Текст книги "Звезда эстрады"
Автор книги: Ирина Лобановская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
Дама смотрела на нее с ужасом.
– Пожалейте меня! – попросила Татьяна. – Человеку бывает очень нужно, чтобы его жалели. А меня, кроме мамы, никто никогда не жалел. У меня нет семьи, нет работы, нет нормальной специальности, нет денег, нет здоровья... И в этом уже ваша вина.
– Моя? – возмутилась дама.
– Ну, разумеется, не ваша личная. Глупо верить бумаге и закрывать глаза на правду. Наболело. Это прямо вроде нарыва – никак не прорвется. Кстати, у меня был как-то фурункулез – лечила самостоятельно. А когда я растянула ногу, мне не дали бюллетень, сказали – с таким растяжением не положено. Ну ладно, эту игру пора заканчивать... Я вас прошу как женщину: возьмите меня к себе на работу кем угодно – секретарем, уборщицей, ночной дежурной... Но мне обязательно нужно работать именно у вас... Я вас очень прошу!
Дама устало покачала головой и закрыла глаза.
– Почему именно у нас?
– У вас работает человек, которого я люблю... – Из глаз Татьяны покатились слезы. – Простите меня за дурацкую комедию... Но я хочу его видеть... Я хочу от него родить ребенка... Мне скоро тридцать лет!.. Поймите меня!.. И он не женат, я не собираюсь разбивать ничью семью!.. Я просто хочу его видеть! Разве вам не нужны уборщицы?
У полной дамы оказалось доброе сердце. И она вспомнила свою молодость, неверного Виталия, двоих детей, а заодно паршивую невестку...
Дама взглянула на Татьяну с участием:
– Надо было прямо все объяснить. Это так понятно и естественно... А кто он?
Таня вспыхнула:
– Я не могу вам пока сказать... Я не готова... Я умею мыть полы...
Дама снова с жалостью глянула на худенькую, маленькую Таню.
– Деточка, – ласково произнесла толстуха, – вам с вашим здоровьем трудно будет справляться с уборкой. Мне вас искренне жаль. Лучше всего дежурить на входе – сутки через трое. Устроит?
– Просто не знаю, как вас благодарить, – прошептала Таня. – Но за мной не пропадет...
– Это с вашей-то зарплатой? – нежно спросила дама. – Жду вас завтра к восьми утра.
Татьяна выскочила из дверей фирмы осчастливленная. Она добилась своего! И теперь у нее этот негодяй попляшет! Таня покажет ему, как издеваться над женщиной!
Аркадий написал сестре, что хочет приехать в Москву. В родном городке ему делать нечего. И Таня растерялась. С одной стороны, она по-своему любила брата и хотела его видеть, с другой...
С другой – она абсолютно запуталась со своими любовниками, мечтала им всем отомстить, их всех наказать за то, что мало ее любили, мало о ней заботились, не собирались на ней жениться... А чего и нужно-то любой бабе, кроме прочной и надежной семьи? Да ничего!
«Где Аркадий планирует жить? – судорожно размышляла Таня. – Я часто у Димки, Вовка в саду или у девчонок... И еще этот паразит...»
Под «этим паразитом» подразумевался тот самый врач, кандидат наук, черноволосый Максим, пленивший Танино сердце с ходу. Но Максим к женщинам относился более чем небрежно, менял, едва начинал скучать, а скучал он, увы, часто. Тип такой, вечно меланхоличный. Флегматичный доктор в людях разбирался неважно. Особенно плохо изучил влюбленных в него женщин и их ломающуюся психологию в момент вынужденного расставания с ним по его инициативе. Доктор многого недоучел...
Оставленная им Татьяна знала от Максима, что в его фирме постоянно обманывают людей. Он сам простодушно поведал ей обо всем. В фирме подделывали анализы – нормальные превращали в очень плохие. Чтобы люди продолжали у них как можно дольше лечиться и платить деньги... Очень большие деньги. Легко и просто. А что такого? Каждый зарабатывает, как умеет.
