Текст книги "Не бойся, малышка"

Автор книги: Ирина Тарасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

– Странно, – наконец сказала она. – Пропорции чуть искажены, а править не хочется. Живая картинка у тебя получилась.

– Живее всех живых, – съехидничала Ритка.

– Действительно, – задумчиво кивнула Нелли Петровна, – цветок у тебя живой… не пластмассовый. – Она покосилась на сидящего рядом Диму, который с видом болельщика, благоговеющего перед судьей, не сводил с нее взгляда. – А у тебя что?

Дима, скрипнув стулом, чуть отодвинулся от мольберта.

– Н-да… – только и сказала Нелли Петровна. – Зря ты занятия пропускаешь. Где был так долго? Опять шабашил?

– Есть такое, – улыбнулся Дима.

– Неужто с утра до вечера?

– Именно так, Нелли Петровна. С утра и до самой глубокой ночи.

– Не обманываешь? – приподняла Нелли Петровна седеющие брови и поправила бархатный шарфик на груди.

– Вы же знаете, уважаемая Нелли Петровна, я никогда не вру.

Я с еще большим обожанием посмотрела на Диму. У него были широкие, крепкие плечи честного рабочего парня. Открытый взгляд на широкоскулом лице. Рекламный тип с плаката шестидесятых годов.

– Верю, – улыбнулась Нелли Петровна. – Небось опять перепланировкой занимался?

– Ага, – кивнул Дима. – Все поменял. Хозяйка сначала хотела так, легонечко, а потом мы во вкус вошли – и пошел дым коромыслом. Она даже некоторое время у какой-то подружки жила, ведь у нее однокомнатная.

– Однокомнатная, – подтвердила я.

– Вот-вот, – продолжил Дима. – Сейчас она вся в сомнениях.

– Значит, не угодил? – посочувствовала я.

– В том-то и дело, что ей ой как понравилось.

– Денег много угрохала, – подключилась Ритка.

– Да… Потратилась. Сейчас не знает, что и делать – то ли в этой квартире жить, то ли к мужу переезжать. У него-то трехкомнатная.

– А ремонт в однокомнатной чего затевала, коли есть трехкомнатная? – вставила Клавочка Сергеевна.

– Так это ее подружка со своим брательником познакомила. Хозяйка как вернулась, я ее прямо не узнал. Думал тетка, как тетка: перманент, юбка ниже колен. А тут дама такая… – Дима, не удержавшись, присвистнул. – Вот что любовь с вами, женщинами, делает.

– А с мужчинами? – опять приподняла седеющие брови Нелли Петровна.

– Ну и с мужчинами… наверное… – Дима как-то неуклюже склонил голову, оценивающе глядя на свои руки.

Пальцы его были длинными, с короткими ногтями красивой формы. Кайма на ногтях была темно-серого цвета. Дима поспешно спрятал ногти в ладонь. Я тронула его за локоть.

– Мы хотели куда-нибудь зарулить, – напомнила я.

– Я, чур, у руля, – сказал Дима и, схватив меня за руку, поволок к выходу.

Через несколько улиц от здания, в котором находилась наша студия, Дима показал на сверкающую неоном вывеску Я припарковалась, и, преодолев преграду в виде пяти кафельных ступенек, мы вошли в полутемное помещение. Пахло свежесмолотым кофе, сдобными булочками и домашним уютом. Никто не курил. Играл ненавязчивый, сентиментальный блюз.

– Как хорошо, – только и сказала я, когда мы уселись за столик в глубине небольшого зальчика. – Здесь уютно, – добавила я, разглядывая картину, висящую на стене. Картина представляла собой нагромождение ярких геометрический фигур, но все равно мне понравилась.

– Знаешь такого Кошелева?

– Да… На выставке была.

– Его интерьер. Я тоже хочу дизайнером интерьеров стать.

– Ты и сейчас говоришь, что что-то строишь.

– Это ж так, ради денег. – Он заелозил на стуле, расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке. – Только не все ж руками, ногами, спиной. Хочется и мозгами поработать. Мне уж скоро тридцатник, а образования нет.

– Мне тоже скоро, – выпалила я и тут же пожалела.

– Что – скоро? – не понял Дима.

– Того… Это… – замялась я. – Тоже образования нет… Вернее, есть, но начфак я не закончила.

– Я тоже бросил. На мехмате был…

– Круто. А что бросил? Не справился?

