Текст книги "Все девушки любят опаздывать"
Автор книги: Ирина Ульянина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)
Андрюша не позволял мне формулировать, не желал отвечать, он только целовал меня и улыбался, обнажая верхнюю челюсть. При виде его кроличьих зубов я вспомнила:
– Представляешь, Андрюша, когда мне было пять лет, родители наняли мне репетитора по английскому языку… Я быстро запоминала слова, но ассоциировала их с билонгами…
– Это как? – не понял он.
– Ну, например, говорила: кролик – раббит, рыба – фиш, ребенок – беби, счастье – фотшенз, – объяснила я.
– Счастье – fortune, – высказал свое мнение Ткач и опять поцеловал меня.
Мы лежали, обнявшись, и выбалтывали друг другу свои простые, детские секретики. Смеялись и не могли уснуть от переполнявшей нас радости, какого – то неизъяснимого, граничащего с глупостью оптимизма. А впереди нас ждали новый день и новая жизнь вдвоем, и надо было собраться с духом для того, чтобы расстаться хоть на часок и заснуть…
Почему взрослым людям не дано беспечной и монотонной поры? Горе, счастье, обиды, разочарования и восторг некто свыше перемешивает для них в единый, неудобоваримый коктейль… Кто он? Может быть, тот самый fortune?!
Андрюша включил торшер, посмотрел на часы и произнес с досадой:
– Будь он неладен, этот Новый год! – и провел указательным пальцем поперек своей белой, бархатистой шеи. – Поставок – по горло! Только успевай отгружать и принимать.
– Сегодня какой день недели – уже четверг? – вспомнила я. – Ой, а у нас по четвергам Илона Карловна проводит планерку! – Я приподнялась на диване и напружинилась, словно готовилась взять старт для забега на длинную дистанцию.
– Какая планерка, Юленька? Ты простужена, переутомлена, издергана. Не ходи на работу, отсыпайся и лечись, мое сокровище! – засуетился Андрей.
– Андрюша это невозможно! – откликнулась я. – Думаешь, смогу спокойно находиться здесь без тебя? В квартире, где чуть не убили Сашу?! Нет, лучше пойду в офис, к людям! А с работы поеду в больницу…
– Да, кстати! – вспомнил Андрей. – Я ведь до сих пор не знаю твоих телефонных номеров.
Он сел и похлопал себя по тем местам, где в брюках расположены карманы. Разумеется, ничего не нашел и покинул лежбище, а я схватилась за очки, чтобы получше разглядеть свое приобретение. Без одежды Андрей казался совсем худеньким: лопатки торчком, позвонки и ребра наперечет, как линии судьбы на ладони. Мне такая скульптура тела импонировала, поэтому я еле дождалась, когда он вернется в постель со своим сотиком.
– Ты мой птенчик, – ласково шепнула я ему в ухо и стала обнимать лопатки, которые показались мне невыросшими крыльями.
– Диктуй! – отстранился деловой Андрюша. На птенчика он был не согласен – претендовал на звание птицы покрупнее. – И имей в виду, мне больше нравится, когда женщина сидит дома, стережет очаг, создает надежный тыл, а не рвется на трудовые подвиги. Кому они нужны? Вот моя мама – и хлеб печь умеет, и рыбу солит, и шьет, и вяжет, и цветы разводит.
– Учту непременно, – пообещала я и продиктовала ему свои номера. Ткач заставил меня вспомнить о мобильнике. Я встала, включила телефон на подзарядку и призналась: – Как хорошо, Андрей, что у меня есть ты!
– Нет, хорошо, что у меня есть ты, – не согласился он, и это было единственное разногласие, которое обнаружилось у нас в четверг на рассвете…
Я впервые не опоздала на планерку, потому что в офис меня отвез Андрей, не позволив мне тратить драгоценных минут на макияж, прическу и завтрак. Мы только умылись, почистили зубы, оделись и выпили холодный кофе, сваренный еще ночью. Я еле успела собрать взлохмаченные волосы в хвост на затылке. Впрочем, несколько минут мы все же потеряли, лобызаясь в машине, припаркованной в переулке, но эти поцелуи придали мне скорости, и я ворвалась в кабинет Илоны Карловны и плюхнулась на стул раньше, чем Дина Галеева, которая не опаздывает никуда и никогда.
