Текст книги "Чужие лица (СИ)"
Автор книги: Ирина Рэйн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)
24
– 24 -
Вся прелесть в том, что мы обречены.
И каждый миг для нас всегда последний.
Как удивительно, когда, проснувшись, ты
Меня толкаешь в день бездонно-летний.
Дельфин – По шелковым путям твоих волос
Вечер опускается на город, погружает в темноту, расчерченную светом фонарей, фар, рекламных баннеров и горящих окон. Вечер успокаивает, делает голоса тише, приглушает краски прошедшего дня.
– Мирон, надо поговорить…
Пашка нервничает, что совсем на него не похоже. Перестало быть с некоторых пор. Полунин отрывается от экрана телефона, где переписывается с Антоном по поводу предстоящего ужина для трех семей, в двух случаях еще не официальных, но уже настоящих. Бумага ничего не значит.
– Что случилось? Проблемы в школе? С девушкой? – вопросительно приподнятая бровь.
Подросток садится рядом, чтобы не пришлось говорить громко, и мама, которая сейчас готовит в кухне ужин, не услышала. Не стоит ей волноваться. Он бы и Мирона этой информацией не хотел беспокоить, но решает, что будет правильным ему знать.
– Нет, с этим все в порядке, дело в Сергее. Он поджидал меня сегодня утром у школы, – без упоминания слова «папа», без каких-либо сожалений по этому поводу. Перегорело все давно, смыло мамиными слезами.
Мирон чувствует, как внутри все сжимается от негодования и злости, ошпаривает осознанием «не отдам», «мое». Выключает телефон, убирает в карман.
– Дай угадаю, он хотел поговорить с Олесей.
Пашка кривит рот в неестественной улыбке.
– Бинго. Я послал его. Сказал, что нечего к нам больше соваться…
Полунину сложно представить, что он мог бы так разговаривать с собственным отцом, никогда бы не подумал даже о таком. Тем серьезнее ситуация, тем острее углы, и больнее набитые шишки.
– Правильно сделал, но в следующий раз, если он все же не поймет твоих слов, звонишь мне. Я приеду и растолкую ему по-другому.
Полунин не верит в реальность угрозы, но все равно готов стоять до последнего за свое счастье. Смотрит, как Пашка кивает, соглашаясь.
– Только так, чтобы мама не узнала. Она будет переживать, а мне бы этого не хотелось.
– Естественно, я с тобой солидарен в этом. У нее не будет поводов для волнения, обещаю, – Мирон еще не знает, что не сдержит своей клятвы, только причиной для беспокойства Олеси станет он сам.
***
Размышляя о судьбе матери, о том, что ее жизнь так кардинально изменилась за последнее время, Пашка вновь достает свой блокнот. Сон не идет, а в голове теснятся мысли. Его ведь тоже зацепило, не могло не зацепить то, что с мамой произошло. Он видит, как она меняется, как становится сильнее, уверенней, спокойнее. Большая заслуга в том Мирона, но и без работы над собой ничего бы не было. Внутренние изменения влияют на внешние, и наоборот. От сердца рвется стихотворение, оседает чернилами на бумаге. Сочинить бы к нему мелодию да выпустить на радио, чтобы слышали все, кто потерял веру в жизнь.
Разноцветными шарами в небо синее
Улетают птицы гордые, красивые.
Распахнулись веерами крылья сильные,
Оставляя позади, что не убило их.
Они ветер свой поймали в когти цепкие.
Понеслись над городами, скинув клетки.
Своим криком растревожив, своим пением,
Поселили в людских душах тень сомнения.
Они сбросили, что обществом навязано,
И теперь навеки только с небом связаны.
Они – воздух и свобода, всегда мирные.
Разноцветными шарами в небо синее.
***
Привыкать к новому дому, знакомиться с соседями и перестать по привычке сворачивать в сторону метро, а не на парковку, где теперь стоит ее машина – для Олеси все в новинку. Будто не с ней происходит эта реальность, не ее это жизнь, а чужая.
