Текст книги "Люблю трагический финал"

Автор книги: Ирина Арбенина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Простое рыбное блюдо, «самое простое» рыбное блюдо, – представляло собой длинные ломтики отборной осетрины и лосося, переплетенные, как корзинка…

– Плюс соль и перец… Все очень просто… никаких изысков, никакой многоголосицы в смысле специй…

– Это хорошо… Правильно, не надо многоголосицы, – похвалила Аня, которая тут же почувствовала, что она, конечно же, приверженец английской кухни, а не французской.

– Если вы все-таки хотите уйти от этой предельной простоты и что-то вкусить, попробовать посложнее, я бы предложил плюс к этой простоте соус.

– Какой?

– Пожалуй, икорный.

– То есть?

– Это сливки, коньяк, икра красная… все перемешивается, пассируется и…

– А я бы именно так и хотел! – Петя сглотнул от разыгравшегося аппетита. – Сливки, коньяк – и пусть пассируется…

– А я нет… – Аня явно не хотела изменять английской кухне. И сочетание сливок и икры отчего-то показалось ей рискованным.

– Хотя…

– Вот именно! – Официант попытался сыграть на ее сомнениях. – Скорее всего это говорит ваш консерватизм. Пользуетесь же вы сливочным маслом, когда делаете бутерброд с икрой?

– Пожалуй… Но… – Аня оставалась несгибаемой. – И все-таки: без соуса!

– Мало того, что ты за английскую кухню, так еще и самое консервативное ее крыло… – заметил Петя. – Отрадно, что ты представляешь кухню, а не парламент…

– Ну, хорошо, – подытожил официант. – Желание клиента – закон. Поверх этой плетенки – два ломтика лимона. Заворачиваем в фольгу и запекаем…

Пока на кухне колдовали над «простым» рыбным блюдом, Аня исподтишка оглядывала зал…

Эта женщина кого-то ей напомнила. Чем-то зацепила… Поэтому Анна бессознательно опять искала ее глазами.

И вдруг Светлова чуть не поперхнулась минералкой.

«Ну, конечно… Это…»

Анна-то искала «кого-то». Кто мог бы назначить здесь встречу Джульетте. Ту самую встречу, о которой осталась на зеркале запись губной помадой… Может быть, кого-то из знакомых Джульетты, кого Аня не могла вспомнить. Какого-то сутенера, в конце концов. Бандита. Мужчину, во всяком случае… А это…

Это была сама Джульетта.

Оклик «Джуля!» замер у Ани на губах.

Светлова с трудом справилась с импульсивным движением – броситься из-за стола к ожившей Джульке.

Роскошные темные волосы змеятся по стройной спине… Та же манера откидывать плечи, запрокидывать голову во время смеха, открывать сумочку и подносить платок к губам… класть ногу на ногу…

Аня ошеломленно разглядывала воскресшую подругу… обнаружившуюся пропажу…

Она смотрела на нее так пристально, что поняла: через несколько мгновений Джуля оглянется… Невозможно не почувствовать такой пристальный взгляд!

И что тогда?

Если человек скрывается и при этом здоров и невредим, весел и чревоугодничает в дорогих ресторанах… То вряд ли этот человек обрадуется, встретив старых знакомых, школьных подруг…

А может быть даже, такая встреча со знакомой окажется для Джульетты опасной?

Аня хотела заставить себя отвести взгляд от столь неожиданно отыскавшейся Джульетты…

И в это время женщина оглянулась. Это была не Джульетта. Очень похожа… Но другое лицо.

Разве может быть так похожа у разных людей манера смеяться, защелкивать сумочку, пожимать плечами? Похожи могут быть нос, рот… Но манера есть или походка?! Это индивидуально, как рисунок на кончиках пальцев…

Аня вспомнила, как однажды на даче «тонкий наблюдатель и знаток человеческой натуры», дядя Иван, кивнул как-то мимоходом на ковыляющего мимо песочницы двухлетнего соседского ребенка: «А походка… ну точно как у отца…»

И вправду, Аня поразилась тогда точности наблюдения. Двухлетний человек только научился ходить, а походка, манера наклонять голову и плечи вперед – упрямо, как теленок, будто бодаясь, – были как у его отца. Врожденные.