– Что это с тобой? – Динка скосила глаза на мою расцарапанную щеку.
– А-а, так, пустяки: упал, очнулся – гипс, – улыбнулась я.
– Юлия Владимировна, вы оформили бюллетень? – официальным тоном поинтересовалась начальница.
– Не оформила, но пропущенные дни обязательно отработаю. Я безумно стосковалась по работе! – солгала я без обычного своего энтузиазма, поэтому заявление прозвучало фальшиво и неубедительно.
– «Отработаю» – это не разговор. Вы должны представить мне документ, – грозно нахмурилась Каркуша, сведя черные кустистые брови к переносице. – Или я вынуждена буду приказом взыскать с вас штраф до пятидесяти процентов оклада.
– Непременно предоставлю, – пообещала я, совершенно не представляя, как это сделать.
Вот так всегда. Найдется персонаж, который испортит всю малину!..
Коллеги обсуждали текущие вопросы, докладывали по очереди о своих достижениях. Мне бы слушать да радоваться, что было продано огромное количество подсолнечного масла, гречневой крупы и сахарного песка, а я всеми мыслями вернулась к ушедшим событиям. Как там Санька в больнице? И не померещился ли мне Андрей, восхищавшийся моими очками, руками, ногами и волосами? Теперь мне казалось нереальным, что трагедия и любовь могут уместиться на узком перешейке времени между островами дня и ночи…
Между тем спать хотелось смертельно. Тяжелая голова клонилась долу, я опускала подбородок на грудь и в эти моменты выплывала из дремоты. Илона Карловна, по своему обыкновению, раздавала выговоры, из чего я заключила, что масла и круп продали все – таки недостаточное количество. Вдруг она изрекла, как кинорежиссер:
– Всем спасибо, все свободны! А вас, Малиновская, я попрошу остаться. – Илона указала на стул, расположенный в непосредственной близости от ее широкого руководящего стола, и спросила, когда остальные девушки покинули кабинет: – Юлия, какие у вас отношения с Андреем Казимировичем?
– С каким Андреем Казимировичем? – переспросила я, припомнив совет Димыча держать язык за зубами.
– С Ткачом!.. – заорала Илона. – Почему он звонил мне и отпрашивал вас с работы?
– Ах, с Ткачом! – шлепнула я себя по лбу. – Да, конечно, мы обсуждали с ним судьбы поляков в Сибири и… засиделись до глубокой ночи…
– Вы думаете, я вам поверю? – возмутилась Илона. – Андрей сказал, что вы простыли, да я и сама вижу: выглядите вы отвратительно!
– Разве? – смущенно выдохнула я.
– Да это еще мягко сказано! Вы что, дрались с кем – то?
– Нет, я упала и немножко… повредилась головой, – пришло мне на ум определение, данное бабой Глашей.
– Немножко, – усмехнулась Илонка и без предупреждения и брудершафта перешла на «ты». – Да по тебе, Юлия, будто трактор проехал!.. Ладно, не будем отвлекаться, я не настолько любопытна. Просто считаю своим долгом предупредить, что у нас с Андреем длительные, серьезные отношения. Он меня уже и с мамой познакомил…
– Как, вас тоже? – ляпнула я прежде, чем успела подумать.
– Что значит – тоже? – насторожилась Илона.
– Нет – нет, просто он говорил, что его мама… тоже интересуется проблемами ассимиляции поляков, – не очень ловко выпуталась я из ситуации.
– Хм, Малиновская, – взорвалась Илона, – хватит косить под дурочку! Отвяжись от меня со своими поляками, займись делом, если не хочешь, чтобы я тебя уволила. И имей в виду: я своим мужчиной ни с кем делиться не намерена. Мы с Андреем Казимировичем скоро поженимся. Он сказал, что только меня ждал и искал. Что чуть было совсем не отчаялся, думая, что до конца своих дней останется холостяком, и тут встретил меня! – Илона Карловна выпятила грудь вперед, сделалась похожей на Верку Сердючку и милостиво предложила мне чашечку кофе.
– Спасибо, уже пила… Поздравляю вас… – тихо пробормотала я и увяла, как аптечная ромашка – желтая сердцевинка с облетевшими лепестками. На такой и гадать бесполезно.
