Текст книги "Все девушки любят опаздывать"
Автор книги: Ирина Ульянина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)
За моей спиной распахнулась дверь, и пришлось посторониться – народ начал расходиться. Какой – то потертый, словно запыленный мужичок пожал Кириллу руку:
– Пока, старик, спасибо! Было кайфово.
Его молоденькая спутница подтвердила:
– Да, все было – супер. Пока – пока! – и окинула меня оценивающим взглядом, в котором не теплилось ни грамма приязни, одна сплошная критичность. Вот хамка!..
Они скрылись из вида, а нетрезвый Золотарев пошатнулся и снова глубоко, полуобморочно зевнул, морща нос, сощурив глаза до щелочек. Несколько секунд он пребывал в таком шатко – валком прищуренном состоянии, и до меня наконец дошло, что график напился вдрабадан еще до открытия вернисажа. И поэтому никого не стеснялся: ни прессы, ни публики, ни чиновников – просто лыка не вязал. От разочарования я поспешила выбросить сигарету и сказать «до свиданья».
– Куда? А ну стой, очкарик!
Знаток деревянных душ схватил меня за полу пончо.
– Послушайте, мне совсем не нравится подобное панибратство, – заявила я и постаралась вырваться. – Кто вам дал право обзываться да еще и цапаться?!
– Ни хрена ты не просекаешь в этой жизни, очкарик, – гнул свое Золотарев, продолжая тянуть пончо на себя.
– Эй, пустите!
– Не пущу.
Мало того что Золотарев практически стянул с меня верхнюю одежду, он еще и вцепился пальцами в мое запястье, будто наручником к себе пристегнул.
– Думаешь, я пьяный? – Кирилл принялся обматывать пончо вокруг моей шеи на манер шарфа. – Да, я выпил!.. Я пил, потому что два дня не спал. Не мог спать, понимаешь? Красил картинки как заведенный… боялся увидеть ее… боялся сорваться…
Кирилл опустил руки, и я расправила измятое пончо, которое и без того совсем не сберегало тепло. Потерла запястье и для чего – то сказала:
– Выходит, вы ждали Аллу.
– Я всегда ее жду, – шмыгнул он носом.
– Что поделаешь?.. Все мы кого – нибудь ждем, – подвела я итог случившемуся, подразумевая свои вновь не оправдавшиеся надежды встретить идеального мужчину, и шагнула на ступеньку вниз, пытаясь таким образом сделать первый шаг к бегству от обожателя жены олигарха.
Не тут – то было! Пьянчуга схватил меня за плечи и, развернув, прижал к перилам. Он навалился на меня всей массой, показавшейся мне критической, уткнулся в мою макушку и захлюпал:
– Я не могу ее простить!.. Что мне делать, очкарик?
Только этого не хватало: утирать мужские сопли своей прической! Я отстранилась от него всем корпусом, для чего мне пришлось как следует перегнуться через перила, и пропищала:
– Ну, знаете, я не виновата! К тому же я вам не советчик, разбирайтесь как – нибудь сами. И прекратите обзываться очкариком! Меня зовут Юля… А очки, кто понимает, это неизменный атрибут стильного имиджа!
Он будто не слышал. Встряхнул меня за плечи, приблизил свое лицо к моему и заревел:
– Не, ты прикинь, а? Моя Алка какому – то старому козлу досталась!
– Хватит, Кирилл, – твердо, окрепшим голосом сказала я. – Вы устали, вам нужно пойти домой, лечь спать.
– Домой? – заорал он и с удвоенной энергией затряс мои плечи. – Зачем мне дом, в котором ее нет?!
Мне надоело мерзнуть под ветром и дождем и терпеть тяжесть постороннего пропойцы и его проблем! Я повела плечами, пробуя избавиться от цепких рук художника, но они держались за меня прочно, а сам художник хрипел в темноту: «Молчи, грусть, молчи!», хотя я больше не произносила ни слова. Золотарев почему – то зажал мой рот нечистой ладонью, чем побудил к отчаянному сопротивлению. Мы почти дрались: я толкалась, он упорно на меня наваливался, и оба мы пыхтели, как кипящие самовары. Пончо в разгар схватки упало, чуть не слетели очки, что меня окончательно раздраконило. Я завизжала:
– Да сколько можно? Отвяжись! – и резко отпихнула от себя незадачливого влюбленного.
