Текст книги "Чужие лица (СИ)"

Автор книги: Ирина Рэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

– Тогда зачем ты им занимаешься? – спрашивает Пашка. Действие на экране не интересует его столько, сколько этот разговор.

Мирон пожимает плечами.

– Я больше ничего не умею и должен помогать отцу. Когда-нибудь придет время отпустить его на заслуженный отдых. Не хочется, чтобы дело его жизни пропало. Соня, моя младшая сестра, вряд ли сможет управлять фирмой. Да и не женское это дело. Совсем.

Пашка пять минут смотрит в телевизор, обдумывая слова мужчины. Он бы тоже хотел жить с целью, быть хоть немного похожим на отца, но тот никогда не был для него авторитетом, просто человеком, который постоянно задерживался на работе, и из-за которого часто плакала мама.

Услышав звонок в дверь, Пашка подскакивает.

– Вы кого-то ждете? – приподнимая бровь, спрашивает Мирон. Он рассчитывал на то, что они проведут этот вечер без посторонних – как уже привык.

– Да… то есть, нет. Это отец. Он вчера звонил, сказал, что придет. Хотел, чтобы я освободил им с мамой квартиру, – красноречиво стесняется на последней фразе.

– Вот как… А мама? За? – подобная перспектива вызывает, по меньшей мере, недоумение, а по большей – жгучую ревность. После всего, что она рассказала о своем бывшем муже, такое развитие событий кажется более чем странным.

Парень мнется, ерошит волосы на затылке и прячет глаза.

– Она не знает, что он должен приехать. Я не сказал. Вчера у нее был нервный день, а сегодня я не успел, – оправдывается, а у самого что-то сродни панике. Мирон впервые видит Пашку таким.

В дверь снова звонят.

– Паш, да открой ты уже, мне не оторваться от плиты, – кричит Олеся из кухни.

– Сейчас откроем, – отзывается Полунин и выходит в коридор. Подросток явно не хочет этого делать, поэтому нужно принять огонь на себя. Да и пора уже посмотреть на прошлое Олеси, после своего оно не кажется страшным или неприглядным. Просто кусок ее жизни, перевернутая страница.

Открыв дверь, Мирон убеждается в правильности приятого решения – стоящий напротив мужчина не совсем трезв. В его взгляде читается удивление и растерянность.

– Переехали, что ли? – бубнит себе под нос.

– Добрый вечер, вы к кому? – Полунин старается проявить холодную вежливость.

– К жене. То есть, бывшей жене. Олеся здесь? – заглядывает вглубь квартиры, видит сына. – Пашка, где мать? И почему ты здесь? Я же просил тебя уйти на время. Не мог отсидеться у друзей?

Мирона очень злит вся эта ситуация, но он старается контролировать свои эмоции.

– Он никуда не пойдет, – отвечает вместо Пашки. – Боюсь, что единственный человек, который сейчас покинет это место – вы. Здесь вам не рады, вас не ждали.

Сергей снова смотрит на Мирона, разглядывает с интересом, как под лупой.

– А ты что за хмырь? Хахаль ее новый, что ли?

– Если и так? – в глазах вызов и явная угроза. Терпение заканчивается. Вся ситуация похожа на абсурд, сцену из дешевого спектакля с второсортными актерами.

Незваный гость ухмыляется.

– Быстро же она нашла мне замену… – снова окидывает взглядом, цепляясь за татуировки и дорогие часы. – Побогаче, помоложе… Уголовник, что ли?

– Не святой, – отвечает Мирон, складывая руки на груди. Нужно куда угодно их убрать, чтобы не полезть в драку. Мало того, что его бесит причина появления здесь бывшего Олеси, так еще он никогда не позволяет делать о себе подобные выводы. Одно его удерживает в рамках приличия – дыхание Пашки за спиной. И все же от словесной угрозы удержаться не удается. – Есть желание познакомиться поближе? Легко могу устроить.

На голоса из кухни выходит Олеся.

– Кто там? – смотрит на собравшихся мужчин. – Сергей? Что тебе нужно? Ты пришел к Паше? – а в голосе столько неверия, что им можно заполнять стадионы.

– К тебе он пришел по старой проторенной дорожке, – отвечает подросток, копируя позу Полунина, – я не сказал, что он звонил, прости…

Олеся застывает посреди коридора, даже не реагирует на кошку, которая тоже вышла посмотреть на гостя, а теперь вьется у ног хозяйки.