– Справлялся, хоть и скучновато было… Тут другое дело.

В это время нам принесли заказ. Дима тут же уткнулся в тарелку.

– Люблю морскую капусту, – сказала я, последовав его примеру. – И креветки здесь есть.

Дима только мотнул головой, не отрываясь от тарелки. Немного погодя он все же расправил плечи и, придвинув к себе высокие стаканы, разлил светлое пиво.

– Спасибо, – сказала я, принимая стакан из его рук, и тут же, не удержавшись, спросила: – Так все же отчего ты универ бросил? Несчастная любовь?

Его глаза потемнели, а щеки, наоборот, мгновенно побелели.

– Прости, – сказала я и, потупясь, продолжила ковырять вилкой в тарелке.

Повисла тяжелая пауза. Даже обволакивающе-теплый голос чернокожей певицы не мог согреть наше холодное молчание.

– Да, – вдруг резко сказал Дима. От неожиданности я даже вздрогнула. Он был по-прежнему бледен. – Отгадала. Ушел, убежал, все бросил… Очень я тогда одну девочку любил…

И тут я почувствовала укол ревности. Противной, вязкой и жгучей, а самое главное – глупой до абсурдности. К глазам подступили слезы. Дима потянулся ко мне, поправил прядь волос, упавшую на лицо.

– Ты чего? – осторожно спросил он. – У тебя такая же история?

Не поднимая глаз, я кивнула. Слеза-предательница потекла по щеке.

– Да… – только и сказал Дима и, осторожно взяв мои ладони в свои, поднес к губам, словно хотел согреть. – Сильно любила?

Я опять кивнула, незаметно для себя входя в роль женщины с разбитым сердцем.

– Я тоже любил без памяти… Только все уже перегорело. А у тебя? – Он отпустил мои руки, и я поспешно спрятала их под стол. – Неужто до сих пор?..

Я оторвалась от созерцания своей пустой тарелки и посмотрела на Диму. Его карие глаза смотрели участливо. Похоже, с ним можно быть откровенной, – подумала я, а вслух сказала:

– История вполне банальная. Мы были молоды. Я приняла взрыв гормонов за любовь…

– Ой ли?

Взгляд Димы был настолько теплым, что я опять не смогла соврать.

– Нет, – со вздохом ответила я. – Я любила. Он, похоже, тоже. А потом вроде испугался. Ушел к другой. Ничего не сказал. Вернее, сказал… – Я замялась, не решаясь поведать правду. Но так как врать я не умела, то замолчала.

– И?..

Я взяла бокал с пивом и сделала несколько больших глотков. Дима сидел напротив меня, положив согнутые в локтях руки на стол.

– Ладно, – наконец сказала я, отодвигая бокал. – Только давай баш на баш. Я тебе свою историю, ты мне – свою.

– Договорились, – спокойно ответил Дима и откинулся на спинку стула. Вся его поза говорила об ожидании. – Итак, вы любили друг друга?

– Ага, – кивнула я и вкратце рассказала историю моей первой любви. – Главное не то, что он ушел к другой, – заключила я, – а то, что все переврал, испачкал… Неужто нельзя было уйти по-хорошему, чтоб светлая память осталась?

Дима усмехнулся:

– Как о покойниках: либо хорошо, либо никак.

– Ну да… – подтвердила я. – Ведь мы наполовину состоим из воспоминаний. Если много хорошего в прошлом, и будущее не пугает.

Дима посмотрел на меня с удивлением:

– Ты говоришь так, как будто сто лет прожила.

– Ну не сто, а чуть меньше, – улыбнулась я и напомнила: – Теперь ты.

– Значит, ты уже закончила? Больше ни о чем не хочешь рассказать? – удивился Дима.

Я опустила глаза и кивнула. Мне действительно не хотелось рассказывать ему о моей многолетней и пустой связи с женатым Женькой.

– У меня история похожая, – сказал Дима, не замечая моего замешательства. – Я тебе сказал, что в универе учился…

Я кивнула, обрадованная, что мне не придется рассказывать, с кем и как я провела последние несколько лет.

