Текст книги "Все девушки любят опаздывать"
Автор книги: Ирина Ульянина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
– А ты кто?
– Я ее подруга… мы вместе работаем…
Откровенно негостеприимный прием вогнал. Меня в столбняк. Суровый человек, одетый в камуфляж, велел мне ждать и отправился на поиски Алины. Издали послышался русалочий смех, переходящий в истерические всхлипывания. Меня все сильнее колотила дрожь, и я принялась приплясывать в отсыревших полусапожках, тоже мало подходящих для ходьбы по бездорожью.
Охранник нес Гладкову на руках, она картинно откинула голову назад, позволив длинным распущенным волосам полоскаться на ветру, и издавала невнятные утробные звуки, более похожие на стоны оргазма, нежели на смех. Мужчина с ношей прошел мимо меня, как мимо пустого места. Пришлось последовать за ними в особняк без специального приглашения.
В большом холле горел камин, от его знойного дыхания мои очки запотели прежде, чем я успела что – нибудь рассмотреть. Сняв очки, чтобы протереть линзы, я отметила, что помещение довольно просторное.
– Кто эта кикимора? – с явным неудовольствием спросил откуда – то надменный женский голос.
– Увязалась за мной, – заискивающе вякнула Алина, отчего – то вмиг притихнув.
Я остолбенела, не поверив своим ушам, и бурно возразила:
– Я не увязывалась! Сейчас я вызову такси и уеду… – Я надела очки и опять захотела их снять. Я отказывалась верить своим глазам: передо мной сидела… Алла Крымова. Прекрасная, как фея. Холодная, как снежная ночь. Видение обрадовало меня до щенячьего визга, который против моей воли вырвался из груди: – Ой, Алла Сергеевна, вы нашлись! А Кирилл где? Вас с ним повсюду ищут, а вы, оказывается, тут!
– Гадкова, ты кого привезла? – Блудная жена олигарха исказила фамилию Алины, а ее безупречно красивое лицо исказила гримаса глубокого отвращения.
– Я не виновата, она упала на хвост, она меня вынудила, – захныкала Гладкова – Гадкова и стала якобы передразнивать меня: «Вези к Алле! Где Алла?»…
– Какая чудовищная ложь! – Я захлебнулась от возмущения. А Крымова захлебнулась бранью, в завершение которой приказала мужчине в камуфляже:
– Витя, запакуй эту падаль в подвал, чтобы я больше ее не видела!
– Кого в подвал? Меня в подвал?! Нет, мне нужно такси, а вы мне совершенно без надобности! Пусть вас муж ищет! – крикнула я, брыкаясь в мощных Витиных лапах, и стала звать Золотарева: – Кирилл, где вы? Помогите!
Цербер заткнул мне рот и заломил руки за спину. Я взвыла от боли. Мужчины сильнее женщин – мне уже представлялся случай в этом убедиться… Последнее, что я успела заметить, – это обилие горящих свечей, расставленных в холле повсюду: на полу, на низких столиках, на каминной полке. Вся мягкая мебель была темно – бордового цвета, показавшегося мне зловещим, как зарево пожара…
Глава 6
ПОНЕДЕЛЬНИК КОНЧАЕТСЯ В СРЕДУ
В подвале было не многим теплее и суше, чем на улице, и гораздо темнее – практически беспросветно. Наревевшись до икоты, прокляв тот день и час, когда связалась с подлой, гадкой Гладковой, я услышала шуршание и поскребывание, выдающее присутствие грызунов. Ужас! Я очутилась в окружении мышей! А может, даже крыс… Если по соседству крысы – это полная катастрофа, это конец, ведь мне даже отбиться от них нечем: сумочку отобрал громила Виктор. А в ней моя последняя надежда на вызволение – тощий кошелек… И бумажные носовые платки остались там же – хоть сморкайся в подол пальто. Полная засада, никаких гигиенических условий…