Кирилл потерял равновесие, слетел с крыльца, взмахнув в воздухе распростертыми руками, словно крыльями. Потом грузно шлепнулся наземь. Наверное, сильно ударился и так же сильно обиделся, потому что затих и более не пошевелился.
– Ой… Кирилл, извините… – мигом пожалела я о содеянном. – Вы разбились, да?
Я с опаской приблизилась к нему – вроде живой, дышит, но разговаривать по – прежнему не желает. Закаменел своим бурятским ликом и крупным, рыхлым телом… Зато кто – то другой явственно крикнул в отдалении: в той стороне, где раскинулся скверик. Послышались шум борьбы и хлесткие удары, будто молотили боксерскую грушу. Одиночный крик переродился в громкий вопль, и такая в нем звучала нечеловеческая боль, что у меня мороз пошел по коже. Присев на корточки, я затеребила Золотарева:
– Вы слышите? Кажется, там кого – то избивают!
Он невнятно хрюкнул и сел, свесив кудлатую голову между согнутых коленей. Размазня!.. Я же не виновата, что пьяные нетвердо держатся на ногах… Ну, не рассчитала силу толчка… Драка в скверике закончилась столь же внезапно, как началась, – вопли прекратились, зато раздался треск сучьев и мощный топот. Мне показалось, что он приближается к нам и это несется стадо бизонов. Или изюбров.
– Мамочки! – стушевалась я и спряталась за спину Кирилла, остававшегося безразличным к опасности. Его олимпийское спокойствие мне почему – то не передалось, а вот уверенность в том, что бизоны нас сейчас сомнут и растерзают, окрепла. Я заголосила:
– Помогите!!!
Золотарев слабо ворохнулся:
– Никто не поможет… не жди…
– А – а – а, – сдавленно, тоненько голосила я до тех пор, пока не удостоверилась, что угроза миновала: стадо диких зверей пронеслось мимо, так и оставшись неувиденным и неопознанным.
Наступила абсолютная, необитаемая тишина, будто мы с художником находились не в центре мегаполиса, а на первобытном острове.
– Наверное, следует вызвать милицию, как вы считаете; Кирилл?
– Вызывай, – безучастно молвил он и, неожиданно легко поднявшись, бодро зашагал через газон.
– Погодите, куда же вы? – кинулась я вдогонку, не поспевая за его стремительными шагами, увязая каблуками в волглой, жухлой траве. – Постойте, Кирилл, умоляю, не оставляйте меня! Я боюсь! Я плохо вижу в темноте!
Этот зловредный человек и не подумал откликнуться, он почти побежал и мгновенно скрылся за деревьями парка. Мне не оставалось ничего иного, как повернуть обратно, к спасительному свету лампочки над входом в галерею. Я открыла дверь и столкнулась с гурьбой выходивших оттуда хмельных и беспечных дам и господ. Выпалила, заикаясь:
– Т-там, т-там…
Никто из них не потрудился узнать, о чем я пытаюсь сообщить, – вот гады! Хихикая, они прошли мимо, смотря на меня как на полоумную. Я ворвалась в зал, и очки в тепле тотчас запотели. Пришлось их снять. Протирая линзы концом измятого пончо, я позвала:
– К-краснов, Женя!
– Вот он я. Ты что, Юльча, ослепла?
Галерист, подойдя вплотную, скорчил дебильную рожицу: наверное, таким образом давал понять, насколько безобразно я выгляжу. На себя бы посмотрел! Его рожа из пунцовой успела сделаться багровой. Тем не менее я не отступила от намерения призвать его на помощь:
– Ж-жень, там, около вас, в скверике, была драка!
– Ну, тебе же не прилетело? – мерзко хохотнул он. – Так и успокойся, не ищи приключений на свою задницу.
– Юльча, тебе Золотарев, случайно, не встретился? – строго спросила исполненная важности Надежда.
– Как же не встретился! Еле отделалась от него! Все наваливался, приставал ко мне со своими жалобами.
Женька рассмеялся мне в лицо, обдав запахом алкоголя:
– Приставал! Ха – ха – ха! Ну, ты размечталась, однако!
