Текст книги "Звезда эстрады"
Автор книги: Ирина Лобановская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
Психованных? – задумался Дольников. Или просто слишком хорошо умеющих примерять на себя каждую ситуацию? Разве разберешь их, этих баб...
Галина помолчала, но мрачные злые глазки – два маленьких таракана – не потупила. Никудышка, на которой написано крупными буквами: «Осторожно, окрашено!»
– Ты собираешься растить Наташку под аккомпанемент криков? – спросил Кирилл.
– А ты одну уже вырастил! – парировала Галина. – Многим ли лучше? Да и одну ли?
Дольников смущенно крякнул. Это – не ходи к гадалке... Хотя настоящий мужчина никогда не знает, сколько у него детей...
– Ну, это с какой стороны посмотреть... – пробормотал он.
– С какой угодно, – отрезала Галина.
– Когда караван разворачивается, последний верблюд становится первым... – пробормотал Кирилл.
– К тебе это не имеет ни малейшего отношения, философ доморощенный! Ты у нас всегда первый! – съязвила Галина. – И спишь с бабами даже на ходу! А твои кадры решают все! Великий девиз усатого вождя, который ты успешно претворил в жизнь!
– Это не актуально, про кадры, – отозвался Дольников. – Нынче все решают деньги. Забыла, в каком веке живешь? Но мы отклонились от темы.
Закукаревший мобильник прервал скандал...
Галя ответила. Что-то по работе...
Деловая вобла, ничего не скажешь. Таких, как она, поискать...
Он немного ошибся – на Галине написано: «Осторожно, злая собака!»
Наконец, Галина вдоволь натрепалась о новых моделях.
– Ну, теперь твой ход, козюлька моя, – напомнил Кирилл, поспешив сменить тему. – Как там Наташка? Ты вот шумишь, а ребенок...
– А что ей сделается? – резко заявила вдруг жена с несвойственной ей интонацией. Когда речь шла о дочери, она начинала лепетать в нехарактерном для нее стиле. – Ребенок у мамы! – отрезала Галина.
– Ты обожаешь работать тихой сапой! – возмутился Кирилл. – Я ведь хотел ее видеть! Для того и приехал сегодня пораньше... Как тебе нравится сушить мне мозги! У меня, как всегда, полный затык на работе!
– Перехочешь! – ехидно пропела жена. – Пока поразвлекаешься с бабами!
Дольников махнул рукой:
– Дремучий у тебя ум, Галина! Если он и есть, то слишком незаметный! Ладно, заскочу в пятницу... ЕБЖ... Хотя дел выше крыши... И слишком широк колебательный момент. А я лучше больше ничего не буду говорить, иначе что-нибудь скажу, как говорит господин Черномырдин.
Галина взглянула на мужа исподлобья и встала.
– У меня тоже дел полно! Надеюсь, мне не нужно тебя развлекать?
И вышла. Стройная, как милицейский жезл, – Кирилл вспомнил Лёку и ее папашку – и свободная, как ветер в поле. Открытая и замкнутая одновременно. Вот зараза... Все вы, бабы, стервы...
Глава 12
– У тебя, надо сказать, замечательная во всех отношениях фамилия, – заявила откровенная Лёка Кириллу. – И намекающая на раздолье вообще, и долевое участие многих женщин в твоей многострадальной судьбе...
Кирилл страдальчески поморщился:
– Леля, не перегибай палку! Ты начинаешь играть мне на нервах...
Лёка разыграла удивление. Ей это ничего не стоило. Она готовилась в великие певицы.
– На нервах? Странно... По-моему, каждому нормальному человеку должно нравиться, когда о нем так говорят...
– Не паясничай! – обозлился Кирилл. – Ты уже работаешь в режиме нон-стоп!
– Неправда, командир! – нервно хихикнула Лёка. – Я свой «стоп» очень даже хорошо знаю! И ты свой тоже.
Она врала. После развода Лёка пустилась во все тяжкие, забыв об ограничителях.
Именно тогда у начальника городской милиции началась с новой силой головная боль – в лице единственной любимой дочки Лёки. Эта штучка могла свести с ума кого угодно, даже бывшего летчика-афганца. Со словом «нервы» он был знаком только понаслышке и не представлял себе даже приблизительно, что такое «депрессия». Излишне эмоциональные дамочки неизменно мечтали выйти за него замуж, но полковник оказался очень прочно женат.
