Текст книги "Не бойся, малышка"
Автор книги: Ирина Тарасова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
ИЗ ОДНОГО ЦВЕТКА БУКЕТ НЕ СОСТАВИШЬ
В яркий теплый августовский день особенно чувствуешь свое одиночество. Тем более когда тебе двадцать с таким «хвостом», что еще немного, и он завернется в ноль. Что скрывать? Мне двадцать восемь, и в жизни моей все, как в песне, которую очень любила первая жена моего отца: все подруги по парам, и только я засиделась одна.
Это так, но не совсем. Действительно, две мои закадычные подружки обзавелись мужьями, но и я не куковала. Просто Валька и Томка законно вышли замуж и даже родили по младенцу, а я свое золотое невестино времечко провела с мудаком, который парил мне мозги целых шесть лет, но так и не развелся. Мало того, на днях я узнала, что его жена родила ребенка. Третьего по счету.
Вот я и не выдержала: пусть-ка мой ненаглядный, раз он такой козел, катится ко всем чертям, а именно – к законной своей супруге и малым деткам, пусть меняет памперсы и греет бутылочки в лоне официально зарегистрированной ячейки общества. А я умываю руки. Так я ему и сказала: «Пора и мне позаботиться о своем стабильном будущем. И так я кучу времени на тебя, козлину, потратила. Если уж ты удосужился обрюхатить не меня, а свою законную, я говорю вам обоим: «Прости-прощай!» – и с чистой совестью на чистенький свой пальчик надену вскорости обручальное колечко». И еще я добавила, что у меня уже есть на примете один молодой и неженатый. На что мой бывший только ухмыльнулся во всю ширину своей холеной сорокасемилетней морды и покачал своей лысеющей макушкой. Не поверил, гад. Правда, я сама виновата – опять, как дура, покраснела. Не умею врать – и это мой главный недостаток.
Новоиспеченный папаша даже попытался сунуть мне в нос загодя припасенные астрочки с тещиного огорода. Так я этим поганым веником по его щекастой морде прошлась по русскому обычаю: раз-два-три. А он ничего… Только поиграл мягкими своими плечиками, похмурил ершистые бровки и даже попытался пошутить. «Чем бы дитя ни тешилось… Все равно ведь позовешь. Не в первый раз».
Он прав: не в первый и даже не во второй… За время нашего знакомства была у нас пара-тройка серьезных размолвок. Только на сей раз всему действительно конец. Навсегда. Надо вернуть в лоно многодетной семьи беспутного папашу розовопопого младенца. Я знала, что старшей его дочке – почти как мне, средняя закончила престижный лицей и в университет зачислена, а единственного наследника надо будет растить и растить… Вот пусть и займется.
С этими благими намерениями я выставила своего любовника, с которым провела почти год в любовном угаре и еще пять лет в ритуально-привычной любовно-сексуальной связи. Обдумывая свое новое положение одинокой женщины, я всю ночь проревела белугой и только под утро заснула.
Проснулась после полудня – лицо словно пальто на синтепоне, волосы – торчком во все стороны, синяки под глазами. А главное – гнетущее чувство одиночества, пронзительное и острое, как визг пилы.
Дотянувшись до пульта, я включила телевизор. Похожая на стерву актриса уныло пыталась изобразить интеллект на недавно подтянутом лице. Щелк – мужики привычно мочат друг друга в сериале. Щелк – шоу-миллионер устраивает дачный уют на личной паре-тройке гектаров. Мутотень и скука на всех доступных моей антенне каналах.
Наконец я нашла нечто подходящее: лощеный мужик ест-пьет-нахваливает в каком-то жутко дорогом ресторане. Рубашка на мужичке отутюженная, галстук-бабочка, пухленькие пальчики без обручального кольца. Выпил, закусил и пригласил на собеседование. Он, мол, предлагает работу за рубежом. Высшее образование, можно неполное (у меня – три курса начфака), знание английского (ple-e-ase), танцевальная подготовка (полтора года хореографической студии). Крупно, во весь экран, номер телефона.
Чтобы не забыть, черкнула на листочке и тут же набрала заветные шесть цифр.
– Алло, вас слушают, – сказал кукольный голос.
– Когда можно на собеседование прийти?
– Лет?