Галине тоже стало весело, и немногочисленные оставшиеся посетители разделили ее эмоциональное состояние.
Посрамленная и раздосадованная, я ретировалась в туалет. Закрыла унитаз крышкой и села, сжав горящие щеки ладонями. Что за невезение?! Сходила на выставку, развлеклась и развеялась, называется… Как ни боролась со слезами, они все равно хлынули. Но я попыталась справиться с собой, сказала себе: «Баста! Хватит ныть!»
Посмотрелась в зеркало: тихий ужас! Мокрые волосы спутались, как жухлая трава на газоне, тушь потекла, помада размазалась… Я сняла очки и сразу изменилась: сделалась намного привлекательнее. Да, очки – это недостаток. Они скрывают красоту глаз, искажают внешность, без конца запотевают. В них трудно бегать и прыгать, нельзя нырять и кувыркаться на брусьях. В детстве, когда зрение ухудшилось, мне пришлось оставить спортивные тренировки, хотя я обожаю плавание и художественную гимнастику. Еще в очках невозможно целоваться: они мешают, воспринимаются как преграда… И все – таки у близорукости, если вдуматься, есть свои преимущества. Разве наш мир настолько совершенен, чтобы рассматривать его во всех подробностях, с предельно наведенной резкостью? Нет, конечно! А очки позволяют мне существовать в двух реальностях. Когда я их надеваю, оптика усугубляет грубость окружающей действительности. Зато, стоит мне их снять, та же действительность становится расплывчатой, сказочно преображается. Без очков мне все на свете кажется милым и симпатичным. Серьезно! Все парни становятся прекрасными принцами, все девушки – феями!..
И все – таки с собственной некрасивостью срочно нужно было что – то делать. А как, если расческа, шпильки и косметика остались в сумочке, а сумочка – в офисе?.. Единственным моим достоянием в этот миг была губная помада. Прежде чем ею воспользоваться, я высморкалась под краном, пригладила волосы и смоченными пальцами оттерла траурную кайму с век. Заодно вымыла и вытерла бумажным полотенцем заляпанные стекла очков. Ну, теперь можно было смело отправляться в суровый реальный мир!..
Галерея встретила меня пустотой и духотой, будто побывавшие в ней люди исчерпали весь воздух, пригодный для дыхания. В этой разреженной, смрадной атмосфере души деревьев, разъединенные скромными серенькими рамками, выглядели заброшенными, осиротевшими. От них веяло такой вселенской тоской, что у меня сам собой сложился стих:
Одинокие люди превратятся в деревья,
соберутся в леса.
И сплетут свои корни в тишине и доверье,
и сольют голоса.
От невзгод и страданий исцеляет природа.
Но стою, онемев.
Перевитые кольцами века ли, года —
стонут души дерев…
Поделиться своим замечательным стихотворением оказалось решительно не с кем: Надя сосредоточенно подметала пол. Галка с недовольной миной скидывала объедки и использованные стаканчики в большой черный пластиковый пакет. Повысила на меня голос:
– Юльча, чего встала колом? Держи мешок, помогай!
Ненавижу, когда меня называют Юльчей и когда меня используют как одноразовую посуду, потому сообщила, что тороплюсь. Надежда делано вздохнула и язвительно изрекла:
– Ах, конечно, мы такие все из себя занятые, а друзья пусть колбасятся как хотят!.. Можно подумать, дома семеро по лавкам… Ведь ни ребенка, ни котенка!
Зачем постоянно напоминать, что дома меня никто не ждет? И зачем преувеличивать? Разве мало я ей помогала? Кто, если не я, носил провиант из магазинов, расклеивал афишки на автобусных остановках, протирал пыль с картин в подсобке?.. Да большего и золотая рыбка на посылках не сделает!
– Ладно вам, девки, чего накинулись на Малиновскую? – встрял Краснов, которому сейчас весьма бы подошла фамилия Багрянцев. – Юльчу без вас сегодня Золотарев приставаниями замучил!
Сестры – хохотушки дружно покатились со смеху, что, впрочем, не помешало Галине всучить мне пластиковый пакет:
– На, выкинешь по дороге.
