Текст книги "Звезда эстрады"
Автор книги: Ирина Лобановская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)
Таня стала все чаще задерживаться – якобы на работе. В отношениях с сыном появилась натянутость, Аркадий подмечал ее неохоту говорить с Вовкой.
Но вот однажды она вернулась поздно вечером домой с блеском в глазах, какого брат давно не замечал. Новый мужчина?
От вопросов Таня отмахнулась, бросив лишь, что мужчина тут ни при чем. И Аркадий вновь отступился.
Через несколько дней он увидел на Танином столе журнал со странным названием «Сторожевая башня». Удивился, но опять ни о чем не спросил. Все читают то, что нравится. Может, интересный журнал...
Но блеск в Таниных глазах сменился отсутствующим выражением. Она все больше замыкалась в себе и внезапно сообщила брату, что ушла из школы.
– Почему? – изумился он. – Тебе ведь там нравилось! Или начались неприятности?
– Нет, – сказала Таня, – дело не в этом. Просто мне нужно время для самореализации!
– Это как? – не понял Аркадий.
– Ты все равно не поймешь! – нагло заявила Таня.
А потом Аркадия остановила на улице соседка по подъезду. И сказала, что видела недавно Татьяну с какими-то женщинами, распространявшими журнал «Сторожевая башня». Они предлагали прохожим пойти на богослужение.
– В церковь? – спросил Аркадий.
– Да нет, куда-то на квартиру, я так поняла, – ответила соседка.
Тогда Аркадий учинил сестре настоящий допрос с пристрастием. Она приняла горделивую байроническую позу, взирая на брата сверху вниз, и сначала лишь твердила свое: «Ты этого все равно не поймешь!»
– Да почему же я такой тупой? – возмутился, наконец, Аркадий. – После смерти родителей за тебя несу ответственность я! И я обязан знать, чем ты занимаешься и где и с кем проводишь время, бросив Володьку на меня и на детский сад!
– Мы спасемся от Армагеддона, который уже близок. А вы все погибнете! У тебя один выход – обратиться в нашу веру! – выпалила Татьяна.
Она сумасшедшая, в ужасе подумал Аркадий и пробормотал:
– Танечка, какой Армагеддон?!. Ты имеешь в виду фильм? А почему ты сына забросила? Тебя не интересует его судьба?
И тут окончательно ополоумевшая Таня заявила, что своими упреками брат лишь подтверждает истинность ее религии. Мол, ее давно предупредили: домашние не поймут, а постараются разлучить с учителями, потому что родные действуют по наущению дьявола.
– Что ты несешь? С кем ты связалась? – не выдержал и сорвался в крик Аркадий. – В какую секту ходишь? Таня, зачем?
– Я ищу смысл жизни, – объявила сестра и ушла спать.
Смысл жизни... Кто же его не ищет...
Но на следующий день Аркадий взялся изучать литературу о сектах. И чем больше читал, тем страшнее ему становилось. Он выяснил, что, когда в секту приходит новичок, ему делают так называемое «отравление любовью» – все вокруг него такие ласковые, отзывчивые, добрые... Новенькому дают понять, что ему рады, что он им чрезвычайно приятен и интересен. Все восхищаются его характером, способностями, мыслями. И твердят при этом, что их объединяет любовь к Богу. Конечно, замученный семейными неурядицами и неласковым бытом человек начинает сразу таять в этом бесконечном тепле. Глаза ему словно залепляют елеем.
И Таня, точно так же, как другие, обманутая жизнью и привыкшая считать себя жертвой, буквально всем обделенной, легко купилась на эту провокацию. А приплюсованные сюда «истины», удовлетворившие искания ее разума, довершили дело. Кого винить в этом? Только себя...
Аркадий схватился за голову.
Он прочитал, что в России насчитывается от трехсот до пятисот различных деструктивных и оккультных псевдорелигиозных организаций, охватывающих своим влиянием около миллиона человек. Что большая часть сектантов – молодые люди в возрасте от восемнадцати до двадцати семи лет. Что секты активно скупают недвижимость, сколачивают лобби во властных структурах, инициируют судебные процессы по якобы нарушенным законам свободы совести, стремясь основательнее закрепиться в российском обществе. Самая мощная из быстро растущих сект – это неопятидесятническое движение. Им охвачены весь Урал, Сибирь и Дальний Восток. Активно растет число свидетелей Иеговы и мормонов...