– Погоди, рано поздравлять. – Илонка раскрыла пудреницу, провела бархоткой по крючковатому носу. Я встала, посчитав разговор исчерпанным, но она меня остановила: – Сиди!.. У меня к тебе просьба… насчет Алины. Если кто – нибудь спросит о ней, не признавайся, что вы познакомились в офисе. Скажи…
– Мы вместе ходили в бар «Ангар», – зачем – то подсказала я.
– Вот – вот, бар подходит!..
– А кто меня должен спросить об Алине? – уточнила я.
– Никто не должен, это я так, на всякий случай, – уклонилась от ответа Илона. – Да иди же, наконец, работай!
Я поплелась в кабинет, ощущая, как рассыпается в прах прошлое, на фундаменте которого я собиралась строить будущее. Недолго же Ткач простоял на том пьедестале, на который его вознесло мое воображение!.. Оказался таким же лжецом, как все мужчины… Лжецом без всякой фантазии: морочил мне голову теми же словами, какими прежде морочил голову Илоне Карловне. Впрочем, разница была. На Каркуше он намеревался жениться, а мне ничего не обещал… Да, я ведь чувствовала: все складывалось слишком гладко, слишком удачно для того, чтобы это могло происходить со мной… Ткачу тоже что – то нужно было от меня. Но что? След Саши, а вернее, его снимков или след Кирилла Золотарева?.. Проклятье!
Я старалась заняться делом: просматривала новые, поступившие за два дня факсы, – их набралось столько, что хватило бы на оклейку нашего кабинета. Я старалась вчитаться, вдуматься и взвесить достоинства и недостатки кандидатов на весах профессиональной пригодности. Но эффективность моей деятельности была нулевой, потому что на самом деле я думала только о подлом транспортнике, озабоченном перевозкой новогодних грузов: пиротехники и серпантина. Каков хамелеон! Хитрое, изворотливое чудовище! Только сейчас я догадалась, почему он припарковал свой «форд» подальше от входа в офис – в укромном переулке. Боялся, чтобы Илона Карловна не заметила, как мы страстно обнимаемся!..
– Юлька, сделай паузу, скушай «Твикс»! – дернула меня за хвостик Сизикова. – Пошли пообедаем.
На часах было половина первого. Я очень боялась не успеть и опоздать сделать нечто важное и потому ответила:
– Ленуська, идите без меня. Дел невпроворот, все так запущено…
Ленуська ушла, а я направилась в бухгалтерию, где смачно жевала бутерброд с вареной колбасой, роняя крошки на бланки расходно – приходных ордеров, наша кассирша Ольга Михайловна.
– Чего – то ты скверно выглядишь, Юля, совсем с лица спала, – беззлобно заметила она.
– Это из – за того, что деньги кончились. Абсолютно ни гроша. – Я вывернула карман джинсов, как это сделал однажды мой дружок Саня, и продемонстрировала, насколько он пуст. – Приходится голодать. К тому же карточка на метро закончилась. Мне нужен аванс, Ольга Михайловна, иначе я загнусь!
– Ну ты же знаешь, у нас и аванс и получка строго по графику. – Ольга Михайловна от сострадания ко мне чуть не подавилась. – Сходи к Илоне Карловне, если она разрешит, я, конечно, выдам.
– К Илоне Карловне не могу, – чистосердечно призналась я и опустилась на стул перед кассиршей. – Начальница меня недолюбливает…
– Бутерброд будешь? – Кассирша, не дожидаясь ответа, подвинула мне хлеб с пластиками сервелата и налила в кружку чая.
Бутерброд я уплетала с такой жадностью и скоростью, что и вечно голодному фотографу Александру Анисимову вряд ли удалось бы меня перещеголять. На Ольгу Михайловну мой завидный аппетит произвел удручающее впечатление – вздохнув, она вытерла руки бумажной салфеткой и открыла сейф. Отсчитала тощую пачку сотенных купюр:
– Держи, тут тысяча рублей. Выдаю тебе на свой страх и риск, в долг, без росписи. Старайся тратить экономно: аванс будет только через неделю. А то знаю я вас, молодых! Транжирите денежки на всякие глупости, тряпки да косметику, по клубам шляетесь, а потом плачетесь. Вот лично я, пока замуж не вышла, всегда при деньгах была, еще маме посылала, подругам взаймы давала и в отпуск в Сочи умудрялась ездить!