Пытаясь согреть руки, я сунула их в карманы и внезапно нащупала свой мобильный телефон. Какая удача! Как здорово, что средство связи у меня не изъяли!.. Я нажала на кнопку, и экранчик старенького аппарата модели Alcatel-310 приветливо засветился, будто ободрял: не тушуйся, прорвемся!.. Светя аппаратом, как фонариком, я обошла подвал. В углу были навалены кучей пустые ведра, лопата, грабли и еще кое – какой садово – огородный инвентарь. Вдоль наружной стены тянулись водопроводные трубы. Я вскарабкалась на верхнюю и дотянулась до узкого, продолговатого и пыльного оконца. Конечно, не видно ни зги… Одна труба была ледяной, покрытой конденсатом, зато вторая оказалась теплой, и я поочередно прижимала к ней то окоченевшие руки, то заледеневшие ноги. Жалко, что я не змея, а то бы обвилась вокруг трубы всем телом и согрелась бы полностью…
В дохлом телефонном аккумуляторе чернело лишь одно деление, и это свидетельствовало о том, что батарея вот – вот сядет. В последние три дня мне было не до того, чтобы заряжать телефон, он так и провалялся в кармане пальто, оставленного в офисе. Я задумалась: кому позвонить? Родителям? Но они перепугаются до потери сознания… Ленке Сизиковой? Но она на меня обижена за то, что я не заступилась за Мэла Гибсона, не отстояла его мужские достоинства… Можно, конечно, набрать шесть двоек – номер вызова такси, но как объяснить адрес? На деревню к Ярцевым?.. Не смешно…
От холода и нервной дрожи у меня зуб на зуб не попадал, и трясущиеся пальцы едва удерживали легкий телефон. Я положила телефон в карман, расстегнула пальто, скрестила руки и спрятала ладошки под мышки. Так – то лучше, только знобит сильнее… В кармане что – то шуршало. Я просунула палец и с удивлением извлекла картонную визитную карточку. Как же я могла забыть про господина Ткача, озабоченного судьбами поляков в Сибири! Ура!.. Мне сразу сделалось теплее. Я посветила на визитку все тем же экраном и прочитала: «Ткач Андрей Казимирович, исполнительный директор агентства железнодорожных перевозок «Транс – экспресс». Быстро набрала указанный номер. Долгие длинные гудки, я их насчитала десять. Нет, кому не везет, тому не везет… Впрочем, чего я хотела? Застать человека в рабочем кабинете в двенадцатом часу ночи?.. Ниже служебного телефона значился федеральный мобильный номер. И снова мне пришлось с возрастающей тревогой вслушиваться в длинные гудки…
– Да! – наконец недобро рявкнул Андрей Казимирович.
– Здравствуйте, – оробела я, теряя дар речи и не зная, с чего начинать разговор. – Это Юля…
– Какая Юля?
– Юлия Малиновская, фрекен Жюли. Мы с вами сегодня познакомились в торговой компании «Гурман», помните?
– А-а, фрекен Жюли! – оттаял он. – Приветствую! Как – то поздненько вы надумали мне позвонить. Не спится?
– Да, Андрей Казимирович, мне не до сна, потому что… э-э… Вы не могли бы оказать мне транспортную услугу?.. Это срочно!
– Ну, милая моя, я ведь сейчас не на работе.
– Понимаете, я попала в западню!..
– Хм, понимаю, – непонятно чему усмехнулся Ткач.
– Нет, вы не понимаете! Это настоящая западня, крайне неприятная – с мышами и крысами! Я нахожусь в подвале, за городом, здесь сыро, холодно и темно!
– В подвале? За городом? Как же вас угораздило?
Я запаниковала: слышимость ухудшилась, батарейка явно подыхала, надо было как можно скорее и четче изложить просьбу, убедительнее подать сигнал бедствия:
– Я вам все потом расскажу. Сейчас вам надо ехать по Колыванской трассе, там, возле указателя «Новосибирск – 60 километров», есть поворот налево. Дальше идет совсем узкая дорога по лесу. Я в подвале дома Ярцевых. Это коттедж, он тут один. Вы слышите? Дом Ярцевых!