Секты делятся на два типа: тоталитарные и классические. Последние религиозно ущербны и культурно неполноценны, но не деструктивны. Баптизм – пример такой классической секты, с ее членами можно дискутировать и общаться, поскольку баптисты – законопослушны. Тоталитарные секты куда криминальнее и агрессивнее. Они всегда прикрываются какими-то масками: религиозными, политическими, культурологическими... Ну и коммерческими, конечно сомнительными. Все давным-давно усвоили, что власть – это деньги, а деньги – это власть. И ясно, что тоталитарные секты не существуют ради свободного выбора людей. Человека всегда нужно затащить туда, прежде чем он что-либо узнает, пообещав ему именно то, чего ему больше всего не хватает на данный момент.
Безусловно, секты не в силах выполнить своих обещаний. Они ничего не могут дать, только обманут. Это антисистемные организации, которые сами ничего не производят и все время нуждаются в подпитке. Источником может оказаться и крупный бизнес. Создатель секты понимает: заполучив такой источник, можно сорвать гораздо больший куш, и это значительно безопаснее, чем грабить на улицах.
Секты не пытаются легализовать капиталы, а уверенно делают это, что не мешает им заполучать все новые предприятия, попутно выкачивая из них средства. Секта Муна, например, – глобальная бизнес-империя, владеющая заводами, газетами, пароходами и многим другим. Иногда на предприятиях работают сектанты, практически даром, порой предприятие принадлежит секте юридически, что не защищает его от выкачивания ресурсов. Буш-старший регулярно получал определенное количество миллионов за каждое выступление на мунитской конференции.
И в России была одна громкая история, когда сайентологи развалили Московский вентиляторный завод, а его директор был убит.
Аркадий впал в депрессию...
Глава 21
Таня дома практически не жила, постоянно пропадала у своих единомышленников. Вовка был брошен совершенно. Аркадий отводил его утром в детский сад и забирал вечером. Читать что-либо о сектах Таня наотрез отказалась, заявив, что им запрещают читать напечатанное не в их собственной типографии.
Вовка погрустнел еще больше и иногда плакал перед сном. Аркадий утешал его, как умел, говорил, что все наладится, мама вернется в дом... Пустые, никчемные слова... Но как объяснишь все шестилетнему ребенку?
Несколько раз Аркадию звонила какая-то женщина из Таниных «учительниц» и вкрадчивым голосом приглашала приехать к ним, познакомиться... Мол, перед тем как делать определенные выводы, надо увидеть все своими глазами. Но после его достаточно резких отповедей «там», видимо, поняли, что с Таниным братцем каши не сваришь, и отстали.
Устав и замучившись от бесполезных разговоров с сестрой, которую видел редко, Аркадий решил отдохнуть с племянником на Рождество. Ему посоветовали дорогой, но очень комфортабельный пансионат в Подмосковье. Вовка ликовал. В последнее время он буквально вцеплялся в дядьку – единственную опору на всем белом свете.
Как же Таня может бросать ребенка? – нередко думал Аркадий. Секта и это запрещает? Ответа не было...
Шикарный пансионат возле самого озера Аркадию очень понравился. Условия прекрасные, лыжная база, кормят отлично. Володька непрерывно улыбался и носился по пансионату вне себя от восторга.
А на следующий день после приезда Аркадий увидел ее... Она стояла возле окна в столовой и пристально смотрела на заснеженное заледеневшее озеро, словно пытаясь разглядеть там кого-то хорошо ей знакомого и долгожданного. Кого она там старалась высмотреть? Но белое озеро было пустынно в падающих на землю сумерках...
– Здравствуйте! – обрадовался Аркадий, метнувшись к Лёке. Растерянно дернул себя за ухо... – Не ожидал вас здесь встретить! Отдыхаете?
Лёка взглянула на него недоуменно – не сразу узнала – и вдруг тоже обрадовалась. Она приехала сюда на неделю, отказавшись от всяких новомодных надоевших ей курортов, и тосковала, глядя целыми днями на безмолвное нетревожное озеро.
