Текст книги "Все девушки любят опаздывать"
Автор книги: Ирина Ульянина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
Ткач гиперболизировал. Никуда мы не ехали. Мы стояли по разные стороны машины. От его сюсюканья с Мамашей мне было противнее, чем от сигаретного дыма. Господи, мужику далеко за тридцать, и в таком возрасте он на все спрашивает разрешения у матери?! Удивительно, как он минувшей ночью не соизволил позвонить ей из моей постели. Вот бы был прикол: «Мамочка, ничего, если я тут одну девушку поимею?..» Хуже всего, что эта мамочка видела меня в худшем свете: настоящей клоунессой в дурацком колпаке.
– Юля, сколько можно курить?! – осуждающе насупился Андрей и протянул руку, словно намеревался вырвать у меня сигарету.
Мне пришлось оградительно выставить вперед ладонь:
– Не трожь!
– Но это отвратительная привычка! – взвился он и стал читать мне нотацию: – Как ты не понимаешь, Юлия: курение сокращает жизнь, а я хочу, чтобы ты была здоровой и жила долго. Выходит, тебе сигареты дороже меня?
– Нет, мне… мне… – я задумалась, как мне лучше объяснить, – дорога моя независимость. Как это по – польски? Незалежность, вот как! Позволь, я сама решу, курить мне или не курить!
Он опять обиделся, отвернулся, встал в позу, скрестил руки на груди. Что за капризное создание?.. Надо было принимать меры к примирению, и я сказала, что жажду подарить его уважаемой маме какие – нибудь необычные экзотические, прекрасные, как она сама, цветы.
– Замечательная идея, – оценил Андрюша и сел за руль успокоенный. – Я знаю салон в центре, там всегда большой выбор цветов. Юленька, достань, пожалуйста, из бардачка жвачку, от тебя пахнет табаком, маме это не понравится…
Я стерпела: послушно зажевала сигарету подушечкой «Аэроволн» и побрызгала вокруг себя туалетной водой «Зеленый чай». Всегда ношу с собой в сумочке флакончик от Элизабет Арденн, потому что «Зеленый чай» – не мой любимый аромат. Мне не жалко опрыскивать им даже сортиры в общественных местах. Например, в офисе или в больнице. Туалетную воду я выиграла, заполнив анкету в каком – то женском журнале, то ли в Cosmo, то ли в Elle, и вода оказалась долгоиграющей, практически бесконечной. Никак не заканчивается!.. Вообще, если вдуматься, меня окружала туча ненужных вещей, которые я выиграла или приобрела со скидкой. На кухне пылились два миксера, мерный стаканчик, уродливые рекламные кружки, фартук и прихватки с надписью «Клуб хозяек «Магги» – я к ним ни разу не притронулась, поскольку не имею привычки готовить. В кладовке валялись целых три пляжных сумки «Таити». Стыдно признаться, но ради них я литрами дула «Аква минерале» и складывала крышечки, затем долго и упорно искала пункт выдачи призов, но сумками ни разу не воспользовалась. Да это и не реально: ходить с тремя холщовыми сумками одновременно!.. Но такой у меня характер – не могу остановиться! Иду в хозяйственный магазин за средством для мытья посуды, намереваясь купить «Фэйри», а беру «Досю», потому что «Дося» продается с подарком – губкой. И стиральные порошки приобретаю, если на упаковке написано: «10 % бесплатно», хотя прекрасно понимаю, что по качеству они уступают тем, на которых ничего не написано. Самый смешной прокол получился с сигаретами: мне нужен был супертонкий, облегченный «Вог», но в тот день для покупателей «Петра I» устроили лотерею. Кто брал три пачки, тот… Нет, он не получал водокачку, но имел право вытянуть билетик. Я выиграла… стыдно признаться… целлофановый пакет с эмблемой торговой марки стоимостью три рубля в базарный день. Впрочем, если бы я выиграла майку или бейсболку с той же кондовой эмблемой, это бы ничего не изменило. Носить подобное фуфло – еще более крутая шизофрения, чем таскаться с тремя пляжными сумками под осенним дождем. Главное, что