– Вы, наверное, всех здесь знаете? – спросила Анна официанта.

– В каком смысле?

– Ну, я имею в виду завсегдатаев…

– Мои знания человеческой природы основываются всего лишь на том, как кто расплачивается по счету…

– Интересно, как расплачивается во-он та красивая дама?

– Такие дамы сами не расплачиваются. – Официант хмыкнул.

– Да? – с любопытством протянула Анна, подталкивая юношу к откровенности.

– Но это и все, что я о ней знаю! – спохватился тот. – И потом, извините, у нас не обсуждают клиентов. Вам бы тоже не понравилось, начни кто-нибудь здесь о вас выпытывать.

– Да-да, конечно… – поспешно согласилась Светлова, живо представив, как вся эта разодетая на десятки тысяч долларов публика начнет живо интересоваться ее скромной персоной… Ситуация из фантастического романа!

По тому, как официант даже не глянул в сторону дамы, о которой Аня расспрашивала, Светлова поняла: он знает оную – и неплохо! Но люди, работающие в таких местах, не склонны к откровенности.

В таких случаях в детективных фильмах портье, горничной, официанту или бармену, владеющему информацией, суют в карман сколько-то долларов. Но Аня как-то очень ясно понимала, что «сколько-то долларов», сколько принято совать в этих местах, у нее нет…

Вкусная рыба (действительно очень вкусная!) была съедена и запита холодным белым вином. Брюнетка хохотала, не давая Светловой покоя…

– Извини, я тебя ненадолго покину… – Аня поднялась из-за стола.

И Светлова задумчиво, как и полагается человеку после вкусного ужина, направилась в сторону дамской комнаты.

Но по дороге неожиданно даже для самой себя – наитие! – зарулила в неприметный боковой коридор, ведущий в сторону кухни… Ее небольшой опыт работы в подобном месте позволял ей немного ориентироваться в расположении служебных помещений ресторана и в здешних нравах…

На ловца и зверь бежит… Ее знакомый юноша-официант в это время, балансируя подносом, выруливал с кухни – как раз Светловой навстречу. Но, видно, на повороте, торопясь, заложил слишком крутой вираж… Обычная накладка в неспокойной жизни официанта…

Круглый поднос накренился, и нечто, напоминающее отбивную с гарниром, плавно съехало с тарелки на пол…

– Епересете… – Парень, в сердцах, не замечая Светловой, выругался.

Мягкий телячий край, фаршированный утиной печенкой! Плюс артишоки, фаршированные жареными лисичками! Да, это, конечно, была не отбивная. Слишком просто для такого заведения… Название тянуло долларов на пятьдесят…

Светлова внутренне посочувствовала растяпе.

Но в это время… Боже, какой компромат! И какой роскошный повод для шантажа.

Парень наклонился и довольно элегантно, неуловимым движением фокусника, задвинул то, что оказалось на полу, обратно на тарелку.

– Оливку забыли! – ласково подсказала Светлова.

– Э-э… – Официант не был готов к тому, что у него, оказывается, пока он занимался манипуляциями на манер фокусника Акопяна, оказались благодарные зрители… Этот человек явно не стремился к популярности.

– Ничего, дело житейское… – посочувствовала Анна.

Парень сделал вид, что смутился.

– Не поваляешь – не поешь?

Официант согласно хмыкнул.

– И потом, они ведь все равно все схавают?!

– Это да…

– Но не хотелось бы, чтобы хозяин или, не дай бог, тот бычара, который это съест, узнали…

– Ой-ёй-ёй…

– Мне кажется, если вы знаете немного… ну, о той даме… собственно, как вы и предупредили… То это можно изложить очень быстро!

– Да.

– Да – можно? Или да – быстро?

– И то и другое…

– Женщина, о которой я вас спрашивала, странно напоминает одну мою знакомую…

– Я действительно немного о ней знаю. Впрочем, может быть, это как раз то, что вас интересует…

– Так что именно?