Последний выверт дочери поверг в шок даже видавшего виды Андрея Семеновича.
Проснувшись на рассвете в постели очередного ухажера, довольно обеспеченного господина, Лёка, ничтоже сумняшеся, заявила:
– Или мы сегодня подаем заявление в ЗАГС, или я тебя посажу в тюрьму за изнасилование. Отсидишь, как миленький! Ты ведь не знаешь, чья я дочь!
И Лёкушка продемонстрировала ошеломленному до онемения любовнику украденное ею удостоверение своего отца – полковника милиции.
Немного придя в себя, бизнесмен сообразил, что сейчас лучше в дебаты не вступать и милой резвой девице не перечить, а принять ее предложение – после завтрака отправиться к Лёкиной матери просить благословения. Познакомились молодые вчера вечером, в ресторане, поэтому юноша сделал вполне справедливое заключение об образе жизни своей новой пассии.
За завтраком он осторожно предложил альтернативный вариант – деньги в виде отступных.
– Сколько? – тотчас поинтересовалась практичная Леокадия.
Сошлись на пятидесяти тысячах долларов, которые бизнесмен обязался выплатить жрице любви в течение года и написал расписку.
Однако провести себя до конца он не позволил. Удостоверение рассмотрел хорошо и через день по своим каналам вышел на Ананова.
Взбешенный, но внешне абсолютно спокойный Андрей Семенович вызвал ничего не подозревающую дочь в милицию и попросил показать расписку. Потом пригласил в кабинет прятавшегося, как было условлено, бизнесмена, хладнокровно вернул ему бумагу и, без лишних слов, влепил дочке такую оплеуху, что Лёка еле устояла на ногах.
Бедному Ананову в последнее время довольно часто стали звонить друзья-фээсбешники и сообщать, где и с кем в данный момент сидит его непутевое чадо. У слухов быстрые ножки.
– Можем забрать и привезти, – предлагали приятели. – Ты только скажи, Андрюха...
Полковник отмалчивался. Ну, сегодня Леокадию привезут... А завтра она снова будет охмурять очередного господина с деньгами в том же ресторане... Очередная мыльная серия тысячи и одной ночи... Причем старалась доченька не только ради денег. Как ни странно, особой алчностью и страстью к накопительству она не отличалась, даже обдирая своих умом нетвердых поклонников. Лёку манило в основном искусство любви, что особенно угнетало Ананова.
И полковник милиции продолжал жить под неусыпным конвоем своих мыслей, оказавшихся самыми жестокими и неподкупными караульными.
Зато Андрею Семеновичу повезло с собакой. В отличие от дочки она осталась девственницей. Его любимая эрделька Мими хранила чистоту и за восемь лет не позволила приблизиться к себе ни одному домогавшемуся ее псу. Напрасно к ней приводили породистых ухажеров с отличными родословными: Мими тотчас грозно показывала острые зубки и рычала. Поклонники пугались и оставляли все свои грязные намерения навсегда.
– Да-а, – иногда вздыхал Ананов, – вот бы Леокадию и Мими поменять ролями...
Но ни одна, ни другая меняться не желали...
Каков репертуар! – грустно размышлял полковник. А Соня всегда называла племянницу «луч света»... Прелестная такая девчоночка бегала: две тощие рыжие косенки и вся в бантах... Нина старалась, все ленты покупала разного цвета... Гладко было на бумаге, да забыли про овраги...
Жена потом очень долго, днями и ночами плакала, без конца спрашивая:
– Ну в кого она у нас такая, Андрюша? В кого?! Что за сомнительные связи, увлечения, обманы?.. Откуда у нее в голове столько мусора? Скажи, зачем люди рожают детей?
– Если не знаешь, нечего было и браться! – объявил полковник. – Этим вопросом, мать, надо было озадачиваться на семнадцать лет раньше! Бестолковая ты!
Он хотел прямо объявить жене, в кого удалась их замечательная единственная дочь, но передумал. Не захотел обижать.
