Текст книги "Все девушки любят опаздывать"
Автор книги: Ирина Ульянина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
Впрочем, и я была несколько шокирована, столкнувшись лицом к лицу с Маркелом. Этот человек, одетый в смокинг и галстук – бабочку, выступал кем – то вроде распорядителя светского мероприятия. Вот он – то владел собой, потому как чинно, степенно произнес:
– О, госпожа Малиновская! Рад вас видеть. Прошу! – Невероятно, но факт: Маркел вел себя так, будто между нами никогда не возникало острой взаимной неприязни…
Ткач помог мне избавиться от шубки, а медведь собственноручно отнес ее в подсобку, которую громко наименовал гардеробной.
– Чего желаете: шампанское, вино, коньяк? – подступил к нам официант с подносом.
– Мне, пожалуй, красного вина. – Я схватила бокал и с отвращением покосилась на коньяк. С тех пор как мы с Алиной и Илонкой завтракали этой гадостью, случилось столько всего неприятного…
Андрей отказался от напитков и глянул на меня укоризненно:
– Юлия, ты уверена, что тебе при повышенной температуре следует употреблять алкоголь?.. Все – таки, дорогая, лучше бы поберечься…
– Андрюша, знаешь анекдот? – откликнулась я. – Девушка пришла на вечеринку, и ее спрашивают: «Что будете пить: водку, спирт, самогон?» А она отвечает: «Ой, прямо не знаю. Все такое вкусное!»
– Плоский юмор, – передернулся мой кавалер и педантично поджал нижнюю губу. – Ко всему прочему, вино понижает артериальное давление.
– Оставь, все французы ежедневно пьют красное вино, чтобы не тратиться на врачей, – попыталась оправдаться я, краснея под стать жидкости в бокале, и метнулась к другому официанту, разносившему закуски: разнообразные тарталетки и миниатюрные мясные рулетики. Выяснилось, что я настолько проголодалась, что готова была умять целого барана.
Но в полной мере насладиться пищей мне не позволила Надежда. Она подошла в сопровождении низкорослого, прыщавого парня:
– Познакомьтесь, очень вам рекомендую, – герой нашей вечеринки!
Прыщавый самородок слегка склонил голову, представился:
– Сабельников моя фамилия, зовут Роман!
Я сразу подумала, что подобный экземпляр мужской породы никогда бы не сделался героем моего романа, вопреки собственному имени. Проблема была даже не в угрях: их можно вывести. Во всем его облике прочитывалось нечто угодливое, скользкое, сальное, как много дней не мытые волосы.
– Очень приятно, поздравляю вас, – пожал руку Сабельникову, которому гораздо больше подошла бы фамилия Сальников, мой великодушный Андрей Казимирович.
Мне оставалось лишь томно поводить голыми плечами, поскольку после маленького праздника первых поцелуев я действительно испытывала к Ткачу сильное физическое влечение… Страсть проявлялась так же отчетливо, как проснувшийся аппетит.
Я под руку с Андрюшей неспешно двинулась вдоль стены, и меня перестали интересовать персонажи справа и слева. Хуже того, меня и вывешенные на всеобщее обозрение батики с орнаментальными узорами нисколько не занимали. Зато пробирала обида за Кирилла и поруганные одинокие души деревьев. Я прикончила вино, и Андрей, принимая у меня пустой фужер, нежно коснулся моей руки, легонько сжал мои пальцы, ненавязчиво напоминая, какая особенная ночь нам предстоит. Сердце екнуло, едва я это представила. И тут меня окликнули:
– Привет, Юлечка!
Сзади стоял… Гриня. Эта демоническая личность разглядывала мою декольтированную спину, наверное, для того, чтобы не глазеть в упор на моего чудесного спутника.
– Привет, – улыбнулась я и мстительно подумала: поделом тебе, старый, плешивый плут!
– Прекрасно выглядишь.
– Спасибо, ты тоже, – сказала я и обрадовалась, ощутив, что могу преспокойно улыбаться ему, не подыхая от обожания и не задыхаясь от восторга. Но оказалось, что радовалась я рано, потому что в следующую минуту Грин брякнул:
– В ночь на воскресенье ты выглядела значительно хуже.
