Текст книги "Чужие лица (СИ)"
Автор книги: Ирина Рэйн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
10
– 10 -
– Любовь нельзя искать. Ее можно только найти.
– Это что, совет психолога?
– Нет. Наблюдение друга.
Citrina. Двенадцатая параллель
Просыпаться не хочется. Рука тянется к телефону, чтобы отключить будильник. Ненавистный звук бьет по остаткам нервных клеток, заставляя морщиться и тихо стонать. Олеся больше не любит утро.
В комнате темно, молчаливые тени прячутся по углам, и слышно только дыхание сына, который не реагирует на ее будильник. Никогда не реагирует. Олесе хочется разбить эту темноту, но она жалеет такой сладкий, самый желанный сон, пусть не ее, а чужой, и аккуратно опускает ноги на прохладный пол. Ощупывая гладкое дерево ламината, ищет свои тапочки, сует ноги в мягкое тепло и идет в кухню, чтобы поставить чайник.
Приняв душ и настрогав бутерброды, будит в школу Пашку. Сушит волосы и красится, пока он не спеша поднимается с постели. И выходит из дома, когда сын только начинает завтракать.
На улице зябко, холод пробирает до костей, пускает по коже неуемные мурашки. Над городом повис то ли туман, то ли взвесь пролитых слез – осенние дожди зачастую вызывают у петербуржцев хандру и депрессию. Олеся курит, причудливо вплетая в мельчайшие капли завихрения из дыма и своего дыхания, разбавляя горечью табака безвкусие воды.
Олеся едет в метро, изучая мало знакомые станции и пряча зевоту в рукав. Стоило выпить больше кофе. Она выходит на нужной остановке и сверяется с навигатором в телефоне, идет по незнакомым улицам, удивляясь, каким разным может быть город на Неве. Найдя нужный дом, она звонит в домофон некой Алевтине Григорьевне, соседке ее умершей родственницы, та открывает, впуская Олесю в полумрак и тепло подъезда. Лифта нет. Лестница узкая, а ступени гладкие от ног незнакомых людей, что здесь живут. Дверь квартиры на пятом этаже открыта. Из проема выглядывает хозяйка – пожилая женщина с сединой в волосах и очками на будто высушенном лице.
– Здравствуйте, вы – Алевтина Григорьевна? – Олеся замирает на последних ступенях, нервно сглатывает.
– Да, милочка, подождите, я вам сейчас открою квартиру Лидии Степановны, царствие небесное. Какой хороший был человек, отзывчивый… – бубнит соседка, поворачивая ключ в замке. – Хорошо, что ключик мне дала, а я смотрю, утром за хлебом не выходит, думаю, случилось что. Звоню – не открывает. Зашла сама, а она… Лежит уже холодная…
Олеся осторожно ступает на коврик в темном коридоре, прищуривается от света включенной лампочки.
– Вот здесь она и жила, а вы ей кем приходились?
– Племянницей, моя мама – ее троюродная сестра, – Олесе неуютно, от мысли о том, что только вчера сюда приходила смерть, становится жутко. – А вы были хорошо с ней знакомы?
– Дружить начали, как только сюда переехали, – пожилая женщина явно бывала здесь не раз, чувствует себя гораздо комфортнее Олеси, открывает секретер, достает паспорт. – Вот ее документы, где-то еще должна быть сберкнижка, но я не стала искать, вдруг подумаете обо мне недоброе. Если хотите, можем сделать это вместе.
Войтович соглашается, поскольку не видит причин отказаться, отрывает платяной шкаф, памятуя о том, что пожилые люди любят хранить ценности между полотенцами или постельным бельем, вскрикивает от неожиданности. На горе из скатертей и тюля сидит кошка, черная, с белыми грудкой и лапами, смотрит на нее своими зелеными глазами, зевает, широко раскрыв пасть.