– Говорят, она сделала пластическую операцию.

Аня замерла.

«Ах вот в чем дело…»

Анна автоматически поправила, подравняла на блюде повалявшийся на полу гарнир.

– Спасибо… – поблагодарил официант.

– И будьте аккуратнее, не валяйте больше эти оливки по полу. Им по второму разу уже этого не выдержать…

– Я, пожалуй, пойду… – Парень, балансируя подносом – уже более удачно, чем прежде! – заспешил к столу, за которым выделял желудочный сок проголодавшийся и заждавшийся клиент.

Аня ошеломленно глядела ему вслед.

«Зачем? Зачем Джульетта это сделала? Она от кого-то скрывается?»

И можно ли так натурально притворяться? Настолько естественно разыгрывать из себя другого человека?! Эта женщина даже на секунду не смутилась, когда обернулась и встретилась глазами со Светловой. Ничто, даже на мгновение, не выдало в ней настоящую Джулю!

Аня вдруг вспомнила одну свою знакомую, которая как-то рассказала Светловой о себе такую историю… «В доме родителей меня звали Мила, а фамилия в девичестве была Смирнова. Вышла замуж – стала Рыбина. На новой работе и в семье мужа все меня теперь зовут Люда. Ну так вот: Мила Смирнова и Люда Рыбина – это как будто два разных человека!»

Аня, которая знала свою приятельницу с детства, поразилась тогда точности этого наблюдения. Миле-Люде даже не надо было особенно объяснять, в чем эта разница заключалась.

Мила была покладиста, кротка. Полновата и чуть медлительна – точно как мелодия этого имени. Люда Рыбина – жестковата, энергична, крайне деловита… И худощавая.

Иногда в ней пробивалась, впрочем, прежняя Мила со своей неуместной кротостью, и тогда Люда щелкала Милу по носу, чтобы та не вылезала. Поскольку при нынешней жизни лучше быть Людой.

Наутро Аня решила ей позвонить. Почему-то ей казалось, что именно Мила-Люда ее и поймет.

Знакомая работала на Шаболовке, гримершей на старом телецентре…

– А ты знаешь… – Мила-Люда сделала многозначительную паузу, что-то обдумывая, – я, кажется, могу для тебя кое-что сделать… Я-то сама не настолько все-таки раздваиваюсь, чтобы понять психологию человека, сделавшего пластическую операцию. Но как раз завтра, с утра, мы записываем человека, журналиста с одесского телевидения, который, возможно, сможет тебе помочь… Ток-шоу «Сделай шаг!». Может, видела? Ну, в общем, этот тип его сделал. Этот шаг.

– Да?

– И кстати… Он сказал, что приедет на телецентр пораньше – у него поезд рано прибывает в Москву, и все равно деваться некуда. Если подсуетишься, можешь его отловить. Паспорт не забудь – я тебе закажу пропуск.

В выгороженном закутке с декорациями ток-шоу «Сделай шаг!» еще никого не было… Кроме этого человека, «сделавшего шаг».

Он зевал в ожидании съемок и рад был поговорить с симпатичной девушкой, хотя бы ради того, чтобы не заснуть.

– Вы насчет операции?

Аня кивнула.

– Хотите рискнуть?

– Ну, в общем, да…

– Зачем вам-то? – удивился человек.

Аня пожала плечами, чтобы не вдаваться в подробности…

– Впрочем, дело хозяйское… Хотя, знаете, вообще я бы никому не посоветовал… Особенно женщинам… Конечно, может, где-нибудь и могут сделать это покачественнее, чем у нас. Не знаю, не уверен… Но то, что прошел я! Все, елы-палы, со временем расползается, как китайский ширпотреб после дождя. Походишь новенький немного, а потом, после первой стирки, начинается… И вообще, знаете, я однажды разбил фамильную салатницу. Завернул осколки: выбрасывать жалко… Валялась лет десять… один осколок вообще потерялся. Так вот, нашелся специалист: реставрировал! Даже отлил недостающий кусок, расписал красками… Посмотришь, как новая: ни трещинки, ни зазубринки…. Ну в точности как новая. Только одно «но».