– Но ты тоже не знаешь, – канючила Нина. – И вообще никто! Зачем рожать, растить, чтобы им потом мучиться, болеть, умирать?..
Долго соображала и созрела наконец...
– Только им, что ли? – хмыкнул Андрей. – Сия чаша никого не минует. Это, матушка, жизнь. И она, кстати, часто бывает пылесосом для того мусора, который вовсе не мусор... Ее нужно постигать и принимать со всеми разностями и выкрутасами. В общем, к ней надо относиться философски. А смерть – ее непреложная составляющая. И ответ на вопрос, где наш причал. Место встречи изменить нельзя.
«Почему я такая несчастная?» – думала Нина.
– Но раньше это понимали лучше и правильнее, поскольку был Бог. А потом, когда его нежданно-негаданно отменили, началась вакханалия мыслей и чувств, сумятица и неразбериха, – продолжал полковник. – Людям требуются четкость и определенность постулатов, идей и примеров. Необходима логика. И Бог.
– А логика, по-моему, не очень совместима с верой, – осторожно возразила жена. – Люди обычно верят в то, чему не находят логического объяснения.
– Ну да, в коммунизм, например, – легко согласился начальник милиции. – Который нельзя построить, не имея экономической базы. Ты это имеешь в виду? Однако на земле не больно-то сомневались в светлом будущем... Новое не может появиться без старых и прочных основ. У религии такие основы были, есть и будут. Несмотря ни на что. Мне тут один приятель заливал, мол, Бога нет, потому что его никто из нас не видел. Провальный аргумент! А кто когда-нибудь видел ток? Атомное излучение, радиоволны? И не увидим. Знаешь, что нам всем сейчас нужно?
Жена смотрела непонимающе. Она вообще ничего не знала.
– Неповторимые человеки, единицы, уникумы, редкие явления, феномены... А если говорить о будущем, то тогда таких должно быть миллионы. И где они? Что-то не видно... Вот анонимку написать, кляузу, донос – это пожалуйста, желающих сколько угодно.
– Мы с тобой неправильно воспитывали Лёку... – прошептала Нина.
Полковник нахмурился:
– Воспитывали?! Да мы ее никак не воспитывали! Сама подрастала, как цветочки под дождем на твоих грядках!
Луч света... Жопастенькая стала... И наглая – беспредел...
– Но ведь все равно она на кого-то должна быть похожа! Не ребенок, а дикобраз! – упорствовала генетически зацикленная Нина. – Нас с тобой она вовсе не напоминает, ну посмотри! Все прохожие на улице обращали внимание, когда Лёка была маленькой...
Андрей хмуро отмалчивался. А потом, когда совсем надоело, как-то буркнул:
– Да в тебя она, мать! Целиком в тебя! И еще назвали мы ее как-то странно... А имя – это судьба... Открытым текстом! Человек обязательно будет повторять ошибки того, в честь кого назван, понимаешь? Да и путь почти тот же самый... Кто у нас без конца влюбляется? И не говори мне про серьезные причины. Причины всегда одинаковы!
Жена изумленно ахнула и замолчала.
– Забыла про себя? – продолжал полковник. – Твои это корни, матушка, других нам взять неоткуда... На мои слишком не похоже. Я простой деревенский парень с провинциальной хваткой.
Правильно говорила Лёка: начальник милиции слишком любил корчить из себя идиота.
В последней ссоре с отцом перед отъездом в Москву Лёка еще раз повторила ему это и заявила, что она где-то читала или слышала, что человек, который очень любит животных, не очень любит людей.
– А ты больше всего на свете обожаешь свою Мими! – отчеканила Лёка. – Хотя у тебя есть дочь. Единственная, между прочим! И вместо того, чтобы подсчитывать ее ошибки, стоило бы просто ее любить! Но ты не умеешь это делать! И мама тоже. Хотя... – Лёка прищурилась. – Хотя вот маму ты, кажется, тоже любишь. Или притерпелся, не знаю... В общем, счастливо вам оставаться! Пишите письма!
И Лёка отбыла в Москву. За счастьем.
После неудачи с ансамблем Лёка впала в депрессию. Вика тотчас взялась разруливать ситуацию дальше.