Галка – Овен по гороскопу, оттого она такая упрямая, прямо – таки упертая. Умеет постоять за себя и настоять на своем. А я – Близнец. Всем известно, люди нашего знака покладистые, сговорчивые, они мягче гончарной глины. Прямо бери и лепи из них что хочешь. Вей веревки… Я с улыбкой приняла мусор и, выдерживая клоунский фасон, с поклоном шаркнула ножкой:
– Премного вам благодарна, – еще добавила: – Всего доброго, до скорого!
Пусть Красновы не догадываются, что более не увидят меня в своем королевстве кривых зеркал…
Дождь припустил с новой силой, на улице стало еще прохладнее. Как глупо все… Глупо выходить из дома без зонтика, глупо оставлять пальто на вешалке, еще глупее искать знакомств на выставках. Я была права: олигархи арт – галереи не посещают, но вместо них в галереи являются красавицы жены и вносят смуту, от которой стонут души деревьев, бьются стекла в картинах и разбиваются сердца.
Глава 2
ПАРЕНЬ НА ОДНУ НОЧЬ
Абсолютно не представляя, где расположены мусорные контейнеры, я обошла вокруг дома, в котором размещалась галерея, и не нашла ни намека на помойку. Позади здания тянулся бетонный забор, – он ограждал новостройку, а перед ним светился в темноте скверик с просоветскими гипсовыми физкультурниками на постаментах. Естественно, мне было страшновато входить туда, откуда еще недавно доносился шум драки, тем более что на весь парк горело три фонаря.
Но искать кружные пути с моим слабым зрением – все равно что ждать милости от ближних. Милости от природы дождешься скорее!..
Я вошла в сквер. Ноги слегка подгибались в коленках, внутренности дребезжали, а объемистый мешок с отходами от фуршета волочился по асфальту. У первой встреченной мной скульптуры – женщины с веслом – недоставало левой руки и половины ноги, и она представилась мне воплощением кары Господней. Голые ветки нависли над моей головой, как длани призраков, а качавшийся фонарь удлинил мою тень и сделал ее зыбкой, будто и сама я – призрак. Чтобы разогнать тягостное наваждение, я запела проникновенным лирическим сопрано:
Как поздней осени порою
Бывает день, бывает час,
Когда повеет вдруг весною,
И что – то шевельнется в вас!
Это «что – то» действительно шевельнулось, но не во мне, а в кустах. Я примолкла и остановилась. Кто там? Бродячая собака? Кот? Бомж? Или змея? Фу, что я несу? Какие могут быть змеи «поздней осени порою» в городском саду?! Но сердце мое плюхнулось в груди, точно выловленный карась, а злополучный пакет с объедками выпал из рук. Я нагнулась за ним и отчетливо услышала копошение за живой изгородью из непонятного, облетевшего кустарника. «Копошение» возбудило жажду бежать со скоростью спринтера, без оглядки – но у меня, как в дурном сне, отказали ноги.
– Хорошо поешь, – негромко произнес из темноты мужской голос.
Или, может быть, это была слуховая галлюцинация? В любом случае я осталась польщена.
– Да, пою я неплохо, это вы правильно заметили…
– Помоги, а? – попросил из кустов незримый ценитель моего вокала.
– Кирилл, это вы?! – осенило меня, и я обрадовалась Золотареву как родному. Оглянулась по сторонам. – Где вы прячетесь?.. Что, шли – шли да свалились в кусты, да? Вот так – то напиваться – это чревато самыми непредсказуемыми последствиями!.. Я же вас просила: подождите. Зачем вы убежали от меня?
– Я – не Кирилл, я – Александр, – сипло выдавил из себя человек в кустах и застонал, заставив трусливого карася в моей груди сжаться до размеров шарика мимозы.
Я попятилась и споткнулась о мусорный мешок.
– Ой, чуть из – за вас не упала!
– Перелезай сюда, я здесь, – позвал меня неведомый мне настырный Александр.
Легко сказать перелезай. Кусты топорщились ветками и колючками, цеплялись за одежду, царапали руки. За живой изгородью открывалась полянка, беспросветная, как преисподняя. Я робко позвала:
– Ау, где вы?
– Тут, – буркнул сквозь зубы новый знакомый и сдавленно застонал.
Звук исходил откуда – то слева, и, когда глаза немного свыклись с темнотой, я рассмотрела заросли сирени. Под нижними раскидистыми ветками смутно белели чьи – то кроссовки.