– Не знаю… Сначала месяца на три…
– Вам сколько лет? – В кукольном голосе проскользнуло раздражение.
– Двадцать… – Я поперхнулась.
– Значит, незаконченное?
– Три курса педагогического, – поспешила я сказать полную правду. – Немножко танцую, рисую, английский…
– Можете сейчас подъехать?
– Yes! I am sure…
– Пишите.
На том же клочке бумаги я записала адрес: Комсомольский проспект, 28. В номере дома, совпадающем с моим возрастом, я увидела добрый знак. Все остальные числа оказались случайными и ничего не предвещали. Пятнадцатый этаж, офис 159.
Трубка отключилась, я соскочила с дивана. «Почему бы нет?! – взвилась я. – Поеду в чужестранные дали, где, по сводкам статистики, превалирующая масса холостых-неженатых, встречу там суженого-ряженого, и будем жить-проживать да добра наживать».
Не позволяя себе вдаваться в детали моего авантюрного плана, я встала под душ, вымыла, вытерла, высушила, расчесала, подвела и накрасила. Наконец, окинув себя с ног до головы беглым, но вполне дружелюбным взглядом, я выскочила за дверь.
Недавно отец отдал мне свою старенькую «шестерку». Хорошая машина, немного строптивая, но мы с ней ладим. Я села в свою ненаглядную, крутанула ключик. Моторчик ободряюще заурчал. Его тихий рокот сродни мужскому баритону вселил в меня еще большую уверенность.
Взглянув в зеркало заднего вида, я осталась довольна своей уже пришедшей в себя физиономией с вполне приличным макияжем и тщательно замаскированными тональным кремом веснушками. Я попробовала было размять плечи, но мышцы спины словно окаменели. Потянув рычаг, я заставила машину сдвинуться с места. Моя старенькая автомобилька сейчас была мне более послушна, чем мое собственное тело. Продолжая ощущать скованность мышц, я покрутила рукоятку на левой дверце – стекло медленно опустилось. Запах городского асфальта, нагретого солнцем, показался мне приятным. Чуть крутанув руль вправо, я выползла на шоссе и прибавила скорость.
Шины шуршали успокаивающе монотонно, как дождь. Я посмотрела на небо – ни облачка. Открыточный глянец солнечного дня вселял в меня уверенность. Я перешла на вторую скорость, косясь на таблички с названиями улиц. Наконец на серой стене огромного домины увидела крупно выведенную черным цифру 28. Это было высокое, не менее чем в два десятка этажей, грязно-бездушное здание из стекла и бетона, спроектированное, вероятно, в глубокие застойные времена архитектором-номенклатурщиком в период жесточайшего похмельного синдрома.
Припарковавшись за углом, я направилась ко входу, миновав уличное кафе с пластмассовыми столиками и рассевшимися под псевдо-пляжными зонтами парочками. И опять я почувствовала себя жутко несчастной. «Вот ведь, люди встречаются, – думала я, – пьют свой кофе, любезничают, заигрывают, обсыпают друг друга комплиментами, а я, как дура, иду сама по себе, и ни одна сволочь даже «здрасте» не скажет».
С этими невеселыми мыслями я потянула на себя стеклянную дверь, предъявила паспорт заслуженному седовласому вахтеру и согласно направлению его указующего перста подошла к стене с тремя дверьми.
Ужасно не люблю закрытое пространство лифтов и предпочитаю простор лестничных площадок, даже если приходится шагать по немытым ступеням и вдыхать отнюдь не пахнущий озоном воздух. Но нужный мне этаж был пятнадцатым, и я обреченно нажала на мигнувшую кнопку. Лифт толчками, словно спотыкаясь, пополз вверх.
В приемной офиса под номером сто пятьдесят девять женщины с кукольным голосом не оказалось, так что путь в кабинет с табличкой «директор» был открыт. Беспрепятственно я надавила на рычаг дверной ручки, дверь открылась, и я вошла в светлую, узкую комнату с длинным столом, кожаным креслом и десятком стульев. У громадного, чуть ли не во всю стену, окна стоял мужик в мятой рубашке и, потягиваясь, чесал под мышками.
– Можно? – робко подала я голос.
Мужик резко опустил руки и кинулся к креслу, где с поникшими, как крылья, рукавами висел цвета голубиного оперения пиджак.