– У вас еще и питомец теперь есть, как мило, полный набор, – подает голос Сергей. – Только смею напомнить, что вы еще носите мою фамилию, а значит, я имею право сюда приходить.

– Я никогда не была против твоего общения с сыном, но тебе, похоже, это совсем не нужно, – произносит Олеся. – А фамилию легко поменять при желании. Вернуть девичью или взять новую.

– Что ж, я вижу, что меня действительно здесь не ждали. Пойду, пожалуй…

Закрыв дверь, Мирон оборачивается и смотрит на подростка, который уже подошел к матери и обнимает ее.

– Ну, что ты? Ну, все в порядке, видишь? Он ушел…

– Позвать обратно? – непонимающе спрашивает Полунин. – Если надо…

– Нет! – кричит Олеся, цепляясь за сына, и до Мирона, наконец, доходит, что у той истерика. Слезы, которые он не сразу увидел в полумраке коридора, теперь безостановочно катятся по щекам, а приглушенные рыдания прорываются из горла, сдавленные и некрасивые.

– Идем-ка на диван, – Мирон мягко берет женщину под руку и ведет в комнату. – Вот так. Садись. Павел, неси стакан воды. Сейчас тебе будет лучше…У вас есть успокоительное? – спрашивает у вернувшегося подростка.

– Сейчас… Посмотрю в аптечке, – бледный, нервный, похоже, тоже нуждающийся в успокоении после пережитой встречи, Паша – уменьшенная копия своей матери.

– Там… Нет… Я… все… Не… купила… – сквозь слезы выдавливает Олеся.

Мирон выуживает из кармана купюру, протягивает ее Паше.

– У вас есть круглосуточная аптека за углом, сбегай, купи, что она обычно принимала. Знаешь?

Войтович кивает, берет деньги, сует ноги в ботинки, накидывает куртку и почти бегом выходит из квартиры.

– Ну, что ты, милая? Ну, не плачь… – Мирон обнимает Олесю, гладит ее по волосам. – Нашла, из-за кого расстраиваться, он же больше для тебя никто, сама говорила. Чужой человек.

– Да… но… он… опять… убивает просто… – стакан воды совсем не помог унять истерику. Мирон в растерянности. Он не хочет, чтобы она плакала, больно видеть ее такой: беззащитной, ранимой, хрупкой и живой – настоящей.

– Если бы знал, что этот м*дак доведет тебя до такого состояния, с лестницы бы спустил… – сквозь зубы. – Лесенька, лисенок, успокаивайся. Вон, смотри, даже Мишка пришла к тебе, видишь?

Кошка запрыгивает на диван и садится на подлокотник. Олеся смотрит на нее покрасневшими глазами, кивает, но продолжает плакать.

– Никогда не знал, что делать с женскими слезами, – шепчет Мирон и наклоняется к лицу Олеси. – Только не злись на меня за эту шоковую терапию.

Ее губы вкусные, с солью от слез, мягкие, раскрытые от удивления. Его язык проворно просовывается в глубину ее рта, ощупывает небо, трется об ее язык, ласкает жадно, но при этом бережно. В одном поцелуе все: невысказанные слова, страсть, желание уберечь и сделать своей.

Хлопает входная дверь.

– Похоже, мое лекарство не хуже аптечного, – снова шепчет Мирон, отстраняясь, разглядывая Олесю, которая снова тянется за поцелуем. Ее распухшее от слез лицо, такие же от поцелуя губы – Мирон ищет в ее глазах отторжение, но находит только страсть, затуманивающую рассудок, неверие в происходящее, непонимание, почему все прекратилось. – Паша пришел, слышишь? – тихо.

Она тут же отодвигается, но не слишком далеко, трогает свои губы пальцем, будто только сейчас начинает осознавать свершившийся факт близкого контакта.

– Вот, – в комнату входит Пашка, протягивает пакет с таблетками. – Ой, я вижу, ты уже успокоилась…

– Шоковая терапия сработала, – отзывается Мирон и встает. – Думаю, твоей маме все же нужен покой. Я поеду. Позвоню завтра.