– Пытаюсь, – отозвалась она. – Импресарио не дает покоя, звонит без конца... Думала оторваться от вечной суеты и пожить в тишине... Да разве получится? И тут фанаты не дают покоя, просто шагу не ступишь... Только приехала – уже пристают... Хоть надевай маску, как террористка.
– А давайте я сыграю роль вашей личной охраны, – вдохновенно предложил Аркадий.
Он искал повода быть все время возле нее...
– Как это? – удивилась Лёка. – Переведите!
– Да так... Буду ходить постоянно возле вас и отшвыривать ваших назойливых поклонников.
– У вас не получится, – покачала головой Лёка.
– Почему?
– Не хватит наглости. Тут требуется особая бесцеремонность. У вас ее нет.
– Все равно... Давайте попробуем! – настаивал Аркадий.
– Ладно, рискнем! – засмеялась Лёка. – Я согласна!
И тут подбежал Вовка, схватил за руку дядьку и взглянул на незнакомую женщину застенчиво, но подозрительно. Он панически боялся потерять Аркадия и жил в непрерывном навязчивом страхе, что его последнюю надежду, единственную привязанность и любовь могут навсегда отобрать.
– Это ваш сын? – спросила Лёка. – Как же вы будете меня охранять? Вместе с ним?
– Племянник, – объяснил Аркадий, спешно обдумывая ситуацию.
– А от кого вас нужно охранять? – поинтересовался Вовка и вдруг радостно истошно завопил: – Ой, вы же Тихая! Вы поете по телевизору! Как же я вас сразу не узнал?! Я тоже хочу вас охранять!
Лёка снова засмеялась. И снисходительно-благосклонно согласилась уже на эту двойную «охрану», объявив донельзя довольному и гордому своим новым звездным знакомством Володьке, что теперь она совершенно спокойна за свое будущее.
Лёка страшно тосковала. Пробовала забить печаль и боль вином, коньяком и ужинами в шикарных ресторанах с дорогостоящими поклонниками. Толку никакого... Отвлекалась лишь на время, на несколько часов, а едва попав домой, закусывала губы и принималась бродить, руки за спину, по комнатам из угла в угол.
– Все кругом подлецы и мерзавцы... – бормотала подвыпившая Лёка. – Эта гадина сиськатая Лианка Чебаевская три дня назад опять устроила наезд на меня в ресторане. Заявилась туда в сопровождении сразу двух молоденьких тоненьких и длинненьких супермальчиков. По детям ударилась, дура старая! Увидела меня и устроила скандал... Как всегда... Орала, идиотка, будто я сплю со всеми подряд, – это с больной головы на здоровую! Что пою одну попсу! А что она поет, интересно? Что мои композитор и текстовик – неграмотные козлы, вырытые мной на помойке! – Лёка грустно задумалась. – Я давно ни с кем не сплю... После него мне очень трудно это делать... Но кто поверит?.. А мои личные композиторы и поэты и вправду придурковаты... Только других-то взять негде!
Появившиеся у Лёки с легкой руки импресарио Эдгара придворные композитор и поэт-песенник ее душу не грели и не радовали. Писали они плохо, типа «А у тебя есть палочка-выручалочка, ты взмахнешь и скажешь «Раз!», и все изменится тотчас!» с соответствующей бездарной мелодией. Но народ – ох, уж эта толпа! – почему-то на ура воспринимал эту пошлятину и откровенную чушь. И не мечтал ни о чем другом. А Лёкины излюбленные романсы, которые она так любила петь, дурноватую публику больше не вдохновляли...
Все ждали Лёкиного провала. Как сговорились. Не дождутся! Опытный шахматист в цейтноте выигрывает.
Когда поэт первый раз принес ей свой жуткий текст, Лёка просто хотела его выставить вон. Навсегда.
– Вы думаете, это нормальная рифма – «весна» и «вода»? – язвительно поинтересовалась Лёка. – А эта – «Москва» и «моя»?
Поэт надулся и стал плести что-то о рифмах Маяковского и Вознесенского. Шибко умный...