те дико крепкие сигареты сама я курить не могла, да и всучить их кому – нибудь из знакомых оказалось проблематично – никто не польстился. Выручил меня слесарь – сантехник, приходивший чинить кран в мойке… Еще был случай: мы с мамой отправились в ГУМ «Россия» за новыми губными помадами. Перепробовали дюжину образцов. Я остановилась на Max factor, потому что к нему в придачу давали разовый, пробный гель для душа. А мама купила себе классную помаду и сильно надо мной потешалась: «Дался тебе этот гель, Юлечка? Ты ему так обрадовалась, будто озолотилась, аж порозовела от удовольствия! А помада заурядная, к тому же далеко не дешевая…» Конечно, мама была права: никакие дисконты и презенты мне впрок не шли. Думаю, все эти лотереи и розыгрыши – ловушка для одиноких, не очень счастливых людей. Когда они выигрывают пустяк, у них создается иллюзия, будто удача не окончательно отвернулась от них. Так и со мной: имей я мужа и ребенка, разве бы я стала тратить энергию на собирание крышек и оберток? Нет, конечно! Я бы варила обеды, супы и кашки, стирала, водила малыша на прогулку, читала ему книжки и строила бы вместе с ним дома из кубиков. А если бы у меня было двое детей? О, да я была бы просто спасена! Дух бы перевести не успевала, не то что коллекционировать хлам…
– Жюли, о чем ты задумалась, дорогая? – спросил Ткач.
– О том, что у меня тоже есть мама, и она будет рада, если мы с тобой придем к ней в гости, – сообщила я и подумала, что моя мама гораздо больше обрадовалась бы, если бы мы с Андрюшей родили двоих детей. Ведь ей уже целых сорок шесть лет, а в этом возрасте нет ничего более естественного, чем нянчить внуков… Хотя бы одного… мальчика… или девочку…
– Ну, это как – нибудь в следующий раз, – рассеянно пообещал Андрей, глядя на битком забитую машинами дорогу.
Фордик успел выбраться из больничного двора и теперь дрейфовал на ужасно узкой улице имени Бориса Богаткова – дергался, скользил и замирал. В салоне стало нечем дышать от халявного «Зеленого чая», подогретого печкой, и я опустила стекло со своей стороны. Воспользовалась паузой и решила позвонить с сотика маме. Пусть Ткач не думает, что он самый нежный и заботливый сын на свете. Другие тоже способны испытывать любовь к своим родителям… Я сказала как можно теплее:
– Здравствуй, мамочка, дорогая моя! Чем вы с папочкой занимаетесь?
– Чем занимаемся?.. Да ничем особенным, – откликнулась мама. – Сидим на диване и пытаемся разгадать кроссворд. Кстати, ты не знаешь, как звали возлюбленную Геракла? Четыре буквы.
– Кажется, Гера. Или Леда, – брякнула я наугад, поскольку никогда не отличалась знанием древнегреческой мифологии, и свернула разговор в другое русло: – Так приятно сидеть на диване в теплой квартире в непогоду, да ведь, мамулечка?
– Угу, приятно. А ты разве не дома, ребенок?
– Я – нет! У меня на сегодняшний вечер грандиозные планы, – вздохнула я. – Как раз сейчас я еду на званый ужин к маме моего друга, – с гордостью отчиталась я и подставила щеку ветерку и легким, ласковым снежинкам, залетевшим в окно автомобиля.
– Ты едешь к матери Александра? – с надеждой уточнила мама.
– Нет, его зовут Андрей, и ты его пока не знаешь…
– Ох, опять новый, – не одобрила она. – Ты совсем закружилась с женихами, дочка! Почему бы не остановиться на Саше? Он надежный, добродушный. Конечно, не блещет интеллектом и манерами, но, если его развивать…
– Александр лежит в больнице, он… э – э – э… снова подрался.
– Снова подрался?! Ну, это уже переходит всякие границы! – насторожилась мама. – Надо же, как обманчива внешность: с виду увалень, тюлень тюленем, а постоянно дерется. У него какая – то нездоровая агрессивность!
– Совершенно нездоровая, – согласилась я с ее мнением.
– Да, я еще заметила, что Александр не равнодушен к алкоголю.