– Почему без доклада? – проворчал он, продевая руки в рукава-крылья. В пиджаке, скрывшем выбившуюся из брюк рубашку, он выглядел намного лучше, а когда сел за массивный стол, то стал похож на самого себя в рекламном ролике – эдакий мужчина-душка, золотое сердце.
– По телевизору реклама… Я на работу… Английский, танцую… – залепетала я, с каждым вымолвленным словом понимая, что своим неожиданным вторжением произвела наиневыгоднейшее для себя впечатление.
– Запись на собеседование у секретаря, – сказал мужчинка и, вероятно для солидности, вынул из кармана ручку фирмы «Parker», наверняка с золотым пером.
– Секретарши нет, а я здесь, – нашлась я.
Мужчинка приподнял свои очень похожие на выщипанные брови, постучал престижной ручкой по столешнице и, не мигая, уставился на меня. Вероятно, он думал.
– Ладно, – сказал он, опять засовывая ручку в карман пиджака. На его лице появилось выражение приценивающегося покупателя. – Сколько лет? Образование? Профессия?
– Двадцать… два, – пролепетала я и покраснела. Больше я решила не врать – неприятно это, да и убедительно у меня все равно не получается. – Незаконченное, факультет начальных классов педагогического университета, – добавила я уверенней. – Хочу стать дизайнером.
– А мы тут при чем? Нам нужны девушки для баров, гостиниц. – Он сделал паузу. Взгляд, каким он окинул всю меня, мне не понравился. – Хорошо танцуешь? – спросил он и пошевелил указательным и средним пальцем.
– Сольные партии исполняла, – вскинув подбородок, гордо ответила я.
– Сольные, говоришь? – Мужчинка-душка надул и без того пухлые губы, и в его масленых глазенках появился блеск.
– В детской студии, – добавила я уже менее решительно. – Лягушку-квакушку…
– Так-так-так, – зашлепал он губами. Его пальцы-сосиски радостно заелозили по столу. – А как относишься к… так сказать… трудностям?
– Стараюсь избегать, – ответила я, выбирая из арсенала свою самую обаятельнейшую улыбку.
– Н-да… – Пухлые ладошки плашмя опустились на столешницу, издав резкий, хлюпающий звук. – Я думаю, ты нам не подойдешь, – сказал мой несостоявшийся работодатель, постепенно выходя из амплуа «душки». – Так что можешь быть свободна.
Я и без этого холеного борова знала, что свободна. «Ни мужа, ни ребенка, ни нормальной работы, – думала я, последний раз оглядывая узкий кабинет с громадным окном. – И что во мне за изъян? Постоянно спотыкаюсь на собеседовании. Наверное, самая главная моя беда – не умею врать». Я пожала плечами и вышла из кабинета.
– Как ты там оказалась? – раскрыла пунцовый рот оказавшаяся за недавно пустующим столом секретарша. Я узнала искусственный голос, с которым говорила по телефону. Без искажений ее голос звучал еще противнее. – Кто разрешил? – продолжала допытываться она, хлопая длинными, в три слоя накрашенными ресницами.
– Я сам с усам, – ответила я. Последний раз, наверное, я произносила эту фразу больше двадцати лет назад.
– Не взял? – ехидно поджала рот секретарша.
– Не больно-то и хотелось, – бросила я через плечо и вышла из приемной. Пройдя по коридору, встала перед дверями лифта. Вздохнув, нажала на кнопку. Лифт радушно раздвинул двери. В окружении собственного унылого отражения я съехала вниз. Шагнув в вестибюль, уткнулась в доску объявлений. Прямо перед моими глазами оказалась строка, набранная не менее чем тридцатым кеглем: «Требуется официантка». Строчкой ниже и гораздо мельче – «Обращаться к Владу, 1-й этаж».
«Что ж, – решила я, – буду поднимать родной пищепром».
На благо своей страны и для собственного заработка я и так уже работала больше шести лет. Два года – в библиотеке (скучно и безденежно), два – в видеопрокате (разорился), остальное время продавала поочередно цветы, джинсы, книги, бакалею и косметику.
«Официанткой я еще не была. Хоть что-то новенькое в моей биографии», – решила я и, толкнув расхлябанную дверь, сделала несколько шагов по направлению к стойке бара. Тут же меня остановил мой внутренний голос:
– Не хочу. Тут воняет.