Он не успел ответить – связь прервалась, экран телефона потух. Я опять осталась в полной тьме, во мраке заточенья. Такие же ощущения, наверное, испытывают летучие мыши при свете солнца. Между тем обыкновенные бескрылые серые мыши оживленно пищали и гоношились, почуяв добычу. Неужели меня ждет участь княжны Таракановой?! Эх, лучше бы я позвонила Красновым или Маркелу – они, по крайней мере, кровно заинтересованы в нахождении мадам Крымовой, будь она неладна!.. Да, наивно надеяться, что чужой человек поднимется с постели среди ночи и ринется рыскать по дремучему лесу в поисках меня…
Я совсем сникла и утратила представление о времени. В пустом желудке урчало, из носа капало, мыши копошились прямо у моих ног и чресел, но я не шевелилась – сжалась в комок, усевшись на корточки и прислонившись спиной к двум трубам – горячей и холодной, и ждала, когда придет рассвет. Потому что даже самый чахлый, самый блеклый солнечный лучик старается украсить землю, и при его свете погибать как – то легче, веселее.
Клацнула задвижка двери, и в мой подвал пожаловал Виктор. Он держал перед собой зажженную свечу, и она придавала ему сходство с монахом.
– Ну чего, ищейка, притаилась? – спросил он насмешливо. – Ты еще живая?
Я промолчала. Он подошел и, схватив меня за лацканы пальто, приподнял над землей:
– Вставай, у Аллы Сергеевны есть к тебе разговор.
Встать сразу не получилось: ноги занемели, затекли и отказывались подчиняться. Громиле в камуфляже пришлось тащить меня волоком, примерно тем же манером, как я когда – то таскала Сашу.
– Тяжелая, зараза! – ругался он.
– Вы ответите за то, что морите людей в холоде и голоде! – крикнула я с отчаянием смертника, которому нечего терять.
– Что ты мелешь? Перед кем я отвечу? – хохотнул громила.
– Есть и Божий суд!
– Вот бы я, атеист, Божьего суда боялся! – опять хохотнул Виктор и сбросил меня на землю. – Фильтруй базар, коза. Ты сейчас сама за все ответишь: кто тебя подослал? Чего приперлась?!
Вход в подвал находился с тыльной стороны дома, и до парадного подъезда орангутанг подгонял меня бесцеремонными тычками в спину. Потом, распахнув дверь, втолкнул в холл.
Алла Крымова полулежала на диване в позе Махи и ела виноград. Она неторопливо отщипывала отборные янтарные ягодки, клала их в рот и смаковала. Обожаю виноград. Осень кончается, а я себя так и не побаловала фруктами, не напитала организм глюкозой и витаминами… На супруге олигарха был спортивный бархатный костюм: шаровары и олимпийка винного цвета, и она нисколько не мерзла – вольготно болтала босой ногой с золотым анклетом на щиколотке. Ноготки на ее холеных, узких ступнях были аккуратно накрашены. И почему я не посетила педикюршу до того, как меня заточили в темницу – крысам на корм?! Обидно…
– Проходи, – предложила Алла, не меняя удобной позы.
Я подошла к камину и приготовилась прыгнуть в огонь, чтобы хоть чуточку согреться. Стояла и лихорадочно тряслась, как загнанный заяц. А Виктор с Аллой мерили меня пристальными, царапающими взглядами. Нашли себе экспонат для изучения…
– Почему ты ожидала увидеть здесь Кирилла? – наконец спросила Крымова.
– П-потому что он т-тоже п-пропал. – Губы плясали, кривились, и зубы против желания стучали. – В-все думают, что вы вместе… вас вместе ищут.
– Когда он пропал? – приподняла Алла одну бровь.
– В тот же д-день, с-сразу после выставки п-пропал. – Я прикусила губу, потому что так унижаться, заикаясь и трясясь, было просто невыносимо. Я отвернулась и протянула руки к огню.
– Витюша, подай ей стул, – распорядилась Алла Сергеевна. – Тебя зовут Юлия Малиновская?
– Да, откуда вы знаете?
– Юля, – продолжала Алла, не удостоив меня ответа, будто и не слышала вопроса. – Ты должна мне рассказать все, что знаешь о Кирилле, иначе…
– Иначе – что? Станете меня жечь каленым железом? – полезла я на рожон.
– Нет, я жечь не буду. – Крымова сделала ударение на «я» и несколько смягчила интонацию. – Просто он мне не безразличен.
– Да, знаю: вы были его натурщицей, а он из – за вас напился до полусмерти, чуть не плакал, и падал на меня, и не хотел идти домой, потому что там вас нет, – торопилась я высказать все, что мне было известно об этой дрянной истории, в которую я влипла ненароком. – Никто не знает, где он! Кирилл больше не появился ни в квартире, ни в мастерской. А Сашу избили!