И Таня, устроившись дежурить, конечно, старалась, чтобы Максим ее не узнал. Она изменила прическу, перекрасилась, стала носить темные очки и прятать лицо, когда он проходил мимо. Максим внимания на нее не обращал. Он не привык разглядывать обслугу. Именно на это и рассчитывала хитрая Таня.
Она вызнала от санитарок и некоторых особо болтливых медсестер все досконально. Изучила все подробности деятельности фирмы. А потом стукнула в отдел по борьбе с экономическими преступлениями. И торжествующая, не дожидаясь результатов возмездия, тотчас уволилась, объявив доброй начальнице, что любовь – дело чересчур тонкое, и ее ничем не завоюешь. Поэтому Таня возвращается на свой излюбленный рынок. Толстуха вновь вспомнила свою молодость, неверного Виталия и паршивую невестку, доставшуюся на долю старшему сыну... И загрустила, прошептав: «Да, вы правы, увы...»
Именно в этот сложный для Тани момент, когда она находилась на очередном жизненном перекрестке, в Москву нагрянул Аркадий.
Он приехал сюда с четкой целью завоевать не город – зачем ему это? Плевать он на него хотел! – а одну лишь сероглазую девочку-певунью, которая даже не подозревала о его далеко идущих планах.
Глава 19
– Витка, ты меня любишь? – грустно спросила Лёка.
Вика засмеялась:
– А тебе это так важно? Тебя уже обожают миллионы зрителей как у нас, так и за рубежом! Тебе мало?
– Мало. Знаешь, миллионы меня почему-то не вдохновляют, хотя, признаюсь, видеть эти восторженные глаза, слышать аплодисменты и нюхать цветы, брошенные к твоим ногам, – жутко приятно! И все-таки, несмотря ни на что, мне упорно кажется, что любовь одного человека не может заменить обожание миллионов!
– Ты опять о нем? – рассердилась Вика. – Упертая какая! Тебе давно пора его забыть!
– Пора! – согласилась Лёка. – Но никак не забывается... Приходи... У меня выдался свободный вечер...
Она уставала от поездок и гастролей, грустила вечерами в дорогих комфортабельных отелях, забивалась после концертов в свой номер и не спускалась вниз, хотя во всех гостиницах очень просили почтить вниманием ресторан, бар, сауну...
– Вы живете и работаете для людей! – наставительно говорил Эдгар. – Поэтому стоит иногда снисходить к народным просьбам!
– Я живу и работаю для себя! – сердилась Лёка. – И ты эти свои штучки брось! «Народные просьбы»! Патриот!
Эдгар ржал.
– По-моему, – как-то осторожно произнесла Вика, – ты любишь не его, а словно свою прошедшую любовь к нему. Так бывает...
И Лёка неожиданно взорвалась:
– Ну откуда ты можешь все знать и обо всем догадываться?! Что ты строишь из себя шибко умную и опытную? Прямо противно иногда слушать, честное слово! – Вика молчала, опустив голову. – А мне вообще ничего не нужно из того, что у меня есть! Мне нужно только вернуть прежнее! Чтобы все было так, как было! Чтобы я была с ним, а он – со мной!.. Будь оно проклято, это твое расчудесное Минское шоссе! Это там я села в его машину!
– Значит, я виновата во всем? – насмешливо поинтересовалась Вика.
– Да при чем тут ты?! Я вообще ничего не говорила о тебе! – Лёка не замечала противоречий. – Вот ты все твердишь, что человек должен стремиться стать добрым и кротким, должен учиться у всех и за все прощать! Но я, увы, к этому не склонна. К этому твоему всепрощению. И потом, как можно прощать тем, кто тебя ненавидит? Кто тебе мстит?! Со мной абсолютно все обходятся плохо! Весь мир! Кроме тебя да маэстро! Неужели я заслужила такое обращение?!
– В этом мире редко кто получает именно по заслугам...