Я развернулась на сто восемьдесят градусов и чуть не сбила с ног девчушку лет пяти с распахнутыми, словно от удивления, глазами-блюдцами. Похоже, это она озвучила мои мысли.
– Не воняет, а пахнет, – сказал высокий синеглазый мужчина, который держал девочку за руку.
– Воняет, – не согласилась девочка с такими же синими, как и у отца, глазами. – И таракан.
– Тараканище… – в ужасе подтвердила я, загипнотизированная величественным зрелищем откормленного животного, спокойно передвигающегося по столешнице.
– Пойдем, каприза.
Я машинально двинулась за синеглазой парой в сторону выхода. Мужчина внезапно остановился. Я с размаху налетела на него.
– Простите.
– Не за что, – ответил он и с видом экскурсанта, изучающего музейный экспонат, воззрился на меня. – Что ж делать? – не отрывая от меня взгляда, произнес он.
– Извечный вопрос, – вздохнула я и развела руками.
Мужчина подхватил мою руку и сжал ладонь.
– А вы, гражданка, как? Не заняты? Свободны?
– Вообще-то я не очень спешу… – сказала я, сама удивившись своему ответу. – И свободна, как чайка Джонатан Ливингстон.
Синеглазый мужчина озадаченно посмотрел на меня, как учитель, получивший блестящий ответ от троечника.
– За ребенком присмотришь? – с надеждой спросил он. – Ее мать в командировке. У меня договор горит. С этим чудовищем – никуда.
Он опустил голову, и мне показалось, что из его синих глаз вот-вот потекут слезы. В растерянности я взглянула на девочку. Светлые волосы на ее маленькой головке были спутаны, кофточка вылезла из-под испачканных на коленях штанишек, в углу рта виднелась белая полоска, скорее всего от сгущенного молока.
– Вполне симпатичное чудовище, – сказала я и протянула руку девочке. – Меня Дарья зовут. А тебя?
– Тима, – сказала девочка и, вложив свою теплую, мягкую ладошку в мою ладонь, добавила: – Пойдем?
Я слегка сжала ее пальчики и вопрошающе взглянула на папашу. В его синих глазах вспыхнул свет надежды, а углы рта растянулись в улыбке.
– Здорово, – удивленно выдохнул он. – Дарья, ты волшебница!
– Она фея, – подтвердила Тима и потрогала рюши на моей блузке. – Мягонькие.
– Нравится? Папин подарок, – поглаживая себя по бокам, сказала я.
Тима повернулась ко мне спиной.
– Это Мумрик, – сказала она, показывая себе за спину. – Папа подарил.
Я пощупала рюкзак-игрушку в виде грустной собаки.
– Мягкий, – констатировала я. – Что там у тебя?
– Показать? – Девочка сделала движение плечом, но Мумрик только тряхнул ушами и остался у нее за спиной.
– Покажешь, покажешь, только давайте сначала до места доберемся, – засуетился папаша и, подхватив меня под руку, семимильными шагами направился к лифту. Тима с подпрыгивающим на ее спине Мумриком, едва поспевала за нами. – Нам на четвертый. Вы в вестибюле подождите. Поиграйте или еще чем-нибудь займитесь… У меня очень важные дела. Не знаю, сколько придется тут проторчать. Не повезет – так уже через пять минут буду с вами. Или через полчаса, если опять придется уговаривать. Но если все – тьфу-тьфу-тьфу – выгорит, то освобожусь не раньше чем через час.
Пока папаша излагал нам свой мысли, мы добрались до четвертого этажа. Оставив его напротив приемной фирмы «Биком», мы с Тимой уселись на обшарпанный диван около фикуса, под табличкой «Здесь не курят».
Мы не курили. Мы знакомились.
Я узнала, что Тиму мама зовет Томой, когда сердится – Тамарой. Папа предпочитает оригинальные варианты вроде пупсика, капризы, котика или чудовища. Также мне стало известно, что у Тимы была раньше няня, потому что мама с папой – до невозможности занятые люди. Сейчас мама улетела куда-то в Африку, няня внезапно вышла замуж, а папа оказался крайним.