– Какого Сашу? – Алла, в отличие от меня, сохраняла полную невозмутимость, но поглощать отборный, полезный виноград, содержащий большое количество глюкозы и фруктозы, перестала. Глядя на виноград, я невольно сглотнула набежавшую слюну, прежде чем ответить:
– Фотографа Александра Анисимова зверски избили!
– А, фотографа… с ним правильно поступили. Это я приказала проучить его и изъять камеру с пленкой. Мне нужно было выиграть время у охраны, чтобы скрыться.
– А зачем вам было скрываться?!
– Мы договорились встретиться с Кирой. Я его ждала, а он не пришел. – Она очень тихо, почти неуловимо вздохнула и засмотрелась в огонь все с тем же застылым, безжизненным выражением глаз.
– Он не пришел, потому что ты его достала! – Я опять сорвалась на крик и неожиданно перешла на «ты». – Кирилл тебя любит по – настоящему, а ты его променяла на сладкую жизнь, на тяжелый кошелек, на камины! – Я пнула каминную решетку и ойкнула, испугалась и заткнулась.
– Что бы ты понимала… Не тебе меня судить, – бесстрастно проронила Крымова, приподнявшись, села на диване и сунула ножки в атласные, расшитые стразами шлепанцы на каблучках. Распрямившись, наказала Виктору: – Накорми ее, дай какие – нибудь одеяла и верни в подвал.
– Не нужна мне ваша кормежка! И одеяла не нужны! Я вам не бродячая собака – у меня есть нормальная, отдельная квартира! Хочу домой! – заорала я.
Алла Сергеевна Крымова плавно удалилась, не удостоив меня ни взглядом, ни поворотом головы в мою сторону. Прислужник стиснул мне плечи и просвистел: «Сиди тихо, с-сука!» Потом добавил какую – то невнятную угрозу на тюремной фене, смысл услышанного я «перевела» как «не рыпайся», но продолжила инстинктивно, рефлекторно дергаться уже без надежды на освобождение, просто оттого, что не владела собственными эмоциями. Через какое – то время громиле удалось сломить мое сопротивление. Подавить настолько, что я обмякла, прослезилась и попросила показать, где находится туалет. Помещение было шикарным – с узорчатым нежно – розовым кафелем, зеркальным потолком, биде, душевой кабинкой и раковиной в форме цветка, вмонтированной в мраморную плиту. Я умылась, воспользовавшись жидким мылом. Подумала, как это кстати, что Анисимов не видит меня в столь плачевном состоянии. Даже новые фирменные очки не скрашивали мою опухшую, подурневшую до безобразия физиономию. Внешность моя очень соответствовала изгаженному, запачканному пальто, словно вынутому из помойного бака.
Виктор постучал в дверь:
– Ты скоро? Давай поторапливайся, а то ужин остывает.
– Мне срочно нужно в город! Из – за вас еще на работу опоздаю! У меня свирепая начальница! – выпалила я, открывая защелку.
– Работа – не волк, – оскалился в усмешке цербер. – Не кипишись, отвезут тебя в город…
– Когда?
– Когда надо будет.
На низком столике напротив камина в керамической миске дымился суп. В нем плавала сметана. Я попробовала: белые грибы. Какая прелесть! Обожаю!.. В другой, мелкой, тарелке на листьях салата лежали куски шашлыка, живописно украшенные ломтиками свежих огурцов и помидоров. Недоеденный Аллой виноград тоже предоставили моему вниманию. Я старалась не показать степени своего голода, но все равно подносила ложку ко рту чаще, чем хотелось бы.
– Нравится наша пища? – хмыкнул Виктор.
– Ничего, сойдет, – как можно равнодушнее произнесла я. – Для полного удовольствия не хватает бокала красного вина.
– Ну, ты наглая, – одобрительно заключил прислужник и поставил передо мной чистый фужер и початую бутылку «Киндзмараули». Его, наверное, тоже Алла не докушала. – Вот тебе вино, пей! Как говорится, приятного аппетита!
– Твое здоровье! – Я подняла фужер. – Знаешь, как французы говорят? «Бокал красного за ужином – и не надо тратиться на врача».