– Мне такой текст не подходит! – вполуха выслушав его, заявила Лёка. – И петь это не собираюсь ни при каких обстоятельствах!
Но присутствующий при этом композитор, вкрадчивый и ушлый человечек, без конца противно потирающий ладони, уговорил Лёку повременить и не делать поспешных выводов.
– Вы не торопитесь, Леокадия Андреевна, – посоветовал он. – Мы давно работаем с Игорем в тандеме. У нас дружная рабочая пара и большой опыт. Вы попробуйте спеть одну нашу песню! И кроме того, задумайтесь насчет рифм. Ну, даже если бы Незнайка сразу понял, что «палка» и «селедка» – не рифма, разве он стал бы поэтом? Сомнительно... Поэзия – езда в незнаемое...
Чересчур незнаемое, злобно подумала Лёка.
Поэт Игорь смотрел разобиженно и бубнил, что тогда пойдет к Чебаевской. Та якобы давно его приглашала.
Упоминания о Чебаевской Лёка не вынесла и попробовала спеть эту бредовую, на ее взгляд, песню. И неожиданно сорвала чудовищный новый успех. Пришлось примириться и с поэтом, и с композитором, отныне работающими лишь на нее... Платить этим уродам и всякий раз искренне удивляться, как беснуется от счастья зал, слыша очередной «шедевр» дружного тандема.
Взбудораженная, ничего не понимающая Лёка бросилась на дачу к своему верному маэстро.
– Я рад тебя видеть, детка! – воскликнул он и на всякий случай, помня Лёкины страхи, притянул к себе за ошейник Дуньку. – Выглядишь изумительно! Что привело тебя ко мне на этот раз? Думаю, не внезапный приступ любви и сострадания...
Лёка чуточку смутилась.
– Вообще эти лимиты у сострадания очень невелики, – пробурчала она. – А душа быстро замусоривается... Не только у меня, у всех без исключения...
Маэстро кивнул:
– Твоя правда. А умирать передумала? И правильно! А то, помнится, ты как-то звонила мне и лепетала, что совсем погибаешь от головной боли...
Он пристально посмотрел на Лёку. Она потерялась еще больше, хотя сбить ее с толку было всегда довольно сложно.
– Да еще приехать ко мне в такую погоду... – продолжал, как ни в чем не бывало, маэстро. – По небу давно бегают тучи, которые до чего-нибудь нехорошего добегаются.
– Другой погоды нет, – философски ответила Лёка. – И взять неоткуда.
– Умнеешь на глазах, – заметил маэстро. – Хотя мудрость, как известно, уменьшает жалобы, но не сокращает страдания. Ну, рассказывай, что стряслось.
И Лёка выложила наболевшее: про поэта и композитора, уродские тексты и музыку, про подлую Лианку Чебаевскую... И еще про толпы в концертных залах, готовые слушать эту дребедень, но весьма холодно относящиеся к Лёкиной программе русских романсов...
Маэстро выслушал ее внимательно, наклонив седую голову и ласково поглаживая Дуньку.
– В общем, ничего нового ты мне не поведала, детка, – заметил он, когда Лёка наконец замолчала, уставшая и отчаявшаяся. – В обществе был, есть и будет действовать закон толпы. Он, увы, неотменяем и непререкаем. И он сильнее многих других законов.
– Толпа... – с горечью прошептала Лёка. – Но ведь кто-то должен ею руководить, направлять, обучать, в конце концов!
– Должен, – кивнул маэстро. – Но за много веков такого человека что-то не нашлось...
– А Господь Бог? – прошептала Лёка.
– Детка, чтобы даже Ему удалось вразумить оголтелую толпу, она обязана, как минимум, для начала в Него поверить, а потом послушать. Но она не верит и не слушает... Именно поэтому она – безумная толпа. Я слышал твое последнее выступление, детка... Ты по-прежнему хорошо поешь. А что ты поешь – меня интересовало не слишком. Напрасно, конечно, но ведь я понимаю, что такое эстрада. Это публичный жанр, как публичная девка. А славу, которой ты так жаждешь, люди называют венчанной блудницей.