Олеся до сих пор не верит, что все так сложилось, старается не быть пессимисткой и не искать неприятности, памятуя о том, что мысли материальны. И все же… Чувствует, что не может быть все идеально. Не с ней. Наверное, поэтому каждый свой день, каждый вздох она наполняет благодарностью высшим силам, которые повлияли на изменения в ее истории. Не обошлось без провидения с их стороны, иначе объяснить невозможно. И просит, чтобы эта белая полоса не заканчивалась как можно дольше. Дотянуть хотя бы до тепла, а там свежие фрукты, ягоды, витамины и новый приток сил. В деревню можно съездить, помочь матери на огороде, напитаться домашним уютом и теплом. А если немного затянуть пояс, то и на отпуск можно накопить. Не на Мальдивы, конечно, но хотя бы в Крым – популярное сейчас место у отдыхающих. Даже долгая дорога в поезде не пугает. Или машиной втроем – тоже здорово. Хотя Мирон, который может многое себе позволить, наверняка предложит более дорогие варианты совместного отпуска. Это понимание в очередной раз поднимает в ней страх потери – разные они люди, возраст, доход. Сколько еще времени Полунин будет рядом, только небу известно. Тот убеждает ее каждый день, что никуда не уйдет и никогда не отпустит, говорит «люблю», балует подарками, вниманием, одаривает своими ласками сполна – никогда ничего подобного не испытывала, и все же… Она будто готовит себя к тому, что сказка, возможно, когда-нибудь прекратится, разобьется о быт или растворится в реальности. Ведь так бывает, она знает. Проверено на собственном опыте. И все же ловит каждое мгновение, берет, не стесняясь, горстями свое счастье, ловит и складывает в шкатулку с грифом «лучшие моменты жизни». Олеся чувствует, что в ней сейчас живут двое: та, кто верит в то, что это до конца жизни, и та, кто готовит пути к отступлению. Чертово раздвоение личности.
Посыпанный солью тротуар уже не вызывает страха упасть, но риск свалившейся на голову сосульки все равно велик. Осторожность и бдительность – это то, о чем периодически забываешь, полагаясь на русское «авось». Олеся смотрит на крышу здания, а затем входит в парикмахерскую и здоровается с Еленой, которая улыбается ей за стойкой и спрашивает:
– Когда уже потепление будет? Какая-то зима в этом году слишком длинная.
– Не знаю, – пожимает плечами Войтович, снимая шубу, – февраль еще только, для весны рановато.
Пройдя к своему рабочему месту, заглядывает в кабинет Светы. Не застала за традиционным утренним чаепитием.
– Привет, кофе пила?
– Некогда, надо год закрывать, а у меня еще «конь не валялся». Все мысли о детях.
Олеся заходит и садится напротив. Если клиент придет, услышит.
– Это естественно, ты не можешь не волноваться, да и они сами тоже. Как им вчерашний ужин, кстати? Мне показалось, что ребятам было не очень уютно в нашей компании, молчали бОльшую часть времени.
– Зато Захарку было не угомонить, вот ведь «шилопоп», – от улыбки в уголках глаз Светланы появляются морщинки. – А Никита и Вика не привыкли к такому вниманию к ним, интересу. Если бы не то, что за столом были Мирон и Антон, они бы совсем «закрылись». Пашка, между прочим, тоже был не особо разговорчивым. У него все в порядке?
Олеся удивлена этому вопросу, она не замечала, чтобы сын вел себя не как обычно. Знать бы, что у него в голове, иногда очень хочется.
– Предполагаю, что тоже стеснялся в большой компании, да и потом они с твоими о чем-то говорили на улице. Так что не вижу проблемы. И вообще, мне все понравилось: и еда, и компания – надеюсь, что не в последний раз собираемся таким составом.
Подруга тоже не прочь повторить, социализация необходима Никите и Вике не меньше, чем забота и тепло.
– Летом можно поехать на природу, надеюсь, к тому времени вопрос об опеке уже решится, и дети будут чувствовать себя свободнее.
– Это было бы здорово… Ладно, я пойду работать. В обед еще поболтаем, – Олеся не знает, что будет летом. До весны бы дожить.
***
– Ужин? Да нормально все прошло, – Никита отмахивается от вопросов нападающего их команды. Не станет он ничего обсуждать с парнями, такие разговоры, кроме зависти, ничего обычно не вызывают. Да и что обсуждать? Посидели, поели, поговорили. Да, было интересно наблюдать за дружбой Мирона Андреевича и Антона Владимировича, было забавно слушать рассказанные истории, случаи, узнавать о дальнейших планах. Но ведь все это слова, то, чему Никита никогда не верил. Ведь даже самые близкие люди, родители, могут обманывать, обещать больше не пить, а потом срываться.