– Какое?

– Есть из нее нельзя.

– Салат нельзя?

– И салат в том числе. На нее можно смотреть. А вот салат, тем более со сметаной, в ней делать нельзя.

– А внутри вы изменились?

– Совершенно точно: изменение внешности меняет и характер. Я, например, стал менее рисковым. А вообще внутреннее состояние человека, изменившего внешность, – это действительно занимательно… Штука любопытная.

– Да?

– Понимаете, э-э…

– Аня, – подсказала Светлова.

– Очень приятно. Так вот… Аня. Раньше, когда я входил в комнату, люди делали инстинктивное движение, словно отшатывались. Я думал, что это мне неприятно. А теперь мне этого жаль. Потому что… Словом, я понимаю теперь: я производил впечатление… Меня невозможно было не заметить!

– Да? А каким вы были? Вы… – Аня замялась, – были очень… некрасивым?

– Какая деликатная девушка… – Человек рассмеялся. – Признаюсь как на духу… Удовлетворю девичье любопытство: я был… ужасающе страшным! Нет-нет, все-таки не совсем Квазимодо… И вообще, это не было уродством в полном смысле слова: никаких шрамов, ничего кривого-косого, асимметричного и тому подобного… Но была некоторая агрессивность облика: черные густые брови плюс несколько крючковатый нос. В общем, нечто, что у обывателя ассоциируется с опасностью и злодейством. Этакий боцман Сильвер, который отворяет дверь в портовую таверну, и посетители невольно, неожиданно даже для самих себя, вздрагивают и затихают.

– Ну и как теперь?

– Я жалею. Скорее потерял, чем приобрел. Во-первых, для ведущего криминальной рубрики – а я веду на одесском телевидении именно такую рубрику – это… – он сделал плавный жест, очерчивая свою физиономию, – это благообразие ни к чему… Облик злодея из таверны был более уместен. И вообще… я явно изменился. Возможно, дело именно в том, что, когда я вхожу комнату, никто теперь, ну совершенно никто не отшатывается. Больше того: иногда и головы не поворачивают в мою сторону.

– Это обидно?

– Возможно…

– Но так… спокойней?

– Да, да, конечно… Но вы правы: пожалуй, обидно. Я стал как все.

– Вы могли бы, если бы захотели, вести себя так, как раньше? Побыть немного прежним?

– Пожалуй, нет…

– А зачем вообще делают эти операции?

– По-разному… В криминальном мире это вообще дело обычное. Некоторые товарищи, например, жен своих, любовниц заставляют делать пластические операции… Знаете, понравится какая-нибудь красавица на картинке – и «хочу, чтобы ты такой же стала!». Кроят, подгоняют женщину, как одежду, под свой вкус или блажь… На скольких таких несчастных дам я в клинике насмотрелся! Плачут, боятся, не хотят на операцию идти…

– Но идут?

– Да от такого мужа и возлюбленного куда денешься?! На дне моря сыщет…

Вот!

Аня спускалась по эскалатору на «Шаболовской».

Джуля связалась с бандитом… Теперь она его собственность! Операцию заставил сделать…

Именно так, как сказал этот журналист: а куда денешься?!

А возможно, Джульетта теперь и сама рада забыть свою прежнюю жизнь. Что у нее там было: тиранка-мать и профессия проститутки…

И всякое напоминание об этой прежней жизни в виде школьной подруги, приготовившейся к расспросам, Джульетте ни к чему.

И играть, актерствовать Джуле не надо. Как объяснил этот журналист: человек, изменивший внешность, действительно становится другим.

Но хочет того Джульетта или нет, а Светлова с ней поговорить обязана. В конце-то концов: мучить так несчастную Елену Давыдовну…

Может, кстати говоря, это Джулькино исчезновение – вообще месть Елене Давыдовне?! Но даже нелюбовь к отравившим жизнь родителям все-таки должна иметь какие-то цивилизованные пределы.

А сама Аня сколько пережила, пока Джульетту искала!

Аня подстерегла ее у «Молотка».