– Неужели? – В меня будто кипятком плеснули. Кажется, даже очки запотели от подобной пакости. Не совладав с растерянностью, я жалким голосом пролепетала: – Какая ночь? Какое воскресенье? Ты что – то путаешь, Гринберг…
– Я? Путаю? Нет, дорогая, такое не забывается, – с интимным придыханием молвил этот траченный молью паяц и отошел к Галке.
Андрей напряженным голосом спросил:
– Кто это?
– Так, один риелтор… – Я покраснела, обваренная жаром стыда, а внутри у меня, наоборот, все сжалось и заледенело.
– Ты собираешься менять квартиру? – удивился Андрей.
– Да, тесновато жить в однокомнатной… – Я оглянулась в поисках официанта. – Подайте вина!
Отхлебнула, поперхнулась, закашлялась. Ткач похлопал меня по спине:
– Напрасно мы сюда приехали, Юленька. Обстановка какая – то нездоровая. Давай вернемся домой?
– Угу, – откашлялась я и совсем сникла: куда возвращаться, если Сашка по – прежнему лежит на моем диване?! Я сказала Андрею, что мне необходимо срочно позвонить, и удалилась в подсобку.
Телефон стоял на столике, стиснутом со всех сторон крупногабаритными картинами, пустыми рамами и прочим хламом. Я сделала глоток вина, поставила фужер на свободный край стола и набрала свой домашний номер. Анисимов не снимал трубку. Возможно, он уже бодрствовал, но не считал нужным отвечать на звонки, адресованные хозяйке квартиры. Включился автоответчик, заговорил моим голосом: «Я вас приветствую, но в данный момент не могу подойти к телефону. Оставьте ваше сообщение после звукового сигнала».
– Санчо! – торопливо крикнула я в надежде, что сработает громкая связь, но он по – прежнему не откликался. Пришлось излагать свои пожелания в пустоту. – Александр, немедленно покинь мою квартиру! Твои кроссовки и куртка находятся в бачке для грязного белья, под раковиной в ванной. Одевайся и шуруй! Сделай это как можно скорее!
– Юленция, ты сбрендила? – заспанным голосом отозвался папарацци. – Что за розыгрыши? Почему мои кроссовки в грязном бачке? Ты бы их еще в унитаз сунула!
– Саш, это не розыгрыш, я серьезно прошу: шуруй быстрей, ты меня компрометируешь!
– Пф-ф, такова моя профессия, – самодовольно хмыкнул олух царя небесного. – Куда ты вообще делась?
– Не важно, Санчо, тебя это не касается, – нажала я на него. – Сматывайся!
– Не хочу я сматываться, – огрызнулся Анисимов, – мне и тут нормально. Давай возвращайся сама и привези чего – нибудь пожрать, У тебя даже картошки в доме нет! Чем ты питаешься?
– Святым духом! – съязвила я.
Внезапно мою руку, державшую трубку, сжала чужая волосатая ладонь.
– С кем это ты беседуешь, Малиновская? Случайно, не с Золотаревым? – Надо мной навис Маркел.
– Нет, я маме звоню! – крикнула я, пытаясь избавиться от Маркела, потом нажала на рычаг и нечаянно толкнула фужер. Фужер свалился мне на колени и поэтому уцелел. Недопитое вино разлилось по платью. Право, галерея Krasnoff какая – то заколдованная, никогда мне не удается выбраться из нее сухой!..
– Лживая сука, – обругал меня медведь и вырвал из моей руки звенящую коротким зуммером трубку.
– Сам такой, – не полезла я в карман за словом. – Крымовский кобель!
– Где он прячется? – Маркел приблизился вплотную и заставил меня прижать голую спину к запыленным, щербатым рамам.
– Откуда я знаю?!
– Не ври, б…!
– Я поражаюсь: Юлька такая каракатица, а склеила богатого мужика! – вдруг заявила Галина, присутствие которой рядом с телефоном я только что обнаружила.
– Ой, мой богатый мужик меня совсем заждался! – Я вскочила, отпихнула Маркела и пулей понеслась в зал.
Ткач и впрямь заждался – он стоял, привалившись к стене, задумчивый и печальный. Я пожаловалась:
– Андрюша, вино пролилось на платье, но я не виновата.
– Как же тебя угораздило, фрекен? – без тени осуждения, тепло спросил он.
– Нечаянно…
– Тем более надо ехать, – обнял меня славный человек и огляделся в поисках псевдораспорядителя.