– Боже…
– Ах, это Мишка, иди сюда, моя хорошая. Обычно она вылезает на кормление, а сегодня заспалась. Здравствуй, Мишенька, здравствуй, дорогая, сейчас я тебе дам поесть…
Пока соседка воркует над животным, Олеся нервно трет руки о ткань джинсов.
– Почему у кошки мужское имя? – интересуется, чтобы сгладить неловкость.
– Не знаю. Когда Лида ее подобрала, я как раз у дочки гостила. Может быть, потому что расцветка, как у панды, а может, просто подсознательно хотела звать кого-то мужским именем… Ей же за всю жизнь так и не повстречался любимый человек. Романы, конечно, были, но все какие-то пустые, в попытке уйти от одиночества.
Мишка, довольно урча, уплетает корм, пока женщины снова занимаются поисками денежных средств, чтобы организовать похороны, оплатить место на кладбище, купить гроб, венки, цветы, нанять автобус, потому что в разговоре выясняется, что очень многие люди хотели бы проститься с покойной, организовать отпевание в храме. Список предстоящих дел большой, и Олеся думает, что придется взять несколько выходных.
– Я не понимаю, может, она оставила свои сбережения в квартире на Васильевском острове? Но это странно, Лида ее всегда сдавала, а в последнее время там никто не жил…
– Что же вы раньше не сказали? – Олеся удивлена, не знала, что у родственницы было две квартиры. – Давайте поищем ключи и съездим туда?
Соседка достает связку, почему-то на обычной канцелярской скрепке вместо брелока.
– Вот. Только я не поеду. Тяжело на другой конец города добираться. Вы уж сами… А я пока с ее бывшими коллегами поговорю, может, кто-то захочет поучаствовать в организации…
Войтович соглашается, смотрит на свои ноги, которые своим хвостом отирает Мишка.
– Надо же… Признала за новую хозяйку. Я сколько ей вкусностей ни носила, всегда была сродни прислуге.
Олеся растерянно гладит кошку, шерсть под пальцами мягкая и приятная. Мишка заводит песню от удовольствия, будто дизельный генератор на пятьдесят коней заработал. Так забавно.
– Не уверена, что смогу ее забрать, мы с сыном живем в съемной квартире.
– Пусть пока здесь тогда, ей будет привычнее, а потом смотрите, я не всегда смогу приходить кормить, – Алевтина Григорьевна поправляет очки. – Мне кажется, если бы Лидочка знала, что ее родственники здесь не имеют своего жилья, она бы вас приютила.
Олеся отстраняется от кошки, идет в коридор, надевает пальто и берет сумку.
– Мы не общались, да и жили у мужа. Бывшего теперь. Так что нет в том ничьей вины. Давайте обменяемся телефонами и будем на связи. Надо получить свидетельство о смерти, на кладбище съездить, все узнать и заказать. Но сейчас, на Ваську, без денег будет сложно что-то делать. До свидания.
Она выходит из парадной и не может надышаться влажным холодным воздухом. Рука тянется к сумке за пачкой сигарет, натыкается на ключи, находит искомое. Зажигалка не сразу выдает огонь, заканчивается бензин. Борясь с ветром, Олеся идет в сторону метро.
***
Мирон встречается с Антоном во время обеда. Друг, очень довольный прошедшим матчем, уже мечтает о новом. К сожалению, погода не позволяет снова выйти на поле, поэтому тема откладывается до весны.
– Как тебе-то самому? Понравился матч? – спрашивает, доедая борщ. – Вкусно, но у Насти лучше.
Мирон кивает, соглашаясь. Домашнее, приготовленное с любовью, всегда вкуснее. Только где ж его взять?
– Мне кажется, что затея удалась в полной мере. Дети приобщились к спорту, власти предстали в положительном свете, а люди захотели больше узнать о сиротах и помочь им. Вчера встречался с такими, пора уже устанавливать ящик для писем Деду морозу.