Начинается тренировка, после которой он идет в комнату сестры, где застает ее одну – редкий удачный момент.
– Привет. Где твои соседки? – обводит взглядом комнату.
– В столовке, я не пошла.
– Переела вчера что ли? Ведь клевала как птичка, так нервничала. Сам видел.
Вика отводит глаза, теребит край кофты пальцами, прижимает плюшевого медведя, подаренного Тепловыми в последний раз. Очередной знак внимания, трогательный презент не выпускает из рук уже несколько часов подряд, думает о разном. Прокушенные губы – подтверждение.
– Не хочется. И тогда тоже. Мне было интереснее наблюдать за тем, что происходит за столом. Ты заметил, как Мирон Андреевич смотрел на тетю Олесю?
– Заметил. Еще в парикмахерской. Пашка же сказал, что у них недавно все началось, поэтому, наверно, так явно, – брат садится рядом, замечая, как вспыхивают румянцем девичьи щеки. – Ты к чему вообще?
Девочка закрывается еще больше, молчит. И до Никиты, наконец, доходит, что Вика хочет, чтобы и на нее кто-то так же смотрел. Он тоже смущается и пытается перевести разговор на другую тему. Его сестра выросла, да и он уже не совсем ребенок, по крайней мере, желания появляются очень даже взрослые. Только гонит он их, потому что не время сейчас – другие заботы. А Вика – иная, эмоции у нее на первом плане, как и у всех девочек. Осталось только выяснить, почему она об этом заговорила именно сейчас, не раньше, не позже. Узнает, потому что должен понимать, что у сестры в душе творится. Единственный близкий человек, которого никому не даст в обиду. Никогда. Не догадывается, что его желание побывать в чужой голове сейчас созвучно мечте Олеси.
***
– Ну, чего, как оно? – Сашка откидывается на спинку стула, сунув в рот кончик шариковой ручки.
– Нормально, – Пашка плюхается рядом, пожимает руку, – здорОво.
Рядом собираются одноклассники, скоро начнется первый урок.
– Ты чуть не опоздал.
– Не проснуться было, вчера в ресторане долго сидели, – Пашка зевает, вынимая из рюкзака тетрадь.
Саня ерзает на стуле, желая получить подробности, но друг молчит, и как назло звенит звонок. Только после урока, когда они выходят на улицу, чтобы покурить, удается узнать, что ничего такого не произошло – посидели, поели, посмеялись.
– А Никита чего? – в голосе не проскальзывает ни нотки повышенного интереса. Не отпускает Саню мысль о новом друге Пашки.
– Да мы не особо за столом болтали, потом только, у машины, поговорили про футбол да про кино. Он все сестру свою опекал, еду ей подкладывал, хотя у нее и так тарелка была полная. Спросили меня про Тепловых, я сказал, что они нормальные, то есть даже хорошие. Если срастется все у них – не пропадут. Короче, договорились, что я к ним в гости приеду, когда они снова будут ночевать не в детском доме. Там пообщаемся больше.
Сашка слушает, склонив голову чуть набок, выдыхает дым, тушит сигарету о подошву ботинок.
– Сначала у меня, ты обещал.
– Помню, с матерью договорюсь только, – Пашка выкидывает в серый сугроб непогашенную сигарету, сплевывает. – Идем, я замерз, надо было все-таки куртку взять…
***
Обманчивый февраль, коварный. Нетерпеливых он успокаивает радикальными методами. Сложное время, когда зима еще может продемонстрировать свою мощь.
– Ну зачем, лисенок? Я ведь могу заразить тебя, – Мирон открывает дверь своей квартиры только после пятого звонка, когда от трели в ушах не спасает даже подушка. Температура шпарит, голоса нет, нос забит – результат подхваченного где-то вируса.