– Ну вот… – Дима ненадолго задумался, словно вытаскивая воспоминания из дальнего угла памяти. – Так все это давно было, словно в другой жизни… – Он снова наклонился и снова положил руки на стол. – Мы были молодыми. Где-то лет по семнадцать-восемнадцать. Ты про школу ничего не сказала, а у меня еще в девятом случилось… На юге, куда мы с матерью и отцом ездили. Соблазнила там меня одна старушка… Я думаю, что ей всего лет тридцать – тридцать пять было, но тогда она мне очень взрослой казалась… В общем, это не в счет. – Дима взял бокал, он был пуст. – Ты пиво еще будешь? – спросил он.

– Нет, – отказалась я. – Рассказывай.

– Рассказывать-то особенно нечего, – ответил он. – Все почти как у тебя. Мы учились на одном курсе. Красивых мехматовок в принципе не бывает, но она была красивой. Встречались мы почти два года, даже в стройотряде две недели вместе работали. На третьем курсе, после каникул, она сказала, что беременна. Я знал, что не от меня. Она тоже знала. Я сказал, что готов жениться. Она отказалась и сделала аборт.

Дима замолчал и сделал знак официантке.

– Кофе будешь? – спросил он меня.

Я кивнула.

– Черный? С молоком? Капуччино?

Я снова наклонила голову, но тут же спохватилась: как китайский болванчик только и делаю, что киваю и киваю.

– Я буду несладкий черный кофе с булочкой.

– Два двойных кофе без сахара, две булочки и четыре рогалика, – сказал Дима подошедшей официантке.

– Четыре-то зачем? – удивилась я.

– С собой возьмем. Утром позавтракаем.

Я буквально застыла. Что он имел в виду? Может, он хочет пригласить меня к себе? Или я должна позвать его с собой? Или его слова вообще ничего не значат, просто он такой заботливый? – рой вопросов вился у меня в голове. Но, отбросив ненужные мысли, я напомнила:

– Рассказывай дальше.

– Особенно нечего рассказывать, – сказал Дима чуть погодя. – Она стала встречаться с другим. Он на историческом учился, в номенклатуру метил. У него был мотоцикл… Они попали в аварию.

– Погибли? – выдохнула я в ужасе.

– Нет. У него сейчас крутая фирма, метил в местные депутаты, но пока провалился. Она – чуть ли не доктор наук. Позвоночник повредила, с палочкой ходит… и по-прежнему очень красива.

– Они поженились?

– О нем – не знаю, вроде. Она точно замужем за каким-то физиком, мне один сокурсник сказал. Только детей у них нет.

Подошла официантка, расставила чашки с блюдцами. Дима пододвинул ко мне тарелку с выпечкой. Сладко запахло ванилью.

– Боль проходит, – пристально рассматривая кофейную чашку, сказал он, когда официантка удалилась. – Все проходит… рано или поздно.

– У тебя прошло? – робко спросила я.

Дима приподнял свою густую бровь и ухмыльнулся:

– Я все сделал для этого.

– И что? Поделись? – спросила я, и холодные металлические нотки прозвучали в моем голосе. – Клин клином? Качество количеством?

– Кофе здесь шикарный, а булочки… – вместо ответа сказал Дима и надкусил облитый шоколадом рогалик.

Я осторожно потянула с тарелки булочку с марципаном. Мои пальцы, казалось, схватили липкий воздух.

– Действительно, вкусно, – сказала я, прожевав. – Ты один живешь? – вдруг помимо моей воли вылетело у меня.

– С родителями, но они на даче. Ко мне хочешь?

Я вспыхнула. От смущения заерзала руками по столу, зачем-то полезла в сумку.

– Я заплачу, – сказал Дима и сделал рукой знак официантке.

Пошарив в сумке, я вытащила косметичку, украдкой посмотрела на себя в зеркальце. Выглядела я странно: лихорадочно горящие глаза, пунцовые губы, как будто мы только и делали, что целовались.

– Ты готова? – Дима отвлек меня от критического созерцания собственного лица. – Пошли. – Он взял меня за руку, и, пройдя между столиками, мы вышли на улицу и нырнули в мою «шестерку». Очутившись за рулем, я снова пришла в себя.

– Значит, тебя подбросить? – осторожно спросила я.

Дима несколько секунд пристально изучал мое лицо, потом наклонился и поцеловал. Я знала, что это может произойти, и все же не успела приготовиться. Поэтому я так и не разжала губы.

– Что-то не так? – отстранился он.