– О, Сочи!.. – уважительно, желая потрафить отзывчивой кассирше, повторила я, косясь на последний бутерброд. Но им Ольга Михайловна не пожертвовала. Она заняла меня бесконечно нудным рассказом про то, как бережно хранила деньги в Сочи: лишнего чебурека себе съесть не позволяла, жила в развалюхе далеко от моря.
Я слушала и одобрительно кивала, хотя не понимала прелести подобного аскетизма. Как только Ольга Михайловна закончила свое нравоучительное повествование, я обрадовалась и ринулась к двери, успев выкрикнуть:
– Спасибо вам. Кстати, кто не рискует, тот не выигрывает! С меня – шампанское!
…От троллейбусной остановки до больницы я мчалась как угорелая. В ушах свистел ветер, но и сквозь ветер в голове гремели реплики, слышанные от Димыча: «Надеюсь, ты не проболталась, что видела жену Крымова в доме Ярцевых?!», «Забудь это имя, если не хочешь стать следующей жертвой!..» Ну конечно, они заодно: Андрей, Димыч, Гриня, Маркел, Красновы! Всем хочется урвать свой куш от никелевого капитала, ради чего всего – навсего требуется разделаться с Сашей, со мной и с Кириллом – с соучастниками и невольными свидетелями грехопадения Аллы!
– В какой палате лежит Александр Анисимов? – налетела я на медсестру, дежурившую на посту хирургического отделения.
– У нас сейчас тихий час, к нему нельзя, – попробовала она остановить меня.
Как бы не так! Я была способна смести и более серьезную преграду: деревянный забор, оловянный заслон, стекло и бетонную стену! Я побежала по коридору, распахивая настежь все попадавшиеся на пути двери. Медсестра бежала следом, закрывая их за мной и вереща:
– Остановитесь, девушка, не хулиганьте! В седьмой палате ваш порезанный!
…Саша спал. Лицо бледненькое, синенькое, желто – зелененькое, но такое свойское, милое и родное, что я не удержалась и чмокнула его в щеку, обросшую русой щетиной.
– Санчо, я пришла, очнись!
– А? – открыл он затуманенные глаза, затрепетал белесыми ресницами.
Знаем мы эти штучки, проходили! Сначала в упор не узнает, потом лезет обниматься и называет невестой… Я сказала ему:
– Санька, раз ты выжил, значит, будешь жить теперь долго – долго.
– Юленция, – слабо отозвался он, – опять у тебя по моей милости неприятности… так хреново!
– Чего же ты, десантник, какому – то вшивому дворнику на нож прыгнул? – упрекнула я его.
– Да я сначала не открывал, – объяснил Анисимов, – разоспался, вставать было в лом. Думаю, у тебя ключ есть, а остальные пусть идут лесом… Но он упорный, падла, оказался. Звонил и звонил, сказал из – за двери, что ты попала в аварию, а когда я открыл, пшикнул в морду из газового баллончика. Ну я и вырубился. Дальше ничего не помню. Вроде опять уснул, и мне снилось, будто мы с тобой… это… ну… сексом занимаемся.
– Черт, – вознегодовала я. – Давай не будем о сексе. Ненавижу секс!
– Ладно, проехали… – согласился он.
Анисимов разговаривал с большим трудом: он казался слабее новорожденного мышонка, лягушки, неведомой зверушки, но я все – таки слово за слово вытянула из него подробности, которые он утаил. Оказывается, снимки Санчо «удачно слил» агентству, обещавшему перечислить гонорар на банковский счет. Фотографии опубликовали три издания, все – под разными подписями, а Санькин счет остался пустым.
– Пусть Крымов теперь с этими газетами и судится, а с меня взятки гладки, – рассуждал раненый папарацци, еле шевеля губами и щуря тусклые глаза.
Чувствовалось, что ему очень больно. Но мне уже было не до сострадания, я распсиховалась:
– Ты сам – то понимаешь, какой ты простофиля?! Лишился камеры, здоровья, денег! И ради чего?