Тима горько вздохнула, соскочила с дивана и, повернувшись ко мне спиной, подергала плечами. Я помогла ей освободиться от Мумрика. Из его недр Тима принялась извлекать всевозможные предметы и вещи: карандаш, набор фломастеров, скомканный платок, чистые трусики с маечкой, растрепанную голую куклу, зубную щетку в футляре и, наконец, классического плюшевого медведя. Разложив все свое богатство в ряд, Тима сказала:
– А теперь ты.
Мой походный набор оказался гораздо скромнее: косметичка, связка ключей и книга. Тима, внимательно изучив обложку, положила книгу мне на ладони и сказала:
– Читай.
– Это для взрослых, про йогов, растерялась я.
– Читай, – повторила она и распахнула книгу.
– Ладно, – согласилась я и начала: – «Что такое йога? Йога зародилась на полуострове Индостан несколько тысячелетий назад… Йогу определяют как «успокоение безостановочных колебаний сознания». – Я мельком взглянула на девочку. Она тихо сидела рядом, внимательно глядя на строчки. – Это поиск свободы от мира образов и разочарований, ловящего наши мысли в западню страхов и условностей. – Я остановилась. – Тебе интересно? – спросила я.
Тима кивнула, решительно перелистнула сразу несколько страниц и ткнула пальцем в рисунок:
– Это что?
– Поза дерева, – прочла я.
Тима внимательно изучила рисунок стоящего на одной ноге индуса, соскочила с дивана, поджала ногу и вытянула руки вверх.
– Я – дерево, – сказала она проходящему мимо нас сотруднику «Бикома».
– Может быть, – философски заметил тот и помял в пальцах сигарету. – Соберите свои вещички, гражданка. Я тут присяду, покурю.
– Здесь не курят, – серьезно ответило «дерево», опять превращаясь с Тиму. – Штраф.
Мужчина нахмурился и, развернувшись, ушел.
– Ты читать умеешь? – удивилась я, кивая на табличку.
– Я вундеркинд, – сказала Тима.
– Скромно, – заметила я.
– Давай дальше, – сказала Тима и опять ткнула пальцем в страницу.
– Сама читай, – сказала я.
– Не хочу, – замотал головой чудо-ребенок.
– Поза воина, – продолжила я безропотно.
Тима опять соскочила и, вытянув руки перед собой, отставила назад ногу. – Правильно? – спросила она, глядя из-под руки. Я положила книгу и встала рядом. У нас получилось два воина.
С наклонными позами дело пошло не так просто. Если Тима с первого же раза положила ладошки на пол рядом со ступнями, то я с трудом дотянулась кончиками пальцев до пола. Из сидячих поз у меня получилась лишь поза ребенка, из лежачих – рыба. Когда я выбилась из сил, Тима, похоже, только вошла во вкус.
– Ты точно вундеркинд, – сказала я, в изнеможении падая на диван.
– Я никогда не вру, – кивнула Тима и села в позу лотоса.
– Значит, мы поладим, – кивнула я и посмотрела на часы. Прошло уже больше часа с тех пор, как Тимин отец скрылся за дверями приемной.
– Посторожи вещички, я сейчас, – сказала я и, пройдя по коридору, толкнула дверь приемной.
Волоокая секретарша перестала пилить когти.
– Директор занят? – поинтересовалась я.
– Отсутствует, – ответила секретарша, лениво косясь на меня.
– А где клиент? В светлом пиджаке, с синими глазами.
– Они уже час назад вместе ушли.
– А как же я? – вынырнула из-под моей руки Тима. – Я есть хочу.
Я оглянулась на Тиму. Уголки ее губ поползли вниз, кончик носа покраснел. «Похоже, она готовится зареветь», – решила я.
– У меня дома есть борщ, – сказала я.
– Со сметанкой и сухариками? – проявила заинтересованность она.
– С майонезом.
– Ладно. – Она взяла меня за руку. – Пойдем.
– Записку твоему папе оставлю, а ты Мумрика готовь к походу.
Я продиктовала секретарше номер своего телефона, домашний адрес и вернулась к дивану.
– Здесь был вор, – сказала Тима, запихивая медведя в рюкзак.
– Что пропало? – спросила я, начиная пугаться.
– Йоги и карандаш.
Карандаш я нашла под диваном, но книга действительно исчезла.
– Я все запомнила, – успокоила меня Тима. – Я тебе расскажу.