– К сожалению, – скорбным тоном подтвердила я.
– А Андрей не пьет? Сколько ему лет? Кто он по профессии?
– Мамочка, мне не совсем удобно говорить… Мы застряли в пробке, сидим в машине вдвоем. – Я намеренно сделала упор на последнем слове, а мама сделала соответствующие выводы:
– Ах, вдвоем и у него есть машина?! Значит, он не бедный, не пьяница и не дебошир. Что ж, уже… обнадеживает.
– Он вам обязательно понравится, – пообещала я, торопясь распрощаться. Трафик – то мне оплачивать!.. – Счастливо, мамуль. Папе – привет. До скорого!
– Все – таки ты, Юленька, неисправимая лгунья, – улыбнулся Ткач. – Всех вводишь в заблуждение!
– Не будь занудой, Андрюша! Я не лгунья, просто меня иногда тянет приукрасить, немного сгладить действительность. Это примерно такой же фокус, как с оптикой. Грубая, корявая реальность нуждается в корректировке. Знаешь, как рассуждали древние мудрецы?
– Как? – заинтересовался он.
– «Ложь во спасение правде равносильна», вот!.. Кажется, это латинское изречение. Ну, не суть важно.
В дорожной пробке образовался просвет, и Ткач, воспользовавшись им, нажал на сцепление. Тормоза надсадно скрипнули, и этот звук вызвал у меня неожиданную ассоциацию.
– Понимаешь, жизнь – настолько ржавая штука, что ее надо постоянно чем – то смазывать, чтобы она катилась дальше. Вот как детали машины мажут маслом… Одни смазывают свою жизнь водкой или наркотиками, другие – карьерой и преумножением благосостояния, третьи – разными увлечениями, хобби, азартными играми и прочими самообманами. А на самом деле лучшая смазка для жизни – это любовь.
– Наверное, ты права, – без всякой убежденности в голосе согласился со мной замороченный человек, вынужденный следить за дорогой. Он опять выжал тормоз, поскольку впереди «форда» еле колебался широкий, неуклюжий, раздолбанный троллейбус, объехать который не представлялось возможности.
– Не понимаю, зачем они нужны, эти троллейбусы? – возмутилась я. – Какой идиот ими пользуется?! Кажется, пешком дойти быстрее, чем трястись в таких розвальнях. – Выпустив раздражение, я сразу вспомнила одного идиота, точнее, идиотку, которая еще днем добиралась до больницы троллейбусом.
Я посмотрела сквозь ветровое стекло на пассажиров – заложников тихохода. На хорошо освещенной задней площадке было столпотворение. Лиц с моим зрением было не разобрать, зато цвет одежды я отчетливо разглядела, заметив знакомый зловещий коричневый ватник и трикотажную шапку. Я возбужденно дернула спутника за рукав:
– Смотри, Андрюша, это же тот самый дворник, который прирезал Сашу!
– Какой дворник?.. – непонимающе уставился на меня Андрей. – Юленька, ты о чем?!
Ну, разумеется, Ткач ничего не знал о подозреваемом дворнике – самозванце, ведь показания милиционерам я давала до его приезда, а после нам было не до разговоров о посторонних!.. Андрей повел машину дальше, а я горячей скороговоркой выложила все, что знала о коричневой телогрейке, караулившей меня под прикрытием метлы и выслеживавшей папарацци.
– С чего ты взяла, что это именно тот самый мужчина? – удивился Ткач. – По – моему, на нем не телогрейка, а обыкновенная непромокаемая куртка, а в подобных черных шапках ходит полгорода, – заспорил со мной Андрей.
– Нет, я чувствую – это мой дворник! – объявила я.
– А я чувствую, Юля, что тебя посетили галлюцинации!.. – попытался охладить меня Андрей. – Не думай, я не осуждаю, я понимаю: ты пережила сильные стрессы, ты еще не оправилась от простуды, но во всем надо знать меру!..
Троллейбус как вкопанный замер перед светофором, наш автомобиль тоже остановился. Я еще раз посмотрела на незнакомца и закричала не своим голосом:
– Выпусти меня скорее! Его надо схватить!