– Редко?! Вот видишь! Ты сама признаешь это! Тогда зачем твердить о разумности и справедливости мира? Где чересчур многих, да почти всех, вознаграждают слишком мало! Чаще всего ничем хорошим! Кругом одна злоба, зависть, ненависть! А эти твои кротость, скромность, чистота! Да они ценятся и вознаграждаются только в дурацких романах! В сказочках для взрослых, где хеппи-энд обязателен! А в жизни люди используют этих чистых и кротких по своему усмотрению, а потом попросту отшвыривают! Выбрасывают за ненадобностью на помойку! И разве много в этом мире счастливых? Кто из нас получает то, чего хочет? О чем думает и мечтает? Кто?! Покажи! Человек мне часто представляется всего лишь песчинкой на том прибалтийском берегу из моего детства! Его воля и желания вообще не принимаются в расчет!
Вика выслушала ее довольно спокойно, словно ждала чего-нибудь подобного и была готова к язвительной вспышке.
– Да, конечно, никто из нас не в силах управлять жизнью, но мы можем бороться.
– Как?! – закричала Лёка. – Вот так, что ли?!
Хороший вопрос... Своевременный...
Она изо всей силы ударила по чашке. Та упала на пол и разлетелась. Раздался громкий звон фарфора.
– Это опасно – так развлекаться. – Вика встала, отыскивая веник и совок.
Лёка чуточку пришла в себя. Разбитая чашка ее немного охладила. А все-таки есть известная доля смысла в битье посуды... Надо будет сделать запас дешевых тарелок на случай очередного приступа бешенства...
– По-моему, со своим настроением лучше бороться юмором и весельем, а не гневом, – заметила Вика, аккуратно сметая осколки.
– Но это тоже надо уметь, – буркнула Лёка. – По-моему...
– Вопрос выдержки, тренировки и работы над собой. Мы все часто хотим пробить стенку башкой. И это желание проходит только с годами.
– Или никогда не проходит, – проворчала Лёка. – У некоторых, вроде меня...
Ей было уже стыдно за дурацкую вспышку.
– А почему ты уверена, что жизнь нам дана для радости? – спросила Вика, снова садясь напротив. – Кто тебе внушил такую мысль? Ведь нужно уметь и проигрывать. Иначе просто нельзя жить. Или ты собираешься всегда оставаться победительницей?
– Я бы не возражала, – призналась Лёка, наливая себе чай в другую чашку. – Но не получается... Я не умею ничего забывать и не принимать ничего близко к сердцу. А то, что примешь, хочется удержать. Но удержать ничего нельзя... Это я понимаю... Почему настоящее всегда так прочно сцеплено с прошлым, а будущее – с тем и другим?
Вика пожала плечами:
– Отвечать не буду. Ты и так обвинила меня в излишнем умствовании.
– Витка, прости... – пробормотала Лёка. – Левка всегда называл меня дурой... Я жутко обижалась на него за это. Но ведь он был прав... Я стала какой-то раздражительной, недовольной, несдержанной. Мне все чего-то не хватает...
– А твое творчество разве не приносит никакого удовольствия?
– Приносит... Конечно приносит. Иначе я бы давно просто удавилась... Но знаешь, Витка... Творчеством оно было раньше. А в последнее время это превратилось в ремесло. Я уже хорошо знаю, как двигаться, где лучше поднять руку и где лучше ее опустить. Я автоматически – уже все давно отработано – убыстряю и замедляю темп, ритм... Все случилось так, как и должно было случиться, это понятно. Это раньше я шла вслепую, думала, гадала, мучительно размышляла, какой именно жест подойдет здесь, а какой – там... Где остановиться, а где, наоборот, поторопиться вперед... Теперь я не думаю. Я делаю. И все... И часто замечаю, что вместо радости пение теперь приносит мне деньги... Неплохая замена! О счастье вопрос просто не стоит, зато эти бабки нередко действуют чрезвычайно успокаивающе. А главное – они дают мне независимость. Независимость от родственников, мужей и любовников. Это важно...
Подруга по-прежнему слушала очень внимательно.
– Но знаешь, Витка, когда я приехала в родной городок после долгого отсутствия, я сначала была в ужасе... Раньше я как-то мало что замечала вокруг или была просто слишком молода и глупа... Или раньше так не бросалось все это в глаза... Но сейчас меня просто убила откровенная страшная нищета... Там все рушится, обваливается, все в аварийном состоянии... А грязь!.. Люди лишены всего... Но человеческий эгоизм силен. И я подумала: какое счастье, что мне удалось отсюда вырваться! Как же мне повезло! И бессмысленно теперь себя терзать... Да и какой дурак откажется от удовольствия из-за того, что его лишены другие? Кто способен пожертвовать своим счастьем потому лишь, что кто-то другой несчастлив?..