– Кончай орать, Юленция, косяки у всех случаются, – покривился горемыка и попытался хорохориться: – Фигня – война, главное – маневры! Зато я тебя нашел…
– «Зато-о», – передразнила я. – А дальше что?
– Ну… – не находил он аргументов, только кряхтел.
– Дурень, ты по – прежнему хочешь на мне жениться?
– Неужели согласишься?
– А куда деваться? – чуть не всплакнула я. – Больше – то все равно никто не зовет.
Александр Анисимов совершенно успокоился: закрыл глаза и отъехал в безмятежный сон, причмокивая пересохшими, растрескавшимися губами. И мне полегчало, подумалось: как – нибудь прорвемся…
Дина Галеева – девушка из нашего офиса, татарка по национальности – однажды рассказала мне, что у мусульман есть особая молитва. Правоверные читают ее каждое утро, воздавая хвалу всемогущему Аллаху, пославшему им сон – брата смерти, а вслед за сном пославшему пробуждение – которое и есть воскрешение. А ведь это правильно: надо быть благодарными за то, что жизнь продолжается. Это я сейчас поняла, а тогда я – на одну шестнадцатую полька! – попросила списать слова мусульманской молитвы, зачарованная их магическим звучанием. Теперь, сидя у изголовья воскресшего Саши, я шептала: «Аль – хамду, ли-Лляхи аллязи ахйа – на…» Дальше я не помнила, просто повторяла одно и то же, вызывая изумление прикованной к койкам публики и проникаясь надеждой на милость Всевышнего.
Пока я молилась, я осознала: с ложью пора завязывать. Ложь, как алкоголь, в малых дозах безвредна – отравляться ею приятно и весело, а потом, когда загибаешься от похмелья, делается гнусно и стыдно… Пусть лицемерят олигархи и их жены: им любые игры сходят с рук. А нам, бедным, надо быть честными, по статусу положено…
Глава 9
РЕАБИЛИТАЦИЯ ЛЖИ
В палату зашла медсестра с приборами для процедур. Она откинула с Саши одеяло, обнажила спеленутый бинтами живот, повернула фотографа на бок, как полено, протерла ваткой ягодицу и легким, натренированным шлепком всадила в мякоть иголку шприца. Александр даже не вздрогнул от укола – он крепко заснул.
– Как вы думаете, его состояние не ухудшилось? – встревожилась я.
– Нет, он в норме. – Девица с нежностью посмотрела на Санчо, укрыла его и, пощупав лоб, погладила по волосам. – Температурка держится, но как вы хотели? Ранения серьезные: пришлось удалить часть кишечника и желчный пузырь. Такой чудесный парень!.. Весь шитый – перешитый, а совсем не ноет, не жалуется. Едва пришел в сознание, как попросился из реанимации в общую палату, потому что не пожелал чувствовать себя инвалидом. Он обязательно выкарабкается! – пообещала медсестра. – Он – настоящий мужчина!
Я приняла трепетное отношение медсестры за свидетельство того, что Анисимов пользуется успехом у женского пола, и меня задело. Мне захотелось прогнать девушку, сказать ей: сделала дело – и гуляй смело, нечего охаживать чужих парней!.. Вместо этого я сухо уточнила:
– Вы колете Александру антибиотики?
– И антибиотики, и обезболивающие препараты, – мягким, воркующим голосом подтвердила девушка и выскользнула из палаты.
Отсутствовала она недолго – принесла для меня белый халат и уродливые тапочки без задников.
– Наденьте, пожалуйста, у нас все же хирургия, требуется стерильность…
Халатик был микроскопического размера, он затрещал на мне по швам и не застегнулся. Я возмутилась:
– Издеваетесь, да?
– Что вы? Это мой халат, а другого просто нет, – оправдалась худосочная медсестра. – Не снимайте, прошу вас, иначе попадет от лечащего врача!.. Я так рада, что вы можете поухаживать за Анисимовым, – младшего медперсонала не хватает, а Сашенька нуждается в постоянном присмотре… Если что – нибудь понадобится, обращайтесь, я скоро закончу процедуры и буду на посту.