Мне пришлось примириться с такой заменой, и, собрав оставшиеся вещи, мы спустились вниз к моей машине.
– Ты как мама, – сказала Тима, влезая на заднее сиденье.
Я оглянулась. Тима, уже устроившись, болтала ногами и оглядывалась по сторонам. Я повернула ключ зажигания.
– Поехали! – завопила Тима. – Вперед!!
Я вдруг почувствовала себя капитаном корабля. Наша ракета стартовала и, осторожно пробиваясь сквозь гущу других мчащихся четырехколесных кораблей, вгрызалась в звездное пространство.
– Мы летим к Марсу, – сообщила я.
– Это далеко? – Тима подозрительно покосилась на меня.
– Нет, три квартала, – спускаясь на землю, сказала я. – Сейчас поворот, потом еще один, светофор, и мы дома. Минут десять.
– Ладно, – согласилась она и уже гораздо спокойнее стала смотреть через стекло. У светофора я притормозила, шины недовольно взвизгнули.
– Круто, – сказала Тима и с уважением посмотрела на меня.
– Почему? – хмыкнула я.
– Моя мама тоже рулит, – ответила она, наблюдая, как красный сигнал сменяется желтым. – Ой, зеленый, жми, – неожиданно взвизгнула она прямо мне в ухо. С перепугу я слишком резко надавила на газ. Моя «шестерка», вильнув, чуть не вляпалась в серебряный зад новенького «форда».
– Не ори! – закричала я.
Выровняв машину, я почувствовала, что с Тимой что-то не так. Слишком часто и громко она сопела.
– А почему у вас мама рулит? Папа что, боится? – как можно спокойнее спросила я.
Тима молчала.
– Значит, с папой вы на своих двоих пришлепали? – не унималась я.
– Ничего мы не пришлепали, – пробубнила Тима. – У папы покрасивей машина будет. И у мамы – «королла».
– Здорово, – вырвалось у меня. – На одну семью две тачки.
– Две, – подтвердила уныло Тима. – Две машины и одна девочка.
Я крутанула руль, заехала на стоянку и выключила мотор. Внезапно стало тихо. Даже сопения Тимы не было слышно. Я вышла из машины и открыла заднюю дверцу.
– Вылезай, – бодренько крикнула я.
Тима опустила сначала одну ногу на землю, потом вторую. Счастливой она не выглядела.
– Устала? – спросила я участливо и, захлопнув дверцу машины, закрыла машину на ключ.
– Есть хочу, – напомнила Тима.
– Потерпи, щас дома будем.
Мы вошли в обшарпанный, пахнущий кошками темный подъезд классической старенькой хрущевки, по серым ступенькам поднялись на пятый этаж. Пока я разогревала борщ, Тима бродила по моему однокомнатному жилищу, изучая обстановку. Честно говоря, особенно изучать было нечего. В свои двадцать три «квадрата» жилой площади я переехала несколько месяцев назад, и квартира была еще полупустой: стенные шкафы, стопки книг на подоконнике, у стены, накрытый пледом, стоял ортопедический матрас. Перед новым телевизором, стоявшим на большой коробке, продавленный старый диван.
– Мне понравилось у тебя, – сказала Тима, зайдя ко мне на кухню. – Ну что, готова еда или нет?
– Мой руки в ванной и садись, – ответила я, разливая борщ по тарелкам.
Тима несколько минут отсутствовала и, вернувшись с мокрыми руками, уселась на стул, взяла ложку.
– Сухарики, – напомнила она.
Я достала из тостера мелко нарезанные сухари, ссыпала в ее тарелку, добавила майонез.
Тима захрустела сухариками, с видимым удовольствием на лице съела тарелку борща и вышла из-за стола.
– Спасибо, – еле слышно сказала она и осторожно прикрыла за собой кухонную дверь.
Я доела свою порцию, убрала пустые тарелки в раковину и вдруг почувствовала, насколько тяжела моя голова. Мне показалось, что такую тяжесть не сможет удержать моя бедная, тонкая шея. Придерживая голову руками, я вышла из кухни.
Тима лежала на матрасе, подложив под голову Мумрика. Я прилегла рядом. «Странно, почему отец называет ее капризой?» – подумала я, обняла девочку и тут же, вторя ее сопенью, улетела в сон.
