Текст книги "Гюнтер Грасс"

Автор книги: Ирина Млечина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

Грасс замечал: он вынужден опустить многое, что в гриммовском словаре относится к слову «война». Но непременно хотел хотя бы коротко коснуться той войны, которая «научила его страху», то есть развязанной нацизмом Второй мировой. А потом перейти к войнам, которые и сегодня никак не желают кончаться, из-за чего получается, что мир все еще остается временем между войнами. Он вспоминал, что в той страшной войне, которую навязали народам Гитлер и его окружение, он, Грасс, «выжил случайно». Но вскоре началась холодная война, сопровождавшаяся «горячей войной» в Корее. В этот устрашающий перечень он включал и войны на Ближнем Востоке, которые всякий раз усиливают градус взаимной ненависти в этом регионе. Не менее взволновала его и война на территории бывшей Югославии.

Перед лицом войн, не желающих кончаться, как ему не вспомнить барочных поэтов, свидетелей Тридцатилетней войны, горестно оплакавших жертвы и разруху, – Грифиуса, Опица, Даха и других, которым он посвятил повесть «Встреча в Тельгте». Эти поэты близки Грассу. Их не упустили из виду и братья Гримм, составляя свой «Словарь».

В тексте книги мы не раз встретим сравнение Гриммов с Чарлзом Дарвином: братья, блуждающие в дебрях истории языка и выявляющие лексические связи и изменения на протяжении эпох, напоминают Грассу английского исследователя, который, вернувшись в Англию из своих путешествий, анализирует собранные им образцы для доказательства эволюционного происхождения видов. Так и Гриммы «перелопачивают» историческую словесную массу, дабы установить, что из чего происходит и как функционируют законы развития языка. Составляя концепцию «Словаря» и опираясь на историю и литературу, они думают о современном им живом языке «от Лютера до Гёте».

Изучая переписку братьев, пока они вынужденно живут в разных географических точках, Грасс обращал внимание на то, как в письмах Вильгельма возникает картина «нравственного падения» в Гёттингенском университете, где царят «услужливые тихони» и «полные ненависти сплетники». Так, жена некоего придворного советника рассказывает всем, что братья Гримм «втихую оплачиваются из Франции», – это, по мнению Гриммов, «классическая подлость». И, добавим, очень живучая: попытки скомпрометировать достойных людей утверждением, что они за свою деятельность получают деньги от «вражеских сил» из-за границы и потому должны считаться «вражескими агентами», возникают снова и снова – вплоть до наших дней.

Воображаемые диалоги Грасса то с одним, то с другим братом по естественным причинам ни к чему не ведут. Он признавал, что братья «не откликаются» на его, как правило, взволнованные и эмоциональные рассказы. Так, попытка рассказать Якобу о знаменитом письме Клауса Манна, написанном из эмиграции оставшемуся при фашизме в Германии Готфриду Бенну и об «ужасном его ответе», увы, не вызывает реакции собеседника. Грассу так и не удается отвлечь его от собственных мыслей, а так хотелось бы узнать его мнение. То же происходит, когда он упоминает свою открытую переписку с чешским писателем Павлом Когоутом в 1968 году, когда «Пражская весна породила некоторые надежды», или о таком же обмене письмами с японским писателем Кэндзабуро Оэ, где они пытались сопоставить и осмыслить «полную вины военную историю» своих стран.

«Словарь немецкого языка» создается долго: от одной буквы к другой минует чуть ли не целое столетие, сменяются поколения филологов, участвующих в работе. Пока готовится «Словарь», в Германии и мире происходят разные события, больше пугающего свойства. Много абсурдного – не только в процессе работы над томами после смерти Гриммов, еще больше в самой исторической реальности. Две охватившие мир войны в XX веке изменили почти всё и, тем не менее, по мысли Грасса, «изменили недостаточно». Исчезла империя Бисмарка, но оставила на своих местах чиновников; потерпела крах революция в Германии; «жалким образом погибла Веймарская республика». «Ужасы тысячелетнего рейха хоть и длились всего двенадцать лет, но остаются ощутимыми и сегодня».

Из обломков рейха «вылупились два германских государства», которые «хотели быть очень не похожими друг на друга». И объединяло их, по ироническому замечанию Грасса, лишь то, что в обоих государствах находились «тихие», «бесшумные» люди, продолжавшие трудиться над гриммовским «Словарем». И только шелест страниц сопровождал их деятельность – несмотря на грохот и ужас бесконечных военных сражений. Так «Словарь немецкого языка» братьев Гримм превращается в мощную метафору истории, уходящих и сменяющих одна другую эпох, отнюдь не бесшумно утекающего времени.