– Кто-то и пожертвует... – задумчиво отозвалась Вика. – Но такие люди – большая редкость...
Но Лёка будто не слышала ее, полностью погруженная в себя.
– Я вот еще что поняла, Витка... Быть счастливым – очень опасно. Плохо, если у тебя закружится голова и ты не сумеешь справиться. Тогда начинается пора самообольщений. Ты не замечаешь ничего дурного, а все прекрасное относишь на свой счет. И думаешь, если счастлива ты, то и все вокруг тоже. И все кругом должны разделять твое счастье, радоваться вместе с тобой... Какая чушь!.. Счастье – всегда такое короткое... Особенно если оно настоящее, полное... Хотя тебе кажется, что отныне оно пришло к тебе навсегда. Какой я была беспечной дурой! И когда вдруг неожиданно все рухнуло, со мной случилась беда, стряслось что-то нехорошее... Я была больная не во время любви, а заболела позже, после нее, и не могла ничего себе объяснить, как всякий больной не умеет объяснить свою болезнь. И я сильно устала от собственного непрерывного самообмана...
– Разве ты обманулась в нем? – спросила Вика.
– В себе, – буркнула Лёка. – Я оказалась другой, чем казалась себе самой... Не лучше и не хуже, просто другой...
– А по-моему, для любви нужна некоторая наивность. Это дар Божий. Пока она у тебя была – была и любовь. Но ты выросла, изменилась и потеряла свое простодушие. И потеряла все. А вернуть эту детскую наивность нельзя. Правда, люди часто называют ее глупостью. Они не правы. Это никакой не недостаток, а, напротив, достоинство. А насчет Кирилла... Мне кажется, в вашем общем сценарии он играл лишь одну роль – роль человека, давшего тебе возможность полюбить по-настоящему. И этим его значение в твоей жизни исчерпано.
Лёка вздохнула и пробурчала:
– К философии и аналитике склонны только одинокие женщины. У семейных на это не остается ни времени, ни желания, ни сил.
Вика засмеялась, ничуть не обидевшись.
– Ты права! Может, тебе вновь выйти замуж?
– Да за кого? – развеселилась Лёка. – Разве что за Эдгара... Он от этого варианта не откажется и всегда готов... А ты не хочешь попробовать поискать себе мужа?
– Нет, – ответила Вика и тотчас замкнулась.
Она давно и упорно не пускала в свою личную жизнь никого, даже лучшую подругу. И Лёка, давно увидев это, старалась туда не лезть.
Сначала Аркадий ничего странного и нехорошего не заметил. Ему понравилось, как устроились Таня и ее подружки. Тесновато, конечно, но чисто и дружно. И Вовка, племянник, очень вырос, сразу узнал Аркадия и бросился к нему.
– Ты с нами теперь будешь жить? – спросил Вовка.
– Да, – кивнул Аркадий, – приехал вроде бы насовсем. Пока сниму комнатенку подешевле, чтобы вас тут еще больше не стеснять. Найду работу. А потом продадим нашу квартиру – я ее пока сдал, чтобы хоть немного денег получить, – и купим себе что-нибудь здесь попроще, оформим прописку... Тебе скоро в школу идти, учиться в Москве будешь.
– А ты возьми меня с собой, – неожиданно попросил Володька.
– Куда? – не понял Аркадий.
– В свою комнатенку. Я хочу жить с тобой.
Аркадий насторожился. Нет, он ничего не имел против племянника, которого очень любил, к которому давно привязался, но почему малышу не нравится жить с матерью?
Это вопрос он и задал Володьке. Смышленый, тот попытался хитро и ловко уйти от ответа.
– Здесь тесно и шумно! – заявил он. – И мамы часто нет...
– Ну, она ведь работает, ты знаешь.
– Да она работает днем, когда я детском саду! – крикнул Вовка. – А что она делает вечерами и ночью? Я часто ночую с тетей Леной и тетей Милой.