– А взрослые днем разве спят?
Я открыла глаза. Накануне я проревела чуть ли не всю ночь, и дневной сон явно был мне нужен.
– А борщ еще есть? – спросила Тима и, не дожидаясь ответа, пошла на кухню.
Я потянулась и снова закрыла глаза. Заиграла с нарастающей громкостью известная увертюра. Я покосилась на сумку, валяющуюся на диване. В темном кармашке, застегнутом замком-«молнией», исполнял Шопена мой сотовый телефон. Таким образом, давала о себе знать Vір-группа, состоящая из единственного абонента с гладким лицом, едва намечающейся лысиной, двумя дочерьми, новорожденным младенцем и законной женой. Других абонентов Vір-группы, без жен и детей, у меня не было. Приподнявшись, я потянула сумку за ремень, дернула замок и взяла телефон.
– Ну как ты? – услышала я, как только нажала на зеленую кнопку.
– Нормально, – машинально буркнула я.
– Все еще сердишься?
– Нет.
– Значит, встретимся?
– Нет, – повторила я, но почему-то так и не решилась нажать «отбой».
– Вечером свободна?
– Я теперь всегда свободна. А что? – не удержалась я.
– Помнишь, ты говорила о супердизайнере?
– И?..
– Пригласительные есть.
Мое сердце запрыгало, как новенький резиновый мячик. Конечно, своего бывшего любовничка мне совсем не хотелось видеть, но об открытии выставки я ему уже давно все уши прожужжала. У него были кое-какие связи в нужных кругах, и, вероятно, он этими связями наконец воспользовался.
– Когда начало? – осторожно спросила я.
– В шесть.
Я взглянула на часы. Было четыре часа двадцать минут.
– Я не знаю… Как же?.. – заметалась я.
Неожиданно из кухни послышался какой-то подозрительный звук, напоминающий шум водопада. Тимина всклокоченная голова выглянула из кухни.
– Там вода из крана, – сказала она и опять исчезла.
– Зачем трогала? – взревела я, а в трубку сказала: – Ты кран умеешь чинить?
– Ты что, с дуба рухнула? Я тебя на фуршет зову. Или не поняла?
– Поняла. Только у меня кран сломался.
– Не пори чушь, – произнес он. – Говори, заезжать за тобой или… вон Лилька тоже просится!
Из кухни послышался грохот, вмиг заглушивший голос моего бывшего любовника и шум падающей воды. Прижав трубку к груди, я бросилась на кухню.
Вода с шумом хлестала из крана, орошая брызгами пространство вокруг раковины. Тима сидела на полу, рядом валялась керамическая супница, в которой я держала муку. Большая часть содержимого супницы была рассыпана по полу, остальное осело на девочке.
– Класс, – только и смогла я произнести, глядя на лицо Тимы, внезапно превратившееся в японскую маску.
– Ты не одна? – поинтересовался мой бывший любовник.
– Нет, – ответила я. – Мальчика из экспресс-службы вызвала. Камасутру изучаем, – ответила я, наблюдая, как Тима поднимается с пола и деловито отряхивает испачканные мукой штанишки.
– В ванной трахаетесь? – прорычала трубка, и в трубке тут же зазвучали короткие гудки.
– Ты чудовище, – вздохнула я, присев перед Тимой на корточки и помогая ей отряхнуться от муки.
Трель дверного звонка прервала наше интересное занятие.
– Папа! – ринулась Тима в прихожую и, ловко открыв английский замок, застыла, глядя на молодого мужчину в синем комбинезоне и с глазами цвета свежей чайной заварки.
– Что тут у вас стряслось? – спросил он, перешагивая через порог. – Я внизу ремонт делаю – слышу грохот, будто лягушонка в коробчонке едет. – Он присел на корточки, внимательно глядя Тиме в лицо. – Никто не пострадал? Все нормально?
– У нас кран течет, – сказала Тима, отступая. Даже на корточках парень чуть ли не на две головы был выше ее. – Там вода, – повторила она, почему-то показывая в угол.
Великан выпрямился. Рядом с почти двухметровым парнем девочка выглядела миниатюрной статуэткой с белым фарфоровым лицом. Осторожно отодвинув девочку, великан шагнул на кухню.