Антон улыбается, слышит сигнал телефона, открывает сообщение в вайбере, его улыбка становится еще шире.
– Настя шлет фото со стадиона, – демонстрирует Мирону селфи, где она с Захаром, а позади нее люди, и совсем близко – Олеся и его вчерашние собеседники.
– Перешли мне, пожалуйста. С этими людьми я как раз встречался. Думаю, им захочется тоже иметь такую фотографию.
Когда Антон, сославшись на очередную тренировку, уходит, Мирон сидит в кафе ещё несколько минут, всматривается в полученный файл, увеличивает изображение и снова уменьшает.
***
Выйдя на Василеостровской, Олеся идет по Наличной улице в сторону нужного дома. Серые кирпичные здания сменяют дома более старой постройки. Стены искомого покрыты краской горчичного цвета, окна находятся высоко, что говорит о таких же потолках в квартирах.
Олеся прикладывает ключ-таблетку, и дверь в подъезд открывается. В загороженной кабинке сидит консьерж – мужчина в возрасте, с пышными усами и газетой в руках. Олеся угадывает в нем бывшего военного.
– Здравствуйте, вы к кому?
– Добрый день, я в пятьдесят пятую. Хозяйка умерла вчера… Мне бы проверить…
Мужчина цокает языком и сокрушенно качает головой.
– Да, идите, конечно, это третий этаж.
Здесь, как и в Купчино, тоже только одна комната, но она большая и светлая. Почему тетя выбрала юг? Олеся ходит по практически пустой квартире, заглядывает на полки и в ящики, но ничего не находит. Нет ни денег, ни сберкнижки. Это означает лишь одно – расходы на похороны придется оплачивать самой. Брать деньги у мамы или бабушки Маши – не вариант.
По дороге в метро Войтович звонит Свете, Алевтине Григорьевне, маме и Пашке. От повторения рассказа о новостях и сегодняшнем дне язык сворачивается в трубочку, хочется пить. И есть тоже, полдня прошли незаметно. Она заходит в пиццерию и заказывает бизнес-ланч. Сидя за столиком и рассматривая посетителей, она думает о том, что ей было бы жаль закончить свою жизнь в одиночестве. Ее книга жизни больше смахивает на черновик, где половина текста или перечеркнута, или замазана белым корректором.
***
Вика аккуратно просовывает запечатанное письмо в щель, подталкивает пальцем, чтобы никто не смог вытащить.
– Не говори мне, что до сих пор веришь в Деда мороза, это глупо, – Никита стоит рядом, ухмыляется.
– Нет, не глупо. Я понимаю, что подарки нам дарят спонсоры, но не перестаю верить в чудеса. Поэтому в моем письме есть просьба о косметике для меня и планшете для тебя, а еще желание, которое не буду озвучивать, чтобы оно обязательно сбылось.
Никита только качает головой. Ему нечего сказать. Они отходят от ящика и идут в свои комнаты.
– Слышала, что скоро будет очередной день открытых дверей, так что мое желание все равно исполнится, – перед расставанием выдает Вика. – А еще не надо мне говорить, что у тебя нет подобного желания. Все равно не поверю.
Она заходит в свою спальню, которую делит еще с четырьмя девочками, и тем самым оставляет последнее слово за собой.
***
Олеся едет в автобусе с еще двадцатью незнакомыми людьми, не считая Паши и Алевтины Григорьевны, по Волхонскому шоссе. Все эти люди собрались сегодня, чтобы проститься с покойной Лидией Волошиной, все они когда-то работали с ней, дружили, общались, а теперь провожают ее в последний путь.
Южное кладбище, которое считается одним из самых больших в Европе, тянется по левой стороне трассы, а чуть дальше, по правой, находится одна из самых больших городских свалок города. Олеся находит это обстоятельство грустным и честным.