Олеся, не слушая, в коридоре ставит сумки на пол. Раздевается быстро, не позволяя Мирону даже взять шубу, вешает ее сама и проходит в кухню. Не чувствует в квартире Полунина себя как дома, но уже и как в гостях не ощущает. Знает, где что лежит, и пользуется этим. Надо было ключ взять, когда хозяин дома предлагал, не пришлось бы будить. Но кто ж знал?
– Не заразишь, а если и случится – переживем вместе, – опустошает пакеты. – Так, я тебе привезла маминого малинового варенья, меда, замороженной клюквы для морса, еще куриный бульон успела сварить, даже теплый, лимон, имбирь, ну и лекарства, конечно. Народные средства – это хорошо, но и современными препаратами нужно подстраховаться. Черт, ты же еле стоишь! Возвращайся в постель, я сейчас все тебе принесу. Температуру давно измерял?
Мирон только удивляться может такому энтузиазму. Сказал ведь по телефону, что ничего не нужно – домработница о еде позаботилась, да ему и не лезет сейчас ничего. Одно желание – укрыться с головой одеялом и проспать часов двенадцать, а лучше четырнадцать.
– Не помню, спал… – как наждачной бумагой по глотке.
Олеся оставляет заваленный стол и подходит к болеющему, трогает его лоб ладонью, а затем целует.
– Горишь…
– Давай так еще раз, – прислоняется к руке, вспоминая, что только мама в детстве так делала, когда он болел.
– Пойдем, доведу тебя до постели. Все сейчас будет, не волнуйся. Завтра у меня выходной, Пашку предупредила, что не приеду сегодня. Он сказал, что останется у Саши.
Дошли до комнаты медленно, опустились на кровать.
– Белье бы сменить, ладно, потом, ложись пока так. Градусник поставь… Врача вызывал?
Мирон отрицательно качает головой и тут же жалеет об этом – комнату начинает кружить. Холодный градусник неприятен горячей коже, но быстро нагревается. К телу липнут футболка и спортивные штаны, которые он сумел натянуть перед тем, как открыть Олесе дверь. В душ бы, да сил нет.
– Тридцать восемь и восемь… – хмурится "доктор", – сейчас… давай раздевайся, одеяло в сторону, разведу жаропонижающее и вернусь. Не волнуйся, ты в надежных руках.
– Я согласен на что угодно, лишь бы оставаться в них, лисенок. Моей руки тебе случайно не надо?
Войтович останавливается в дверях.
– У тебя жар и ты бредишь. Когда поправишься, вернемся к этому вопросу.
– Я серьезно. Мое сердце и так уже твое. Хочу, чтобы ты и все остальное взяла. Только на обмен согласен, иначе не честно.
Олеся качает головой и покидает комнату, чтобы приготовить лекарство. После него Мирон засыпает. Температура падает, жар от болезни меняется на тепло любимого человека рядом. Маленькая таблетка счастья.
***
– Олесь, у тебя точно все в порядке? – Света озадаченно смотрит на Войтович, которая сидит за столом и не двигается, словно приклеенная, смотрит в одну точку. – Ты от Мирона вирус не подцепила случайно? Несколько дней за ним ухаживала, как раз сейчас заболевание может себя показать. Может, домой поедешь?
Подруга будто просыпается от этих слов.
– Нет, не хочу. Я в норме.
Зная упрямство своего мастера, Света достает телефон.
– Ты сейчас это Мирону будешь рассказывать: про норму и про твое нежелание ехать домой.
Олеся, встрепенувшись, протягивает руку, пытаясь забрать телефон.
– Не звони. Пожалуйста.
Что-то в голосе подсказывает Свете перестать искать нужный номер в списке.
– Говори тогда.
– Я беременна.
Светлана охает, садится на прежнее место, берет ладони подруги в свои. Согревает своим теплом дрожащие прохладные пальцы.
– У меня дети появятся летом, а у тебя… Осенью.
– Забавно…
– Ты уверена? Ну, то есть, понимаю, что для климакса рано…
Олеся хмыкает и начинает плакать. Слезы собираются в уголках глаз и скатываются по скулам и вниз. Света срывается с места и обнимает подругу.
– Ну, что ты? Глупая! Дети – это счастье! – искренне.
– Я знаю, – выдавливает из себя сквозь рыдания.
– И Мирон тебя очень любит! – убедительно.
– Да, я знаю…
– Это же он отец?