Он уходит, понимая, что уже ждет повторения поцелуя, осознавая, что, узнав вкус любимых губ, уже не сможет отказаться от них. Не жалеет о случившемся. Нисколько.

18

– 18 -

Пашка садится на диван рядом с матерью, обнимает. Ему очень хочется догнать Мирона и спросить его, какую шоковую терапию тот имел в виду, но сейчас он нужнее здесь.

– Ты как? – спрашивает осторожно, боясь вызвать вторую волну истерики. Не то, чтобы он ее никогда не наблюдал, просто зрелище не из приятных. Не тогда, когда плачет твой родной человек. Да и вообще, ничего хорошего. Не чувствует, что смог бы справиться с ситуацией так же быстро, как Мирон, даже несмотря на уже выпитую мамой таблетку.

– Паршиво, – отвечает Олеся, убирая налипшие на лицо мокрые от слез волосы. Ей хочется перебить чем-то противный вкус лекарства, но нет сил подняться. – Можешь еще принести попить?

Пашка хватает пустой стакан и несется в кухню. Наливает сок, который сам пил недавно, возвращается, отмечая по дороге, что в духовке уже испеклись слоеные булочки с вареньем.

– Вот, держи, – смотрит, как мать пьет, поддерживает ее подрагивающие руки, чтобы ничего не пролилось. – Мне выключить плиту?

Вопрос заставляет Олесю моргнуть, а затем встать. Конечно, ничего не изменилось, мир по-прежнему продолжает существовать. За окном все так же шумит вечерний Петербург, а в домах люди готовят ужин и делают уроки с детьми. Все, как и должно быть.

– Я сейчас сама посмотрю. Суп, наверно, тоже доварился.

Они идут в кухню, где совсем недавно обсуждали прошлое и будущее, а теперь сюда вновь ворвалось настоящее – неприглядное, серое, бесцветное. Оно тяжелым облаком повисло под потолком, сгустило атмосферу тепла и уюта, и даже аромату приготовленной домашней еды не удается его разогнать.

– Жаль, что Мирон ушел… даже не поел, – Пашка разливает чай, себе обычный, маме – ромашковый (ведь он успокаивает, да?), а затем чуть открывает форточку, спасая кухню от дыма раскуренной сигареты.

– Возьму завтра на работу, угощу девчонок, – пожимает плечами Олеся, посмотрев на противень, затем выбрасывает окурок, который не принес ничего, кроме першения в горле. Есть совсем не хочется, но она садится за стол, цедит чай маленькими глотками, греет руки о кружку и прячет за ее кромкой красные глаза. Ей стыдно за свою слабость.

– Может, я позвоню тете Свете и скажу, что ты заболела? – предлагает Пашка, внимательно разглядывая лицо матери и отмечая ее бледность и даже болезненность.

– Нет. Не надо. Мне уже лучше, – врет не столько сыну, сколько самой себе. Уговаривает не поддаться своим эмоциям еще больше.

Пашка молча жует какое-то время, прихлебывая чай из кружки.

– Сердишься на меня за то, что я не сказал о звонке?

– Сержусь, – простой ответ на такой же вопрос, – ты должен был меня предупредить. Вместо этого приплел сюда Мирона. Это не его заботы, понимаешь?

Пашка вскакивает, начинает ходить от двери к окну, размер помещения не позволяет ему двигаться на более длинную дистанцию, а хочется бежать. Был бы рядом стадион – пару кругов намотал бы точно.

– Ну, ладно тебе! Хорош! Ты должна быть мне благодарна, что Сергей теперь сюда больше не явится, – горячо и импульсивно.

– Он твой отец и имеет право общаться с тобой в любое время, – устало, подпирая голову рукой.

– Вот именно! Со мной! Только почему-то все наше общение даже не включало в себя вопрос «как дела?». Не надо делать вид, что он продолжал таскаться к тебе из-за меня. Это неправда. Его никогда не интересовала моя жизнь, только собственные желания. И я не понимаю, почему ты сейчас не радуешься тому, что все это, наконец, прекратится? У нас все налаживается – квартиру отбили, будем ремонт делать, бабушку на новоселье в гости позовем, тетю Свету с дядей Славой… Да что угодно! Теперь не нужно оглядываться назад и зависеть от чужого мнения. И все благодаря Мирону, который сейчас почему-то вместо того, чтобы ужинать с нами, уехал…

– Он меня поцеловал, – признается Олеся и прикусывает нижнюю губу, прерывая бесконечный поток слов, от которых хочется спрятаться. Она могла бы ничего не рассказывать сыну, но тот все равно рано или поздно узнает. А еще ей хочется увидеть его реакцию, понять, что тот думает на сей счет. Ей просто нужно с кем-то поделиться этим, в конце концов! Потому что она совсем не знает, что думать, что делать и как себя вести дальше. Ничего не знает. Полная неразбериха в душе и голове. Где бы раздобыть таблетку от самой себя?