– Что?! – взвилась Лёка. – Значит, я потаскуха? Шлюха?
– Каждый, кто продается, тем более за приличные деньги, заслуживает этого слова, – невозмутимо отозвался маэстро. – Основы человеческого общества хорошо известны – это корыстолюбие, страх и продажность. А люди, детка, по сути своей злы, хотя очень любят добро. Однако другими сделанное добро, исключительно только по отношению к ним.
– Но толпа состоит из отдельных личностей! И они-то очень разные! И их можно изменять!
Маэстро покачал головой:
– Это иллюзии. В толпе нет личностей. Она едина по сути и настроению. Она страшна. А тебе вообще нравятся современные мелодии наших песенок?
Лёка пожала плечами. Как может нравиться эта какофония?..
– А ты заметила, детка, как советская музыка поднимала дух, будила патриотизм и улучшала настроение? Достаточно послушать какой-нибудь марш времен Дунаевского – и от депрессии не останется следа. Ритм... Все дело в нем. А нынешнее поколение композиторов только жалуется, скулит и скучает. И создает сопливые, слезливые, сентиментальные мелодии, рассиропленные и минорные. Какая-то мяукающая и мурлыкающая тональность... Ты не анализировала, детка, что поешь?
– Пою что придется! Что сочиняют и приносят нынешние гении от музыки! – крикнула взбешенная Лёка. – Именно такие сопли обожает народ!
– Это не народ, – спокойно возразил маэстро. – Народ в твоих залах не бывает, не обольщайся! Он совсем не там. И твои клипы он тоже смотрит вряд ли. Ты чересчур заблуждаешься, детка...
Лёка окончательно взбеленилась:
– И что же мне теперь делать? Перестать петь?
Хороший вопрос... Теперь пусть маэстро найдет на него достойный ответ...
Но мэтр лишь рассеянно пожал плечами. Он был равнодушен и величав. И заговорил о своем:
– Обычно темнеет гораздо быстрее, чем рассветает. И как мало похоже то, чего ты хочешь в молодости, на то, что ты можешь сделать в действительности... Как мало юношеские мечты напоминают все, чему радуешься в старости... У меня теперь слишком много досуга, детка... И я как-то взялся анализировать тексты нашей эстрады. Вот, например, один поет о том, как «на Садовой-Ямской и на Ордынке мы дарили весной девушкам улыбки». А такой улицы – Садовая-Ямская – вообще нет в Москве и никогда не было. Или там стоит запятая? Но ее нельзя услышать. И все равно напрашивается ассоциация с «Тверской-Ямской» или «Садовой-Триумфальной». А вот еще пример: «Странной звездою горит зеленый семафор». Семафор не может гореть – это не светофор. На семафоре нет никаких огней, семафор – это стрелка, которая поднимается и опускается и регулирует движение поезда. Правда, может, в песне семафор подожгли, и он полыхает ярким огнем? Ну, тогда строка «горит семафор» правомерна. Но только в этом случае.
Лёка хихикнула.
– Или слушаю по телевизору песню «Алло, алло» и просто умиляюсь, – продолжал маэстро. – Очевидно, претендуя на высшую степень оригинальности и некую изюминку, певица перед песней произносит: «Раз-два-три, хоп!» Зачем? Какая-то бессмыслица... И певунья так веселится, расставшись с любимым, что просто оторопь берет... А другая распевает: «К северу лицом, сердцем на восток». Эта песня может соответствовать действительности только для того, кто родился с сердцем в правой стороне груди. Все остальные, находясь лицом к северу, никак не смогут оказаться сердцем на восток – лишь на запад. А «тополиный пух, жара, июль?» В июле тополиный пух уже не летит. Он летит в июне, а чаще – даже в мае. А почему песня «По ночам в тиши я пишу стихи» называется «Восточная»? Загадка... Там нет ни слова, ни намека на малейшие восточные реалии. Более того, строка «льет ли теплый дождь, падает ли снег» еще дальше уводит от понимания названия. Снег для Востока не характерен, если только не имеется в виду Дальний Восток, но это явно не будет для нормального человека первой ассоциацией.
– Слушатели этого не слышат! – заявила Лёка и съязвила: – Они ведь толпа! Ты сам недавно рассуждал об этом.