– Я тебя и не держу, хватай, – с подчеркнутым спокойствием предложил Андрей, но потом тоже разнервничался: – Давай гоняйся за миражами!.. Только каким способом ты надеешься схватить этого мнимого дворника? Нокаутируешь его? Ты что, такая сильная? Ты – самбистка или дзюдоистка? Или, может, мастер спорта по вольной борьбе?
– Не издевайся! Как ты не понимаешь?! – возмутилась я. – Пусть я не мастер спорта, а вот ты точно – трус и ренегат, ты – оппортунист! – Не найдя других доводов, я распахнула дверцу «форда» и ступила одной ногой в лужу на проезжей части шоссе. В тот самый миг светофор зажег зеленый свет, и троллейбус, раскочегарившись, тронулся. Пришлось вернуть мою мокрую ногу обратно и остаться там, где я сидела.
Благоразумный Ткач, против моих ожиданий не оскорбившийся на «труса и ренегата», тем временем предложил:
– Позвони следователю или в дежурную часть, сообщи маршрут движения и номер троллейбуса, пусть они вышлют группу захвата. Каждый должен заниматься своим делом. Мы с тобой, как мирные люди, поедем ужинать, а милиция пусть ловит криминальных элементов. Иначе за что мы платим налоги?!
– Они не успеют! Вдруг он выйдет на ближайшей остановке? – опять заволновалась я.
– Звони, наказанье ты мое! Никуда он не денется! – успокоил меня Андрей.
Сотик, как назло, заклинило: он не желал разблокировываться. А может, на счете не осталось денег? Я уж не помню, когда в последний раз вносила абонентскую плату за телефон… Андрей протянул мне свой Siemens, но, пока я искала визитку Арнольда Леонидовича Левина, несколько драгоценных минут было потеряно. Троллейбус за это время успел притормозить дважды: возле очередного светофора и остановки. Я с тревогой проследила за теми, кто из него вышел: несколько подростков, две женщины и обтерханный мужичок, нисколько не похожий на моего соглядатая. И все же коричневый ватник исчез с задней площадки. Скорее всего, переместился в глубь салона или сел на освободившееся сиденье. Когда я набрала номер, проклятый следователь, естественно, не ответил: время перевалило за восемь часов вечера, и он не обязан был торчать на работе. Я прождала долгих одиннадцать гудков и, сбрасывая вызов, воскликнула в сердцах:
– Твою мать!
– Не трогай мою маму, – возмутился Андрей.
– Да мне и в голову не приходила конкретно твоя мать! – отрезала я.
– Все равно, не ругайся, ты же девушка, а не…
– А не шалава, – подсказала я, не спуская глаз с троллейбуса.
– Юля, иногда твое поведение меня не просто поражает, но шокирует и настораживает! – деликатно проговорил Андрей. – Ты переменчива, как…
– Как вода, – опять влезла я в его речь со спонтанно возникшими подсказками. Меня несло, будто я хватила коньяка и заполировала его пивом, как это однажды случилось со мной в компании Алины Гладковой. Во всяком случае, состояние у меня было не как после безобидного молока, которое обожал Грин… Адреналин подстегивал мое воображение, и я продуцировала образы. – Я тебе расскажу, Андрюшенька, почему жизнь ржавая! Потому что повсюду – вода, и она постоянно меняет состояние, цвет и запах. Нет ничего хуже холодной равнодушной воды, похожей на тебя! А я – другая, я – вода горячая!.. Как ты не понимаешь, Андрей? Преступника необходимо остановить!
– О-о, – вздохнул он. – Кажется, у нас были другие планы… Более интересные, чем погоня за мифическими преступниками… Ты же плохо видишь, Юлия, ты сама не уверена, что человек в троллейбусе – тот самый дворник! – не желало понять меня это остужающее весь мир устройство. – Не хочу более ничего слышать об убийцах и фотографах, хватит! Мы едем за цветами. Тебе надо исправить то первое негативное впечатление, которое ты произвела на мою маму…
– Плевать на твою маму! – перебила его я. – Она никуда не денется, а он сейчас скроется, и ищи – свищи…
– Ах, вот как? Выясняется, что тебе наплевать на мою маму! Да как ты смеешь?! – задохнулся от негодования Андрей и остановил машину, прижав ее к бордюру.