Непонятно, подумал Аркадий. Таня подрабатывает еще и ночами? Как же у нее хватает сил? Бедняга...
Вечером он изложил свои планы на будущее слушающей его вполуха Татьяне и добавил:
– Ты бы, Танюша, не надрывалась так на ночных работах! Это все на износ! А всех денег все равно не заработаешь!
Крутившаяся по хозяйству на кухне Мила фыркнула:
– Ну, ты, Аркаша, у нас и лопух! Тебе любой мозги запудрит! Тебе кто сказал об ее ночных работах?
– Вовка, – отозвался ничего не понимающий Аркадий.
Таня сидела хмурая и смотрела в стол.
– Вовка! – издевательски расхохоталась Мила. – А ты всегда веришь детским баечкам? Ну ты сам подумай, кто же Вовке скажет правду, тем более о матери? У твоей сестрицы сплошные романы! Прямо закрутилась да избегалась по мужикам! Только и твердит: «Девочки, я мигом слётаю! Подежурьте с Вовкой!» Мы и дежурим, идиотки, до самого утра! У нее морда больно смазливая, мужики клюют! И еще задница здоровая и круглая! Тоже идет нарасхват! Вот твоя Танюшка на нас своего парня и бросает все время, больше не на кого. И врет ему, что работает. А теперь тебе кидать его будет! Готовься!
– Я думал, вы дружите... – растерянно пробормотал Аркадий и привычно дернул себя за ухо.
– А чего ж нам не дружить? – распалилась еще больше Мила. – Да если бы мы не дружили, разве стали бы с Вовкой сидеть? Как же, больно нужно! А подружке почему бы не помочь?..
– И при этом ты так о ней говоришь... – удивленно добавил Аркадий.
Таня упорно молчала.
– А как же мне еще о ней говорить? – воскликнула Мила. – Врать, что ли? Я правду говорю! Все как есть! Она потому и притихла, что крыть нечем! Ты что, не понимаешь? Ох, и недотепа ты, Аркаша! Тебя из-за того и жена бросила!
– У нее были совсем другие причины... – пробормотал Аркадий.
– Да никаких других причин! – засмеялась Мила. – Опять ты не видишь дальше своего носа!
– В общем, ты права, – пробурчал Аркадий. – Только, по-моему, дар предвидения вреден. Любое умение видеть далеко вперед и предсказывать грядущие события редко приносит счастье. Скорее наоборот...
– Можно подумать, ты счастлив! – фыркнула Мила. – Не видящий ничего впереди!
– Да, – неожиданно твердо произнес Аркадий. – Да, Мила, я действительно счастлив. И именно поэтому не хочу забегать и заглядывать вперед. Там часто оказывается совсем не то, чего ты ожидаешь и на что рассчитываешь. Хочу пожить, на сколько хватит сил, счастливым человеком...
Татьяна и Мила взглянули на него удивленно. Аркадий, по их разумению, ничем не напоминал счастливого человека – без денег, без нормального жилья, без семьи... Лысеющий, некрасивый и уже не слишком молодой... Что он плетет о счастье?
Но потом обе дамы вгляделись попристальнее в его лицо и увидели, какое оно умиротворенное... Заглянули в его глаза – и поразились их спокойствию и ясности...
Что это с ним? – немного испуганно подумала Таня. Ее страшила и настораживала любая определенность и четкость, любая понятность в постороннем человеке. Она привыкла к двусмысленностям и размытости очертаний, к расплывчатости взглядов, к таинственности намерений и внезапности поступков, приучилась никому не доверять и не верить. Она освоилась и сжилась с такой жизнью. И эта жизнь Таню устраивала, потому что была ей близка и понятна. А вот перед открытостью и безмятежностью брата Таня растерялась... Что это, откуда?..
Малахольный, подумала Мила. Для жизни непригодный. Чепухой замороченный. Правильно его жена бросила. Ишь, счастлив он... Поддал небось с утра, вот и счастлив...
Хотя Мила прекрасно знала – Аркадий в рот не брал спиртного.