– Правильно, мои наблюдения лишь подтверждают сказанное. А вылазка на остров женщин, где мы «незаметно выбьем двери...». Интересно, как это можно сделать незаметно? Или «В небо взлечу на руках с тобой!». Не тяжеловато ли будет – лететь вверх с бабой на руках? Даже с тоненькой... А «Подарила трусики в конверте, чтобы никуда я не ушел»? О чьих трусах идет речь? И скажи мне, детка, разве трусами мужчину удержишь? Мужчина если захочет уйти, так улепетнет вообще без трусов! Еще я слышал песенку о том, что, «когда моряк на берегу, все девушки бегут к нему, они сигают из штанов, меняя деньги на любовь». Это что?
– Это свобода творчества! – фыркнула Лёка.
– Детка, это никакая не свобода, а вседозволенность, бесконтрольность, отсутствие вкуса и умения анализировать, – покачал головой маэстро. – Ты дай творческую свободу петуху, так он все равно будет кукарекать, как раньше! А псевдонимы! Я всякий раз изумляюсь... Маршал, Грин... Неужели нельзя выдумать что-нибудь пооригинальнее? Акула... Лиса... Волчицы еще нет... Но, думаю, скоро появится. И крыса с мышью тоже. Никого не привлекают мирные животные и рыбки. Какие-нибудь там кролики и караси...
– Или слоны, – добавила Лёка.
Маэстро вздохнул.
– Хотя слон на эстраде, детка, и кролик смешны точно так же, как и акула. Мюзикл «Ромео и Джульетта»... По-моему, это уже надругательство. Говорят об имидже... Тогда, значит, специально создается имидж дураков и дурочек? Они неестественны, ненатуральны, не способны даже изобразить подлинные человеческие чувства.
– А правда, что когда-то ставили оперу «Мересьев» и балет «Мать»? – спросила Лёка. – И якобы в Большом театре хотели поставить балет «Преступление и наказание»? Чтобы Раскольников танцевал с топором в руках и догонял танцующую старушку?
Маэстро усмехнулся.
– Точно не скажу. А вот зато тебе настоящая правда на прощание – ты уж прости меня, старика, за нее, детка... Ты сейчас катишься вниз, настойчиво и стремительно. И уже сильно приблизилась по уровню ко всем этим знаменитым воблам и сорокам. Опомнись, детка... Пока еще не поздно...
– Вниз?! Почему это вниз? – опять вспыхнула Лёка.
Не прощаясь, она в бешенстве вылетела вон. В саду на дорожке ей навстречу попался тот самый водитель, который привозил ее когда-то сюда. Взглянул насмешливо и недобро...
Вымотавшись к зиме полностью, Лёка внезапно заявила своему верному оруженосцу Эдгару, что желает отбыть на отдых. На неделю.
– Куда желаете? – спросил он, приготовившись записывать. Эдгар исполнял и роль ее секретаря. – Мальта? Канары? Мальдивы?
– В Купавну, – буркнула Лёка.
– Куда? – изумился Эдгар. – Никогда не слышал о таком городе... Это где? В Италии? В Испании? Или это Греция?
– Это Подмосковье, мальчик, – назидательно отозвалась Лёка. – Учи географию своей малой родины!
– А на фиг она мне? – обиделся Эдгар. – Я отдыхаю в других местах, от нее чересчур далеких.
Конечно, он ее не понял. Где уж там... И осмотрел с ног до головы, как прибабахнутую. Ну и ладно...
Только напрасно она рассчитывала, что здесь, в Купавне, станет легче. Глупая девочка... Все получилось наоборот...
Именно поэтому она так обрадовалась неожиданному появлению своего забавного случайного знакомого.
Неделю они провели вместе. Аркадий неизменно возникал рядом с Лёкой с самого утра и следовал за ней неотступно до вечера, прощаясь уже перед дверью ее номера.
Вовка радостно скакал возле них и вслушивался в разговоры, казавшиеся ему беспредметными. Дядька и эта известная певица, оказавшаяся его знакомой – так интересно! – говорили о погоде, о каких-то Шнитке и Свиридове, о Барсовой и Архиповой... Вовка представления не имел, кто это такие, а спрашивать и мешать разговорам не осмеливался.