– Спасибо! – выпалила я, выбралась из салона и потрусила следом за троллейбусом.
Быстро убедилась, что сильно преувеличила возможности пешеходов – они ничуть не мобильнее троллейбусов. Бежала, передвигая ноги с предельной скоростью, но не могла не то что догнать колымагу на колесиках, а хотя бы приблизиться к ней. Я запыхалась, задохнулась, высунула язык, как овчарка в жаркий день, а дистанция между мной и дворником неуклонно удлинялась.
– Ну, что я тебе говорил? Пора бросать курить и переходить на здоровый образ жизни! Ты, моя дорогая, не спортсменка! – язвил Ткач, высунувшись из окна «форда», который полз рядом со мной в замедленном темпе.
– Ты и сам не спортсмен! – огрызнулась я, не желая расписываться в полном поражении.
– Садись, строптивица, так и быть, довезу! – открыл дверцу машины Ткач.
Сопя, словно лесной вепрь, я загрузилась на сиденье, стянула с головы косынку, расстегнула шубу и глубоко задышала, стараясь унять заполошное сердцебиение. Преследуемый троллейбус тем временем вновь притормозил – из распахнутых задних дверей вывалилась горстка людей: тетки, дядьки, старики и дети – все, кто угодно, кроме коричневой телогрейки. Вняв совету Андрея, я позвонила по 02:
– Срочно задержите опасного преступника! Он едет в троллейбусе восьмого маршрута, без особых примет, одет как дворник!
– Ты думаешь, что ты говоришь? – перебил меня Ткач.
На другом конце провода ответили примерно то же самое. Я стала объяснять, что дворник подозревается в покушении на убийство Александра Анисимова. Но бесстрастный голос дежурного заверил, что ориентировок на такового к ним не поступало.
– Как же так? – ошарашенно спросила я.
– Скорее всего, уголовное дело еще не завели, – ответил мне мрачный мент.
Чем они там занимаются, в этой милиции?.. Я готова была рвать на себе волосы – запустила в них пальцы, с силой потянула пряди и вскрикнула от боли. Недовольный Андрей заметил:
– Юленька, успокойся, моя девочка, моя ненаглядная фрекен Жюли… нельзя же так…
Он притянул меня к себе, норовя поцеловать, но я вырвалась:
– Только так и можно, если хочешь чего – то добиться! Давай обгоним эту посудину, посмотрим, кто выйдет на следующей остановке!
Затея оказалась тщетной: когда мы обгоняли забрызганный жидкой грязью оранжевый троллейбус, никого хотя бы отдаленно похожего на лжедворника в черной шапке в окнах я не приметила. На очередной остановке, уже возле научной библиотеки, вскочила на подножку, пробежалась по опустевшему салону и наткнулась на кондукторшу.
– Платите за проезд! – непреклонно заявила она.
– Сколько? – растерялась я, забыв все на свете, не то что цены.
– Шесть рублей.
Я протянула полтинник. И, не дожидаясь сдачи, выпрыгнула из захлопывающейся передней двери. Бросилась к черному «форду»:
– Ну все, приплыли! Как я и предполагала, дворник смылся!
– Хвала Деве Марии, – вздохнул Ткач. – Он тебе просто померещился, Юленька.
– Легко тебе говорить – померещился! – возразила я. – Ты не знаешь, что это такое – жить в непрерывном страхе, бояться заходить в собственную квартиру, подозревать всех… – чуть не расплакалась я и зажала нос в горсти.
– Все я понимаю, не расстраивайся, милая. Доверься мне, – улыбнулся Ткач. – Пока я рядом, никто тебя не тронет, не обидит. Хоть ты и считаешь меня трусом, но постоять за любимую девушку я способен. – Андрей пригладил мои растрепанные волосы, но прикосновение его руки не принесло мне утешения и не сняло тревоги. Он действительно меня не понимал… Глянул на часы и охнул: – Иезус, уже девять! Мы безбожно опаздываем!.. Как лучше поступить, Юля: едем за цветами – или сразу к маме?