– У вас, как я вижу, потоп. Хорошо, что холодная. – Он наклонился, покрутил что-то, и вода, сделав несколько бульков, остановилась. – Я быстро, только инструменты возьму. Ждите.
Ждать, когда незнакомец вернется, я не стала, взяла веник и подмела пол. Парень вернулся, как только я собрала побуревшую муку в совок. Поколдовав над краном минут десять, он, развернувшись в нашу сторону всем своим великанским торсом, сказал:
– Принимайте, хозяйки!
Я осторожно взялась за язычок крана и потянула на себя. Холодная струйка ударила в ладонь. Я закрыла кран – струйка исчезла. Тима стояла рядом и с явным любопытством наблюдала.
– Теперь я, – сказала она. Я уступила ей место у раковины. Она осторожно повторила мои движения и, удовлетворенная, отошла.
– Спасибо, – поблагодарила я слесаря. – Только денег у меня пока нету. С работой все никак.
– Накормить-то сможешь? Голодный, как черт. Все работаю, работаю, перекусить некогда, – засмущавшись, сказал слесарь.
– Есть борщ, – напомнила о себе Тима, уже сидевшая за столом.
– Борщ – это здорово! Сто лет не ел борща, – потирая ладони, сказал слесарь, садясь напротив Тимы.
Я наполнила две тарелки: большую и маленькую. Мои гости с аппетитом набросились на еду. Попросили добавки. Все съели и снова вопрошающе посмотрели на меня.
– Больше нет, – развела я руками.
– Спасибо, – сказал парень, вставая. – Меня, кстати, Димой зовут. Он протянул мне руку. – Будем знакомы.
Я пожала его ладонь. Она была жесткой, но теплой. Задрав голову кверху, я поймала на его лице улыбку. И улыбка его тоже была теплой.
Когда я закрыла за ним дверь, мне отчего-то стало грустно.
– Тебе борща жалко, да? – спросила Тима, как только я вернулась в комнату. Я усмехнулась и потрепала ее по спутанным волосам, припорошенным мукой.
– Ты стала несчастная какая-то, – констатировала Тима. – А папа когда придет?
Я пожала плечами. Почему-то после ухода улыбчивого великана Димы я почувствовала рядом с собой гулкую пустоту. Тяжелый вздох вырвался из моей груди.
Снова заиграл Шопен, я ринулась к дивану, где валялся мой сотовый телефон.
– Ну что? – услышала я.
– Кран починили.
– Кто?
– Слесарь-волшебник.
– Так ты пойдешь?
Я посмотрела на часы – начало шестого. Перевела взгляд на Тиму. Она, нагнувшись, шарила в своем рюкзаке-Мумрике.
– Последний раз спрашиваю: пойдешь на Кошелева?
– Отдай старшей дочке. Мне некогда, – сказала я и почувствовала, как холод разливается в моей груди. – И не звони мне, – как можно тверже произнесла я. – Все равно не отвечу… Не отвечу, – повторила я, обращаясь к погасшему экрану сотового телефона.
Я уже не испытывала того отчаянного одиночества, придавившего меня сегодня ранним утром. Но безотчетное сожаление клещами впилось в мое горло, на глаза навернулись слезы. Мне нестерпимо захотелось очутиться среди шумной, многолюдной компании незнакомых, но очень интересных людей, ходить по гулкому залу, приближаться, отдаляться и вновь пристально разглядывать работы модных дизайнеров. И восхищаться, и пить вино, и знакомиться, знакомиться, знакомиться… А потом пойти в еще более красивое, но не такое людное место с каким-нибудь начинающим, но очень талантливым неженатым мужчиной. И опять пить вино из тонконогих бокалов, есть вкусности из красивых тарелок, смеяться и слушать, слушать комплименты, изредка загадочно улыбаясь… Я смахнула слезу.
– Не плачь, я куплю тебе калач.
Погруженная в свои переживания, я не сразу поняла, что это говорит девочка. Тряхнув головой, словно избавляясь от остатков сна, я наконец посмотрела на Тиму. Она стояла, прислонясь к косяку, и машинально трепала и без того растрепанные волосы куклы. Я взглянула на свое отражение в прислоненном к противоположной стене зеркале. Выглядела я ничуть не лучше Тиминой видавшей виды куклы.