Теперь медведь мне был не страшен: я находилась под покровительством Андрея, под его мощной энергетической защитой. Но, подавая мне шубу, Маркел все же улучил момент, чтобы злобно мне шепнуть:
– Я выяснил, ты звонила к себе домой. Признавайся, где Золотарев, хуже будет!
– Нет, – мелко затрясла я головой.
– Что? – переспросил Ткач.
– Я говорю, выставка не произвела на меня особого впечатления.
– Да, ничего особенного, – согласился он. – Не понимаю, зачем ты сюда рвалась, Юленька!
– Просто люблю искусство, – слегка покривила я душой.
В машине мы опять поцеловались. Это было так восхитительно, что я забыла про мокрое платье, наезды медведя, Гринины козни и завистливую Галку. И про Александра Анисимова вспомнила лишь в тот момент, когда Андрей уточнил:
– Едем к тебе?
– А может быть, лучше к тебе?.. Ведь у меня мы уже были. Теперь мне не терпится увидеть обстановку, в которой ты живешь…
– Понимаешь, Юлия, я живу не один, – смутился Ткач, и мое сердце забилось от подозрения: он женат!.. К счастью, я погорячилась, пытаясь, как всегда, забежать вперед паровоза. Андрей объяснил: – Я живу с мамой, перевез ее к себе из Черновицкой области. Конечно, я вас познакомлю, но сейчас не самое подходящее время. Несколько поздновато, боюсь, мама отдыхает…
– У – у – у… – Я совсем приуныла, растерялась, и от этого закричала как ненормальная: – Нет, я очень, очень хочу познакомиться с твоей мамой именно сейчас! Безотлагательно! Сию секунду!
Мне было некуда деваться, ему – тоже. Нельзя сказать, что у Андрея совсем испортилось настроение, но лирико – эротический настрой испарился. Более он ко мне не прикасался – не обнимал и уж тем более не целовал.
Ничего более нелепого и натянутого, чем чаепитие с мамой Ткача, в моей жизни не происходило. Я не знала, о чем говорить, отвечала невпопад на элементарные вопросы, постоянно что – нибудь роняла: ложку, печенье, крышку от заварочного чайника. В довершение всего я опрокинула на свое непросохшее платье розетку с вишневым вареньем.
– Позвольте, милочка, я застираю подол, а вы в моем халатике посидите, – предложила благонравная старушка.
– Нет – нет, оставьте, это невозможно! – гневно замахала я на нее руками, будто мать Ткача попросила меня о чем – то неприличном, например голой сплясать на столе. Потом у меня началась истерика, и я заверещала голосом бездарной артистки, дублирующей мексиканский сериал. – Я больше не хочу чая! Я тороплюсь домой! Андрей, отвези меня!
Наверное, степенная и интеллигентная мать Ткача решила, что я – припадочная, а потому не пара ее прекрасному сыну. О чем думал Ткач, осталось тайной: вез он меня молча – за всю дорогу не проронил ни звука. Только остановив автомобиль у моего подъезда, оскорбленно заключил:
– Я чувствую, Юлия, тебе не понравилась моя мама…
– Что ты?! Из чего ты сделал подобное заключение?! – бросилась я спасать ситуацию. – Очень понравилась, очень! Гораздо больше, чем выставка! – опять сморозила я глупость.
– Спокойной ночи, – холодно бросил мой несбывшийся роман и уехал. Даже до двери не проводил.
Как это опрометчиво: не поддаваться соблазну! Ведь он может и не повториться, меланхолично думала я, глядя вслед удаляющимся огням. Потом в груди закипел гнев – во всех моих бедах был виноват Сашка! И, поднимаясь по лестнице в квартиру, я разъярилась настолько, что готова была сбросить с нее папарацци!.. Первый раз в жизни мне повезло – я встретила умного, порядочного, благородного мужчину, своего спасителя! И вот… из – за этого ходячего недоразумения!.. Из – за этого фотоаппарата без объектива!.. Я залилась слезами, из – за которых даже не видела ступенек, а поэтому на каждой из них спотыкалась и почти что падала.
– Здравствуй, Юлечка, – выглянула из – за двери баба Глаша. – Что – то шибко поздно гуляешь! К тебе тут какой – то мужик приходил, – сообщила она.