– Вы застряли, – проявила я сметливость. – И для чего в сирень полезли?
Человек издал нечленораздельный возглас, будто он злился на меня за мои вопросы.
– Сейчас – сейчас, – пообещала я и потянула его за ноги, но смогла сдвинуть не больше чем на сантиметр.
Александр увяз капитально, но сам не прилагал никаких усилий для того, чтобы выбраться. Он только фыркал и стонал. Методом проб и ошибок я установила, что выволакивать громоздкое туловище из кустов лучше рывками, и стала тащить его, как бурлак баржу: терпеливо и монотонно, ощущая, как вдоль спины струится жаркий пот. Все же бурлачество – абсолютно не женская работа!.. Я надорвалась, но тем не менее достигла желанного результата: мужчина в белых кроссовках был высвобожден мной из сиреневого куста. Я отряхнула ладони, нащупала в кармане зажигалку и посветила. О боже!.. Полумертвое тело принадлежало тому самому отвратительному фоторепортеру, который на выставке принял меня за подставку для своей камеры. Опознать фоторепортера можно было только по экипировке, – искаженная, залитая кровью физиономия напоминала пухлую рождественскую индейку под клюквенным соусом. Как раз тот случай, про который говорят «родная мама не узнает». Я разохалась, бестолково завертелась вокруг него, обжигая пальцы раскалившейся зажигалкой, явно не предназначенной для использования в качестве факела.
– Ой, как же вас отделали… просто кошмар! Вы как отбивная котлета. Нет, как бифштекс с кровью!.. Кто же это? Неужели Кирилл так озверел?
– Ум-м, – заскрежетал он зубами от злости, – достала ты уже со своим Кириллом!
– Во – первых, он не мой, мы почти и незнакомы. Во – вторых, я бы тебя не доставала, если бы ты сам не попросил. – От растерянности и огорчения мне стало трудно подбирать слова. – Тоже мне… очень хотелось с тобой валандаться… осколок счастья!
А Александр барахтался, трепыхался на земле, силился подняться – и валился обратно, прямо как мой мусорный мешок. Я уже не знала, чем ему помочь, не на руках же его нести?.. Только бестолково суетилась вокруг фотографа, вздыхала и ахала. Внезапно меня осенило:
– А-а, поняла! Тебе наподдали охранники Аллочки! И поделом. В другой раз не будешь заглядывать под юбки чужим женам!
– Ты, заколебала, очкаридзе!.. – зарычал на меня Александр.
– Нет, это ты меня заколебал!
Потрясающая наглость: сам едва живой, а туда же – огрызается! Не позволю глумиться надо собой!.. Я сообщила наглецу, что ухожу, а он может валяться на земле хоть до второго пришествия и морковкина заговенья.
– Не обижайся! – одумался избитый. – У меня это нечаянно вырвалось… а так – то мне нравятся твои очки. Не уходи, помоги мне встать…
Он лежал смирно, давил своей беспомощностью на жалость, и я смилостивилась. Ухватила парня под мышки и постаралась усадить. Я приподнимала его, а он падал обратно, да еще морщился и шипел, как ежик, политый водой. Ассоциация возникла не случайно – из реального опыта. Когда я училась в школе, родители каждое лето, на каникулах, отвозили меня к бабушке: она держала сад в пригороде Кемерова и выращивала не только овощи и смородину, но даже маленькие арбузики, сливы и виноград. Естественно, и внуков приобщала к заботам об урожае. Однажды я поливала из лейки ее клумбу и услышала точно такое же шипение. Оказывается, в цветах прятался еж. Лес был неподалеку – вот он и пожаловал к нам в гости. Смешной такой: носик пятачком, черные смышленые глазки – бусинки. Увидев меня, попятился, но не сбежал. Мы с бабушкой угостили его сливками: налили, как котенку, в блюдечко. Ежик лакал, чавкая, и в благодарность остался жить в нашем саду на целое лето, сделался практически ручным. Я собиралась забрать его с собой в Новосибирск – не хотела разлучаться. Мне было всего одиннадцать или двенадцать, а в этом возрасте испытываешь огромную, бесконечную нежность к животным и ко всему маленькому и беззащитному. Но зверек куда – то скрылся перед самым моим отъездом, будто чувствовал, что его намереваются оторвать от родного леса… Александр, в отличие от ежика, не вызывал во мне не то что нежности – вообще никаких положительных эмоций! Я совершенно выбилась из сил, взмокла, кантуя его тушу, и наконец прикрикнула:
– Да перестань ты шипеть! Держи равновесие!