Красавица – эта бывшая Джульетта, – как и уверял официант, была действительно завсегдатаем этого ресторана.

– Джуля!

Женщина вздрогнула.

– Джулька… – начала Анна свой заготовленный заранее проникновенный монолог.

– Вы, кажется, меня за кого-то принимаете?

– Джулька, я могу тебе чем-то помочь?

– Мне помочь? – Женщина рассмеялась.

Она окинула надменным взором Анины джинсы и дутую курку:

– Вы бы себе, милая, помогли. Не помешает.

– Джульетта!

– Вы точно меня ни с кем не перепутали?!

– Джуля…

– Да вы, кажется, меня преследуете?!

Уже и охранник заступил Светловой дорогу. Еще немного – и отшвырнет, как котенка.

– Понимаете… – Аня срочно сменила тактику. – У меня пропала подруга… Ну, если это обстоятельство, конечно, вас может хоть как-то тронуть.

Красавица вдруг тяжело вздохнула.

Она оглянулась на непроницаемое – ничего не вижу, ничего не слышу! – лицо охранника. С безмятежным выражением глухонемого он стоял в шаге от них.

Что-то тем не менее подсказывало обеим, что страж не так глух, как может показаться.

– Пропустите ее! – неожиданно приказала женщина. – Ну что ж… Могу понять. Обознались! Я и сама иногда не понимаю, кто я на самом деле… И за кого мне себя принимать.

Аня сделала шаг к машине.

– Садитесь, – неожиданно приказала дама.

– Я?!

– Вы ведь от меня не отвяжетесь?

– Нет, – честно призналась Аня.

– Ну, тогда садитесь… Не на скамеечке же в сквере мне с вами разговаривать.

Они сидели в комнате, красивой и безжизненной, как музей… На стульях с очень узкими и очень высокими спинками…

Очевидно, дизайнер предполагал, ослепленный финансовыми возможностями заказчика, что над этими высокими, почти как у трона, спинками должны покачиваться страусовые перья или возвышаться бриллиантовая диадема… Сидели за диковинным прозрачным столом со столешницей из толстого дорогого узорчатого стекла.

Анины коленки, обтянутые джинсами, и башмаки выглядели сквозь это стекло довольно нелепо. Как будто их поместили в музейную витрину, как диковинную бабочку. Впрочем, будь она даже в платье из парчи… Подобный дизайн словно изначально предполагал созерцание собственных коленок… Занятие довольно странное… А что еще остается человеку, неловко уставившемуся «в пол»?

А что еще оставалось Анне, как не смотреть в пол…

То, что рассказывала ей новая знакомая, Алена, было даже не разговором по душам – почти исповедью…

– Вы приняли меня за свою подругу, потому что узнали, что я сделала операцию?

Аня кивнула.

– Да. У меня чужое лицо. И я живу с чужим мне человеком…

Анина собеседница судорожными движениями, будто слепая, вдруг ощупала собственное лицо, словно ей поменяли его и она не узнавала себя…

– Я иногда думаю: а что у меня осталось своего? И я это или не я?

– Ну, конечно, вы! – неловко попробовала успокоить ее Аня.

– Любимый продавленный диван и возможность валяться на нем сколько хочешь и без всякого дела и мыслей – как недостижимое счастье! У меня дома был когда-то такой диван! Свой собственный…

Длинный нос… Ведь у меня был когда-то «несовершенный», несколько длинноватый нос. Если хорошенько припомнить… Так вот… Я обожаю свой прежний длинный, несуразный нос… А теперь на кого я похожа? Химическая очистка кожи. Ни одного, даже самого крошечного, прыщика… Как будто не человек. Два часа в спортзале. Ежедневно. Диеты, диеты, диеты…

Он хочет, чтобы я была похожа на куклу. Он был в детстве влюблен в куклу. И теперь, когда он все может, он ее получил. Живую.

– Он – это…

– Макс. Мой «друг».

– Понятно…

– А как вам эти виллы, которые мы проезжали? Чудесные окрестности… Обычно в таких находят какую-нибудь красавицу-модель… Как подружку Солоника в Салониках… Этакую Светлану Котову, по кусочкам разрубленную и разбросанную по живописной местности…

– Ну это уж слишком… – вздрогнула Светлова.