Пашка останавливается и чешет затылок.

– Значит, вот какую шоковую терапию он имел в виду… Саня был прав… Я не замечал очевидного. То есть я, конечно, видел, как он заботится о нас… – садится на прежнее место, на автомате отпивает остывший чай. – Мам, и что теперь?

Олеся трет виски, встает к окну, снова закуривает. В этом нет никакой необходимости, просто привычные монотонные действия, которым сейчас не мешает даже присутствие сына.

– Не знаю, – слова сквозь дым и сомнения.

Пашка вскидывает на нее глаза с немым «и кто здесь взрослый?».

– Хэй… Ну, ты чего? Все же просто, нет? Если он тебе нравится, то вы будете встречаться, если нет – то… Пусть он только не уходит из нашей жизни, ладно? Мне с ним интересно…

Олесе еще хуже становится от этих слов. Мирон сумел так внезапно, но так глубоко войти в их жизнь, что они этого даже не замечали до сегодняшнего дня. От мысли, что его больше не будет рядом, у нее начинает болеть живот, и женщина давится сигаретным дымом, тушит недокуренную сигарету. Закрытая форточка – знак «стоп» в разговоре.

– Утро вечера мудренее. Я пойду в душ, а потом лягу, а ты прибери здесь немного, ладно?

Вода стекает по коже, Олеся дерет себя мочалкой, соскребая прошедший день. Только губы, хранящие на себе ощущение чужого прикосновения, не трогает. Ей было бы жаль, если бы оно исчезло в сливе ванны.

себя посушить волосы, она ложится, прячется под одеяло и на пару секунд прикрывает глаза. Тянется к телефону, чтобы поставить будильник, опрометчиво ищет пропущенные звонки или сообщения, и не находит. Глупо расстраиваться. Невозможно, когда настроение ниже плинтуса. Закрывает глаза и тратит все силы, что остались, чтобы держать их в таком положении. Она не будет звонить сама, спрашивать ни о чем не будет. Мысленно задает терзающие ее вопросы сама себе, но быстро понимает всю бесполезность этого действия. Ей никогда не узнать, что творится у другого человека в голове. Был ли этот поцелуй чем-то большим, чем терапия? Будет ли его повторение? Что вообще дальше? Успокоительное – причина ее сна.

Паша, прибрав на столе, тоже принимает душ и ложится, только волосы не стал сушить, чтобы не разбудить маму. На столе брякает телефон, сигнализируя о входящем сообщении.

«Как мама?»

«Спит. Это правда, что ты ее поцеловал?»

«Правда. Ты против?»

«Нет. Только если сделаешь ей плохо, убью»

«Не сомневаюсь. Вечером заберу ее с работы, не теряй»

«У вас свидание?»

«Да. Спокойной»

«Спкнч»

Отложив телефон, Пашка берется за ручку и блокнот, старательно выводит буквы, зачеркивает, и снова пишет.

Меняются сезоны, года, календари,

Вся жизнь как на перроне, не жалуйся и жди.

Чужой толпы движенье, есть лишь сейчас и здесь,

Без лавочек и стульев, чтобы на миг присесть.

Зайти бы в нужный поезд, да в нем уехать вдаль,

Их тысячи. Как выбрать, чтобы потом не жаль?

Швырнув багаж на рельсы, шагнуть в пустой вагон,

Оставив где-то сзади в тумане тот перрон.

Пашка засыпает около полуночи, не вынув наушники.

Часы показывают три то ли ночи, то ли уже утра. Мирон не спит, ворочается в своей постели, в который раз думая о том, что она слишком большая для него одного. Он вспоминает прошедший день, проматывает снова и снова события, которые привели его к бессоннице – не первой, но вот так – никогда. Ему хочется написать Антону и спросить у него совета, но он не делает этого, так как друг уже давно спит, ведь сон – лучшее лекарство, да и не поможет сейчас никто, кроме него самого… И той, кто тоже давно спит.