– Угу, держи, – проворчал он. – Знаешь, как голова кружится?.. И больно!.. Пш – ш – ш… пш – ш – ш… зараза…
– Кто зараза?!
– Да не ты, не волнуйся!
– Я и не волнуюсь!
На лбу у меня выступил пот, и переносица взмокла, отчего очки съехали вниз, но я упорствовала: усадила Александра, подперла его спину своей спиной, не позволяя снова принять горизонтальное положение. Пошутила, что после подобной тренировки мне можно будет смело подаваться в такелажники… Неблагодарный фотограф, недослушав, прикрикнул на меня, совсем как Золотарев:
– Замолчи!
– Еще чего?! – опешила я и в самом деле замолчала, потому что в парке раздались громкие, слаженные шаги. Я оторвалась от мужской спины, придержала репортера за плечи, заглянула ему в лицо и шепотом спросила: – Думаешь, это быки Крымова возвращаются? Добить тебя хотят?!
– Дура! – Он сердито хлопнул меня по губам грязными пальцами.
– Вот коза эта Юльча! Бросила мусор посреди дороги, – услышала я возмущенный голос Галки.
– Фиг с ним, с мусором, завтра дворник подберет, – заверил свояченицу Краснов, вектор гнева которого был развернут в другом направлении. – Ну и скотина же этот Золотарев! Надрался, всю малину обгадил и ушел, спасибо не сказав.
– Оно тебе нужно, его «спасибо»? Деньжат поимели нормально – и ладно, – возразила практичная Галина.
– О боже, как вы мне все надоели! – мученически воскликнула Надя. – Заткнитесь! Я так устала!.. Видеть и слышать уже никого не могу… Господи, скорей бы рухнуть в койку, больше ничего не хочется…
– Устала она, – зудел Жека. – Можно подумать, я отдохнул!.. Кстати, у нас дома водка есть?
– Хрен тебе, а не водка…
– Ну и пили тогда одна, я в универсам пошел.
Выслушивая их перебранку, я подумала: «Какая пакость – эта ваша супружеская жизнь! Мне просто повезло, что чаша сия меня миновала!..» Но когда шаги отдалились и стихли, оторвалась на Сашке не хуже, чем сварливая жена:
– У-у, расселся, навязался на мою шею!.. Торчи теперь тут в кустах из – за тебя, трясись, как заячий хвост! Я тоже устала, я тоже в койку хочу!
– Очкарик, миленький, не бросай меня, – взмолился избиенный.
– Ты, инвалид несчастный! Еще раз услышу про очкарика – заеду в глаз! – пригрозила я. Сколько можно терпеть? Когда мне хамят, и я забываю правила хорошего тона!
– Ладно, прости… Как тебя зовут?..
– Юля.
– Юлечка, лапочка, я сейчас. – Он оперся на меня и все – таки поднялся на ноги.
Отдельная, долгая песня – как мы перелезали через кустарник. Александр валился на меня, я в свою очередь валила его на кусты. В итоге мы наломали кучу веток… Ни в чем не повинные зеленые насаждения пострадали не меньше, чем виноватая физиономия незадачливого фотографа. Кстати, смотреть на нее при свете фонаря было невозможно без содрогания и отвращения!.. Я и старалась не смотреть – косилась в сторону. Стиснув зубы, еле – еле дотащила парня до ближайшей скамейки, пристроила на нее и велела:
– Оставайся тут, а мне нужно отыскать помойку.
– Юль, – скривился он и глубоко вздохнул. – Далась тебе эта помойка? Не уходи…
Но я вернулась за брошенным пакетом и, пошарив в нем, извлекла из него несколько скомканных, но относительно чистых салфеток, а также остатки минеральной воды в пластиковой бутылке. Как смогла, промокнула «клюквенный соус» с физиономии жертвы, оттерла ладони. Выяснив, что кровь сочится из разбитого носа Саши, посоветовала ему запрокинуть голову и замереть. Он послушался, уложил башку на спинку скамейки, закрыл глаза. Вот и славно, подумала я, собираясь уже распрощаться с ним навсегда, но спохватилась:
– Погоди, а где твой фотоаппарат?!