Олеся нервно всхлипывает, смотрит на Тепловую с выражением "совсем уже?".
– Ладно. Я поняла. Он – отец. Только еще не знает.
– Я пару часов назад делала тест… – оправдывается.
Света вздыхает.
– Мне, конечно, приятно, что я первая узнаю такие новости, но будущему папе тоже нужно узнать. Да и брату.
Войтович плачет еще сильней. Она боится. Трусит, что на этом все закончится. Хочет этого ребенка. Сама не знала, что будет так хотеть.
– Дай угадаю. Ты уже решила, что этот ребенок никому, кроме тебя, не нужен.
Олеся только мычит утвердительно.
– Побойся Бога! Мирон с тебя пылинки сдувать готов, а с вашего малыша так вообще… Леська! Соберись. Хватит плакать. Сейчас едешь к нему и выкладываешь как на духу. Ничего не бойся, даже если он окажется муда*ом, во что я не верю, этот ребенок будет жить в любви. Ты не одна, запомни это.
Слезы высыхают, Олеся стирает последние, размазывая тушь.
– Он на работе.
– Да? После таких новостей он вряд ли сможет сосредоточиться на деле… Тогда вечером. Приедешь домой, приготовишь ужин и скажешь. Твои мужчины должны разделить эту радость с тобой.
Беременность не всегда бывает запланированной, но никогда не возникает просто так.
***
Мирону хочется порадовать своего Лисенка и отблагодарить за то, что она провела несколько дней у его постели. Если говорить честнее, на ней. Но так даже лучше. Он заезжает в цветочный магазин и долго выбирает букет. Ничего не нравится. Останавливает свой выбор на незамысловатых колокольчиках, кажется, что эти цветы будут говорить о весне и его любви громче, чем бордовые розы.
Он приезжает на Наличную улицу и оставляет машину на парковке, рядом с машиной Олеси. Проверяет ключи в кармане и, забрав букет с сидения, идет к нужному подъезду. Предвкушает встречу, хотя не виделись только день. Длинный день самого короткого месяца года.
В коридоре квартиры первой его встречает Мишка, трётся об ноги, получая свою порцию ласки – кончиками пальцев между ушек.
– Привет, – Олеся выходит из кухни, ждет, пока Полунин разденется, принимает цветы и поцелуи. – Спасибо. Как ты себя чувствуешь?
– Пожалуйста. Хорошо, твое лечение оказалось приятным и действенным, – улыбается. – Устал немного, дела накопились за время отсутствия, но все решаемо. Пашка где?
– В комнате, уроки делает, – даже не приходится говорить, что в наушниках, Мирон знает эту его привычку. – Мой руки, я тебя покормлю.
В кухне Олеся ставит цветы в вазу, накрывает на стол и садится напротив с чашкой ромашкового чая. Выпить бы для храбрости, но ведь нельзя. С сигаретами тоже нужно попрощаться, хоть она и не сильно увлекалась ими в последнее время, больше по привычке курила и только утром, с кофе.
– Все было очень вкусно, – Мирон откладывает вилку.
– На здоровье.
Самое время, чтобы сказать, но Олеся будто язык проглотила. Ищет повод, чтобы потянуть время. Нервничает больше с каждой секундой.
– Чай будешь?
– Только после того, как ты мне расскажешь, что тебя гложет.
Мирон хорошо научился распознавать настроение Олеси, не понимает, почему она сейчас напряжена.
В кухню неожиданно входит Пашка.
– Привет, не слышал, как ты приехал. Можно и мне ужин, мам?
Олеся отворачивается, якобы для того, чтобы достать тарелку, а сама сдерживает снова накатившие слезы. Как она им скажет? Ведь это все в их жизни изменит, снова перевернет. Но ведь ребёнок уже есть, маленький, он живет внутри нее.
– Подожди, Павел…
Мирон встает, подходит к Олесе и разворачивает ее лицом к себе, смотрит на слезы, прикушенные губы, чернеет лицом. В голове куча разных причин проносится, но правду можно узнать, только спросив.
– Что случилось?
Пашка обеспокоенно смотрит на взрослых. Забыл про голод.
– Я жду ребенка, – Олеся говорит тихо, не удивлена, когда ее переспрашивают.