Она вымыла руки, надломила ампулу, наполнила новый шприц и направилась к другой койке, держа на изготовку свое колющее орудие производства и проспиртованную ватку. Я осмотрелась. Всего в палате было шесть кроватей. Одна из них пустовала – можно было прилечь, но мне от усталости было страшно пошевелиться. Я так и осталась сидеть на стуле, только голову пристроила на краешек подушки рядом с Сашиной головой и моментально задремала. Рассчитывала поспать пять минут, но, когда пробудилась, окна со стороны улицы занавесила густая мгла. Тело занемело от неудобной позы, стало чужим, щеку я отлежала, а во рту ощущался противный, гнилой вкус простуженного горла.
– Девушка, у вас телефончик звонил, а вы и не чуяли, – сообщил Сашин сосед по палате – мужчина средних лет. Обе ноги его висели на вытяжке, прикрепленные за металлические спицы. На эти железяки даже смотреть было больно.
– Ничего страшного, кому надо, тот дозвонится, – недовольно пробурчала я, потягиваясь до хруста и разминая затекшую спину.
Потом достала мобильник из сумочки и отключила его ко всем чертям: никого не хотела слышать, ни о чем не мечтала, кроме как выспаться!.. Но как только я решила осуществить свое заветное желание и устроиться на свободной койке, безногий пациент попросил подать ему утку.
Нет, младшему медперсоналу второй больницы скорой медицинской помощи определенно не позавидуешь! Я их долю успела прочувствовать на своей шкуре, как только всех недееспособных обитателей палаты резко потянуло в туалет: кого по – большому, кого по – маленькому. Вонь поднялась до потолка, и раскрытая форточка от нее не спасала. Потом наступило время ужина, и я разнесла по постелям тарелки со слипшейся лапшой и стаканы с жидким чаем. Один Александр Анисимов не просил ни есть, ни пить, пребывая в беспамятстве. Его лицо, покрывшееся бисеринками пота, раскалилось точно камень на солнцепеке.
Ласковая медсестра вновь явилась делать уколы. Она подсказала мне, что Сашу нужно протереть влажной салфеткой и положить холодный компресс на лоб. Я намочила вафельное полотенце, но протирать оказалось нечего: торс папарацци почти полностью скрывали бинты. Сквозь повязки кое – где просочился йод, выступила кровь, и Саша напоминал распластанную черепаху в пятнистом, желто – коричневом панцире, впавшую в зимнюю спячку. Мой друг ни на какие внешние сигналы не откликался, и от его беспомощности ныло сердце. Сердце ныло, а желудок требовал корма, и я позарилась на безвкусную больничную лапшу, в которую повара пожалели добавить даже соли, не говоря уже про масло. Уписывала я ее с таким удовольствием, будто это были ресторанные спагетти с изысканным соусом из спелых томатов, ароматного базилика и других приправ.
В тот момент, когда я полностью набила рот лапшой, в палату заглянул Ткач в наброшенном на плечи голубом халате и просиял мне неискренней улыбкой изменника. Я поперхнулась от неожиданности и возмущения и раскашлялась сильно, до слез.
– Вот ты где прячешься, Юленька, мое солнце! – Андрей Казимирович деликатно похлопал меня по спине между лопаток и как ни в чем не бывало стал рассказывать: – Приезжал к вам в офис, да не застал тебя. Илочка объяснила, что на планерке ты присутствовала, а в обед скрылась в неизвестном направлении.
– Зачем ты меня выслеживал? – тихо спросила я.
– Я не выслеживал. – Ткач простодушно округлил глаза. – Я позвонил, а ты не отвечаешь и сама не звонишь. Ну, думаю, кроме как в больнице моей Юленьке больше негде находиться!.. Заехал в универсам, взял кое – что и поспешил сюда.
Он выгрузил на тумбочку бутылки с гранатовым соком и минералкой, ананас, гроздь бананов, крупные красные яблоки, обернутые прозрачной пленкой, и еще несколько пакетиков и свертков. Получилась целая пирамида. Я тупо взирала на нее, все еще держа перед собой тарелку с остатками лапши, хотя потребность в еде у меня отпала, как хвост у ящерицы. Я размышляла, с чего начать разоблачение неверного, но этот неверный наклонился над Сашей и взъерошил его русый чубчик:
– Как ты, парень, поправляешься?
«Парень» вмиг распахнул веки и настороженно буркнул, обращаясь ко мне:
– Кто это?