– Да и пес с ним, – нелюбезно буркнула я, доставая ключ из кармана шубы.
Но дверь открывать не потребовалось: она сама с тихим скрипом распахнулась, как только я притронулась ключом к замочной скважине. За дверью звенели тишина и мрак. Из квартиры едва ощутимо тянуло неприятным, сладковатым запахом. Почему – то щипало глаза, а может быть, они просто воспалились от слез.
– Саша-а! – позвала я и сняла очки, вытирая ребром ладони веки и щеки.
Никто не ответил, и от этой молчаливой пустоты повеяло жутью. Я нашарила выключатель и торопливо нажала… Саша лежал поперек коридора в огромном багровом озере. Он по – прежнему был в одних трусах, но теперь они пропитались кровью. Будто купальщик с того света…
На секунду я остолбенела, уставилась в изменившееся, застывшее лицо папарацци. Потом заорала диким голосом и бросилась назад, вниз по лестнице, теряя на бегу туфли. Я оглохла от собственного воя. Всеми фибрами души я надеялась, что Андрей еще не уехал: хотелось запрыгнуть в его машину и умчаться подальше от кошмара. Но двор был пуст и, поскользнувшись, я растянулась на асфальте. Рухнула, как Александр Анисимов…
Глава 8
ПОДОЗРЕВАЮТСЯ ВСЕ
«Скорую помощь» и милицию вызвала баба Глаша, она же, еще до приезда врачей, определила:
– Парень – то жив, дышит, только тяжело ему, сердешному!
«Сашенька, зачем я только звала тебя к себе, зачем гнала и проклинала? Накликала беду!» – шептала я, терзаясь и изнывая от страшной непоправимости случившегося. Не надо было ездить на выставку. Не стоило нагло врать Ткачу. Пусть бы он увидел папарацци в моей постели, пусть бы оскорбился и покинул меня навсегда, зато парень остался бы здоровым и невредимым!.. Но что толку от моего запоздалого раскаяния, от ливня напрасных слез?!
Когда прибыли оперативники, я была практически невменяемой: едва сумела назвать свое имя и отыскать паспорт.
– Отойдите! Перестаньте топтаться на месте преступления! – прогнал меня из моего собственного коридора эксперт и нагнулся над Сашей.
Фотограф из следственной группы защелкал затвором, замигала вспышка. В этом было нечто противоестественное: один фотограф снимал другого фотографа, а у того больше не было камеры, и жизнь его висела на тоненькой ниточке… Эксперт поделился соображениями с напарником:
– Похоже, пострадавшего пырнули прямо возле двери, и он не сопротивлялся, следов борьбы нет. Но почему так много ножевых ранений? Маньяк действовал, что ли?
– Убийство с особой жестокостью, – равнодушно подтвердил второй мент.
– Это не убийство, это покушение, Саша жив, он выживет, – горячо заговорила я.
– Кем вам приходится пострадавший? Мужем? – спросил мент.
– Нет… Просто друг.
– Понятно, сожитель, – заключил оперативник и с хмурым недоумением стал рассматривать мою экзотическую экипировку. Я стояла в шубе, но босиком и в совершенно изорвавшихся колготках, хотя баба Глаша подобрала мои туфли в подъезде и просила их надеть.
– Не сожитель, а друг! – настаивала я на своем.
– Пройдите в кухню и сядьте, – сухо приказал мент.
– Юлечки не было дома, а в дверь к ней постучался мужик, – включилась в разговор соседка. – Я ему говорю: чего надо? Не открывают, значится, никого нет. Ступай, откуда пришел! – принялась давать показания баба Глаша. – Он, кажись, ушел, а когда Юля вернулась, дверь оказалась нараспашку.
– Как он выглядел? – заинтересовался оперативник.
– Забулдыга, одно слово. С лица не старый, крепкий, а одет плоховато: в коричневый ватник и такие же теплые стеганые штаны. На голове шапка вязаная, черная.
Я встрепенулась:
– Не наш ли это дворник?
– У нас, Юлечка, не дворник, а дворничиха, Мария Филипповна, она в пятой квартире живет, – возразила баба Глаша. – Неужто ты не знала?