– Что? – Паша.
– Уверена? – Мирон.
– У нас будет ребенок, – и голос ее в этот раз звучит убежденно и громко. – У. Нас. Будет. Ребенок, – с паузами, чтобы точно дошло до ее мужчин.
Пашка первым приходит в себя, кричит «ура» во весь голос, чем пугает кошку, которая прячется за вазу с цветами и роняет ее. Вода течет по кафельной плитке, осколки разлетаются под столом, никого не задев. Олеся пугается и неосознанно жмется к Мирону, который тут же обнимает любимую.
– Это на счастье, – выдыхает ей в волосы.
Она поднимает взгляд и встречается с его глазами, которые блестят от радости.
– Думаешь?
– Уверен.
И она верит ему, ведь маленькое счастье у них уже есть.
25
– 25 -
Кто-то придумал, кто-то собрал
Из нужных деталей меня для тебя.
Среди холода лиц я разыскал
Искру огня.
И ничего не достанется нам -
Ни неба, ни слез, ни черной земли.
Мы собраны по частям,
Мы созданы для любви.
Дельфин – Роботы
День рассеивает утреннюю морось, гоняет по небу бывшие еще недавно тучами облака. Черный мотоцикл проносится по городским улицам и резко останавливается около старинного здания Дома для детей-сирот. Хромированные детали неярко блестят в свете высоко стоящего солнца, тепло которого уже начало проникать сюда, но пока слишком слабое, чтобы можно было говорить о приходе настоящей весны. Это только начало перемен.
– Ты бы не лихачил так. Снег еще не до конца сошел, асфальт мокрый – опасно гонять, – Антон протягивает руку и приветственно улыбается. Нет, он совсем не похож на заботливую мамочку, но действительно переживает за жизнь и здоровье Полунина, ведь это друг, которого нет ближе.
Мирон спрыгивает с «железного коня», снимает шлем, тут же затылком ощущая прохладу, и отвечает на рукопожатие.
– Ты просто не понимаешь, я столько времени ждал, чтобы снова иметь возможность сесть на мотоцикл… Да и разогнаться в городе невозможно, везде камеры видеонаблюдения и светофоры. Для этого нужно на трассу, но я пока не рискую.
– Олесю уже катал?
Полунин чуть грустнеет.
– Только Павла, он в восторге. Сказал, что в будущем тоже хочет мотоцикл, если мама позволит. Думаю, мы ее уговорим, а если нет, то всегда есть мой… А Олесю, скорее всего, не скоро удастся промчать с ветерком, – голос становится тише, а уже задумчивое выражение лица меняется на чуть заговорщическое, а затем сильно счастливое и довольное. – Не стал тебе по телефону ничего говорить – такими новостями делятся лично. У нас будет ребенок.
Антон присвистывает и хлопает друга по плечу.
– Поздравляю! Это так здорово… Ты ведь хотел, да?
Мирон даже немного смущается.
– Случайно вышло, мы не планировали так рано, но это даже к лучшему. Олеся – именно тот человек, с которым я вижу общее будущее. Других давно перестал замечать. Наконец нашел то, что искал: спокойствие, уверенность – что-то настоящее, понимаешь? – смотрит, как друг кивает. Конечно, тот понимает, знает, что такое семья и как она важна для мужчины. – Будущий старший брат тоже, кстати, счастлив. Впрочем, на тренировке увидишь его – сияет, как начищенный пятак. Всем друзьям уже растрепал.
– А Олеся? – осторожно. – Не ожидала, наверно.
Мирон переступает с ноги на ногу.
– Плакала, но… Это нормальная реакция, я думаю. Мы поговорили и решили, что от судьбы не уйдешь. Готовимся к переезду, чтобы она встала на учет ближе к дому. И Павла будет удобнее возить в школу утром. А квартиру на Наличной, хоть и делали под себя, решено пока сдавать, Олеся уже переживает, что у нее временно не будет собственных денег и заработка. Я пытаюсь ей втолковать, что она и дети не будут ни в чем нуждаться, но пока это бесполезно… Собственно, я потому тебя и попросил о встрече… Будешь моим свидетелем?
Улыбка Антона становится еще шире.
– Конечно! Сочту за честь. А кто свидетельница?