И снова, как на протяжении всей книги, Грасс перешагивает из одного исторического пласта в другой. Том, содержащий слова на букву «К», вызывает в его памяти некое имя: не императора, полководца или «репрезентанта» политической, общественной или культурной жизни Германии, а полицейского Курраса, убившего студента Бенно Онезорга, случайно оказавшегося в толпе демонстрантов, протестовавших против приезда в Западный Берлин иранского шаха. С этого убийства и началось, собственно, мощное студенческое движение в западной части Германии и Берлина.

Дом Грасса, как мы уже упоминали, пытались поджечь – правые радикалы не могли ему простить выступлений в поддержку Вилли Брандта. В результате западноберлинская полиция прислала в его дом охрану, молодых полицейских – как-никак там находились дети. Спустя много лет на одном из предвыборных мероприятий к Грассу подошел человек в штатском и напомнил ему, как в свое время был среди полицейских, дежуривших в его доме. После убийства Бенно Онезорга он, по его признанию, не мог оставаться среди тех, кто терпел и выгораживал Курраса. Ему стало противно наблюдать, как коллеги перед судом «единогласно спасают убийцу своими лживыми свидетельскими показаниями». «Это был вопрос совести», – добавил он. «Совесть» ему дорого обошлась – он лишился работы, зарплаты и будущей пенсии государственного служащего.

Грасс ловил себя на мысли, что хотел бы из «западноберлинского болота» 1967 года перенестись в зоопарк XIX века и встретить там хотя бы одного из братьев Гримм. Но «настоящее снова и снова нагоняет» его, не дает укрыться. «У меня вызывает боль и отвращение моя страна, чей язык я нежно люблю», – признавался Грасс. Признание, на которое решится не каждый.

Стремясь вырваться из современного «болота», Грасс частенько устраивал себе воображаемые встречи с братьями Гримм. Иногда они не уклонялись от диалога, «выслушивали болтовню о берлинском обществе», вставляя пикантные подробности из своего времени, с интересом узнавали о распространении их сказок по всему свету и миллионных тиражах. Даже менее общительный и мрачноватый Вильгельм улыбался, явно радуясь услышанному.

В ткань книги вплетены стихи Грасса, которые обобщают или конкретизируют события и эпизоды прошлого и настоящего, комментируют всё, рассказанное прозой. Порой его стихи – это вариации на темы гриммовских сказок с известными персонажами. Возможно, автор читал их своим воображаемым соседям по скамейке в Берлинском зоопарке. А может быть, их ответные слова лишь мерещились автору или это просто ворковали голуби вокруг старых памятников.

В годы нацизма издательство Хирцеля, который в свое время задумал и поручил Гриммам создание словаря и честно, с энтузиазмом выполнял свою часть работы, было «аризировано», иначе говоря, отнято у потомков издателя и передано «чистокровным арийцам». В этой связи – да и раньше тоже – Грасс неоднократно возвращался к проблеме антисемитизма в Германии, в котором позорным образом отметились многие крупные писательские имена разных столетий. Во всяком случае, «все ученые издатели, работавшие под эгидой Академии, должны были представить доказательства своего арийского происхождения».

Здание лейпцигского издательства, Кёнигштрассе, 2, сгорело во время бомбардировки города 4 декабря 1943 года. Оно выгорело полностью, а вместе с ним все книги и материалы, в том числе с корректорской правкой братьев Гримм (как в свое время писательский Манифест во время встречи в Тельгте). Обобщая историю сгоревших материалов в стихотворении, Грасс писал о том, что тогда, если воспользоваться выражением Шпенглера, не просто «закатилась», а «пропала Европа». Но не пропали «слова братьев Гримм», не пропал их «Словарь немецкого языка», переживший не одну войну. Как сказал бы уже не немецкий мыслитель Шпенглер, а русский писатель Булгаков: «Рукописи не горят».

«Всегда речь шла о словах… С одной стороны, они рождали смысл, с другой – были пригодны, чтобы создавать бессмыслицу… Иногда крошечные обломки истины погребены под лавинами слов… В словесном споре рождаются ругательства, проклятия, заклинания, иногда возникают чудеса. Так и в Берлинском зоопарке, где я снова и снова жду встречи с Гриммами». И долго-долго в ушах Гюнтера Грасса звучали и не умолкали «слова братьев Гримм». Это и есть «объяснение в любви».