– Ну как же? Я сама разговаривала с дворником в коричневом ватнике. Это было… в понедельник рано утром, я мусор выносила. И сегодня вечером я видела, как он подметал рядом с подъездом… Знаете, меня еще удивило, что этот человек всегда в темноте работает!.. И потом он такой… не типичный для дворника… рассуждает здраво…
Меня затрясло: неужели все эти дни коричневый ватник наблюдал за мной?! А я‑то, тетеря, разговаривала с ним, сидела на лавочке, развесив уши… Господи, ну конечно! Лжедворник выследил Сашу…
– Опишите – ка этого дворника поподробнее, – попросил оперативник.
– Понимаете, я плохо вижу в сумерках, у меня почти что куриная слепота, зрение никуда не годное – минус пять! – Я предъявила свои очки, потом снова их надела и постаралась восстановить в памяти облик человека в ватнике. – Ну-у, он довольно высокий, выше меня ростом, не сутулый, не толстый, лицо – самое заурядное, обыкновенное, к тому же шапка надвинута на самые брови. Если бы я его встретила, узнала бы по манерам, по голосу, а так… Я даже цвет глаз не рассмотрела…
– Выходит, без особых примет? – уточнил оперативник и стал что – то писать на своих бумагах.
В прихожей мигнул свет. Появились люди в белых халатах. Я увидела их, выбежала навстречу и зарыдала:
– Спасите Сашу, умоляю вас!
– Не мешайте, – отмахнулся от меня врач. Точным движением пальцев он приподнял веко, потом посветил маленьким фонариком в зрачок ничего не чувствующего фотографа. Прощупал пульс, присвистнул.
– Вот и я говорю: не жилец, – подтвердил судмедэксперт. – Одиннадцать ранений, наверняка задеты внутренние органы, большая кровопотеря. Да и валяется пострадавший без сознания уже почти полтора часа.
Он посмотрел на входную дверь, за которой толпились, возбужденно переговариваясь, соседи. Труп в кровавом озере – зрелище притягательное для тех, кому не хватает острых впечатлений. А у меня острых ощущений было выше крыши…
Врач спросил имя и возраст пострадавшего.
– Зовут Александр Анисимов, возраст мне неизвестен, – вздохнула я. – Может быть, лет двадцать пять, может, меньше. Саша в десанте служил! Он знаете какой хороший парень? Смелый, ловкий, талантливый!.. Везите его скорее!
– Куда торопиться? Все там будем, – решил пошутить доктор, но все же помог погрузить Сашу на носилки.
Я выяснила, что Сашу отвезут во вторую больницу скорой помощи, и стала рваться туда, но оперативник меня не пустил. Стал спрашивать, кого конкретно я подозреваю в покушении на убийство. Мне хотелось выпалить всех: Красновых, Маркела, Григория Гринберга, но в первую очередь – никелевого магната Бориса Крымова. Остановили меня хитрые глаза мента. Они отсвечивали тем же хищным блеском, какой я заметила у олигарха.
– Замок открывали изнутри или родным ключом, никаких повреждений, – сообщил неприятному оперу такой же противный эксперт. – А саму дверь взламывали, причем недавно.
– Да, ко мне ломились… знакомые, – торопливо подтвердила я.
– Почему же вы им не открыли?
– Они ломились… э – э – э… в неподходящий момент. – Интуиция советовала мне не откровенничать, но под нажимом следака пришлось назвать имена галеристов и рассказать, что они искали Сашу.
– Ну вот, а еще врала, что не сожительствовала с потерпевшим. Нарочно меня запутываете, гражданка Малиновская?! – рассвирепел опер.
– Не серчайте на бедную девочку, она упала, ушиблась, разумом – то и повредилась, – вступилась за меня баба Глаша и попросила разрешения помыть пол. До чего чудесная старушка: догадалась, что сама я с этим не справлюсь. Меня от вида крови мутило и потряхивало.
– Мойте, – буркнул опер и вперил в мои глаза ледяные, никелированные зенки. – Где вы, Юлия Владимировна, провели сегодняшний вечер?
– Ездила на выставку и в гости к одному… э – э – э… поклоннику, – торопливо ответила я.
– Срочно звоните ему и приглашайте сюда, чтобы подтвердил ваше алиби! – хохотнул опер.
– Как? Выходит, я тоже под подозрением?
– А что вы думали, гражданка Малиновская? Распутное поведение до добра не доводит!