Отпевание проходит в храме на территории кладбища, свечи роняют свои слезы, а в воздухе пахнет ладаном. Пашка стоит, будто замороженный. Он впервые после похорон дедушки участвует в процессе погребения. Он здесь лишь потому, что не хотел оставлять маму одну в этот момент.
Сырая земля тяжелыми комьями падает в яму и стукается о крышку гроба с приглушенным звуком. Олеся принимает соболезнования и раскладывает на одноразовые тарелки кутью, нарезанные на четвертинки блины и салфетки. Она пьет сладкий кагор и не пьянеет. Очень хочется курить, но она терпит, хотя может присоединиться к группе мужчин, которые отошли в сторонку, чтобы подымить. Почему-то это кажется ей неправильным, хотя замечания она не делает.
– Ох, Олесечка, какая же вы умница, так всё хорошо организовали. Я думаю, Лида была бы довольна, будь жива. – Алевтина Григорьевна складывает мусор в большой черный пакет. – Когда же вы к нам переедете?
Олесе не хочется отвечать на этот вопрос, ещё вчера, на встрече с юристом, стало понятно, что две квартиры покойной могут отойти лишь прямому родственнику, а именно – бабушке Маше, но та отказывается приехать и вступить в наследство, ссылаясь на возраст и слабое здоровье. Это означает, что имущество отойдет в пользу государства. Именно поэтому Олеся привезла к себе домой Мишку, хоть и договориться с арендаторами было непросто. Она не смогла расстаться с кошкой.
– Думаю, что это вряд ли случится. Надеюсь, у вас будут хорошие соседи.
Пашка хмурится, он не знает, что рассчитывать ни на что не приходится, и уже мысленно готовится переехать.
– Мама, почему? – в его голосе царит непонимание, и даже обида. Как будто Олеся сама не была бы рада перестать платить за съем.
– Я тебе дома все объясню.
Пашка не перестает смотреть в окно, когда они едут домой. Пока еще непривычно, но уже так правильно их встречает Мишка, ластится и урчит, когда Паша берет ее на руки.
– Так почему мы не можем переехать в квартиру бабушки? Или продать, и купить другую?
Олеся устала. Это был очень долгий и тяжелый день. Ей хочется смыть с себя прикосновения чужих людей и кладбищенскую атмосферу.
– По закону не можем. Слишком дальние родственники. Здесь даже нечего обсуждать, – Олеся пожимает плечами и идет в ванную, а Пашка бредет в комнату и садится за стол. Он не понимает, почему одним людям достается все, а им с мамой – ничего. Это кажется несправедливым и неправильным. Он злится.
От бессилия Пашка начинает ходить по комнате, держа в руках мобильный телефон. Он снимает блокировку и просматривает список контактов, натыкается на фамилию Полунина. Впервые в жизни набирает его номер.
– Мирон Андреевич? Здравствуйте. Это Паша Войтович. Вы когда-то давали мне свою визитку. Вам удобно говорить?
11
– 11 -
– Ты это… – Дженсен никак не мог подобрать правильное слово и буркнул. – Ты.
– То есть, у меня отмазка на все случаи жизни, что я – это я?
auden. Кармен-сюита
Мирон допивает, кажется, уже пятую чашку кофе за сегодняшний день. От его вкуса воротит. Напиток периодически забывается на краю стола, остывает и становится еще более противным, но зато помогает сохранить внимательность и концентрацию. Договор, который изучает Мирон, со множеством «подводных камней», их не только нужно найти, но и переиначить в свою пользу.
Полунин не сразу понимает, что звонит его телефон, слишком ушел мыслями в документы. Вибрация назойливой мухой заставляет обратить внимание на экран смартфона, где высвечивается незнакомый номер.