Обращаться к маэстро второй раз было неудобно, но Вика уговорила хмурую молчаливую подружку позвонить ему с благодарностью – уж на это-то она имеет право? А заодно... Ну, дальше как получится, придется действовать по обстановке...
Лёка сдалась быстро и позвонила. На ее счастье, маэстро сам взял трубку.
– Я была у вас на даче летом, – затрещала Лёка, стараясь уложить в одну минуту максимум слов. – Я вам пела... Вам еще понравилось у меня «Я поила коня»... Помните?
– А-а, ну, конечно... – вальяжно пропел маэстро. – Такая рыженькая, маленькая, с нахальными глазками...
Обиду пришлось проглотить, не поморщившись.
– Спасибо вам большое за училище, – заверещала Лёка дальше. – Мне там очень нравится, все хорошо... Но вот в ансамбль меня не взяли... Они сказали, что им нужна какая-то другая...
Маэстро хмыкнул:
– Более наглая, что ли? Глупцы, они до сих пор так никого и не нашли! Провыбирались! Вот что, моя радость, я тебе посоветую: немедленно сменить репертуар и гардероб, перекраситься в белый или черный цвет – по твоему вкусу и выбору – и наведаться к ним еще раз. Вновь от моего имени. Поскольку твое они уже давно благополучно забыли, а имидж будет новый.
– Спасибо... – пробормотала Лёка в полной растерянности.
Мать моя женщина...
– Не благодари меня заранее, – велел маэстро. – Позвонишь потом, когда все получится.
Выслушав ее, Вика одобрила предложение маэстро. Все равно ничего другого Лёке не оставалось: новых знакомств в музыкальном мире не наклевывалось, а такие маэстры на дорогах, которыми она бродит, не валяются...
Лёка проворно перекрасилась в блондинку, купила новый брючный костюм, намазала мордаху так, что под слоем краски стало практически невозможно опознать рыженькую девчушку, и, по новой собравшись с духом, двинулась в знакомый коллектив.
Менять репертуар ей не пришлось, потому что она постоянно самостоятельно добавляла в него новые песни, аккомпанируя себе на гитаре. Рояля в Москве у нее не было, и тратиться на его приобретение Лёка пока не собиралась, хотя родственники, наверное, не поскупились бы. Они понемногу начинали ее любить на расстоянии.
Такой же лохматый и неаккуратный аистоподобный руководитель встретил Лёку с прежней скептической ухмылкой. Лёка догадалась, что такому типу крайне трудно понравиться хотя бы потому, что он заранее ждет отрицательного результата.
Но сегодня сама Лёка была настроена совершенно иначе. Она понимала, что это – ее последний шанс, и терять ей в принципе нечего, и теряться тоже нельзя... Или – или... Если хочет чего-нибудь добиться...
Поэтому Лёка бесцеремонно, даже хамовато, развязно хрипловато сообщила музыкантам, что она собирается петь, и весело махнула им рукой.
– Мать-командирша, – усмехнулся ударник, судя по всему одобрительно.
И Лёка запела... Она пела и настороженно, стараясь скрыть напряжение, следила за реакцией лохматого очкарика. А его глаза менялись... Из насмешливых сделались оценивающе-внимательными, потом чересчур серьезными и, наконец, почти ласковыми... И Лёка поняла, что победила...
Когда она замолчала, лохматый поправил свои спадающие с носа очки и спросил:
– Тебя как зовут?
Детка, вновь захотелось добавить Лёке...
– Леокадия Ананова, – отчеканила она.
– Фу! – поморщился лохматый. – Ну и фамилию ты себе выбрала! Нет, это не пойдет! На такую не клюнет ни один зритель. Только обсмеют! Надо срочно подобрать сценический псевдоним... Это очень важно, поскольку тебе предстоит прожить с ним всю жизнь... И петь лишь с ним, понимаешь?
Лёка кивнула.
– Какие будут предложения? – повернулся очкарик к своему ансамблю.
Музыканты начали сосредоточенно размышлять, оглядывая Лёку, словно примеряя к ней возможные варианты фамилий-псевдонимов. Она ждала, подавленная и недоумевающая.
– Леокадия Тихая, – наконец изрек ударник.
– Почему Тихая? – робко пискнула Лёка.