Мои руки выдавали пляску смерти. Я никак не могла совладать с пальцами и нажать нужные кнопки на трубке радиотелефона. Андрей долго не брал мобильный.
– Сколько сейчас времени? – забеспокоилась я. – Наверное, мой поклонник уже спит.
– Ничего, как заснул, так и проснется, – отрезал опер, – времени всего ничего: четверть первого. Звоните!
Нехотя я повторила свою попытку. Голос Ткача пробился сквозь громкую музыку.
– Андрей Казимирович, где вы? – удивленно вскрикнула я.
– Юля?
– Да…
– Маленькая моя, почему ты такая испуганная?.. Что – то случилось? – мгновенно откликнулся Ткач.
– Случилось, – всхлипнула я. – Саньку Анисимова… того самого… фотографа чуть не убили… в моей квартире. Ты извини, Андрюша, я не впускала тебя к себе, чтобы ты не увидел Саньку и не подумал…
– А я как раз подумал!.. Я разозлился на тебя настолько, что вытащил Димыча в ночной клуб. Сидим, глушим виски! Дурочка, – вздохнул Андрей. – Что ты со мной делаешь?!
От его вздоха мне стало легче, будто гора с плеч свалилась. Умоляющим голосом я попросила:
– Андрюшенька, прости меня, приезжай, ради бога, и Димыча с собой захвати: он вменяемый человек, а у меня тут полная квартира ментов!..
– Еду, – коротко отозвался Андрей.
– Не ментов, гражданка Малиновская, а оперуполномоченных сотрудников милиции, – нравоучительным тоном произнес мужчина в штатском. – Как вы смеете демонстрировать неуважение к правоохранительным органам?! Я вам представился по форме: инспектор Левин Арнольд Леонидович!
– Говорю вам, она головой ударилась, – напомнила баба Глаша, уже покончившая с наведением чистоты и теперь заботливо подававшая мне домашние тапочки.
– Да, извините меня, Арнольд Леонидович… – покраснела я, – я вас уважаю…
– Хм, – скептически крякнул он.
Все же от Левина была хоть какая – то польза: он посоветовал мне переодеться, а то бы я так и сварилась от жары в вечернем платье, липком от вишневого варенья – как селедка под шубой. Вытянув из шкафа затрапезный свитер и старые джинсы, я заперлась в ванной. Стиральная машина давно выключилась, а в бачке по – прежнему лежали Сашкины кроссовки и куртка. Видеть вещи, в которых еще недавно ходил незадачливый папарацци, было совершенно невыносимо – я захлопнула крышку пластикового контейнера. Поплескала в лицо прохладной водой, чтобы хоть немного прийти в себя. Вид у меня был как у умирающей: расцарапанная об асфальт щека опухла и кровоточила, губы обескровились, потрескались и спеклись. Внешне я почему – то сделалась неуловимо похожей на Анисимова, и это могло означать лишь одно: следующей на очереди жертвой буду я…
Моя побледневшая внешность вызвала у прибывшего Ткача прилив жгучей жалости.
– Юленька, миленькая, какая же ты… ободранная! – вздохнул он. – Девочка моя жалкенькая!
– Я упала, когда бежала за твоей машиной!
– Бедненькая деточка, она упала. – Ткач обнял меня за плечи, и я действительно упала – рухнула ему на грудь, в горячие нежные объятия.
Мы с Ткачом прижались друг к другу так тесно, что наши сильно колотившиеся сердца чуть не проломили грудные клетки.
– Хватит изображать Ромео с Джульеттой! – Арнольд Леонидович безжалостно оборвал наш телесно – сердечный контакт.
На него не произвело никакого впечатления ни удостоверение, предъявленное Димычем, которого, как выяснилось, на самом деле звали Дмитрий Юрьевич, ни его чин подполковника, соответствующий высокой должности в областном управлении внутренних дел на железнодорожном транспорте. «Никелированный следопыт» замучил мужчин вопросами, на мой взгляд не имевшими никакого отношения к происшествию. Допросил Левин и соседей, толпившихся на лестничной клетке. Я в это время непрерывно, с промежутком в пять минут, названивала в справочную больницы, куда отвезли Сашу. Операция закончилась около двух часов ночи. В сознание фотограф так и не пришел. Но до сих пор он был жив.