Он с детства был застенчивым, неуверенным, безвольным... Был и остался таким, потому что жизнь редко меняет подобные характеры. Чтобы измениться, ему потребовались бы немалые волевые усилия, а у него их не нашлось. Он вырос плохо приспособленным к жизни, нелюдимым, с неутоленной потребностью любить и быть любимым. Боялся чужих людей и пытался отдавать всего себя близким – родителям, жене, сестре... Но они как-то странно относились к его желанию. Люди, подобные Аркадию, словно специально появляются на свет для того, чтобы ими помыкали и злоупотребляли. Никто не в силах устоять перед соблазном вонзить в такого слабака острие ножа... И Аркадию оставалась на долю неизменная боль разочарований.
Родители пробовали его шлифовать, муштровать, воспитывать. Давали ему кучу пустых, бесполезных советов, в которых он совершенно не нуждался. Учили быть смелее, бойчее и нахальнее. Приятели и жена крали его мысли, выпытывали тайные чувства и со смехом выставляли их на всеобщее обозрение. И тогда Аркадий чувствовал себя голым на людях...
Конечно, он понимал, что его патологическая стеснительность мешает ему, не дает быть самим собой. Любой человек в полной мере раскрывается лишь тогда, когда чувствует себя непринужденно и свободно. Но Аркадию эта непосредственность и естественность не была дана. А воспитать ее в себе он сначала не сумел, а позже – не захотел. Потому что однажды внутренне воспротивился, встал на дыбы против родных, пытавшихся его исправить, против всех знакомых, насмехающихся над ним... Восстал и откинул их мнения, оценки и взгляды навсегда. Оставшись при своих. Тоже навсегда. Зато приобрел долгожданное спокойствие, помогавшее ему забывать о том, чего не хотелось и было совсем не нужно помнить.
Это произошло незаметно для Тани, которая жила погрузившись в свои проблемы. Теперь она с трудом узнавала своего так сильно изменившегося, прежде вялого, безынициативного, вечно смущенного брата.
Аркадий моментально, довольно неплохо продал их квартиру в родном городке, снял себе комнатку у чистенькой приветливой старушки, где поселился вместе с племянником, и устроился работать в «Олимпийский» – продавать книги. Дела у него сразу пошли неплохо, и через несколько месяцев Аркадий смог купить в Москве двухкомнатную квартиру, угрохав на нее все деньги от проданной плюс свои и Танины сбережения. И сумел даже прописать себя и сестру с племянником с помощью новых рыночных знакомых. Очевидно, за хорошую взятку. Таня только диву давалась... Она перебралась к брату и первое время сидела тихо, не высовываясь. На рынке больше не работала и решила пойти трудиться в школу. Все-таки по специальности... Хотя свою профессию давным-давно позабыла.
– Это правильно, – одобрил ее Аркадий. – И вспомнишь ты все быстро. А работать с детьми – одно удовольствие.
– Если бы еще за это удовольствие нормально платили, – пробурчала Таня. – Мы с Володькой и так сидим у тебя на шее...
– Ничего, она у меня выносливая! – улыбнулся Аркадий. – А как твои романы? Танечка, ты не думай, что я вмешиваюсь в твою личную жизнь! Ни в коем случае! Просто мне бы очень хотелось, чтобы ты нашла себе хорошего человека, а Володьке – отца! Он у тебя чудесный парень!
– Мне бы тоже хотелось, – пробормотала Таня. – Но не в моей власти... Мне жутко не везет. Попадаются одни подлецы и негодяи... Понимаешь, я – жертва...
– Кто? – не понял Аркадий.
– Жертва, – с удовольствием повторила Таня, вспомнив Дмитрия и его слова. – Жертва жизни, времени и судьбы. Как многие другие бабы. Привыкла вкалывать как лошадь и получать за это копейки. И говорить спасибо, что эту копеечку тебе пока еще платят. Слабое звено...
Аркадий изумился:
– Танечка, что с тобой?! Нельзя поддаваться таким упадническим настроениям! Куда ты себя готовишь? На жертвенный алтарь? А ради чего? Ерунда какая-то! А человека надо искать. Искать везде и постоянно. И ты найдешь его обязательно! Чтобы ты – да не нашла? Ты ведь у меня и умница, и красавица!