– Ха – ха, думаешь сэкономить на врачах? А может, они тебе больше не понадобятся? – Он оскалил свои желтые волчьи зубы, пробудив во мне нехорошие предчувствия. И налил вина себе в бокал.
Мимо нас, грузно переваливаясь, прошла пожилая женщина в синем халате, она несла перину и два стеганых одеяла. Я проводила ее взглядом с упавшим сердцем: выходит, ночевки в темнице никак не избежать. Каминные часы показывали полтретьего ночи. Покончив со слишком поздним ужином, я потребовала, чтобы Виктор включил в подвале свет.
– Зачем тебе свет?
– Там мыши и крысы.
– Ха – ха, веселая компания! – пробило его на хохот. – Боишься?
– Нет, не боюсь, но они мне неприятны. – Я сжала пальцы в замок, сосредоточившись на том, чтобы не потерять самообладания.
– Неприятно ей, – проворчал охранник, но, проводив меня в подвал, щелкнул выключателем, расположенным со стороны улицы, и запер дверь, обитую жестью.
Сидеть в подвале при тусклом, жидком свете одинокой лампочки оказалось ничуть не менее тягостно, чем в полной тьме. Стены были мохнатыми от пыли. С заплесневелого потолка свисала буйная паутина. Прямо – таки пещерные условия. Повсюду на земляном полу виднелись напластования застарелой грязи, поверх грязи женщина в синем халате расстелила полиэтиленовую пленку, а сверху бросила тюфяк и одеяла. Рядом на полу валялась моя сумочка. О том, чтобы уснуть в окружении мышей и крыс, я и подумать не могла. Но стоило мне прилечь и укрыться с головой, как я провалилась в трясину забытья.
Разбудило меня урчание заведенного автомобильного мотора. Я вскочила, быстро обулась, запрыгнула на трубу и прильнула к оконцу. Снаружи совсем рассвело. Прямо передо мной виднелись широкие, ребристые автомобильные шины. Еще мне удалось узреть женские сапоги с изящной, узкой колодкой и модными фигурными каблуками, они ступили на землю и исчезли, оставив четкий след на свежевыпавшем белейшем снегу. Я напрягла слух и различила женские и мужские голоса, лязганье закрывающихся дверей машины, и – все. Джип выбросил газовое облачко и укатил. Мне остро захотелось кинуться за ним, вырваться на волю, пробежаться по новорожденному снегу. Я прижалась лбом к стеклу и отчаянно заскулила.
Но худшее, как выяснилось, ожидало меня впереди. Весь светлый день я просидела в одиночестве: никто ко мне не заглядывал, никто не приносил еду и питье, более того, с улицы не доносилось ни звука, дом точно вымер. Пришлось пользоваться ведром вместо унитаза и привыкать к присутствию грызунов и насекомых. Мыши были еще ничего, в их любопытных мордочках и пушистых спинках проглядывало нечто симпатичное. А вот корявые, алчные крысы с голыми хвостами внушали мне только отвращение. Парочка этих всеядных тварей с остервенением грызла ветки метлы, другие с выжидающей злобой косились на меня. А я, неспособная более ни лежать, ни сидеть, искала пятый угол, слонялась по подвалу, измеряла шагами расстояние от одной стены до другой и обратно. Прошла этот путь бессчетное количество раз, насчитав ровно двадцать четыре шага.
Сигарет в пачке Virginia slim light содержалось значительно меньше, чем шагов, и я успела их искурить до наступления темноты. Во рту стало горько. Я представила, как беснуется в офисе Илона Карловна, и меня начало подташнивать. Я казнила себя: зачем согласилась ехать с невменяемой Алиной? Надрывала душу самоиронией: вчера еще развлекалась – пила коньяк, лакомилась курицей с орехами, свининой с ананасами… сбежала из квартиры, за которой следят, и очутилась в совсем уже глухом тупике. Идиотка!..
За оконцем повисла синева, очень быстро, буквально на глазах сгустившаяся до черноты. Стало совсем жутко, словно с уходом дня растаяла и последняя надежда на вызволение. Я жалобно запела: «И никто не узнает, где могилка моя», чем очень удивила мышей. Они замерли, зашевелили чуткими усиками, напрягли ушки на макушке. Нет, так просто я не сдамся! – пообещала я им и бросилась к двери. Барабанила сжатыми кулаками, отбивала костяшки пальцев и звала на все лады охранника:
– Виктор!.. Витя!.. Витенька!.. Витюша!