Баба Глаша расписалась под своими показаниями и удалилась. Другие соседи тоже расползлись по квартирам, им довольно быстро прискучило обсуждать криминальный инцидент. Арнольду Левину и его товарищам пришлось с нами попрощаться. Уходя, инспектор предупредил, что будет вызывать меня так часто, как того потребует расследование.
– О'кей, – ответила я на английский манер.
– Юля, я надеюсь, ты не проболталась, что видела жену Крымова в доме Ярцевых? – понизив голос и придвинувшись ко мне вплотную, спросил Дмитрий Юрьевич. От него здорово несло спиртным.
– Нет, потому что…
– На нет и суда нет, не продолжай!.. – махнул он рукой. – Просто вычеркни тот эпизод из памяти, не произноси имени Крымова, если не хочешь неприятностей. Поняла?
– Поняла, – кивнула я, ничего не понимая. – Что теперь – позволить Крымову всех поубивать?
– Нет, мы так просто им не дадимся, но язык надо держать за зубами, – умело вывернулся Димыч.
– А как вы думаете… – Я стала мысленно перебирать подозреваемых, пытаясь найти убийцу.
– Я не думаю, я знаю: если твой фотограф останется в живых, это будет чудо!
– Фотограф – не Юлин, – поправил друга Андрей.
– Согласен, – кивнул Дмитрий Юрьевич.
– Но я его не брошу, – шмыгнув носом, вдруг | заявила я. – Он же пропадет!.. Санчо сказал, что ему никто не покупал штанов, рубашек и кроссовок, кроме меня!
– А ты ему штаны покупала?! – Андрей возмущенно приподнялся из – за стола. – Вот, значит, как!
– Это из – за того, что Саше не в чем было пойти на день рождения к моей тете, – попыталась вывернуться я, но только усугубила ревность Ткача. Недослушав, он перебил:
– Возмутительно! Нет, ты слышишь, Димыч?! Она водила его на день рождения к собственной тете!
– Была б охота вас слушать! Разбирайтесь сами, голубки, – замахал на нас руками подполковник. – А я, пожалуй, пойду домой, до родной супруги.
– Может, чаю, Дмитрий Юрьевич? – решила я напоследок проявить гостеприимство – и тут же вспомнила, что чайной заварки в доме нет. – Или кофе?
– Ты бы, Юлия, чего покрепче предложила, – засмеялся Димыч. – Чаем да кофеем офицера в плен не возьмешь!
– А вот лично я не отказался бы от чашечки крепкого кофе, – вдруг заявил Андрей и, закинув ногу на ногу, поудобнее устроился на табурете.
Я на глазок сыпанула в турку молотого кофе из пачки и поставила посудину на газовую горелку.
– Пока – пока! – откланялся Димыч.
Как только я закрыла за ним дверь, Ткач впился в меня, точно клещ:
– Отвечай, Юлия, почему ты папарацци приглашала в гости к тете, а меня не позвала?
– Но мы ведь с тобой тогда еще не познакомились, Андрюшенька! – попыталась я успокоить его, не спуская глаз с турки.
– Ладно, проехали!.. А почему ты ночью встречалась с риелтором?
– С каким риелтором? – нахмурилась я, соображая, что врать на этот раз.
– С риелтором, который пожирал тебя похотливым взглядом и отпускал двусмысленные комплименты в галерее! – покраснев от возмущения, выпалил Андрей.
– А-а!.. Ну, с риелтором я познакомилась раньше, чем с фотографом, – вздохнула я, отвернулась от плиты и чуть не упустила кофе, который уже пузырился над туркой. – Достань чашки, пожалуйста. Не сердись, Андрюша, я же не могла предположить, что когда – нибудь встречу тебя…
– Не морочь меня своими чашками, фрекен Жюли, не отвлекай! – непреклонно гнул свою линию Ткач, уставившись на меня пронзительным взглядом. – Да, ты не виновата, что сводишь мужчин с ума, но тем не менее…
Хорошо, что я успела выключить огонь и разлить кофе по чашкам. Почему все мужчины так поступают? Вцепляются в вас и трясут как грушу, стараясь вытрясти наружу всю душу?.. Только за последние шесть дней со мной подобным образом обращались пятеро мужчин: Кирилл Золотарев, Александр Анисимов, Григорий Гринберг, Маркел и Андрюша. Но последнего я заранее простила. Более того, испытала перед ним чувства глубокой вины и глубокого раскаяния.