– Ага! – со смехом подхватила Таня. – И отличница, и спортсменка! Вот только не комсомолка! Опоздала родиться!
– Никуда ты не опоздала! – сердито возразил Аркадий, не склонный сегодня к шуткам. Да и вообще чувство юмора ему частенько отказывало. – И ты будешь счастливой и радостной! Обязательно!
Опровергать его убеждение Таня разумно не стала.
Глава 20
Жизнь Аркадия в основном свелась к пристальному наблюдению за чужой жизнью – жизнью певицы Леокадии Тихой. Так не сумели бы следить и фээсбэшники, поскольку они действовали по долгу службы, а Аркадий – по зову души. И этот простой, но властный зов был куда сильнее любого долга.
Аркадий знал все ее песни, расписание гастролей и концертов. На многие он ходил. Аркадий нашел в Интернете ее сайт, организованный фанатами, и ревниво отслеживал как любовные признания, так и ругательские. Некоторым, особо гнусным Лёкиным охальникам Аркадий даже решился ответить – резко, но аргументированно. Противники поогрызались, поогрызались да и затихли. Видимо, Аркадий сумел найти правильные слова и точный подход.
После этого он несколько дней ликовал, что смог по мере сил оградить Леокадию от злых людей. Если бы он вообще мог закрыть ее собой от зла всего мира, от завистников и соперников, от возможного горя и страданий... Он даже не думал, что Лёка в этом не нуждается. В этом нуждаются все без исключения! И великие певицы в том числе... Они тем более...
Торговля книгами давала немалый доход. Оказывается, в Аркадии дремали недюжинные способности продавца. Он ловко мгновенно пролистывал все издания, которые продавал, ухватывал суть и потом со знанием дела советовал каждому покупателю, что ему лучше взять. Аркадия стали знать, выделять среди других торговцев. У него появились постоянные покупатели, приводившие, в свою очередь, друзей и знакомых. И со всеми он неизменно оставался приветлив и дружелюбен, для каждого находил время побеседовать, потолковать, обсудить очередную книжную новинку... Его мнение всегда было доброжелательным, он старался, в первую очередь, найти в любой книге удачи, отметить наиболее яркие образы и страницы автора. И дело даже не в том, что ему требовалось продавать книги. Кто же станет при таком раскладе их ругать?
Но Аркадий просто родился незлобивым. И, обсуждая даже книги, не лежавшие у него на прилавке, Аркадий придерживался своей привычно-излюбленной тактики благожелательности, что быстро снискало ему славу человека доброго, мирного и настоящего знатока литературы. Кроме того, Аркадий всегда старался полюбить любое дело, за которое брался, и работать качественно, на совесть. Секрет простой.
Конечно, у него на рынке тотчас появились и завистники, начавшие распространять о нем сплетни и даже потихоньку интриговать. Дескать, этот Днепров слишком накручивает цены в свою пользу, спекулирует на стороне и вообще жук, каких мало. Личина простачка и добряка скрывает его настоящее лицо.
Но Аркадий не обращал на это внимания и продолжал делать свое дело честно и добросовестно. Грехов за ним не водилось. Пока не появилась книга о Леокадии Тихой...
Книгу-биографию выпустило известное издательство. Как водится, с множеством роскошных цветных фотографий, интервью с певицей, ее воспоминаниями... Хотя что ей было вспоминать, такой юной и тоненькой...
Увидев книгу, Аркадий словно потерял голову. Заполучив новинку на свой прилавок, он начал ее так рекламировать и расхваливать, без всякой меры и вкуса, что покупатели и продавцы стали удивляться.
– Аркаша, ты чего так пыжишься? – насмешливо спросил Алексей, торгующий по соседству. – Книга как книга, самый обычный проходняк... И певица ничего особенного, правда, не совсем попса, но ушла от нее недалеко. Все равно рано или поздно опопсеет!
– Ты ничего не понимаешь в пении! – заявил Аркадий.
– А ты понимаешь? – ехидно продолжал Алексей. – Ишь, какой знаток искусства нашелся! Зато я неплохо разбираюсь в женщинах! И смею тебя заверить – это очередная зараза и стерва, что надо!