Он не отзывался. Тогда я стала колотить в дверь ногами. Затея оказалась совершенно напрасной – только испортила сапожки: один каблук зашатался, грозя отвалиться, да и носы осенней обуви изрядно облупились, что не могло не огорчать. Немного посидев на тюфяке и скопив нужное количество разрушительной энергии, я схватила с полу грабли и с криком «Вот вам! Получайте!» долбанула по оконному стеклу. Осколки со звоном брызнули в разные стороны. На меня дохнуло лютым морозом. Высунув голову в отверстие и рискуя перерезать горло острыми стеклянными обломками, я заорала:
– Эй! Кто – нибудь! Да выпустите же меня, наконец! Помогите!!! – Я орала до тех пор, пока окончательно не сорвала голос и не продрогла до мозга костей.
Вот тогда я стала готовиться к неминуемой смерти. Завернулась в вонючее одеяло, отогрела дыханием пальцы, достала из сумочки авторучку и записную книжку. Отыскав чистый листок, мелким почерком написала: «Мама и папа, я вас очень люблю. Простите меня за то, что я была такой невнимательной, черствой и безалаберной». Задумалась, как в двух словах, в концентрированной форме выразить сожаление о протухшем мясе и отсутствии женихов, покаяться в своей страсти к вранью и общей легкомысленности. Еще мне захотелось повиниться перед Илоной Карловной за хронические опоздания и нерадивость. Наде Красновой признаться, что завидовала ей, а Грине написать, что больше его не люблю, но и зла не держу. Ленке Сизиковой посоветовать не ссориться с Виталиком из – за Мэла Гибсона, ведь Виталик рядом, а Гибсон – черт – те где, в Голливуде… Пришла мысль, что посмертное письмо – своего рода завещание, в нем требовалось распределить имущество. Я решила раздать одежду подружкам – все равно сестра Вика не станет такое носить, да и размер у нее меньше. Свои многочисленные книги я бы завещала Александру Анисимову, хотя мне точно неизвестно, любит ли он читать… Надо обязательно что – нибудь подарить той отзывчивой уборщице из метро, у которой муж алкоголик. Наверное, ее бы порадовал мой утюг, или пылесос, или чайный сервиз… Я бы оставила какой – нибудь сувенир Кириллу Золотареву, потому что он настоящий художник… Нельзя забывать и о добрых соседях – пусть им достанутся мои кастрюльки, вилки, ложки и тарелки.
Ноги затекли: неудобно долго сидеть с поджатыми коленками, и я встала, прервав свое горестное занятие. Из разбитого окошка сильно дуло – буйный ветер, принесший зиму, дул как раз в мой подвал. Я решила, что одним одеялом укутаюсь с головой, а вторым законопачу проем. Помирать, так хотя бы в относительном комфорте… Залезая по трубам, обнаружила, что обе они сделались одинаково ледяными, – значит, в доме отключили горячую воду. Изверги… Воспользовавшись краешком одеяла, как защитной рукавицей, я извлекла осколки стекла из рамы и спрыгнула вниз, чтобы свернуть одеяло по размеру окна. И тут явственно услышала рокот приближающегося автомобиля. Господи, неужели?! Значит, они не такие уж законченные изверги, если вспомнили обо мне! Боже, какое счастье!
Машина, судя по звуку, остановилась с другой стороны дома – у парадного крыльца. Заскрипел снег под подошвами ботинок, что – то брякнуло, стукнули ставни, до меня доносились обрывки слов, невнятно переговаривающиеся голоса, но к подвалу никто не спешил.
– Я здесь! – силилась как можно громче крикнуть я, но из горла вырывалось лишь простуженное сипение.
В нетерпении я запрыгала на трубе. Труба прогибалась, грозя оборваться. Я раскрывала рот, но и сама себя не слышала. Шаги раздались совсем близко. Чей – то незнакомый голос заключил:
– Похоже, мы опоздали, или это была ложная тревога. В доме пусто, и в подвале никого нет.