– Нет-нет, все хорошо, – поторопилась заверить его я и, обхватив за шею, сама впилась в его губы. Первое мгновение Дима напрягся, но вскоре взял инициативу на себя. Его губы стали мягкими и нежными. Я почувствовала жар его дыхания, смешанный с горчинкой кофе. Его чувственный, горячий язык проник в мой рот. «Свершилось! Наконец-то свершилось! – запульсировало у меня в голове. – Меня целует молодой мужчина! Настоящим поцелуем, без дураков. Я уже и забыла, кто и когда меня так страстно и горячо целовал. Уж явно не мой многодетный любовник».

Невольно отстранившись, я заметила, что кофточка на мне расстегнулась, а Дима, обняв меня за плечи, пытается найти застежку на спине. Я улыбнулась – на мне был бюстгальтер, застегивающийся спереди.

– Погоди… Потерпи чуточку, – остановила я Диму. Крутанув руль, я вывела машину на шоссе, и уже через полчаса мы были у меня дома.

Как только за нами закрылась дверь, мы буквально набросились друг на друга. Пока Дима покрывал поцелуями мою макушку, уши, нос, щеки и другие попадавшие под его горячке губы места, я расстегивала пуговицы его рубашки, льнула к его пахнущей почему-то тмином груди и даже сломала ноготь, наткнувшись на уже расстегнутую ширинку. Дима поднял меня на руки и легко, как тряпичную куклу (а именно так я себя и ощущала) положил на матрас, покрытый пледом. Я ловко щелкнула застежкой бюстгальтера, и моя грудь обрела наконец свободу, выскользнув из поролоновых чашечек. Произошедшее было встречено с восторгом. Придерживая ладонями мои грудки, словно боясь, что они сбегут, Дима заскользил губами все ниже и ниже.

Растерявшись от такого смелого маневра, я крепко сжала ноги. Но он был очень, ОЧЕНЬ нежен, и я сдалась, полностью утратив контроль над собственным телом, которое извивалось, словно обезумев. Димины руки прижали меня к его груди, а мои бедра почувствовали твердость его горячего члена.

– Подожди, – вдруг выдохнул он и на минуту, которая показалась мне вечностью, оставил меня одну.

Он вернулся с глянцевым серебристым пакетиком. Разорвав зубами обертку, натянул презерватив (я этого не видела, но по характерному шуршанию догадалась), а затем осторожно вошел в меня. Не открывая глаз, я наслаждалась непривычными ощущениями (мой бывший женатый любовник имел пенис отнюдь не выдающихся размеров – чуть больше среднего пальца). Несколько секунд мы совсем не двигались, синхронизируя дыхание. Но вот Дима плавно качнул бедрами, я сделала ответное движение. Мы задвигались в едином ритме, сначала медленно, потом – все быстрее и быстрее. Я чувствовала, как пульсирует мое тело, и в то же время словно растворилась, отдала себя во власть другого, столь же горячего и живого чужого тела. Никогда прежде я не ощущала ничего подобного. Я была уже не я, ибо я растворилась, растаяла, как Снегурочка… И это было прекрасно!

Вновь образовавшееся существо о двух головах, четырех руках и четырех ногах двигалось все быстрее и быстрее. И вдруг опять наступила пауза, длинная, горячая, влажная…

Словно на облаке, я опустилась в реальность и открыла глаза.

– О боже, как хорошо, – прошелестели мои губы, и снова сами собой опустились веки.

Димино дыхание обожгло мою щеку, его руки обвили мои плечи. И снова я ощутила его твердость в моей мягкости…

Я подчинилась естественному ритму, словно внутри меня работал двигатель, заставляющий меня двигаться именно так, а не иначе. Вперед-назад, вперед-назад… Он сильный – я слабая… ослабевшая, потерявшаяся…

– О-о-о…ох… О! – вырвалось у меня, и я, ослепленная невероятно яркой вспышкой, улетела в бездонную черноту.

Я лежала на спине, раскинув руки. Моя ладонь угодила прямо Диме по носу. Он поморщился и обнял меня. Я прижалась к его груди, прислушалась к мерному стуку его сердца.

В комнату сквозь незанавешенное окно лился солнечный свет; сквозь форточку долетали шумы просыпающегося города: тявкнула выбежавшая на утреннюю прогулку собака, поворчав мотором, тронулась с места машина, лязгнула подъездная дверь.