Голос Пашки он ожидаемо не узнает, но понимает, с кем имеет дело, как только тот представляется. Мирон не удивлен звонку, в какой-то мере он даже ждал его, но режет слух волнение в голосе собеседника, то, что парень запинается и не может связно объяснить ситуацию. Мирон не выдерживает и просит сказать, где тот находится. Пашка сомневается несколько секунд, а потом диктует домашний адрес, говорит что-то про долг, маму, несправедливость, квартиры, похороны и кошку. Полная бессмыслица.
– Я приеду в течение получаса. Пожалуйста, никуда не уходи, – кладет трубку.
Он берет документы с собой, посмотрит их еще раз перед сном, и прощается с секретарем. Та удивлена уходу начальника, ведь на часах еще нет шести, но благоразумно молчит по этому поводу.
Мирон забивает адрес в навигатор по инерции, он и так хорошо представляет, где находится нужный дом. Совсем недалеко от него произошла их первая встреча. Та, где он чуть не сбил Олесю. Тогда была осень, и желтые листья укрывали землю, а сейчас начало зимы, и белый снег летит на лобовое стекло, разбивается мокрыми кляксами и, сметаемый дворниками, падает на темный асфальт. Мирон едет медленнее, чем хочется, вечерние пробки уже начинают портить нервы автомобилистам. Смотрит на дорогу, но то и дело поглядывает на часы и телефон. Вдруг снова позвонит и скажет, что не надо приезжать? Искомый дом показывается из-за поворота.
***
Пашка нервно кусает губы. Может, не стоило звонить? Нет. Определённо, стоило. Это единственный шанс не потерять возможную выгоду. Не к отцу же идти с просьбой о помощи! Тот никогда не будет что-то делать ради них с мамой. Даже алименты приходят лишь потому, что та их выбила.
Пашка начинает еще больше нервничать, когда думает, что мать не погладит его по голове за звонок чужому человеку. Но ведь тот должен! А долг платежом красен. И даже не будь этого долга, Паша все равно бы нашел способ с ним связаться. Потому что больше не знает никого, кто действительно может помочь. Пашка так нервничает, что устает ходить по комнате, садится за стол и достает свой блокнот. Берет ручку и начинает писать.
Несправедливая штука – жизнь,
То падать вниз, то взлетать наверх.
Как хочешь, только сильней держись
И прожигай свои нити нервов.
Судьба нещадна, ей все равно,
Кто будет в небе, а кто на дне,
Кто будет есть икру, кто – г*вно,
Мечтая об окончании дней.
Закрыта лавка конфет-чудес,
И не взломать ее топором.
Сколько угодно проси у небес,
Но будешь слышать одно: "Потом".
Ручка ударяется о стол, чуть качнувшись, замирает в ожидании, когда ее снова возьмут.
***
Олеся смывает с себя усталость прошедшего дня, надевает домашние спортивные штаны и простую серую футболку. Выходит из ванной с откуда-то появившимся чувством голода, бредет в кухню. В холодильнике отыскивается кастрюля с куриным бульоном – вчера не успела сварить полноценный суп из-за всех забот. Заправлять его нет никакого желания, разве что только насушить сухариков по-быстрому. Она берет доску и батон, режет его на маленькие кусочки, разогревая духовку. Немного растительного масла на противень, соль – и булка скоро превратится в хрустящие кубики.
С волос натекло на спину, неприятно холодит кожу мокрая ткань. Олеся идет в комнату и достает расческу и фен. Монотонный шум перекрывает слова сына, а запах разогретого бульона и готовых сухариков зовет скорее вернуться в кухню, чтобы, наконец, поесть и позвонить матери. Она наверняка ждет звонка, с целью узнать, как все прошло, и опять просить прощения за то, что ей не удалось уговорить бабушку Машу приехать в Питер. А Олеся снова будет делать вид, будто все в порядке, и ничего страшного не произошло. Живут же, и дальше будут жить.
Мишка следует за хозяйкой, в надежде получить свою порцию еды. Паша, какой-то бледный и дерганный, сжимает губы и отрицательно качает головой на предложение поесть, снова прячется за своими наушниками.