– Потому что не Шумная! – хохотнул ударник.
– А что, ничего... – протянул-пропел лохматый. – Мне нравится... Так и запишем... Завтра в двенадцать нуль-нуль – на репетицию. Опоздаешь – убью! Отныне ты подчиняешься мне и слушаешься во всем меня одного! Усекла? Это я тебе говорю! А то, что я говорю, – железно!
Лёка снова послушно кивнула. Она так вымоталась за последние полчаса, что могла, не глядя, подмахнуть свой смертный приговор, не то что во всем согласиться с этим растрепой...
Глава 13
Небо набухло снегом и неторопливо размывалось зарозовевшим от холода близким рассветом. Бессонная Лёка смотрела в окно на чужие шторы напротив. Они сейчас оставались темными. Ей абсолютно нечего делать дома... Ее сюда никогда и не тянет. Весь мир – в одной точке, «горячей точке» Кир... Вся жизнь сбилась в один большой нескладный ком... Она всегда летела к Кириллу, как жеребенок к матери, и становилась радостной лишь в одном-единственном случае – держась за большую надежную мужскую ладонь...
Но ведь нельзя жить, замкнувшись на одном человеке... Себе дороже... Или можно?.. А может, как раз так и нужно?.. Но она живет как бы сбоку припека, лепниной на чужом здании, задуманной для собственного развлечения глупым фантазером-архитектором, считавшим себя обязанным нацепить на дом множество лишних деталей... Со стороны они смотрятся довольно нелепо, жалко прилепившись к стенам... Она никогда не будет жить с ним под одной крышей. Никогда... Но почему?..
– Справедливости захотела? – усмехнулся бы сейчас Кирилл. – Вот чухня...
Да, захотела... А что в этом необычного?.. Все хотят... Но далеко не все получают... Или думают, что не получили, а на самом деле все тип-топ, как положено, всем по заслугам, всем сестрам по серьгам...
Лёка перевернулась на бок и снова взглянула на темные шторы соседнего дома. Что делать дальше?.. Сколько еще лет ей жить рядом с Кириллом, держась за его руку и зная, что он ей не принадлежит?.. И никогда не будет принадлежать... Хотя неизвестно, кому он действительно принадлежит... А дом... Ну, мало ли у кого какой дом... Или даже несколько домов... Но Дольников – большой и сильный. А она – маленькая и слабая. Она ничего не понимает, не умеет, не знает... Кроме одного – без него пропадет... Но он тоже пропадет без нее... И еще неизвестно, кто быстрее и страшнее.
Хотя, скорее всего, это просто фантазии и преувеличение опасности. Ничего такого не произойдет. Никто из них не сгинет, с пути не собьется, не изойдет слезами и мечтать о добровольном и скоропостижном, необдуманном уходе из жизни не станет. И она, Лёка, его единственная отрада – а ты забыла о дочках? – просто уедет, наконец, за бугор, к отцу... За славой, за деньгами, за покоем... А он... Ну что он?.. Он останется здесь, рисуя свои декорации, тусуясь с двумя женами и множеством других разноцветных юбочек...
Лёка скоро получит музыкальное образование... И начнет петь с ансамблем «Маятник»... Почему он так называется, Лёка еще выяснить не успела. И очень скоро ей придется жить абсолютно самостоятельно... Самой... Значит, без него... Как это она сможет так жить?! А ведь это неизбежно...
После приезда в Москву Лёка, снова тайком от родственников, попробовала петь в ресторанах. Ее сразу же взяли в «Москву». Но продержаться там Лёке удалось два с половиной месяца. Немногим больше, чем на своей малой родине. Здесь начались откровенные приставания каждый день. Липли и вязались и подвыпившие посетители, и музыканты, и официанты... В довершение всего пристал метрдотель...
Но интерес к мужикам, который так жарко горел в ней после развода с ангелоподобным Сашенькой, угас. Никакие страсти Лёку больше не томили, словно исчерпанные до конца.
«Посмотрела бы сейчас на меня мамочка, какая я стала примерная, порядочная, скромная... Прямо настоящая Тихая! – радовалась про себя Лёка. – И редкая дуся...»