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Я написала не обо всём. За пределами рассмотрения осталось то, что казалось мне менее интересным, например толстый роман «Широкое поле», за чтением которого, признаюсь, я скучала. Это, пожалуй, единственное крупное сочинение Грасса, о котором мне не захотелось писать (по принципу: все жанры хороши, кроме скучного). Возможно, следовало посвятить больше места лирике и ранним абсурдистским пьесам, но тут сыграли роль формально-логические моменты. Начав с подробного жизнеописания, содержащегося в мемуарном романе «Луковица памяти», я прямехонько уперлась в «Жестяной барабан» – по сию пору главное и самое замечательное произведение Грасса. Ну а потом следовало перейти к двум другим частям «Данцигской трилогии» и т. д.

Когда я работала над этой книгой, в средствах массовой информации появилось потрясшее многих сообщение. В апреле 2012 года Гюнтер Грасс опубликовал стихотворение, которое называлось «Что должно быть сказано». Чего угодно можно было ожидать от нобелевского лауреата, но только не такого текста.

Я впервые за многие годы увидела по каналу Евроньюс Грасса. Сопровождающий его появление на экране комментарий был примерно такой: Грасс написал стихотворение, воспринятое как антисемитское. Было также упомянуто, что он не так давно (а мы знаем, что это было в 2006 году в «Луковице памяти») признался, что служил в войсках СС.

На телеэкране Грасс, «состарившийся и пишущий последними чернилами», как он характеризовал себя в своем стихотворении, совершенно не был похож на дряхлого немощного старика. Выглядел он просто отлично. Дать ему его 84 года было невозможно. Его снимало сразу несколько телекамер, он держался очень уверенно – для него такие вещи, как кино– или телесъемки, дело привычное.

Глядя прямо в телекамеру, он демонстративно медленно закуривал трубку, делал всё не спеша и со значением, давая кому-то из тележурналистов автограф. Потом поднялся с кресла и пошел лицом на камеру, с абсолютно бесстрастным выражением, призванным подчеркнуть, что происходящее его мало волнует. За долгую творческую жизнь, особенно учитывая количество скандалов, возникавших вокруг его произведений и заявлений, он привык к вниманию журналистов. Он был человек публичный и достаточно хладнокровный.

Сочинение это лишь условно можно назвать стихотворением, даже ритмизованной прозой, утверждали немецкие критики. Но дело не в литературном качестве грассовского опуса, созданного «последними чернилами», словно последними каплями крови (такой метафорический намек прочитывается в этом образе «последних чернил»).

Так о чем же всё-таки это стихотворение? Грасс упрекал себя, что слишком долго умалчивал нечто очевидное: некая страна утверждает за собой право на первый удар, который способен уничтожить иранский народ. Но теперь он больше не может молчать и говорит то, «что должно быть сказано»: Израиль угрожает Ирану!

Подавляющее большинство немецких политиков, епископов церкви и литературных критиков выразили свое возмущение этим сочинением, в котором всё перевернуто с ног на голову. Историки считают, что желание Грасса «выговориться» связано с его долгим «молчанием о службе в частях СС».

Знаменитый поэт и певец Вольф Бирман с горечью заметил, что неонацисты в Германии теперь раскроют объятия Грассу, «прижмут его к сердцу». Известная противница нацизма Беата Кларсфельд, в свое время публично давшая пощечину канцлеру Кизингеру, который, как выяснилось, был членом нацистской партии, сравнила Грасса с Гитлером.

Епископ евангелической церкви Маркус Дроге упрекал Грасса в том, что он перепутал причину и следствие: «Под угрозой находится право на существование не Ирана, а Израиля. Лишать государство права на существование сравнимо с угрозой убийства». Можно критиковать политику Израиля, «но только признав его право на существование». А президент Ирана снова и снова заявляет, что Израиль, как раковая опухоль, должен быть стерт с лица земли…

«Шпигель» отозвался статьей Георга Дица: «Само название стихотворения какое-то нагловатое. Грасс ведет себя так, словно стоит перед командой готовых стрелять в него карателей, разорвав рубаху на груди, чтобы бросить в глаза мерзкому миру свою правду. Это та же история, что с Мартином Вальзером. Просто дух захватывает, когда видишь, с какой наглостью люди этого поколения, которым сегодня за восемьдесят, умудряются путать причину со следствием. “Мы жертвы, нам не дают сказать, что мы думаем”, – утверждают они и тем самым переносят вину на тех, кто реально был жертвой».

