко вдохнула. – Как в раю.
Она вновь открыла глаза и улыбнулась. Ее глаза светились.
– Я знаю, почему ангелам есть не хочется, – сказала она.
Максим удивленно приподнял брови:
– И почему?
– Я читала, что в раю много цветов, и ангелы просто дышат пыльцой. Им этого вполне достаточно.
– Хочешь сказать, что и ты есть не будешь?
Таня растерянно заморгала.
– Ну я же не ангел, так что… Буду.
Максим рассмеялся и поднялся с кресла.
– Я – вниз. Посмотрю, чем там можно поживиться. Перекусим, а потом подумаем, чем заняться.
Таня проводила его взглядом. Как только за ним закрылась дверь, она подошла к музыкальному центру, включила радио. «Come end kiss my eyes», – вырвалось из динамиков.
Таня запрыгала по комнате. «Kiss… eyes», – повторяла она, поглядывая на себя в зеркало и довольная отражением. Когда музыкальный трек разорвал блок рекламы, она остановилась и шагнула к зеркалу. «Привет», – сказала она и помахала себе рукой. Ее отражение ответило тем же. «Как я счастлива», – прошептала Таня, и отражение улыбнулось, повторив ее улыбку.
Снова зазвучала музыка. Мелодичный, с хрипотцой голос запел: «She say «Good by». «Good by», – шепнула Таня и, подмигнув отражению, сделала шаг назад и упала спиной на кровать. Ее душа ликовала. Она смотрела наверх, в потолок, и ей казалось, что все ее огорчения, ее боль и страх навсегда остались в далеком прошлом.
«А мы любили, а мы могли свою любовь найти на краешке земли…» – запело радио. «Ведь мы поем, когда нам хочется любить!» – подхватила Таня.