– Вы вот сказали, Аня, что ищете человека… пропала подруга… И спросили… Может ли это меня как-то тронуть? «Ну, если это обстоятельство, конечно, вас может хоть как-то тронуть…» – сказали вы.

– Извините…

– Знаешь, Аня, – Алена, очевидно, незаметно для самой себя, доверительно перешла на «ты», – в этой Лэндовке, в этом поселке коттеджном для «новых русских», – у всех все есть. Все, что только можно вообразить…

– Ну, разумеется…

– А вот каток, смешно сказать, только у нас. Ну, летом – это корт. А зимой Максу пришла идея – приказал залить каток… Разумеется, на нем никто никогда не катался. Ни Макс, ни тем более я.

…И вот, представь, вечер – как у Ганса Христиана Андерсена. Снег идет слепыми мягкими большими хлопьями… И огромный пустой освещенный каток в окне… Ярко так освещенный, разноцветно, как «Метрополь» или Кремль… А в доме куча обкуренных, ничего не соображающих людей… Я стою одиноко у окна… Отчего-то очень трезвая и очень несчастная…

«Может, это связано?» – подумала Аня.

– Вдруг стук в дверь. На пороге человек. С коньками под мышкой…

Понимаешь, тоже как в сказке… Ждешь, ждешь, ждешь принца… И вдруг стук в дверь…

– А это был бедный замерзший свинопас? Как у Ганса Христиана Андерсена?

– Ну, не совсем свинопас… Они с Максом шапочно были знакомы по каким-то делам. И вообще – он сосед. Как и полагается в сказке – на самом деле немножко миллионер. Но у него нет катка. Бедный миллионер…

– Бедный-бедный…

– А ему, как в детстве, вдруг жутко захотелось покататься. На коньках. Он вообще, заметим, спортивно-правильно-здоровый… Решил по-соседски заглянуть и попроситься на каток.

– Пустили?

– Разумеется. Я пустила… Макс вообще был в отключке. Он даже не понял – кто, что и зачем пришел, и чего хочет… Гости тоже с трудом врубились: им ведь было очень не до катка… Ха-ха. Обкурились и думали, глюки: пришел человек с коньками…

Это был странный вечер. Я стою у окна в этом чужом мне доме, битком набитом сумасшедшими, постылыми мне людьми… И смотрю на освещенный каток, по которому упорно кружит одинокий человек. И…

Алена замолчала.

– И?

– И понимаю, что я его люблю.

Аня неловко молчала.

– Вы спрашивали, может ли меня что-то там тронуть? Так вот… Ну, собственно, я поэтому и согласилась на этот разговор с вами.

– Что-то случилось?

– Он исчез два месяца назад. Его похитили прямо из аэропорта. Потом, спустя какое-то время, не сразу, родным пришло требование. Якобы от неких людей из Германии. Триста тысяч долларов.

Потом эти люди, когда им необходимую сумму привезли, сказали, что вообще-то они лично ни сном ни духом… И ничего, собственно, не просили… Деньги, правда, взяли да так и не возвращают.

– И?

– Его нет. Он исчез. Некоторые говорят, что он сам все разыграл, чтобы исчезнуть. Из нашего неспокойного мира… На какой-нибудь тихий остров.

– Ну, может же быть и такое, – неуверенно заметила Светлова.

– Аня… – Алена повернулась к ней, и глаза были полны слез. – Если в своих поисках вы случайно что-то узнаете…

– Но…

– Вы понимаете, почему я – еще! – согласилась с вами говорить? Может, потому, что вы так глупо спросили: «Вам помочь?» Вот смех-то… «Вам помочь, мадам?» Чем бы вы могли мне помочь… Это звучало так глупо. И так трогательно… И я разоралась на вас, чтобы не расплакаться… Аня, умоляю… Если в своих поисках вы случайно что-то узнаете… или ненароком наткнетесь на какую-то информацию… Если вам самой нужна какая-то помощь… Если я могу вам помочь…

Аня смущенно опустила глаза. Помощь ей, конечно, не помешала бы, но…

Скверно, когда понимаешь, что человек несчастен, глубоко несчастен, а ты ничем, ну совершенно ничем не способен помочь…

Только очень несчастный человек и только с горя может предположить, потеряв разум от отчаяния, что нити, следы, ведущие к бедной учительнице пения и к «немножко миллионеру», могут пересекаться… Такие люди не встречаются даже мертвыми.