– Твое мнение меня не интересует! – разозлился Аркадий и замолчал.
Но книгу рекламировать продолжал.
Благодаря его горячей пропаганде и агитации биография Тихой разошлась в одно мгновение, и вышел второй тираж. Аркадий ликовал. И посылал Леокадии открытки, радостно сообщая об успехе книги.
Лёка все их внимательно прочитывала и по-прежнему складывала в ящик стола.
К тому времени домашние дела Аркадия осложнились.
Беспутная Татьяна, устроившись в школу, даже в приличную, под названием «лицей», внезапно впала в другую крайность.
В школе довольно часто появлялись какие-то смиренные женщины с добрыми лицами, представлявшиеся то последовательницами Порфирия Иванова, то сотрудницами общества Рерихов, то членами известной религиозной секты. И их всех свободно пускали в школу, даже на уроки, чтобы они объяснили детям суть своих учений.
Ни дирекции московских школ, ни департаменты образования – как окружные, так и городской – ни за чем не следили. И скромные женщины в темных одеждах запросто входили в любую школу, неся свет «новых знаний»...
Татьяна, слабо разбиравшаяся в сущности подобных направлений и обществ, слушала женщин с огромным вниманием. И охотно брала и детям раздавала то заповеди Порфирия Иванова под названием «Детка», то тоненькие журнальчики религиозных общин. И читала на досуге.
«Детка» ее не привлекла. Особенно убило требование обливаться ледяной водой и ходить зимой чуть не голышом. Нет, на такие подвиги – и ради чего? – Татьяна не была способна. Кроме того, ее рассмешил рассказ о том, как Порфирий Иванов приезжал в Москву. Шел по морозцу, дело было зимой, голый и босой и приходил в таком виде в московские школы агитировать детей.
Таня представила себе: вот вошел он, запорошенный снегом, и стоит в классе у доски, в одних больших семейных трусах. А снег растаял и течет потоками по его косматой бороде и патлам, по трусам... Ну и зрелище!
Интересно, а как он в таком виде шел по Москве? – размышляла Таня. Милиция не придиралась? Или показывал свидетельство, что он – специально приглашенный в Москву Порфирий Иванов? А может, предъявлял справку из психдиспансера? Вот это вернее...
Итак, учение Порфирия было ею решительно отвергнуто. Зато одна из религиозных сект заинтересовала. Религия до сих пор оставалась от Тани далеко, тайной за семью печатями, а тут она внезапно ощутила неведомую ей до сих пор любовь к человеку, направленную прямо к ней, прочитала такие искренние и добрые слова, которым поверила...
Аркадий долго ничего не замечал. Считал, что у них в семье все нормально. Да и поглощен он был в основном своей любовью, хотя племянника и сестру из поля зрения не выпускал. Только однажды вдруг понял, что сестру у него, а у Володьки – мать попросту украли.
Конечно, он тоже во многом виноват. Но когда ему следить за взрослой женщиной, разрываясь между работой и племянником, который стал еще заброшеннее, чем раньше?
А родители... Ну, это вообще грешно – теперь их в чем-то винить. Они обожали младшенькую дочку, все для Таньки, все для нее... И не видели, не обращали внимания, что выросла она легкомысленной, пустоватой, ветреной, к труду и серьезным размышлениям не приспособленной... Избалованная и требующая любви лишь к себе, Татьяна оступалась на каждом жизненном повороте, и это было вполне естественно при ее воспитании.
До самодостаточной личности ей было очень далеко. Переласканная, излишне требовательная и толком не понимающая, что такое жизнь, Таня по-прежнему всюду искала любовь. В ее глазах застыла беззащитность перед жизнью, неуверенность в себе, как раньше у старшего брата, и немой вопрос: «А почему вы меня не любите?»
Иногда Аркадий перехватывал скучающий взгляд сестры, устремленный на Вовку. Будто она думала: «Ну, сын... Ну, родная кровь! А что дальше-то?» Или Аркадию только казалось? Он постарался отбросить от себя всякие ненужные подозрения. И зря. Вмешаться надо было именно в тот момент. Кто знает, может, тогда все сложилось бы иначе.