«Их много, а я одна», – подумала Лёка о своих новых ухажерах и бросила ресторан. Ей даже не доплатили положенных денег. Но Лёка уже боялась идти туда и требовать свое законное... Кабацкая певица, думала она с горечью, ты и в кабаке не в силах удержаться долго... Тебе нет места нигде... Но разве «нет» – это ответ?.. Стоило подыскать другой... И поскорее...
Предметы в комнате понемногу обретали свои цвета, сбрасывая ночные тени, как пижаму. Ночь бережно хранили только углы комнаты, пряча черную неподвижность, как преступник скрывает до поры до времени нож.
Пора вставать и собираться – сначала на учебу, потом на репетицию... Тут тютюхаться некогда...
Земля круглая, попыталась неловко утешить себя Лёка. Так что обязательно, хочешь не хочешь, вернешься обратно... А каждому из нас нужно кого-то любить, чаще всего того, кто окажется под рукой, и жить на своем острове.
Она теперь чудненько освоилась и прекрасно живет в этом мире. Ну, местами-периодами не очень прекрасно...
Очевидно, от перенапряжения Лёка тогда простудилась и заболела, чем вызвала страшный гнев лохматого руководителя «Маятника».
– Лева, я охрипла, – сообщила Лёка и услышала в ответ жуткий звериный рев в соответствии с именем. Она перепугалась и затрещала: – Но это всего только на два-три дня. К концерту я поправлюсь...
Первое Лёкино выступление с ансамблем планировалось через десять дней.
– Знаешь, у Льва Толстого есть о Пьере Безухове такая фраза: «Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все-таки выздоровел». Кажется, единственная у него юмористическая. Гений психологии и философии к юмору не тяготел.
– Какой уж юмор при тринадцати детях! – рявкнул тезка великого писателя и в бешенстве швырнул трубку.
А потом... Потом Лёка позвонила Кириллу поделиться своими впечатлениями от репетиций и всего остального... Потом позвонила ему второй раз и услышала...
Нет, она вообще-то всегда подозревала, что от него вряд ли можно дождаться хороших новостей, но такого все же не ожидала...
– Они уезжают! – мрачно и отчаянно крикнул Кирилл в трубку.
– Кто? – не поняла Лёка.
– Все! – гаркнул Дольников. – Они все одним махом! Галина со своей мамашей и с Наташкой! Это прямо какой-то рок, фатум!
– Куда? – вновь удивилась Лёка. – В Штаты к Варваре?
– В Израиль! Я ехать отказался. И рассчитывал, что Галя одумается, но она просто озверела и увозит дочку! Навсегда, понимаешь, она увозит ее навсегда!
Лёка ошеломленно примолкла. Размышляла... Хорошо это или плохо для нее?..
– Времена изменились... Все куда-то едут... – неуверенно пробормотала Лёка. – Разве ты не заметил?
– А время всегда – проверка на вшивость! – проорал Кирилл. – Жизнь не стоит на месте, а течет себе помаленьку, смывая и нас с тобой!.. Разве ты не заметила?
– Она у тебя еврейка? – несмело поинтересовалась Лёка. – Тогда этого следовало ожидать...
– Да ладно, не возникай!.. Есть только две национальности – порядочные люди и непорядочные. И я больше ничего обсуждать с тобой не намерен. И так сказал слишком много. Если ты ничего этого понять не можешь, то и не поймешь, как говорит Чапаиха!
Но Лёка не отставала.
– А почему ты не едешь? – осторожно спросила она.
Этого делать не следовало. Кирилл тоже швырнул трубку, точь-в-точь как недавно Лев...
Свой первый концерт Лёка запомнила слабо. Память отказала ей в своих милостивых услугах точно так же, как руки и ноги.
Лева нервно и неприятно потирал ладони. Противная, прямо-таки отвратительная привычка...
– Ну, странная дамочка... Готова? Ты что вся в каких-то нервных трепыханиях? – обратился он к Лёке. – Впрочем, вы все, как одна, часто в таких.
Им дали возможность выступить в знаменитой на всю Москву «Горбушке» – в Доме культуры имени Горбунова. Лева утверждал, что добился этого исключительно с помощью могучих связей. Кроме того, «Маятник» уже пару раз выступал на «Горбушке», только без солистки, поэтому музыкантов здесь уже немного знали.