– Так отняли вместе с кофром… Испинали, обобрали, голым в Африку пустили. – Он вывернул карманы джинсов, демонстрируя, насколько они пусты, и не без важности добавил: – Папарацци – это очень опасная профессия.
– Ой, нашелся папарацци! Не смеши!.. Папарацци недоделанный…
– А ты не издевайся. Между прочим, мне теперь ночевать негде…
– Что?! Нет – нет, даже не заикайся об этом! Где ты будешь ночевать, меня абсолютно не волнует! Своих дел полно… мне туг мусор доверили. – Ухватившись за край черного мешка, я зашагала прочь от скамейки.
– Юля-я! Юлечка-а! – взмолился фотограф.
Я осталась неумолимой и даже не обернулась к нему. Припустила бежать так же, как недавно бежал от меня Кирилл.
На удачу контейнеры нашлись довольно скоро – возле первого попавшегося дома, но все они были переполнены до отказа. Я взгромоздила пакет на вершину айсберга из отходов, хлопнула в ладоши и испытала радостное чувство выполненного долга, ибо, как всякий воспитанный человек, уважаю труд уборщиц и дворников.
– Ю-юля, – протяжно и жалобно проскулил Александр, и его морда подобно луне нарисовалась над мусорным баком.
Надо же, оклемался и догнал!..
– Чего тебе не сиделось на лавочке, наказанье ты мое, кара небесная? Вот приклеился! – чуть не заплакала я, невольно сравнив себя с той гипсовой женщиной, у которой были всего одна рука, одна нога и одно весло.
– Юленька, милая, пусти меня к себе переночевать, а?.. Всего на ночь!
– Угу, всю жизнь только об этом и мечтала!
– Ну, Юлечка, ласточка… Ты хочешь, чтобы меня прикончили, да?!
– Нет, просто у меня не постоялый и не проходной двор!
– Я не буду к тебе приставать, клянусь! Я могу в коридорчике, на половичке, как сторожевой пес, как последняя собака… Ну нельзя мне возвращаться в свою хату, пойми!
– А кто тебя просил нарываться?
– Никто не просил… профессия такая рискованная. Теперь моя судьба в твоих руках… Пусти, а? На одну ночь!
Сашка, шатаясь, маячил передо мной и, кажется, готов был рухнуть на колени. Я представила, как он свалится, а мне опять придется его поднимать, и вздохнула:
– Уговорил, черт языкастый… Пошли, группа риска!
…В метро наш перемазанный кровью и осенней слякотью дуэт вызвал повышенный опасливый интерес немногочисленных пассажиров. Бдительная дежурная поначалу вовсе не хотела пропускать нас к турникетам: грозилась вызвать вытрезвитель. Положение спасла моя находчивость.
– Что вы, девушка, – стала я заискивать перед этой пенсионеркой. – Вы приглядитесь, принюхайтесь, он же трезвый, мой Саша вообще не пьет!.. Не повезло ему, бедняжечке, хулиганы напали, изметелили, обокрали парня. Это же с каждым может случиться! Вот, в травмпункт везу…
– А кем, интересно, вы ему приходитесь?
Пришлось солгать, что невестой. Даже гранитные плиты в метро вздрогнули от сострадания ко мне… Только люди осуждали. Мы с Сашкой сидели вдвоем на шестиместном сиденье, как прокаженные, попутчики жались по углам и бросали брезгливые взгляды. Хорошо хоть Илона Карловна не ездит в общественном транспорте в столь поздний час… Впрочем, она и в ранний час не пользуется метро, поскольку ей по статусу положен персональный автомобиль…
Я покосилась на фотографа – он выглядел отъявленным страшилищем: левый глаз заплыл, ободранная алая щека распухла, губы напоминали двух сизо – фиолетовых медуз. Утопленники – и те краше… Я казнила себя: зачем подобрала этот чемодан без ручки?.. Незадолго до конечной остановки, где мне полагалось выходить, Александр отключился. Наконец – то наступил подходящий момент, чтобы избавиться от фотографа, – пусть катится в депо и там ночует!.. Но вместо того чтобы последовать своему разумному решению, я затормошила коматозника:
– Господин папарацци, добро пожаловать! Мы прибыли в пункт назначения!