– А-а! – махнула я рукой, будто речь шла о ком – то незначительном. – Это жених моей начальницы Илоны Карловны.
Физиономия Андрея вытянулась, челюсть отвисла, но я не стала объяснять, кто меня информировал о его амурных похождениях. Александр нелюбезно буркнул:
– А чего он приперся?
– Ну-у, пришел тебя навестить, – мрачно изрекла я, стараясь соблюсти приличия.
– На фиг нужно, – высказал свое мнение Анисимов и недоуменно насупился.
– Юленька, зачем ты вводишь Сашу в заблуждение? – осмелел Андрей и присел на постель в ногах у больного, словно больше не мог стоять.
– Это я‑то ввожу в заблуждение?! – взорвалась я. – Нет, дорогой, это ты водишь всех нас за нос! Обещал жениться на Илонке, а ночь провел со мной! – с запальчивостью глупца выложила я карты на стол.
Суженый Илоны Карловны открыл рот, а Сашка напрягся и приподнял голову:
– Когда этот крендель успел провести с тобой ночь, а, Юленция? Как это понимать? – заинтересовался папарацци. – Чем вы занимались?
– Лежи, Отелло! – придавила я его плечи к постели.
– Мы занимались любовью! – строптиво вскинулся Ткач, и его заявление заставило Сашу приподняться уже всем корпусом.
Мужчины уставились друг на друга, как хищники, готовящиеся к прыжку, к схватке не на жизнь, а на смерть. Но их силы были не равны – бедняга папарацци со стоном рухнул на подушку и выругался.
– И-эх, бабы, бабы, какие же вы все шалавы! – оживился пациент с переломанными ногами и обратился к Андрею: – Слышь, мужик? Она, твоя Юлька – то, прибежала к Саньке, аж запыхалась, и просит: женись на мне, браток, все одно никто больше не берет! А ему до женитьбы ли теперь, сам посуди?.. Баламутка, выходит, и тебе дала…
Вот она – черная людская неблагодарность!.. Как – то слишком быстро лежачий ябедник позабыл про то, как я безропотно подавала ему утку. Между тем в палате назрела немая сцена: Андрей побледнел, потом покраснел – и стремглав вылетел вон, не потрудившись закрыть за собой дверь. Меня настигло раскаяние: если Ткач так обостренно реагирует, ревнует, значит, я ему не безразлична?.. Может быть, я ошиблась, причислив Андрея к пособникам Крымова? Не давая себе труда ответить на звенящие в моей голове вопросы, я выбежала в коридор и, заметив удаляющуюся Андрюшину спину, закричала:
– Андрюша, Андрюшенька, погоди!
Он обернулся – красный, несчастный, с подрагивающими губами. Ни дать ни взять детсадовец, у которого сверстники отобрали любимый игрушечный вездеход.
– Что ты хочешь?
– Путаница вышла… – попыталась объяснить я.
– Потому что не надо лгать! – воскликнул он, оскорбленно нахмурив светлые брови, от чего все его лицо с заостренными скулами и вздернутым носом перекосилось. Повел по – мальчишески худенькими, узкими, немужественными плечами. И я вдруг поняла, что гордость и оскорбленность имеют одинаковое внешнее выражение: они проявляются в излишней, по – гусиному выпяченной грудной клетке и полыхающем, но абсолютно безоружном взгляде.
– Андрюша, – взмолилась я, не зная, как ему помочь. – Но ведь это ты лжешь, это ты вводишь в заблуждение и меня, и Каркушу!
– Какую Каркушу? – удивился он.
– Илону Карловну, какую еще?!
– Это возмутительно! Как тебе не совестно, Юлия, обзывать достойную женщину Каркушей? – укоризненно покачал он своим неповзрослевшим, хлипким подбородком и воскликнул: – При чем тут Илонка? Мы с ней – деловые партнеры и давние друзья, а ты для меня… Я скучал, я извелся, непрерывно думая о тебе, я едва дождался вечера, я готов был все тебе простить…
– Не за что меня прощать! Я перед тобой ни в чем не виновата!
Наши крики взбудоражили всю больницу: в коридоре сгрудились пациенты, которые были способны передвигаться, медсестры, хирурги и пожилая нянечка. Молодой, симпатичный врач с бородкой решил уточнить:
– Девушка, это не вы сегодня в тихий час бучу подняли? Я собирался охранника вызывать, а Лиза за вас заступилась.