Большое белое озеро Бисерово, мерно дышащее где-то в своей глубине, тихо подремывало, приглашая всех разделить с ним его многомесячный покой. Казалось, озеру не нужны бурные весенние всплески, взламывания льдов, крики прилетевших птиц, озабоченных любовью и будущими детьми... Суета ему не по сердцу. Озеру нравится спокойно и безмятежно блаженствовать подо льдом и снегом и ничего не ждать, не восставать, не поддаваться бунтарским весенним ломким настроениям, от которых добра ждать не приходится.
Лёка всматривалась в белую озерную безбрежность с завистью и все пыталась там высмотреть кого-то, большого и сильного... Но чересчур далекого от нее... Как он сказал тогда? «Слишком далекая Лёка...» Это правильно...
– Знаете, ведь это я вам пишу открытки с поздравлениями, – внезапно признался Аркадий.
Вовка в эту минуту ускакал далеко вперед.
– Ну да? – хихикнула Лёка. – А зачем?
– А разве вам не приятно их получать?
– Конечно приятно! А еще приятнее знать, что у меня есть где-то друг... Преданный и внимательный... Пусть даже не рядом...
Внезапно Аркадий остановился и резко схватил ее за плечи. Его пальцы без перчаток словно прикипели к рукавам ее дубленки.
– А вы... не хотите... чтобы он был всегда рядом с вами? Верный ваш охранник и защитник...
Последние слова дались ему очень нелегко. Широкими, по-мужицки грубовато сработанными пальцами – почему не наденет перчатки? ведь холодно! можно обморозиться! – он нервно мял рукава шикарной Лёкиной дубленки. И напряженно ждал ответа.
Лёка не решилась заглянуть ему в глаза. Подумала, что перед ней неуверенный в себе, замученный собственными несовершенствами и неумениями, всегда болезненно напряженный, исстрадавшийся человек, которого никому не видно и не слышно. Но именно такие, как он, всегда живут честно и становятся настоящими друзьями и преданными мужьями. Без всяких там условий типа «роди мне дочку...».
– Идет, – вдруг выдала она. – Давайте попробуем... – Пальцы на рукавах ослабли. – Жаль только, что больше не придется получать и читать ваши замечательные поздравлялки! И предупреждаю заранее: я довольно дрянная, беспринципная, недалекая Лёка... Я наделала за свою жизнь кучу ошибок, я психопатка, испорченная... Так что не обольщайтесь понапрасну!
– Ты! – пробормотал Аркадий и прикоснулся ладонями к ее зарумянившимся на морозе щекам.
Уверенность в себе пришла к Аркадию намного скорее, чем он ожидал. Он вообще на нее не слишком рассчитывал...
Какие холодные, просто ледяные у него ладони... Лёку затрясло. Она слишком перемерзла в своем долгом ожидании этого человека... Этого?! Глупости! Да теперь уже все равно...
– Наденьте, пожалуйста, перчатки! Все-таки зима!
– Только если ты мне скажешь «ты»! Иначе рискую остаться на всю дальнейшую жизнь без пальцев! По твоей милости!
– Пожалуйста, надень перчатки... – смущенно пробормотала Лёка. – Очень холодно... И нас может увидеть твой Вовка...
– Это чепуха, Леля...
– Как ты меня назвал? – в ужасе прошептала Лёка.
– Леля... А что?
– Да нет, ничего...
Аркадий удивленно глядел в ее глаза. Лёка молчала.
И он, наконец, отпустил ее, натянул перчатки и мельком огляделся: племянник с визгом валялся в сугробах и не замечал ничего вокруг.
Глава 22
Все в Таниной секте безоговорочно подчинялись старейшинам. А те толковали Библию, как им нравится, и «впаривали» это как истину в последней инстанции. Свободное мышление и независимость мнений в секте, разумеется, не приветствовались. Но Тане с ее небогатым умишком хватало и чужого. Она вообще не привыкла и не умела пользоваться своим собственным. И ее нисколько не смущало, что в секте люто ненавидели «большое» христианство – православие, католицизм, протестантизм – за то, что якобы там не следовали Библии буквально или трактовали ее по-иному. Дескать, «от лукавого все».