Как же нет? Сорвавшись с трубы, я скинула одеяло, схватила грабли, опрокинула ведро и загрохотала железом по железу, чтобы привлечь внимание. Сама чуть не оглохла, но снаружи меня вряд ли кто услышал. Нет, тревогу надо бить на улице!.. Я снова взобралась на трубу, просунула грабли как можно дальше на улицу и стала водить ими по снегу, как умалишенный, который затеял подготовку к посевной на пороге зимы.
– Погоди, Димыч, в доме должен быть черный ход. Или, может быть, второй подвал. – Мужской голос доносился из – за угла.
– У – у – у, е – е – е, – давила я из себя, задыхаясь от паники.
– Брось, Андрюха, поехали назад, – предложил тот же мужчина, который констатировал опоздание.
Андрюха? Может, это Ткач?! – учащенно забилось мое сердце, и я настолько ожесточенно застучала граблями, что металлическая насадка отвалилась.
– Димыч, здесь свет горит! – громко сказал предполагаемый Ткач и громко спросил: – Есть кто живой?
– Я! Я! – пыталась выкрикнуть я и издавала пустые пневматические звуки, похожие на выхлопы, только очень слабые, тихие. Ничего иного мне не оставалось, как размахивать черенком от грабель.
Андрей Казимирович заметил его, нагнулся, заглянул в оконце, а я, увидев это, соскользнула с влажной трубы и свалилась вниз, грохнувшись плашмя об пол. Перед глазами потемнело, будто лампочка потухла, было больно – так, что я решила, что все мои внутренние органы полопались, а позвоночник и ребра развалились на осколки, как оконное стекло.
– Димыч, двигай сюда, Юля тут! Как я и предполагал, здесь есть второй подвал! – развил активность чуткий, умный и добрый Ткач.
Но у меня уже не осталось сил для радости. И способность двигаться я утратила, только часто – часто дышала: наверное, мои легкие сдулись, как купол охладевшего монгольфьера… В ту томительную минуту я убедилась, что души деревьев действительно похожи на души людей, которые немы: и те и другие не имеют возможности высказать своих чувств и переживаний… Только слух меня не подвел: он отчетливо фиксировал звук сбиваемого с петель подвальной двери замка. Странно, но близость спасения не прибавила мне сил, а, наоборот, лишила их последних остатков.
– Юля, Юлечка! – Андрей Казимирович кинулся ко мне. – Что с тобой, девочка? Ты ушиблась, да? Бедненькая, тебе больно…
Он поправил мои очки, погладил по щеке, провел рукой по волосам, откинув челку со лба. Осторожно приподнял мою голову, просунув ладонь под затылок.
– Вы приехали, – сказала я беззвучно и попробовала улыбнуться. А получилось: просто закрыла глаза. Нет, сознание не отключилось, но на меня нашло некое затмение. Я погрузилась в прострацию, перестав реагировать на действительность. Наверное, мои нервы перегорели, как перегорают сопротивления в электрических приборах.
– Надо же, какие уроды! Звери! Бросили девушку в холодном подвале! – сокрушался мужчина, которого Ткач называл Димычем. На нем была милицейская шинель, и я ощутила ее колючую шершавость, когда он взял меня на руки и понес к машине, ругаясь: – Поджечь бы этот проклятый дом! Мерзавцы, творят что хотят!
Он припомнил и другие, отнюдь не парламентские выражения. Для меня они прозвучали как музыка, как гимн торжеству справедливости. Третий мужчина, прибывший с освободительной миссией, оказался водителем «Волги». Он распахнул дверцу, Андрей Казимирович пролез в глубь заднего сиденья, а меня разместили таким образом, чтобы затылок оказался на плече Ткача.
– Юлечка, ты согреваешься?
– У-у, – невразумительно откликнулась я и слабо мотнула головой.
– Может, отвезти ее в больницу? – предложил Димыч. – Вдруг у девушки истощение или обморожение. Мы же не врачи, чем мы поможем?
– У-у. – Я отрицательно помотала головой и выразила протест.
– Юлия хочет домой, – перевел мой знак на человеческий язык Ткач.
– А где она живет? – решил уточнить водитель.