Георг Диц напомнил об истории с Мартином Вальзером, о которой стоит рассказать подробнее.

Вальзер – автор известных романов, становившихся бестселлерами. Побывав в свое время на Освенцимском процессе, где судили нацистских преступников, он возмутился тем, что к ответственности привлекались главным образом «пешки». Его эссе «Наш Освенцим» вызвало огромный отклик. Писатель считал, что Освенцим отражает вину не только мелких надзирателей, но прежде всего немецкого государства и общества.

«Освенцим – великогерманское предприятие, – писал Вальзер. – В каждом – частица той причины, которой обусловлен Освенцим. И каждый должен найти в себе эту частицу. Причем для этого не обязательно побывать эсэсовцем».

После Освенцимского процесса миллионы немцев стали задумываться и разбираться с комплексом проблем, связанных с нацистскими преступлениями, и, надо заметить, давалось это им весьма болезненно.

В определенном смысле студенческий бунт 1968 года был бы немыслим без жесткого и горького обвинения тогдашнему поколению отцов, воевавших на фронте или бывших «просто попутчиками» нацизма. Не случайно журнал «Штерн» в конце 1990-х годов крупным шрифтом напечатал фразу: «Немцы и их прошлое – это история, состоящая из забвения, высокомерия и неспособности скорбеть».

Но через три с небольшим десятилетия после эссе «Наш Освенцим» Вальзер «устал» от чувства вины. Стал воспринимать как оскорбления напоминания о вине и ответственности. Мартин Вальзер 11 октября 1998 года, удостоенный ежегодной премии Немецкой книготорговли, возмутился необходимостью «постоянной демонстрации нашего позора» – то есть воспоминаний о преступлениях третьего рейха.

Речь Вальзера и стихотворение Грасса свидетельствуют о глубокой уязвленности и чувстве стыда тех немцев, которые пережили третий рейх. Смешиваются чувство вины и желание всё это вытеснить из памяти, стыд за преступления, совершенные соотечественниками, и чувство персональной невиновности и одновременно причастности; непостижимость происшедшего, ощущение, что ты всё еще находишься под всеобщим подозрением, и желание когда-нибудь избавиться от этого давящего груза прошлого…

Всё, что можно сказать по поводу так называемого стихотворения Грасса, уже сказали другие в разных немецких газетах и журналах. И тогда он не стал больше ничего отвечать своим критикам, передав через секретаршу: «Г-н Грасс сказал всё, что хотел». И действительно, хотел и сказал. И никто ему в этом не помешал. Так что можно было обойтись без позы приговоренного к расстрелу и разрывания рубахи на груди, как выразился один из комментаторов.

Мне жаль, что я не могу спросить об этом Василя Быкова, или Виктора Астафьева, или Генриха Бёлля, или Альфреда Андерша, воевавших на противоположных сторонах и всем своим творчеством и своей деятельностью пытавшихся воспрепятствовать тому, чтобы ожили эти, казалось бы, канувшие в Лету дремучие расовые предрассудки и весь нехитрый человеконенавистнический набор идеологем фашизма. Эти писатели (и многие другие) твердо знали: фашизм не приносит ни одному народу ничего, кроме несчастья и катастроф. Но их уже нет в живых.

Мне глубоко неприятно то, что произошло. Но такова жизнь: люди меняются, происходят события странные и необъяснимые. А может быть, всё проще: захотелось человеку «последними чернилами» напомнить о себе. Но я не собираюсь из-за произошедшего что-то менять в своем отношении к автору «Жестяного барабана», «Кошек-мышек», «Луковицы памяти» и «Моего столетия», а также других замечательных книг.

Для меня история со стихотворением Грасса остается лишь неприятным послевкусием, осадком, чем-то испортившим настроение. Но не меняющим взгляда на творчество этого выдающегося художника.

В понедельник 13 апреля 2015 года он завершил свой земной путь. Многие годы Грасс вел дневники, так что пока рано говорить, что прочитано и осмыслено всё, что он желал сказать стране и миру. Вполне вероятно, после публикации дневников мы узнаем что-то новое и о нем самом.