В кухне тепло от работающей духовки, вкусно пахнет. Олеся наливает бульон в кружку, отпивает, обжигая губы, смотрит в окно. Привычно серое небо засыпает город хлопьями снега, такого белого, что режет глаза.
Разговор с мамой не успокоил, в надежде на понимание Олеся звонит Свете. Та отвечает практически сразу, без проблем дает выходной на завтрашний день, выслушивает, а потом отвлекает от грустных мыслей новостями из парикмахерской. Олеся думает о том, что ей очень повезло с подругой.
***
Мирону тоже везёт, из нужного подъезда выходит женщина с коляской. Он придерживает ей дверь, а затем поднимается на лифте. Зачем-то оглядывается, прежде чем нажать на кнопку, поправляет сумку на плече. Звонок раздается в глубине квартиры, а после слышатся шаги. Дверь открывает хозяйка, с распущенными волосами и в домашнем костюме она почему-то кажется маленькой и беззащитной.
– Здравствуйте, – Олеся первая вспоминает про вежливость. – Простите, но сегодня я не работаю.
Мирон чуть улыбается. Конечно, что еще она могла подумать, ведь все их общение происходило в парикмахерской? Он снимает шапку и проводит по отросшим волосам.
– Добрый вечер. Наверно, вы правы, мне уже пора стричься, но я к вам не за этим.
Олеся не выглядит удивленной, она действительно удивлена.
– Мам, это я его позвал, – за спиной раздается голос сына.
– Зачем? – разворачиваясь, Олеся внимательно смотрит на Пашу, ее взгляд очень выразителен. Гораздо больше, чем сам голос, который она еще контролирует.
– Чтобы он помог нам с квартирой. Это он тебя чуть не сбил осенью, я потом его с Сашкой встретил, узнал. И он мне дал свою визитку. А сегодня я позвонил… Он должен нам, ма.
Олеся переводит взгляд с одного на другого.
– Так… Вы, пожалуйста, не слушайте моего сына, он еще слишком молод, чтобы решать взрослые вопросы. Извините, что вам пришлось ехать непонятно куда и зачем. Вы, конечно, ничего нам не должны… А ты! – опять поворачиваясь к сыну. – Давай-ка, в комнату, живо! Вот был бы здесь твой отец, я бы сама подала ему ремень за такие выходки!
– А где Вячеслав? – интересуется Мирон. Его голос спокоен, хотя сцена, в которой Олеся из беззащитной вдруг превращается в свирепую львицу, его даже позабавила.
– Слава? А причем здесь он? – недоуменно.
– Ну, как же? Он ведь ваш муж и его отец, – Полунин кивает в сторону подростка, который уже скрылся в комнате.
Олеся замирает на несколько долей секунды, а потом громко смеется. Ее плечи подрагивают, а нервное напряжение покидает тело.
– Слава – муж Светы, моей начальницы и подруги, а я в разводе.
– Что ж, значит, я все неверно понял, – Мирон смотрит на руку, где нет обручального кольца. Было ведь. – И все же, раз уж я здесь, может, вы мне расскажете, в чем ваша проблема? Я не уверен, что смогу помочь, но порой человеку становится лучше, если он просто выговорится незнакомцу. Эффект попутчика, слышали о таком?
Олеся кивает. Конечно, она слышала, сама постоянно выступает в этой роли.
– Ладно, заходите. Может, кофе?
Мирон снимает сумку, кладет ее на пол, рядом со своими ботинками. От слова "кофе" сдерживает порыв дернуться.
– Нет, спасибо. На работе весь день только его и пил.
Как ни странно, ситуацию спасает Пашка, выглянувший из двери комнаты.
– У нас ещё куриный бульон есть. С гренками. Хотите?