– Светлана. Вот приглашение, – протягивает вытащенный из кармана кусочек картона. – Свадьба будет только для самых близких через две недели на Английской набережной, сумел договориться, чтобы побыстрее. Затем фотосессия в оранжерее, потому что погода и положение невесты сейчас не позволяют длительных прогулок, и ужин в ресторане. В свадебное путешествие решили пока не ехать, если будет позволять здоровье жены, то летом все вместе отправимся куда-нибудь в Европу.
Друг, будто опомнившись, тянет Мирона в спортивный зал.
– Идем, нечего на улице стоять, обсудим все. Или ты еще куда-то хотел? – останавливается.
– Нет, только к Алле Николаевне нужно зайти, поговорить о делах и попросить отпустить Никиту с Викой на день бракосочетания, – перехватывает шлем удобнее. – Тепловы просили посодействовать.
– Я думаю, тебе она не откажет, – спустя паузу протягивает. – Неужели ты наконец-то остепенишься…
Полунин смеется. Будто он раньше не хотел иметь семью. Очень хотел, просто не было рядом нужного человека, а теперь есть. Более того, у него еще появился Павел, а скоро – и родной ребенок. Подарок судьбы, не иначе. За долгое ожидание или за что-то еще – не знает, но верит, что за исправление собственных ошибок. К концу подошло заключение в карцере собственных мыслей, от глотка чистого воздуха голова идет кругом. И хочется делать, просто действовать, чтобы все было хорошо и дальше.
Друзья заходят в здание, которое сегодня кажется не таким мрачным, как обычно.
***
Сашка лежит на диване, закинув ноги на спинку, и качает головой в такт орущей из колонок музыке. Тело приятно побаливает после тренировки.
– О, вот тут прикольное место, мне нравится, – «подпевает» словам, не успевает за артистом. – Как он так быстро говорит? Язык в узел может заплестись!
Пашка смеется, облокачиваясь на спинку кресла на колесиках, вращается вправо-влево. В руке – блокнот и шариковая ручка, но звучащие чужие рифмы мешают писать что-то свое. А может, все дело в том, что он хотел придумать стихотворение о ребенке, но пока это кто-то эфемерный и непонятный, пусть уже и любимый. Есть шанс, что получится после рождения малыша.
– Поэтому он – звезда, а ты нет… Короче, я тут прикинул, если будет мальчик, то назовем его Адамом, как первого человека на земле. Даже маме уже сказал об этом. Она хоть и улыбнулась, но обещала прислушаться.
Якунин недоуменно смотрит на друга.
– Серьезно? Почему тогда не Петром? Есть же… как это? – трет лоб, вспоминает. – Петр, Павел час убавил. Вот! Будет у вас один праздник на двоих.
Пашка перестает крутиться.
– Петр Миронович? Неее… Не звучит.
– Адам Миронович тоже не очень, знаешь ли, – фыркает Саня, спуская ноги на пол. – Заниматься не будем?
– Лень, – Войтович выключает громкую музыку, убирает свои вещи в рюкзак и встает. – Давай лучше поедим. Хочешь, пиццу закажу?
Сашка охотно кивает.
– Я за, дома все равно есть нечего…
Пашка достает телефон и копается в приложении службы доставки.
– Хорошо, когда нет проблем с деньгами… Идем на балкон, покурим. Я и раньше при матери не курил, а теперь даже запах боюсь в дом приносить. Мирон тоже пытается бросить, но, похоже, у него ничего не выходит. Даже книга не помогла, которую обычно для этого читают. Не говоря уже о пластырях и прочей ерунде.
Они доходят до общего балкона, хлопают дверью и тут же ежатся от сильного ветра. Якунин достает из кармана зажигалку и пачку сигарет, вертит последнюю в руке. Можно было бы стрельнуть у Пашки, он теперь курит дорогие, но совесть не позволяет, и так будет бесплатная пицца. Друг же, заметив, что запасы Якунина заканчиваются, сам протягивает свою пачку. Саня не отказывается.
– А мать?
Войтович закуривает вслед за Якуниным, распространяя вокруг себя дым, который тут же растворяется в воздухе, оставляя лишь терпкий запах табака и вишни.