Я приподняла голову. На электронном будильнике было 8.29. Я опять проснулась за минуту до сигнала и тут же вспомнила, что вообще не завела будильник. Я пошевелилась, нехотя вылезая из уютных Диминых объятий. Он еще крепче прижал меня к себе.

– Мне пора на работу, – вздохнула я.

– Кофе в постель?

– Чай.

Перекатившись через меня, Дима встал и, втиснувшись в джинсы, босыми ногами прошлепал на кухню. Я с удовольствием потянулась.

Щелкнула кнопка электрического чайника, зашуршал полиэтиленовый пакет, заиграла музыка. Я вдохнула полной грудью, задержала дыхание и почувствовала себя до бескрайности счастливой. Один нудный англичанин сказал как-то: «Спроси себя, счастлив ли ты, и ты перестанешь быть счастлив». Я задала себе этот никчемный вопрос и сама себе ответила: «Да, да, да! Я действительно чувствую себя обалденно счастливой. Мне понравилось просыпаться вдвоем с мужчиной. Его утренняя физиономия, чуть опухшая после сна, не вызвала у меня ни капли отвращения, отчуждения или стыдной неловкости. Я перекатилась на другой бок, уткнулась в подушку, где только что лежала Димина голова, вдохнула еще не выветрившийся сладковатый запах тмина. «Какой возбуждающий запах!» – подумалось мне.

– Все готово, – выглянул из кухни Дима. – Ты встанешь или принести? Только подноса я не нашел.

– Я сейчас, – сказала я, выбираясь из постели.

Через несколько минут, проведенных в ванне, я, с еще влажными волосами и пахнущая мятной зубной пастой, сидела за столом.

– Ты сейчас куда? – спросила я, намазывая на ломтик белого хлеба апельсиновый джем.

– Домой, – ответил Дима и откусил сразу полбутерброда.

– Ой, у нас же рогалики есть, – вспомнила я.

– Точно. Где же они?

– В машине оставила. – Я виновато захлопала ресницами.

– Ерунда, – улыбнулся Дима, и его улыбка опять вызвала у меня острый приступ умиления. – Я люблю хлеб с вареньем, – добавил он, и остаток бутерброда скрылся у него во рту. Прожевав, он запил его чаем и спросил: – Тебе куда, на работу?

– Ты Тиму помнишь? – вместо ответа спросила я.

– Твою сестренку? Конечно.

– Она мне не сестренка. Я нынче в няньках. Тима – хорошая девочка, непоседа и вундеркинд.

– Ты сама еще киндер, – улыбнулся Дима и погладил меня по волосам. – Вам, наверное, хорошо вдвоем?

– Мне с тобой хорошо, – немного смущаясь, ответила я.

– Мне тоже, – вздохнул Дима и встал. – Надо торопиться. Мне завтра заказ сдавать.

– Что за заказ? – дожевывая, спросила я.

– Халтурка тут подвернулась, интерьер одной забегаловки. Я вообще-то «тридэшкой» балуюсь, – сказал Дима, убирая посуду со стола.

– Не поняла…

– Компьютерная программа такая есть, – пояснил он. Он уже стоял у раковины, в его руках была губка для мытья посуды.

– У меня компьютера нет, – ответила я.

– Значит, ты в прошлом веке застряла, – хохотнул он, открыл кран и наклонился над раковиной.

Я почувствовала, как краска заливает мои щеки.

– Не грузись, я тебя перетащу в двадцать первый, – сказал Дима, поставил последнюю кружку на сушилку и закрыл кран. – Ты готова?

– Секунду. – Я бросилась в комнату. – Я мигом!

Минут через пять я стояла перед ним в белой трикотажной тенниске со шнуровкой на груди, в голубых, протертых по моде джинсах и босоножках на низком каблуке. Мой «конский хвостик» удерживала махровая резинка.

– Девчушка, – улыбнулся Дима и, наклонившись, поцеловал меня. На этот раз его поцелуй был нежным и легким, но все равно внутри меня словно взорвалась бомба. – Давай бегом. Опоздаешь – девочка плакать будет.

– Не будет, – ответила я, снимая сумку со спинки стула. – Тима – супердевочка.

Оставив Диму на остановке троллейбуса, я добралась до нового многоквартирного дома, где жила Тима. Пока я парковала свою «шестерку», Станислав садился в «форд». В оправдание я развела руками. «Форд» извиняюще мигнул мне подфарниками.