– Разумеется, за цветами! Разве можно явиться с пустыми руками к столь почтенной женщине, матери моего любимого мужчины?! – удивилась я.
Ткач не уловил сарказма в моем голосе. Домчал до цветника, размещавшегося в подвале жилого дома; кстати, подвалы с недавних пор вызывают у меня приступы клаустрофобии… Распахнул дверцу, подал руку, помог выбраться из ласковых сетей комфортного кресла.
За прилавком скучала одинокая немолодая продавщица, вопреки влажной духоте облаченная в стеганый жилет. В такую жилетку не поплачешься – у нее водоотталкивающее покрытие. Да и деловитость Андрея исключала всякую задушевность. Он напористо спросил:
– Что у вас есть необычного и экстраординарного?
– Вот глицинии, большая редкость для конца октября, – сообщила серенькая продавщица, придвигая пластиковую бадейку с такими же невзрачными, как она сама, абсолютно невыразительными цветами.
Мне немедленно вспомнилась мечтательная песня Новеллы Матвеевой: «Ласково цветет глициния, она нежнее инея. А где – то есть земля Глициния и город Кенгуру». Я тихонько запела:
– «Это далеко, но все же я туда приеду тоже. Это далеко, но что же, что там будет без меня?»
– Юля, что ты бормочешь? – одернул меня Ткач, который, похоже, уже не рад был, что связался с юродивой.
– Я не бормочу, а пою. – Прибавив громкость, я упрямо продолжила: – «Пальмы без меня засохнут, розы без меня заглохнут, птицы без меня замолкнут. Как же это – без меня?»
– С ума сойти! – делано вздохнул бесчувственный Андрей Казимирович.
– Вы желаете пальмовую ветвь? – Продавщица тоже проявила непонятливость. – У нас есть пальмовая, но она и вправду малость засохшая.
– Она не желает ветвь! Она желает живые, свежие цветы! – вышел из себя Ткач и зверским голосом изрек: – Юлия, не отвлекайся на песни! Мама заждалась! Тебе нравятся глицинии или нет?!
Мне, если честно, все стало безразлично, даже честность, по статусу более приличествующая беднякам, нежели ложь.
– Цветы хорошие, надо брать, – кивнула я и сделала попытку кое – что объяснить маменькиному сынку. – Понимаешь, Андрюша, песня про глицинии – это иносказание. Поэтесса смотрит на цветок и видит за ним целую несуществующую страну и город, где без нее все заглохнет. Это такая высокая нота соучастия, сопричастности миру, всему сущему…
– Юля! – одернул меня непробиваемый поляк, зачерствевший, как коржик, выпеченный сто дней назад. И махнул цветочнице: – Упакуйте нам пять штук. Сделайте красиво!
– А зелень, аранжировочную зелень желаете? – насела на него непромокаемая продавщица.
– Зелень? Аранжировочную? – бестолково переспросил взвинченный Ткач и рявкнул: – Безусловно, желаем!
Женщина вытянула из бадейки пять колокольчиков, добавила к ним две веточки аспарагуса и, обернув пучок целлофаном, перевязала его синей ленточкой:
– С вас пятьсот рублей, я сделала скидку десять процентов, а то бы получилось пятьсот пятьдесят…
Андрей полез за бумажником, но я его опередила:
– Пожалуйста! – кинула на прилавок скомканные купюры, выданные нашей доброй бухгалтершей Ольгой Михайловной на ее страх и риск.
– Возьмите сдачу, мне лишнего не нужно, – Цветочница тем же небрежным манером вернула излишек.
Не понимаю, что со мной творилось?! Вроде шла с цветами в руках, в сопровождении далеко не худшего из мужчин… Глицинии пахли тонко, деликатно. Воспитанный спутник благородно поддерживал меня под локоток, всячески демонстрируя свою приязнь. А с неба сыпался снег, как манна небесная, как обещание вечной, нескончаемой благодати. Но все это вдруг показалось ненужным, тщетным, фальшивым. Я бросила букет на переднее сиденье «форда» и опрометью припустилась бежать в глубь квартала, в лабиринт высотных домов, среди которых легко затеряться…