Кириллу о своем дебюте Лёка не сообщила. Решила рассказать позже, если все пройдет удачно. Да и ему сейчас было ни до чего: Галя с Наташкой собиралась улететь со дня на день. Ее резвая мамаша уже была в Израиле, где активно переводила книги и готовилась к приезду дочери и внучки.
Побоялась она пригласить и Вику.
Лёка не запомнила ни сцены, ни зрительного зала, показавшегося ей просто черной страшной дырой, ямой без дна, куда так легко провалиться... И Лёка обязательно провалится.
Ударник Миша лихо подмигнул ей:
– Не дрейфь, Леокадия! Все будет тип-топ!
Какой там тип-топ... Лёка не могла, как ни старалась, унять противную дрожь. Стало жутко холодно, словно внезапно налетел очередной незапланированный циклон, по обыкновению провороненный метеорологами. Как это парни собираются выступать в одних футболках?!
Лёка смотрела на них с ужасом. Зачем она надела новое, специально купленное для концерта декольтированное платье? Сюда бы свитер... Хотя кто в нем поет?.. Неприлично... Не принято...
– Давай! Пошла! – махнул рукой Лева.
Неужели их уже объявили?! Лёка даже не слышала... Следовательно, она заодно и оглохла... А если вдруг еще вдобавок и онемела?!
На несгибающихся ногах (хорошо, что их не видно под длинным платьем) Лёка вышла на эстраду. И остановилась с краю.
– Дура! Двигай в центр! – зашипел Лева.
И кивнул музыкантам.
Лёка медленно двинулась вперед под знакомую мелодию, зажав в ледяных пальцах микрофон. И запела...
Сделала она все автоматически, уже ни о чем не думая. Думать она тоже не могла. Да и зачем ей сейчас думать? Ее дело – петь...
Иногда краешком глаза Лёка ловила подбадривающие одобрительные взгляды музыкантов. В зал старалась не смотреть.
И с трудом вспоминала все, что говорил ей Лева на репетициях, все его замечания и крики, все реплики в ее адрес других «маятничков»... Надо постараться выполнить их пожелания, сделать все так, как они говорили и учили, как требовали... Иначе они ее вышибут вон сразу же после концерта... Куда тогда она денется, куда пойдет?..
Вначале, начав репетировать с ансамблем, Лёка побаивалась, что музыканты начнут к ней приставать, осыпая непристойными предложениями. А попробуй откажи тому же Левке! В жизни не простит и не перенесет отказа! Но пока все обходилось. Очевидно, Лёка оказалась, на свое счастье, не во вкусе «маятничков»... И они давно пристрастились к хорошо развитым, видным формам – все напоказ... Берешь в руки – имаешь вещь...
Как закончилась песня, Лёка даже не заметила. Только уронила руки вдоль тела... И зал вдруг взорвался аплодисментами...
Лёка стояла в недоумении – истукан истуканом! – и в замешательстве изумленно слушала их. Ударник Михаил приветственно помахал ей руками, сложив их над головой. Лев снизошел до улыбки.
Лёка ни на что не реагировала и очнулась, лишь когда Лева вновь зашипел ей:
– Пой! Пой снова, дура...
И Лёка опять запела...
Ее не отпускали долго. Это единственное, что она хорошо запомнила...
Собиралась заехать Вика, но что-то опаздывала.
После скучных развлекалочек, натужных острот и бессмысленных песен великих мастеров российской эстрады, разгулявшихся по всем каналам ТВ, Лёка устало зевнула, посмотрела на часы и решила позвонить Кириллу.
Мобильник был отключен. Дома к телефону тоже никто не подошел. Молчала и мастерская. И Лёка задумалась, в удивлении вздернув тонкие бровки-колоски. Что-то случилось?..
Когда должна улететь Галя? Или резвый Кир уже приобщился к новому дамскому обществу?.. Так быстро?.. Не может быть... А почему, собственно, не может?.. Ведь Галина не случайно всегда ревновала его так яростно и отчаянно...
Женские мысли и догадки повторялись с неизбежной выразительностью.