– Ты опоздала, – встретила меня упреком Тима. – Я проснулась – никого нет.

– Ты уже большая, и у тебя куча игрушек есть, – ответила я. – Умылась?

Тима отвернулась.

– Быстро в ванную, я проверю, – улыбнулась я. – Рогалики будешь?

– Офкосно! – крикнула Тима, соединив русское «вкусно» и американское «of course» в одно слово.

– А ты сегодня другая, – сказала Тима, взяв в руки кружку с какао.

– Почему? – удивилась я, присаживаясь напротив.

– Не знаю, – ответила девочка и с видимым удовольствием откусила рогалик. – Мягкий… Где купила?

– Мы с Димой были в кафе…

– Дима – твой друг или жених? – спросила она меня настороженно.

– Помнишь парня, что кран мне чинил? – вместо ответа сама спросила я.

– А-а-а, – протянула Тима. – Он хороший. Значит, жених?

– Нет, – улыбнулась я. – Мы в один кружок ходим. Он тоже дизайнером, как твой папа, хочет быть.

– Как папа не получится. Он один такой, – уверенно сказала Тима.

– Я знаю, – кивнула я. – Твой папа очень талантливый. Дима, наверное, тоже талантливый. Он с компьютером на «ты».

– А я больше люблю настоящие игрушки, – сказала Тима. – И качели люблю, и гулять.

– А давай сегодня в парк аттракционов пойдем, – предложила я.

– Я ж говорю, что ты сегодня другая, – сказала Тима и выскочила из-за стола. – Я только Мумрика принесу. Давай эти булочки с собой возьмем. А там купим попкорн и газировку. И будет нам праздник.

Праздник удался на славу. Весь день сияло солнце. Мы катались на качелях-каруселях, купили по пакетику попкорна, по бутылочке фанты. Тима не умолкая болтала, смеялась, прыгала и лазала на всем, на чем можно было лазать. Я хоть и не лазала по «паутине», не каталась с горки и не ползала на четвереньках в «лабиринте», но в остальном ничуть не уступала Тиме. Во мне будто заработал атомный реактор, снабжающий весь мой организм таким количеством энергии, что я готова была обнять и перецеловать весь мир.

Прекрасное настроение сохранилось у меня и на следующий день, но ближе к семи я начала волноваться. Вечером в изостудии я должна была встретиться с Димой.

Но Дима не пришел.

– Ты сегодня явно не в ударе, – покачала головой Нелли Петровна, глядя на мои слабые попытки изобразить на листе ватмана профиль Нефертити. – Как себя чувствуешь?

– Настроение препоганое, – ответила я.

– Нехорошо, – неодобрительно поджала губы Нелли Петровна. – Нельзя идти на поводу собственных эмоций. Навык, навык и еще раз навык. Рука работает – голова на периферии. Выработаешь автоматизм – тогда пусть будет и настроение.

– Ладно, – вздыхая, согласилась я и, не поднимая глаз, спросила: – Дима не знаете где?

– Наверное, опять шабашит. И так Господь не много ему дал, а он все время прогуливает.

– Да он с Клавкой загулял, – подала голос Ритка.

Резко обернувшись, Нелли Петровна полыхнула на нее грозным взглядом так, что Ритка втянула голову в плечи, но у меня словно вытащили скамейку из-под ног. Задыхаясь, я соскочила с места и бросилась к выходу. Слезы застили глаза. Так мне и надо, дура набитая, – корила я себя. – Раз переспал, так, думаешь, любовь на всю жизнь, белое платье и фата до полу?! Он такой же козел, как и все!

Я села в машину и, вырулив на шоссе, помчалась куда глаза глядят. Слева мелькнула неоновая вывеска. Я почувствовала, как меня мучит жажда. Оставив машину у кафе, где мы с Димой еще совсем недавно пили кофе с булочками, я почти вбежала в наполовину пустой зал и первым же делом наткнулась взглядом на парочку, уютно расположившуюся в углу под картиной с цветастой абстракцией. Ноги мои подкосились, и я плюхнулась на первый подвернувшийся стул.

– Что будете? – подскочила ко мне официантка?

– Водку, – ответила я.

– Водки нет. Может, чаю из лепестков розы?

– И водки, – упрямо повторила я.

– А к чаю что? Эклеры сегодня особенно хороши.

– Ладно, – наконец согласилась я и тупо уставилась на салфетку, сотканную из соломки.