– Не курит. И не ест. Токсикоз… Чай пьет только, говорит, от него не тошнит. Мирон переживает, что она худеет вместо того, чтобы поправляться, а та только пожимает плечами и пытается его успокоить. Что же делать, если от еды воротит?
Саня мнется.
– М-да уж… Не хотел бы я подобного.
Пашка в этот момент затягивается и давится дымом и смехом.
– Расслабься, друг, нам такое точно не грозит.
Вернувшись в квартиру, друзья ставят чайник и ждут курьера. На телефон гостя приходит сообщение от Мирона, тот спрашивает, когда его ждать дома. Павел отвечает, что через пару часов. Оба знают, что это значит, и никто ничего не имеет против.
***
С каждым днем сумерки накрывают город все медленнее. Или это только кажется Олесе. Еще вчера была зима, холод и привыкание к новой жизни, а теперь снова приходится готовиться к резкому повороту в судьбе: смене дома, свадьбе, приезду мамы, рождению ребенка. Жизнь никогда не стоит на месте, но сейчас она будто увеличила свою скорость – как бы не улететь в кювет.
– Померь вот это, – Света трогает гладкий атлас, проводит кончиками пальцев по нашитым стразам. Те ярко блестят, ослепляя уставшие от долгой работы на компьютере глаза. – Забыла капли сегодня, как будто песка насыпали, – осторожно трет указательным пальцем уголок века, боится испортить макияж.
Олеся оборачивается на голос подруги.
– Нет, у меня уже было белое платье, и оно не принесло мне счастья, – проходит вглубь свадебного салона, туда, где выставлены образцы для подружек невесты. Ничего белого, синее, лиловое, бордовое или вот, зеленое – отличный цвет для свадьбы весной.
Теплова догоняет ее, берет за руку и ведет обратно.
– Ну, куда ты? Не надо! Посмотри бежевое или золотое. Тебе пойдет. Может, это? – снимает с вешалки первое попавшееся платье, заметив лишь, что оно не белое.
Олеся рассматривает предложенный вариант скептически, выгнув бровь, как делает это Мирон. Сама не замечает, что уже копирует его мимику и жесты. Или это уже от Пашки?
– Думаешь?
Света снова смотрит на платье в своих руках, по-настоящему в первый раз видит. Цвет не бежевый и не золотой, что-то среднее, глубокий вырез, открывающий плечи и ложбинку полной груди, тонкое кружево, пояс и никакого намека на силуэт «баба на чайнике». Стильное и элегантное.
– Идем в примерочную. Главное, чтобы размер подошел… Девушка, подскажите нам, пожалуйста… – окрикивает продавца-консультанта.
Спустя полчаса на Олесю смотрит невеста в платье, диадеме, чулках, туфельках на небольшом каблуке. Будущая жена. Она сама. Смотрит большими испуганными глазами, неуверенно и с интересом. Снова не может сдержать слез. Да что ж такое?!
– Не реви, тушь потечет, и испортишь красоту, – Света суетится около подруги, стирая слезы у нее и украдкой у себя. – Вечерние платья оставь для других мероприятий, а на собственную свадьбу нужно идти в свадебном наряде. Правильно я говорю? – ищет поддержки у консультанта.
– Вам очень идет. И цвет, и фасон. Беременность не заметна, если вы переживаете на этот счет, – кивает та.
– А вы откуда знаете? – поворачивается к ней Олеся. Слезы высыхают то ли от удивления, то ли стараниями подруги.
– Считайте, что это профессиональное. Будущие мамы редко уходят из нашего салона без слез, все же гормоны шалят, да и ведут себя несколько по-другому, осторожнее, вдумчивее. Ну, так что? Покупаете?
Света выжидает, смотрит на еще сомневающуюся невесту.
– Говори «да». Иначе я сама его куплю. Не знаю, что буду с ним делать, наверно просто повешу на стенку вместо картины и буду любоваться. Главное, чтобы Слава меня не убил.
Олеся весело смеется.
– Да, мы его берем. И все остальное тоже.
Спустя пятнадцать минут две подруги с пакетами выходят из магазина и садятся в машину. Осталось самое трудное – спрятать покупки до дня свадьбы, чтобы жених не увидел. В приметы можно не верить, но в такой ситуации все же лучше о них не забывать.