Олеся краснеет, если бы знала, что у них будет гость, приготовила бы что-то получше "недосупа". О ногу трется пришедшая Мишка, Войтович берет ее на руки, та водит носом, смотрит на гостя, а потом широко раскрывает пасть, зевая.
– Хочу, – просто отвечает Мирон, гладя кошку по голове. – Давно не ел настоящий домашний бульон. Еще и с гренками.
Он моет руки, слыша шепот в коридоре. Олеся отчитывает Пашку за его звонок и за то, что он вмешивается в дела взрослых, «греет уши» и влезает туда, куда не следует. Мирон смотрит на свое отражение в зеркале и думает, каким надо быть человеком, чтобы уйти от таких жены и сына. Почему-то мысли о том, что это она могла подать на развод, не возникает. Не в ее это характере, насколько он может судить.
В кухне на столе его уже ждет тарелка с бульоном и еще одна – с сухариками. Полунин садится и берет ложку, пробует и ненадолго прикрывает глаза.
– Вкусно. Очень похоже на то, как готовила моя мама.
– Готовила? – Олеся сидит напротив, явно переживая из-за нахождения здесь Мирона, еще никогда не кормила здесь никого, кроме Сергея и Славы. – То есть…
– Да, она погибла в автокатастрофе, когда мне было четырнадцать, – опускает глаза.
– Мне очень жаль. Мы сегодня тоже были на похоронах, умерла моя троюродная тетя, но она была совсем чужая нам, а вы… Я представляю, как должно быть тяжело потерять такого близкого человека, как мама. У меня не стало отца, и это было очень больно.
Мирон кивает, молча продолжая есть, он не знает, что ответить. Да, это было трудно, именно со смертью матери у него начались проблемы с самоконтролем, с отцом, а потом и с законом. Эти мысли возвращают к парню, что за стенкой меряет шагами комнату.
– Почему вы не позволяете Павлу участвовать в разговоре? Он ведь гораздо взрослее, чем вы думаете.
Олеся смущается и зовет сына. Наверно, со стороны виднее. Особенно мужчине.
– Садись, поешь тоже.
– Я не хочу, – Паша похож на испуганного волчонка: и боится, и в драку готов полезть за свою «стаю».
– Тогда давай хоть чая налью… – Олеся щелкает чайником и достает кружку из шкафа. Мирон невольно засматривается на нее, а потом ловит взгляд Паши и прочищает горло.
– Мгхм… Так вы мне расскажете, что у вас за проблема?
Олеся садится рядом с сыном в поисках поддержки. Из-за шума чайника приходится говорить чуть громче.
– Если коротко, то после развода с мужем мне пришлось снять эту квартиру. Я сама родом из Смоленской области, там живет теперь только мама. Недавно она позвонила и сказала, что умерла наша дальняя родственница, мы с ней не общались, но похороны пришлось организовывать мне. Оказалось, что у тети Лиды было две однокомнатные квартиры, одну из которых она сдавала. Я консультировалась с юристом, эта недвижимость должна отойти государству, так как наше родство слишком дальнее. А Паша… Он не понимает, что мы ничего не можем поделать с этим. Он хочет, чтобы у нас было свое жилье. Я тоже этого хочу, но… Единственный человек, который мог бы претендовать на имущество – двоюродная бабушка, она живет в Смоленске и не хочет ничего слышать про эти квартиры. Так что мы остаемся ни с чем по закону…
Олеся умолкает, наливает Паше чай и тянется за сигаретой, хочет, чтобы ее рассказ не был таким жалостливым, пытается казаться сильнее.
– А не по закону? – осторожно спрашивает Мирон, поднося зажигалку.
– В смысле? – давится чаем Пашка. – Так можно?
Первая затяжка кружит голову. Это точно не из-за близости мужчины и его вопроса. У Олеси дрожат руки, она распахивает форточку и гонит дым на улицу.
– Это не будет бесплатно, конечно, но выйдет дешевле, чем, если бы вы сами покупали эти квартиры. У меня есть выход на нужных людей, они помогут оформить завещание на вас. Как у нас говорят: задним числом.