***

Свете достаточно взглянуть на подругу, чтобы понять, что у нее что-то произошло. Она оставляет сотрудниц работать, а сама тянет Олесю в кухню, где уже гудит кофеварка.

– Ну?!

Олеся достает контейнер с пирожками, медленно садится и закрывает лицо руками. Не хочется ничего говорить. Молчит, слушая жужжание работающей техники, ищет в привычной обстановке «якорь». Ей нужно уцепиться за него, чтобы выплыть из состояния анабиоза, в котором пребывает все утро. И дело не только в таблетках. Просто женщина снова чувствует себя поломанной куклой, выброшенной на помойку. Только воспоминания о поцелуе не дают ей утонуть в собственных эмоциях.

– Если ты сейчас не начнешь рассказывать, я отправлю тебя домой, – предупреждает Света, когда ее терпение подходит к концу. – И позвоню Паше.

– Не надо, он в школе, не отвлекай его по пустякам.

Угроза действует. Принимая чашку кофе, Олеся подносит ее к носу, дышит. Запах напоминает ей о Мироне. Сюда бы еще нотку сигаретного дыма и его одеколона.

– Войтович, я тебя сейчас бить буду! Клещами надо из тебя вытягивать каждое слово! Так… Тогда я позвоню Полунину, он, чует мое сердце, точно в курсе…

– Нет! – вскрикивает. – Не звони ему!

Света прячет улыбку. Не время ей сейчас.

– Точно замешан. Я так и знала! Ну, рассказывай! Если он тебя обидел, во что я никогда не поверю, то будет иметь большие неприятности.

Олеся вздыхает.

– Не обидел… Он меня поцеловал, – краснеет. – И прогнал Сергея…

Теплова отпивает половину кружки, откусывает булочку с вареньем, жует, больше переваривая информацию, чем еду.

– Явился, значит. Вот урод… Нет, давно ему надо было ноги переломать, чтобы ходить больше не мог! А Мирон что?

– Что? – не понимает.

– Не бил?

– Обошлось… Пашка же еще был…

– Жаль, – протягивает подруга, допивая остатки кофе. – А поцелуй что?

Олеся снова закрывает лицо руками.

– Остановил мою истерику.

Светлана разбирает слова приглушенные пальцами, берет чашки и кладет их в раковину, подходит к подруге, обнимает со спины, опускает голову ей на макушку.

– Да, Бог с ней, с истерикой… Понравился?

Олеся прикрывает глаза и, не в силах ничего сказать, кивает, ударяется о подбородок Тепловой, зажмуривается и снова плачет.

– Чего ревешь опять, глупенькая? Только слепой может не заметить, что Полунин неровно к тебе дышит. Он, когда за тобой приезжал в последний раз, глаз не мог от тебя отвести.

Войтович перестает лить слезы, пытается кончиками пальцев поправить макияж, который с таким трудом накладывала дома. Весь труд коту под хвост.

– Думаешь, у него серьезно? – в голосе дрожь.

– Уверена.

– Но он же младше и богаче, и вообще… Зачем ему «разведенка с багажом»?

Света не выдерживает и отвешивает подруге легкий подзатыльник. Вынудила просто.

– Дура с комплексами! Вот увидишь, такой мужик быстро разгонит всех твоих тараканов. Он – взрослый человек, который понимает, что тебя не будет интересовать флирт и разовый секс. Хотя последнее, к слову, надо все же провернуть, чтобы быть уверенной, что он тебе подходит по всем параметрам.

– Светлана! – пунцовая.

– Ну, что я такого сказала? – невинное выражение лица. – В двадцать первом веке живем, между прочим. И девственницу из себя строить не надо. Сколько у тебя уже не было нормального «тесного» общения? Вот…

Олеся снова прячет лицо в ладонях. Ей стыдно признаваться в том, что требует тело. Пусть ей не двадцать, и гормоны не играют так, как с Сергеем в начале отношений, но хочется близости, хочется ласки и ощущения наполненности. Она может только представить, как это будет с Мироном, но порой ей даже достаточно лишь этих фантазий.