Он сумел открыть один воспаленный глаз и глянул им так бессмысленно, словно не узнавал меня и, уж естественно, не просекал юмора. Я еле успела вытянуть фотографа на перрон до того, как состав умчался. Привалила его к скамье для ожидающих. От напряжения сама оказалась на грани, за которой теряют сознание, а потому оперлась на стойку с указателями. Опять – таки, натерпелась сраму: прохожие шарахались и обходили нас за километр, будто боялись испачкаться о чужое несчастье. Одна только уборщица – плотно сбитая женщина в форменном темном халате и цветастой косынке, из – под которой выбивались прядки с мелкой химической завивкой, – посочувствовала:
– Девушка, вам что, дурно?
– Да…
– Вы, часом, не беременная?
– Не – ет. – Подобное подозрение меня напугало.
– С сердцем нехорошо?
– Да что же хорошего?! Муж напился и подрался, – всхлипнула я, входя в образ классической русской страдалицы.
Недоделанный папарацци, словно в доказательство моих слов, сполз на бетонный пол и лишился чувств, больше не реагируя на внешние раздражители.
– Ох и мужики пошли! – возмутилась сердобольная женщина. – Нажрутся, шары свои бесстыжие зальют – и ну геройствовать!
– Вы не подумайте, так – то Саша добрый, смирный, но его в Чечне контузило, пить совсем нельзя, врачи запретили. – На меня снова накатила моя способность врать, которой я сама в себе поражаюсь.
– Понимаю. Мой и неконтуженный, а горазд руки – то распускать, – кивнула уборщица. – Пока трезвый, любо – дорого поглядеть. Может и щей наварить, и потолки побелить, и краны починить. Вон даже кафель поклал соседям за бутылку. А уж слесарей я сроду не вызывала! – Она горделиво ударила себя в грудь и нахмурилась. – Но если ему капля в рот попадет, пиши пропало. Хоть святых выноси! И-эх… Ну вот что, валяться тут не положено! Давай – ка, девка, хватаем его за руки, за ноги…
Она мне здорово помогла: практически взвалила на себя фотографа и понесла, как куль, вверх по ступеням. Сбросила Сашку только у стеклянных дверей выхода из метро и на прощание посоветовала как следует потереть ему уши для отрезвления.
– Или вон ватку жженую сунь под нос – враз очухается, – добавила отзывчивая уборщица.
– Спасибо вам огромное. Но где же ее взять, ватку?..
Косынка с кудряшками ушла, а я достала сигареты, закурила. Александр сидел истуканом и бессмысленно хлопал глазами. Вернее, помаргивал одним глазом – второй глаз заплыл и совсем не открывался. Дистанцию от метро до дома я обычно преодолеваю пешком, чтобы сжигать калории и дышать относительно свежим воздухом. Ходьбы всего ничего – пятнадцать минут, но как одолеть это расстояние вдвоем с калекой? Если бы кошелек был при мне, я бы, конечно, вызвала такси или остановила бы частника. А кому нужен человек без денег?!
– Между прочим, мне не нравится, когда девушки курят, – изрек предмет моего расстройства.
– Твое мнение никого не колышет, – сердито отрезала я. – Короче, если собираешься ночевать у меня, шевелись, вставай на ноги!
– Дай – ка. – Он выхватил из пальцев мой окурок и отбросил его в угол, потом ухватился за меня, с усилием, по – стариковски кряхтя, поднялся.
Ковыляли мы никак не меньше часа, – фотограф то возлагал свою тяжеленную длань на мое плечо, то прислонялся к деревьям и переводил дух. Все это время я мысленно молилась, чтобы не встретить никого из знакомых или соседей. Вроде пронесло… В прихожей я первым делом сняла полусапожки: ноги после каблуков просто отламывались.
– И мне помоги разуться. – Наглый папарацци, плюхнувшись на низкую табуреточку, вытянул свои лыжи в разношенных, драных кроссовках поперек коридора. – Назвалась женой, выполняй супружеский долг!