– Привет, – услышала я над собой. Я вздрогнула и, не поднимая головы, кивнула. В животе что-то ухнуло, и словно жестким шарфом в морозную погоду стянуло горло. – Я опять прогулял, – сказал Дима, садясь напротив. Моя голова сама собой качнулась вниз, пальцы заелозили по салфетке. Дима взял мою руку, спрятал мою ладошку в своих ладонях. – Даша… Мне нужно тебе все объяснить…

– Нет! – вскрикнула я и дернула рукой. Дима еще крепче сжал ладони.

– Дашенька… послушай… посмотри на меня.

Я нехотя подняла голову. Он выглядел усталым и… очень родным, словно я знала его чуть ли не с детства. Не выдержав его теплого, нежного взгляда, я опять отвела взгляд.

– Хорошо, – согласился он и выпустил мою руку.

– Ваш чай с эклером, – сказала официантка и поставила передо мной блюдце с чашкой и тарелку с пирожным. – На здоровье.

– Спасибо, – машинально ответила я.

– Здесь вкусный цветочный чай, – сказал Дима, – хотя я не большой любитель.

– Клавочка Сергеевна, значит, любит?

– Она – да… Не сердись на меня… – Он разжал руки.

– На что же мне сердиться! – как можно равнодушнее сказала я. – Ты мне не муж и не любовник.

– Даша, – мягко сказал Дима, – не надо. Я все тебе расскажу… – Он набрал в легкие воздуха, словно хотел нырнуть. – Клава действительно была моей… в общем, мы с ней изредка спали… блин! Не так. Мы с ней не спали, а…

– Трахались, – подсказала я и, откинувшись на спинку стула, посмотрела прямо в его глаза. На несколько секунд он смутился, затем глаза его сузились, и он выпалил:

– Именно так. Мы с ней трахались, и не больше. Но это не в счет…

– И со мной не в счет… Одной больше, одной меньше. Какая разница, да? – воскликнула я и передернула плечами.

– Есть, – тихо сказал Дима. В его глазах мелькнуло нечто, что заставило меня напрячься. – Есть разница… Помнишь, я тебе рассказывал, что я из-за девчонки универ бросил? А ты еще заметила, что качество, мол, на количество заменил. Ты угадала. – Он вынул платок из кармана, вытер, вероятно, вспотевшие ладони. Я невольно отметила, что ногти у него тщательно подстрижены и серой каймы под ногтями больше нет. – Я не скрываю, что у меня были женщины, – сказал он, убирая платок в карман.

– Ты же не умеешь врать, – ехидно заметила я.

– Были… – словно не замечая моей иронии, продолжил Дима. – Только быстро все это надоедает, одна морока от этого.

– Но, судя по всему, тебе не надоело? – парировала я.

– Надоело, и очень быстро. Но думал, что не смогу больше полюбить… Вот изредка и встречался с замужними… Пока тебя не увидел. Помнишь, как муку в совок собирала? Как борщом кормила? Волосы торчком, на щеках мука…

– Веснушек не видно…

– Ты такая забавная. – Он протянул руку и дотронулся до моей щеки. Его рука была холодна, а мои щеки пылали. – Знаешь, как я обрадовался, когда увидел тебя на выставке Кошелева?!

– Ты там был? – удивилась я. – Ты такой большой, я не могла тебя не заметить!

– Ты же с Кошелевым чуть ли не в обнимку ходила. Я думала – это твой папаня или еще кто.

– Еще кто, – передразнила я. – Он мой работодатель.

– Я тоже хотел к нему на работу… Свои проекты как дурак принес. А он даже голову в мою сторону не повернул. Везде нужен диплом, блат…

– А меня он сразу взял. И без диплома, и без блата. Кстати, тебе эскиз интерьера детской понравился?

– Ага, четыре на пять, а все вместил, и красиво.

– Это он для дочки делал. Уголок для сна, у окна – чтоб рисовала. И шведская стенка хорошо вписалась, и стеллажи для игрушек. Я бы тоже так хотела.

– Сделаем, – улыбнулся Дима.

– Да нет… – растерялась я. – Я просто так. У меня, сам знаешь, ребенка нет.

– Будет, – серьезно ответил Дима. – Или ты против?

– Ты в отцы просишься? – с вызовом ответила я.

– Да.