Дома Таню по-прежнему не видели. Она «пионерствовала», как это называлось в секте, – раздавала листовки и проповедовала по домам. Приходила – такая обаятельная, молодая, добрая, – прикрываясь красочными «Башнями», и начинала издалека: «А что вы думаете об окружающей жизни?», «Кто может изменить такую ситуацию в мире, где все правительства продались и нигде нет справедливости?». Затем она подсовывала людям талмуд типа «Познание, ведущее к вечной жизни» и приглашала на собрание. Если пойдешь – считай себя конченым человеком...
Таня избегала любых разговоров, на вопросы брата отвечала односложно, вела обширную переписку, сильно похудела, помрачнела и частенько ездила на какие-то конгрессы. Семейные даты игнорировала («от дьявола все»), а на свой день рождения выкинула подарок Аркадия – мол, нет у нас таких праздников. Несчастный Вовка проревел весь свой день рождения, не понимая, как же мама могла забыть о нем... Аркадий нервно кусал губы... Он уже знал, что дети, выросшие в семьях сектантов, часто даже не знают, сколько им лет.
Но потом Таня начала делом доказывать свою веру. Аркадий обнаружил это, вернувшись из пансионата. Сестра в его отсутствие изуверски уничтожила всю библиотеку, которую брат собирал долгие годы, планируя передать племяннику. Таня увлеченно, методично разорвала книги, по которым постигала жизнь, которые были ее учителями. Она убивала их, разрывая страницы, которые раньше зачитывала до дыр.
Аркадий вновь пришел в ужас, но переубедить сестру не сумел. Та твердила, что Бог не одобряет чтения мирской литературы.
Вслед за книгами брата Таня выкинула все справочники, пособия и книги, взятые у знакомых, поскольку в ее обществе ей внушили – Бог не одобряет чтение религиозных книг, изданных не обществом «Сторожевая башня».
И перестала разговаривать с братом и друзьями, оборвала всякие отношения с соседями... Так как ей вдалбливали, что Бог не одобряет никаких контактов с мирскими людьми. Любые попытки Аркадия образумить ее Таня воспринимала не иначе, как его желание сбить сферу с верного пути. В своих фантазиях она уже находилась в Раю. Не дойти туда было бы непростительно.
Еще Бог якобы требовал, чтобы никто не искал славы, ибо ее достоин только Он один. И все Танины почетные грамоты, полученные в школе и в институте, постигла та же участь, что и книги. Стопка изорванных грамот оказалась в мусорном ведре. Таня даже не перечитала их перед уничтожением, а ведь это была летопись ее предыдущей жизни. Это были победы. Вполне заслуженные. Грамота за второе место на соревнованиях по настольному теннису, грамота за первое место в конкурсе юных чтецов, благодарность за работу от краеведческого музея, от театральной студии... Но зачем Тане слава, заслуженная в обреченном на гибель мире? Зачем нужна память о людях, подписавших грамоты? Да, многие из них были ее наставниками, воспитателями, возможно, даже искренне ее любили... Они учили ее трудиться и думать. Но они тоже – часть обреченного мира.
Весь семейный бюджет держался на Аркадии, зато Таня стала таскать у него деньги на пожертвования. Она теперь напоминала брату наркоманку – у тех все деньги на «кайф», а у сектантов – в секту.
Начиная употреблять наркотик, новичок всегда уверен, что это лишь эпизод, просто надо в жизни все попробовать, интересно ведь, любопытно... Только со временем грань между обычной жизнью и познанием наркотика постепенно стирается. Эйфория перестает быть экспериментом. Новичок все глубже и глубже постигает законы новой жизни под властью наркотика, хотя продолжает утверждать, будто ему ничего не стоит прекратить все. На самом деле все не так просто... В сознании произошла подмена. Теперь его жизнь, внутренний мир и среда существования неразрывно связаны с наркотиками. Возвращение в прежнюю нормальную жизнь – всего лишь эпизод... Причем это возвращение рассматривается как недоразумение...