– Ладно. Это личное, поэтому сворачиваю тему, – Теплова не выдерживает, отнимает руки от лица подруги и вытирает влажной салфеткой тушь под глазами. – Похоже, все-таки придется умыться…

– Да, я сейчас. А потом примусь за работу.

– Верное решение. Люди сами себя стричь не будут, – Света невольно вспоминает неровную прическу Вики, грустно улыбается. – Я хочу сюда в следующие выходные привезти Никиту с сестрой, сможешь их подстричь? Не могу их доверить другому мастеру. Вика не любит прикосновений, сама себя… – не договаривает, машет руками, сглатывает комок в горле.

– Ох… Да, конечно. Я попробую… Мирон вчера предложил в качестве помощи организовать нам выезд в детский дом, чтобы приготовить детей к празднику. Если ты не против, конечно…

Света все-таки смаргивает слезинку.

– И ты еще думаешь на его счет? Боже… Да, конечно, сделаем. Пусть детки встретят Новый год красивыми.

Олеся крепко обнимает подругу. Теперь обе позволяют себе слезы.

***

На работе Мирон весь день сидит как на иголках, нервничает, будто подросток перед первым свиданием. Ему кажется, что чтобы он не сделал и не подарил, это будет банальным и неинтересным. Только желание сделать Олесе приятное и борьба со своими страхами заставляют его закончить рабочий день раньше, по пути заехать в цветочный магазин, а затем остановиться у дверей парикмахерской.

Администратор приветствует его, провожает чуть завистливым взглядом.

– Лесь… – Мирон подходит к рабочему месту, где женщина с феном в руках трудится над пожилой дамой.

Увидев Полунина в зеркале, да еще и с цветами, Олеся краснеет, выключает фен и оборачивается к нему.

– Привет. Подожди, пожалуйста, пару минут, я сейчас отпущу клиентку.

Под шум вновь заработавшего фена Мирон садится на диван, кладет рядом букет. Мысленно ругает себя за то, что не подождал в машине, слишком хотел поскорее увидеть любимую женщину. Выглядит сейчас глупо наверное.

Олеся чувствует на себе его неотрывный взгляд: по затылку бегают щекотные мурашки. Заставляет себя доделать прическу, перекинуться парой прощальных слов с клиенткой, убрать рабочее место и, наконец, подойти к ожидающему ее Полунину.

– Извини.

– Сам виноват. Не рассчитал время. Это тебе, – встает и протягивает букет. В нем какое-то немыслимое сочетание различных цветов, но при этом он не выглядит вычурным и дизайнерским. – Решил, что нужно начать вечер с улыбки.

– Они прекрасны… Я половину названий не знаю… Спасибо, – Олеся улыбается, смущенно прячет глаза. Ей так давно не дарили цветы, что уже и не вспомнить. Кажется, Слава на день рождения привозил букет, или даже Пашка на восьмое марта. – Ты не звонил, и я подумала, что…

– Решил, что телефонного разговора будет недостаточно. Давай, я пока подержу цветы, а ты одевайся. Пашку я предупредил, что ты приедешь позже.

Олеся скрывается в кладовке, где сотрудники хранят верхнюю одежду, чем пользуется Света.

– Мирон Андреевич…

– Светлана, я же просил, без отчества, – приподнятая бровь.

– Да. Точно, – улыбается, – если Олесе завтра понадобится выходной, считайте, что он у нее есть.

– Счел как одобрение.

– Вполне, – смеется. Ей так приятно видеть подругу счастливой, с блестящими глазами, что самой хочется расцеловать стоящего перед ней мужчину, что, конечно, она не делает. – Только, если ты ее обидишь…

– Убьете. Знаю. Мне уже Пашка сказал, – ухмыляется Мирон и берет под руку вернувшуюся Олесю.

– О чем разговор? – спрашивает та.

– О стрижках для детей, – во благо лжет Света. – Ты сможешь поговорить с директором на этот счет, Мирон? Если она будет против, то можно хотя бы часть детей привезти сюда. Дальше по улице есть неплохое кафе, там будет удобно переждать.

Попрощавшись после того, как Полунин обещает уладить этот вопрос, пара садится в машину и едет в небольшой уютный ресторан, где уже зарезервирован столик. Выбрав несколько блюд из итальянской кухни и дождавшись, когда официант разольет красное вино, они поднимают свои бокалы.