Мобильник нахально твердил о недоступности абонента. Окончательно озверев, Лёка вновь набрала домашний номер Дольниковых.
На этот раз трубку сняла Галя и даже не удивилась, а, кажется, обрадовалась Лёкиному звонку и очень дружелюбно и охотно объяснила, что они улетают завтра на рассвете, а Кирилл до сих пор на работе. Пашет ради пользы дела и успехов российского искусства. Лёка изумилась:
– Как на работе?
– А вот так! – с наигранной веселостью отозвалась Галина. – Ему тяжело нас видеть. И провожать нас он едет только в силу необходимости.
Лёка помолчала.
– А я вас поздравляю с успехом! – вдруг заявила Галя. – Слышала о вас по радио. И оставляю на вас своего мужа! Пусть он останется с вами навсегда!
– Пусть! – помрачнев, отозвалась Лёка. – Ничего не имею против...
Галин беспорядочный муж... На редкость дикий и противоестественный расклад событий... Снова очнулись не дремлющие в тревоге бессонные подозрения.
– Спасибо!.. – пробормотала Лёка. – Я вам желаю всего самого доброго!
– Он в этом деле вроде ржавым никогда не был!.. – продолжала постепенно заводившаяся Галина. – Не успеешь оглянуться, опять сподобился... Гондон штопаный!.. Непотопляемый... Все ждала, когда он взрослым станет... Да никогда! Разве можно то, чего нельзя?!
Можно, подумала Лёка. Еще как можно...
– Извините... – пробормотала она. – Я слишком не вовремя...
Лёка положила трубку и побродила по комнате. Как ухайдакала Кирилла жизнь... Укатали сивку крутые горки...
Ее первый успех очень неудачно совпал с отъездом Галины и Наташки. И Кирилл потерял всякий контроль над собой.
Не в силах выловить его по телефону, Лёка рванулась к нему на работу. Прямо в театр, где не была никогда.
Но вход ей заслонил мощной юной грудью охранник, напуганный взрывами. Лёкины проблемы его не волновали. Его поставили часовым у дверей, и свое дело он знал туго, а исполнял тупо. Впрочем, выполнение должностных обязанностей на разум не сильно рассчитано и часто требует именно откровенной бездумности. Иначе ничего не получится.
Объяснения быстро зашли в темный душный тупик. Лёка стала там задыхаться, психанула от недостатка кислорода и обилия дурости, взвинтилась до резкости и перешла к другим интонациям.
– Представь себе, я не террористка-смертница! И за мою поимку тебе награды не дождаться, не надейся! – вспылила она, гневно выпятив нижнюю губу. – Если не веришь, можешь осмотреть мою сумку и обыскать меня! Пожалуйста, я готова все с себя снять, даже бельишко, мне для тебя ничего не жалко!
И она с готовностью выбросила содержимое сумки на стол и расстегнула жакетик. На стол посыпались тушь, помада и записная книжка. Во взгляде охранника затеплился живой интерес. Его пламя горело ровно и спокойно, наполняя своим теплом длинный коридор.
– Ну, так что? – продолжала провоцировать секьюрити Лёка. – Тебе мой вариант годится? Раздеваться дальше?
Ему предложение явно подходило, но готовящуюся процедуру обыска случайно неосмотрительно разрушил сам Дольников, возникший рядом.
– Что здесь происходит, Леля? – мрачно спросил он. – Ты что здесь делаешь?
– Пытаюсь соблазнить вашу охрану, – призналась честная Лёка. – Но она никак не сдается. Тренированная!
– Это интересно! – пробормотал Кирилл. – Пойдем...
И пошел впереди нее, отмеряя коридор огромными косолапыми шагами.
В кабинете Лёка села напротив Кирилла.
– Так в чем же дело? – снова нетерпеливо и недобро спросил Кирилл.
– Да вот, случайно пролетала над вашей территорией... У тебя почему-то не отвечают телефоны... – принялась объяснять Лёка. – А я соскучилась... И стала беспокоиться...
– Неужели? – буркнул Дольников. – Это странно...
Лёка стала медленно нагреваться – вилку вогнали в розетку. Щеки изнутри пропитались летней жарой.
– Почему ты мне не веришь? Ты обожаешь корчить из себя идиота!