– Андрюшенька, славный, чудный мой Андрюша! Вся эта дурацкая путаница, вся эта колоссальная неразбериха возникла из – за того, что я – немножко вруша. А лгала я потому, что очень боялась тебя потерять. Понимаешь, повредить, разрушить хрупкие, едва наметившиеся чувства легко, а восстановить их почти невозможно!.. Но в одном признаюсь честно: мне никто не нужен, я люблю тебя!
Я произнесла роковые слова и сама опешила, испугалась. Потом машинальным жестом сняла очки, чтобы немного смягчить жестокую реальность.
– Нет – нет, надень. – Андрей почти насильно вернул мне на переносицу оптическую конструкцию. – Юленька, тебе очень идут очки!.. Ты в них такая сексуальная!..
– Да?
– Разумеется! – пылко воскликнул он и спросил осторожно, с придыханием, будто дул на кипяток прежде, чем его выпить: – Ты… правда… меня… любишь?..
– Я тебя!.. Я тебя! – Я даже задохнулась, желая убедить его в правдивости своих слов. – Я тебя ужасно люблю!
– И ты меня больше не прогонишь?
Я не нашлась, что ответить, только вцепилась в него мертвой хваткой и нашла своими губами его губы. Целоваться на кухне было не слишком удобно: мы то заваливались на стол, заставляя брякать чашки, из которых горячий кофе выплескивался на блюдца, то падали на подоконник, рискуя выдавить оконное стекло из рамы, то опускались на мойку, которая скрипела и качалась. Постепенно, по стенке, мы перебрались в комнату и, не размыкая объятий, свалились на диван.
– Погоди, – оторвалась я от Андрея, успевшего стянуть с меня свитер. – Давай сменим постельное белье!
– Зачем? – запаленно дыша, спросил он.
– Затем, что я очень люблю чистоту… – Мне удалось обойтись расплывчатыми объяснениями. Не вдаваться же в подробности, втолковывая этому прекрасному человеку, что на моем диване не спали только жук и жаба?! Простыни бедной фрекен Жюли изжульканы ее бывшими любовниками… Вот стыдоба!..
– Юленька, как мы с тобой совпадаем во вкусах и привычках! Я тоже очень чистоплотен, обожаю чистоту! – возопил восхищенный Ткач.
Совместными усилиями мы перестелили постель и, стесняясь друг друга, оробев, начали раздеваться.
– Теперь мне можно снять очки?
– Снимай, – разрешил он и, сглотнув ком нетерпения, накинулся на меня: гладил, мял, вбирал в себя и стонал: – О, моя фрекен, о, моя восхитительная фрекен Жюли…
– Почему фрекен? Нет, я не согласна!.. Фрекен Жюли покончила жизнь самоубийством, а я хочу познать любовь и жить в любви!
– Юленька, кто как кончил – не важно! Все равно вы похожи… Фрекен – идеалистка и дворянка, и ты точно такая же, любовь моя!.. Я уже не надеялся найти подобную девушку, свой идеал. Я отчаялся, думал, одиночество – это навсегда, и вдруг… ты! Единственная моя! О, ты не представляешь, как мне тяжко наблюдать, что все мужчины в восторге от тебя, так и липнут, окаянные! – возмутился он, вздохнув, и закатил глаза.
– Не преувеличивай, Андрей! Теперь уже я тебе не верю!
– Поверь, я был очень счастлив прошлой ночью, когда ты спала, а я на тебя смотрел и готовил тебе завтрак, и мы были только вдвоем. Я хочу всегда на тебя смотреть!
Свет был погашен, но мне казалось, что я все вижу: присутствие Андрея освещало обстановку моей заурядной комнаты и саму мою неприкаянную жизнь, еще недавно тусклую, пустую и унылую. Обострившееся зрение пробуждало загнанный вглубь страх потерять Андрея, и я решила взять Ткача за его ахиллесову пяту – и стала убеждать его в том, что мне очень понравилась его мама.
– Неужели? – расцвел он.
– Правда – правда!
– И ты понравилась маме. Она сказала: чувствуется порода, воспитание, амбиции. Но мамочка сильно огорчилась, что ты измазалась вареньем и сбежала!
– А? О? У? – издавала я вопросительные звуки.