Но в любом случае о нем точно можно сказать: он сделал всё, что мог. И не только для немецкой литературы, классиком которой он стал при жизни. Благодаря Гюнтеру Грассу, как и другим выдающимся писателям, вступившим в литературу после войны, Германия изменила свой исторический путь. Он помог немцам понять себя, ужаснуться тому, что они сотворили, и создать другую страну.

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА ГЮНТЕРА ГРАССА

1927, 16 октября – родился в Данциге (ныне Гданьск) в семье хозяина бакалейной лавки. Отец – немец, лютеранин; мать – католичка из кашубов, небольшого западнославянского народа, в культурном и языковом отношении связанного с Польшей.

1933 – пошел в школу; по времени это совпало с приходом к власти нацистов. Увлекался живописью, графикой, скульптурой, намеревался стать художником.

1937 – присоединился к юнгфольку (детской нацистской организации).

1941 – вступил в гитлерюгенд.

1942 – мобилизован для несения вспомогательной службы в зенитной артиллерии.

1944 – хотел стать моряком-подводником, но оказался в танковых частях войск СС, куда брали только добровольцев. В первом же бою с наступавшими советскими войсками его подразделение было уничтожено; Грасс получил два осколочных ранения.

1945 – после капитуляции рейха попал в американский плен.

1946, 24 апреля — отпущен из лагеря военнопленных.

1946–1947 — пытался продолжить прерванную войной учебу в школе в Гёттингене, но сдавать экзамены на аттестат зрелости отказался. Устроился сцепщиком на калийном руднике, получил продуктовую карточку для рабочих, занятых тяжелым физическим трудом, и перестал голодать.

1947–1948 – обучался ремеслу камнереза и каменотеса, готовясь стать скульптором.

1949–1952 — учился в Академии художеств в Дюссельдорфе.

1953 — переехал в Западный Берлин, где продолжил учебу в Высшей школе изобразительных искусств.

1954 — женился на юной швейцарской балерине Анне Шварц.

1955 — получил премию Южногерманского радио за присланные на конкурс стихи.

1956 – выходит стихотворный сборник «Преимущества воздушных кур».

1957 — родились близнецы Франц и Рауль.

1959 — выходит в свет роман «Жестяной барабан», принесший невероятный успех. Грасс работает над повестью «Кошки-мышки» и романом «Собачьи годы». Все эти произведения составят «Данцигскую трилогию».

1960 – родилась дочь Лаура. Первый опыт политических выступлений в поддержку лидера социал-демократов Вилли Брандта.

1963 – принят в Западноберлинскую академию искусств.

1965 – участвует в предвыборной борьбе в пользу СДПГ. Присуждение Почетной литературной премии имени Бюхнера. Родился сын Бруно.

1968 — удостоен премии имени Фонтане и медали Карла фон Осецкого, присуждаемой Международной лигой по правам человека.

1969 – награжден премией имени президента Теодора Хойса. Вышел роман «Под местным наркозом».

1970 — избран почетным членом Американской академии искусств и науки. Побывал в Ленинграде. Сопровождал канцлера Вилли Брандта в Варшаву, где был подписан договор между ФРГ и ПНР.

1972 — активно участвовал в избирательной кампании, поддерживая социал-демократов. Вышла книга «Из дневника улитки».

1974 – вышел из католической церкви. Родилась дочь Елена (ей посвящен новый роман «Палтус»).

1975 – принял участие в Международных Сахаровских чтениях в Копенгагене.

1978 – развелся с Анной Грасс.

1979–1980 — фильм «Жестяной барабан» (режиссер Фолькер Шлёндорф) удостоен «Золотой пальмовой ветви» на фестивале в Каннах и премии Американской киноакадемии «Оскар» за лучший иностранный фильм. Женился на Уте Грунерт.

1983 – избран президентом Берлинской академии искусств.

1984 — переехал в Гамбург.

1999 – удостоен Нобелевской премии по литературе.

2006, 12 августа — опубликовано интервью «Почему я прерываю свое молчание через 60 лет», в котором рассказал о том, что скрывал много лет.

2013 — выходит 1200-страничный том переписки Грасса с Вилли Брандтом, они писали друг другу 30 лет.

2015, 13 апреля — Гюнтер Грасс скончался в больнице в городе Любеке, где он прожил последние три десятилетия и где с 2007 года существует музей его творчества.