Я уткнулась взглядом в недоеденный эклер. Я не хотела, чтоб это было шуткой, и, с другой стороны, боялась, что Дима говорит серьезно.

– Даша… – Он сказал это таким тоном, что я невольно вздрогнула. – Для меня это очень важно. Я хочу настоящую семью. Мне скоро тридцать. Я неплохо зарабатываю, откладываю на свою квартиру. Я делаю тебе официальное предложение.

Я продолжала молчать. От его решительного тона я совсем растерялась.

– До свидания, Дима.

Мимо нас прошла Клавдия Сергеевна. Я заметила, что ее нос был чуть темнее, чем все остальное лицо. Глаза тоже покраснели.

Дима ничего не ответил и только проводил ее взглядом.

Я глубоко вздохнула.

– Спасибо, Дмитрий, за предложение, – ответила я, как можно четче проговаривая каждое слово. – Мне лестно. Но ты понимаешь всю абсурдность…

– Даша, – перебил меня он, – не надо…

– Почему я? – вдруг вырвалось у меня. – Чем я отличаюсь от других, с кем ты спал?

– Веснушками…

– Ах, ах… – задохнулась я и вскочила с места. Слезы так и брызнули из моих глаз.

…«Ни одно доброе дело не остается безнаказанным», – любит повторять мой папа.

И еще он говорит, что я хорошая девочка и в конце-концов мне должно повезти. Мне действительно повезло.

Когда Тимина мама вернулась из своей дальней командировки, она осталась вполне довольна своей дочерью и моей работой в качестве няни. Сразу по приезде Алла Демьяновна устроила ревизию своего гардероба, и я оказалась обладательницей шикарных деловых костюмов, которые не застегивались на полнеющей талии Тиминой мамы.

То ли из-за костюмов, то ли из-за удачного расположения звезд я восстановилась в педагогическом университете (на заочном отделении), устроилась преподавателем рисования в ближайшем Доме творчества, а Дима, в связи с валом заказов, организовал свою дизайнерскую фирму.

Но все это произошло в сентябре. А сначала он добился меня.

Правда, далеко не сразу. Как говорится, взял долгой, изнурительной осадой.

Держалась я за стенами неприступности целую неделю.

А что случилось за эту неделю, я расскажу подробнее. На следующее утро после того, как я разревелась в кафе, в своем почтовом ящике я нашла открытку с изображением трех человечков, каких обычно рисуют дошколята: высокий мужчина с желтым «ежиком» на голове, синеглазая девочка в платьице и женщина в плиссированной юбке. Типографским шрифтом было напечатано: «Папа, мама, я – дружная семья», а от руки – «Ты самая лучшая веснушчатая девчонка». Я внимательнее рассмотрела рисунок. Круглое лицо женщины в плиссированной юбке было обсыпано мелкими точками.

Открытку я не стала ни мять, ни выбрасывать. Она стала первым экспонатом в моей коллекции. Вторым стал цветок.

Тем же вечером, когда я возвращалась с работы, Дима ждал меня у подъезда. Великолепная, бархатно-пурпурная роза на длинном стебле прекрасно гармонировала с его деловым костюмом.

– Здравствуй, – сказала я, старательно удерживая сердце, которое так и рвалось из моей груди.

– Здравствуй, – ответил Дима и протянул мне розу.

– Одинокой женщине одинокий цветок, – сказала я, принимая подарок.

– Да, из одного цветка букет не составишь, – подтвердил Дима. – Но все в твоих силах. – Он взял меня за руку и, пристально глядя своими одуряюще красивыми глазами, тихо, но твердо сказал: – Я хочу, чтоб ты вышла за меня замуж.

Я ничего не ответила и как можно величественней проплыла мимо.

Вечером следующего дня Дима опять ждал меня у подъезда. На этот раз его руки были пусты, и я только замедлила шаг.

– Ты любишь театр? – спросил он, когда я поравнялась с ним.

– Кукольный, – бросила я в его сторону и скрылась за подъездной дверью.

Мне трудно давалось мое видимое хладнокровие. Дима мне нравился, да что уж там – я была без ума от него. Но я боялась, что меня опять постигнет неудача, как с моими первыми двумя мужчинами. И я никак не могла примириться с его прошлым.

Тем более что Клавдия Сергеевна после очередного занятия в изостудии заставила меня выслушать очень трогательную историю о своей тяжкой доле замужней женщины.