Мирон отставляет пустую тарелку, встает, опираясь на подоконник, и присоединяется к курению. Дым от его сигареты смешивается с другим, и это может показаться символичным, но Олеся не обращает на дым никакого внимания. Все ее мысли – о возможной перспективе, о том, что нужно всего лишь сказать "да", и все получится. Как в Новый год, сбудется желание. Только она давно перестала верить в сказки.
– Согласиться на это означает содействовать криминалу. Я не могу так поступить. У меня сын. Если что-то пойдет не так, и его жизни будет угрожать опасность? Нет. Я не могу. Это слишком дорого может обойтись нам.
– Мы согласны, – встревает Пашка.
– Не лезь, – одергивает его мать, нервно вдавливая окурок в дно пепельницы. – Ты не понимаешь. Это как кошка Шредингера. Она может быть живой или мертвой в коробке. Я просто боюсь и не хочу ее открывать.
Мирон докуривает и останавливает возможную ссору.
– Послушайте, я понимаю, что вам страшно, но если гарантом сделки выступлю я, то все пройдет хорошо. Вот увидите. Вам нечего бояться.
Олеся обнимает себя, а Мирону хочется, чтобы это были его руки у нее на плечах.
– С какой стати вам помогать нам? Мы же чужие люди!
– Мама, соглашайся!
– Вы знаете, что я помогаю детскому дому… Поверьте, это не потому, что я такой хороший, нет. В юности я совершил много ошибок, а теперь пытаюсь обелить свою душу, если можно так сказать. Не вижу причин, чтобы не помочь вам. Шапочно, но, все же, мы знакомы.
– Подшапочно, – пытается шутить Олеся. – Хотите, я вас подстригу завтра? У меня выходной, – она пытается перевести тему. Просто хочет не думать.
Мирон улыбается.
– Только, если не утром. Мне нужно по работе съездить в пару мест, а потом на встречу со своим знакомым, если вы согласны.
– Мы согласны, – снова повторяет Пашка. – Мама, это наш шанс. Чего ты боишься?
Она могла бы рассказать, чего. Того, что ничего не получится. Того, что сделка выйдет боком. Того, что этот малознакомый мужчина, своей внешностью напоминающий бандита, обманет и разочарует. Она могла бы рассказать, но ее перебивает гость.
– Спасибо за ужин. Думаю, мне пора. Мой номер есть у Павла. Позвоните, если решитесь. Только не советую слишком затягивать, пока недвижимость не отошла государству, еще можно что-то сделать. После – будет поздно.
Полунин идет в коридор, одевается, снова слышит, как шепчутся мать и сын. Он понимает их волнение, дело очень серьезное. Он понимает их страхи, сложно принимать решение, не зная наверняка о его результате. Он попытается их убедить в том, что все получится. Сам не зная, зачем. Это кажется правильным. Павел, похоже, на его стороне. Он знает маму как никто, сможет ее подтолкнуть в нужном направлении.
– Мирон Андреевич… – Пашка выходит из кухни с мамой.
– Можно просто Мирон.
– Мы согласны, – в третий раз за вечер повторяет подросток, подхватывая кошку, машинально проводит у нее между ушами. – Вы только узнайте сначала, сколько это стоит. Если сумма будет слишком большой, то мы откажемся.
– Хорошо, узнаю. Ждите меня завтра днем, ближе к вечеру. Если что, я позвоню. До свидания, – он не стал говорить, что если у них не будет хватать денег, то тоже будет думать, где их взять.
– Спасибо вам, – бросает вслед Олеся.
– Тебе. Думаю, мы уже можем перейти на "ты", – Мирон ловит взглядом ее румянец на щеках и закрывает дверь. Он знает, что скоро снова вернется сюда, и эта мысль греет его весь оставшийся вечер.