– Хочу выпить за тебя, как бы пафосно это ни звучало. Спасибо за то, что появилась в моей жизни, привнесла в нее тепло, радость…

– Пашку, – вставляет.

– Да. Пашку, Мишку, Тепловых, и вообще… Спасибо за все, – Мирон никогда не думал, что будет так сложно говорить то, что на душе. Все слова, что заготовил, растерял.

Олеся отпивает вино, чувствуя, что щеки могут конкурировать с ним по цвету.

– Тебе спасибо, что привез меня в это чудесное место, – оглядывается.

– Подожди, ты просто еще не ела их пасту и тирамису, уверяю, тебе не захочется уезжать.

– Мне уже не хочется, – кивает Олеся. – Не помню, когда в последний раз была на настоящем свидании… Это же оно, да?

Мирон тихо смеется, отставляет бокал с вином и пододвигает стакан с водой.

– Можешь не сомневаться. Возможно, банально, но…

– Шутишь? Это с Пашкой можешь заниматься экстримом, а я люблю такое – спокойную атмосферу, свечи, цветы, – останавливается, а потом продолжает, – романтику, одним словом.

Поужинав, обсудив за вечер, наверно, все то, что принято обсуждать на первом свидании: любимое кино, музыку, книги – ни разу не затронув тему вчерашнего вечера, будто его и не было, они снова садятся в машину. Мирон подвозит Олесю к дому, та собирается выходить, но он ловит ее за руку и притягивает к себе. В этот раз поцелуй медленный и долгий, изучающий, но при этом страстный заканчивается, лишь когда у обоих жжет в груди от нехватки кислорода.

– Боже… – Олеся прячет лицо у него на плече. – Как там пишут в романах, бабочки в животе? Не, это не бабочки, это миниторнадо по всему телу.

– Скажи мне, если тебе нужно больше времени, – Мирон громко дышит ей на ухо. – Я не хочу тебя торопить.

– Все нормально. Правда, – она поднимает голову и смотрит ему в глаза. – Я еще долго не смогу поверить в то, что это происходит со мной, но не хочу терять время лишь из-за своих комплексов. Даже если в итоге ничего не получится, сейчас я чувствую себя счастливой.

Мирон берет ее руки в свои и целует пальцы.

– Я никогда и ни с кем не хотел чего-то серьезного, а с тобой хочу. Если где-то облажаюсь, то…

– Да перестань, – смеется Олеся, снова пряча лицо у него на плече. Похоже, она целый день только этим и занималась – прятала лицо. Только причины были разные.

– Лесь…

– Гони меня домой, Полунин, а не то я сейчас поеду к тебе и не выйду завтра на работу.

– Света дала тебе отгул, – тихо, по секрету.

– Что? – ударяет водителя по плечу. – Сообщники!

Мирон смеется. Ему никогда не было так хорошо.

– Ко мне?

Олеся отрицательно качает головой.

– В другой раз. Не обидишься?

– Ловлю на слове, – снова притягивает женщину для поцелуя, теперь прощального. Заставив себя оторваться, выдает. – Иди домой, лисенок. Там Пашка, наверно, уже дырки в занавеске прожег взглядом.

Забрав букет, Олеся нехотя покидает тепло машины, спешит в подъезд, чтобы мороз не успел прихватить цветы. Входит в квартиру, натыкается на вопросительный и изучающий взгляд сына, оценившего и припухшие губы, и букет.

– Я уже думал, вы вдвоем подниметесь.

– Он завтра обещал снова подхватить меня с работы и привезти сюда.

Пашка подходит к маме, забирает цветы, обнимает ее.

– Хочешь, чтобы я свалил к Сане? – во взгляде ожидание ответа и даже страх.

– Нет. В этом нет необходимости. Мирон что-то говорил о новой игре, которую завтра привезет. И я обещала ему пасту, сравним с той, что ели сегодня.

Пашка хмыкает, отпускает мать и несет букет в кухню, где стоит ваза.

– Сахар в воду не забудь добавить, – кричит Олеся вдогонку и снимает пуховик. Ей и так сейчас сладко, а вот цветам белые кристаллики станут хорошей подкормкой. Кажется, что букет будет стоять долго-долго, но ведь никто не запрещает ему в этом чуточку помочь.