Я нащупала сумочку, вытянула паспорт и раскрыла его на страничке с пропиской, потому что разговаривать по – прежнему была не способна.
– Улица Станиславского, – прочел Димыч.
Чем дольше мы ехали, чем больше удалялись от зловещего дома с подвалом, тем быстрее я успокаивалась. Лежать на плече у Андрея Казимировича было уютно, как у Христа за пазухой…
Он донес меня на руках от машины до подъезда, далее – на третий этаж, хотя я бы вполне могла подняться самостоятельно, ведь я не калека. Впрочем, это очень приятно, когда тебя носят на руках… Ткач помог мне избавиться от измазанного пальто, но ощущение общей запачканности осталось: мне чудилось, будто я до мозга костей пропиталась погребной могильной сыростью, нахватала блох, клопов и прочей нечисти, от которой зудела кожа.
– Примешь ванну? – угадал мое желание Ткач.
– Да, только вы не уходите, пожалуйста, не оставляйте меня одну, – попросила я одними губами, беззвучно. Но он все понял.
…Тот не знает наслаждения, кто не лежал в теплой ванне с пеной после полутора суток заточения в пропыленном каменном мешке!.. Отбитая спина ныла, на теле светились иссиня – фиолетовые гематомы разной величины, но главное – я уцелела, осталась жива!.. И привычные стены, уютную пижаму, родную чистую постель воспринимала как истинное блаженство. Легла, укутавшись до макушки.
– Юлечка, приготовить тебе чай? – Ткач вопросительно посмотрел на меня, а я отрицательно помотала головой, вспомнив, что заварка кончилась. – Тогда спи и ни о чем не беспокойся. Я буду рядом, здесь, с тобой.
– Как хорошо, спасибо вам, – хотела сказать я, но язык меня не послушался, а веки сами собой смежились.
…Проснулась я с заложенным носом и саднящим, точно ободранным горлом. Голова гудела и ничего не соображала, будто в черепную коробку натолкали того же безмозглого, синтетического хлорфайбера, из которого сделано мое одеяло. Я надела очки и обнаружила, что Андрей Казимирович дремлет в кресле, запрокинув подбородок. Он провел ночь одетым – в водолазке и брюках – и только пиджак повесил на спинку стула. На колене у него лежала раскрытая книга. Он читал пособие «Маркетинг без тормозов» Жан – Люка Жиндера, купленное мной сгоряча в тот день, когда я успешно прошла собеседование и была принята на службу в компанию «Гурман». Помнится, я сама осилила лишь шестьдесят две страницы, еле дойдя до раздела «Определение целей». Но мои личные цели представлялись мне смутными, размытыми и потому не совпадали с корпоративными установками. Интересно, а какие цели у Ткача?..
– Доброе утро, – с хрипотцой, измененным голосом окликнула я своего спасителя, обрадовавшись тому, что дар речи все – таки восстановился.
– Доброе! – вскинулся Ткач. – Как ты себя чувствуешь, Юленька?
– В общем, терпимо, но могло бы быть и лучше… – прогнусавила я.
– О! Сейчас станет лучше, потому что я намереваюсь тебя накормить, – торжественно возвестил Ткач и скрылся на кухне.
Завтрак Андрей Казимирович подал мне в постель. Не совсем в постель, конечно, а на журнальный столик, придвинутый вплотную к дивану. Он организовал целый пир, откуда только что взялось: свежевыжатый апельсиновый сок, горячие тосты, круассаны, масло, сыр и колбаса!..
– Как здорово! Спасибо, вы такой молодец, – похвалила я, понимая, что глотать не смогу, и без всякой паузы, без логического перехода, ужаснулась: – Вероятно, я опять опоздала на работу!
– Работа – не волк, – ответил Андрей Казимирович, совсем как цербер Виктор. – Я позвонил Илоночке, предупредил, что ты расхворалась.
– И что она?
– Ну, Илочка несколько удивилась, спросила, откуда мне известно про… – Ткач замялся.
– …про мое здоровье? – продолжила я. – А какой сегодня день недели?
– Среда.
– Получается, мой понедельник закончился в среду, – задумчиво резюмировала я. – Два дня будто вычеркнули из жизни…
– Кушай, Юля, и не переживай, – утешил меня Ткач. – Какие твои годы? Наверстаешь!