Лизой звали ту самую сердечную медсестру, нахваливавшую Сашу и снабдившую меня халатом. Она подошла к доктору и стала меня оправдывать:
– Алексей Анатольевич, не сердитесь на нее, она за всей палатой ухаживала, и больному Анисимову от присутствия Юли стало лучше.
– Больному Анисимову, как я погляжу, вообще лучше всех! Тоже мне, последний герой, – сыронизировал Андрей, который никак не мог отойти от обиды.
Я дотронулась до его руки и ощутила тепло. Между нами побежали токи, и воинственный блондин мгновенно сдался. Он обнял меня за плечо и спросил:
– Останешься здесь, сестра милосердия или, может быть, пойдем?
– Пойдем, – кротко кивнула я, потому что мужчинам нравятся кроткие, покладистые женщины.
Медсестра заверила, что будет следить за Александром, и предупредила, что утром ее дежурство закончится. Я безответственно пообещала вернуться утром и принять вахту у постели изрезанного Санчо, хотя понятия не имела о том, что меня ждет через несколько минут, а не то что через несколько часов. Мысли мои были заняты Андреем.
Мы спустились в гардероб. Мой галантный спутник подал мне шубку. Потом он застегнул ее на все крючки, поправил шарфик и отложной воротничок. Распахнул передо мной дверь, пропуская вперед – во двор, занесенный снегом.
– Куда мы поедем? – спросила я, дойдя до знакомого фордика.
– Куда скажешь, дорогая! – горячо откликнулся Ткач. Судя по интонации, настроение его изменилось, и я поддалась романтическому порыву.
– Мне все равно, лишь бы быть с тобой! – воскликнула я.
– Тогда поедем ужинать ко мне домой, – решил Ткач. – Мама сегодня постряпала пирог с брусникой и яблоками, приготовила настоящий польский бигос. Ты наверняка голодна, солнышко.
– Вовсе нет, – скромно опустила я глаза. – Больше пирожков я хочу тебя…
Я потянулась к смутившемуся Андрею и выпросила у него примирительный поцелуй – головокружительно долгий и страстный. В машине мы наговорили друг другу восхитительной белиберды. Он называл меня баламуткой, я его – длинноухим слоненком. Я щекотала его, заставляя хихикать и расставаться с панцирем закоснелой взрослой серьезности. Я и сама хихикала, радуясь, что всяческие подозрения развеялись, сомнения отпали; мы снова стали влюбленными, свободными, как пестики и тычинки, как сорняки, которые растут сами по себе, – и никто им не указ. В блаженном состоянии мне подумалось: ну и пусть Андрей Казимирович Ткач делал предложение Илоне Карловне, чего не бывает? Заблуждался человек, погорячился! Пусть возьмет свое предложение обратно, потому что мне он нужнее…
Пока мы обнимались, щекотались и дурачились, снег полностью залепил ветровое стекло, а салон «форда» прогрелся, как парилка. Андрюша взял специальный скребок, метелочку, выбрался наружу и стал счищать снежок с кузова. Я тоже вышла, решив проветриться, точнее, покурить на свежем воздухе. В последние сутки из – за воспаленного горла я почти не травила себя никотином, поэтому сейчас, после первых затяжек, голова закружилась пуще, чем от поцелуя, и тело как – то обмякло, ослабло. Я привалилась к очищенному капоту, задрала лицо вверх, к небу, из которого беспрерывно сыпались белые хлопья. Как они только помещаются в тучах в таком невероятном количестве?..
Андрей закончил снегоуборочные работы, достал телефон. Мне было отлично слышно, как почтительно и нежно он общается со своей матерью. Сойти с ума от ревности!
– Мусенька, родная, как ты себя чувствуешь?.. О, ну конечно… да… понимаю. Извини, но ты не будешь возражать, если я приеду к ужину с Юлией?.. Да, с той самой девушкой… Нет, сегодня она трезвая… Мамуленька, накрой, пожалуйста, стол на троих, посуду я сам помою, я обещаю… Нет – нет, особенно не хлопочи… Да, я буду скоро, мы с Юлей уже едем.