Врет Алена или нет? И Алена она или не Алена? Если Джулька – почему не хочет признаться?! Как играет! Какая актриса пропадает…

«Нет. Не врет…»

Аня проснулась как от толчка – и с этим ответом.

А Джули нет.

Джульетты уже нет в живых. И, по всей видимости, давно.

Просто что-то от мистики… Бес Аню попутал с этой Аленой Севаго. Словно Джулина бесприютная душа прилепилась к этой Алене Севаго, потерявшей свою…

Есть такая мистическая теория про вытеснение души… Когда теряешь себя – тогда теряешь свою душу, ее место может занять не нашедший покоя призрак из Зазеркалья… Дух, задержавшийся между тем светом и этим… Ну, в силу некоторых обстоятельств – задержавшийся…

Наверное, Джулька задержалась.

Не похоронили ее, не отпели. Вот вам и обстоятельства…

Металась она, металась не нашедшим покоя призраком в этом Зазеркалье и вселилась в итоге в эту Алену, потерявшую свою душу…

Потому так похожи.

Ну, сказано же, теория мистическая… Не будьте слишком строги.

Впрочем, металась или не металась Джуля в этом Зазеркалье, но Светлова должна найти Джульетту. Хотя бы мертвой. Придать земле, отпеть в церкви. Это долг.

Последними, кто видел Джулю и видел уже мертвой, были пропавшие бомжи…

И если их самих ей не найти, то…

По крайней мере, чтобы исполнить свой долг перед Джулей, Анна обязана не обрывать этот след, эту нить, а найти теперь, ну, хотя бы тех, кто последним видел исчезнувших Федорыча и Вьюна.

– Такие не берем!

Невидимая в окошке обменного пункта девушка-кассир отодвинула стодолларовую купюру, поданную ей Светловой, назад.

– Какие такие? – стараясь сохранить спокойствие, поинтересовалась Светлова.

Эта постоянная манера работников обменных пунктов нарушать запрет Центробанка и отказывать в приеме купюр с дефектами доставала ее как рядового гражданина и держателя валюты изрядно. А страсть изучать малейшие потертости и оборванные уголки, как будто речь шла не о долларах, а девичьей чести, крайне распространенная на просторах отчизны, казалась ей просто патологической.

– Ну, смотрите сами!

– А вы уж и объяснить не можете?

– А вы сами не видите?!

– Ну, может, хватит! – возмутилась Светлова. – Я не вижу. А вы, если видите, скажите! Она что, фальшивая?

– Нет, не фальшивая.

– А какая тогда?

– Ну, с дефектами…

– Что, рваная?

– Да смотрите же… – настырно повторила «обменница», явно не стремясь называть вещи своими именами.

Аня принялась раздраженно рассматривать отвергнутую купюру.

Стодолларовая бумажка, которую намедни вручил ей капитан Дубовиков, и впрямь не блистала свежестью, что в державе, где царил безусловный культ доллара и любовь к новеньким, свеженьким, только-только с печатного станка купюрам, было, конечно же, настоящим грехом. И, кстати, подтверждало Анины догадки о том, что доллары у нас – это нечто большее, чем деньги. Деньгами «зеленые» становились там, «за бугром». Там их непочтительно мнут, комкают, накалывают на гвоздь, оставляют на столике рядом с чашкой расплеснувшегося кофе…

А здесь они лежат в чулках и дают блаженное ощущение хоть какого-то спокойствия и стабильности и потому должны быть непорочно чистыми и сияющими, как их папа – Золотой телец.

Толковать на эту тему с девушкой-кассиром не имело смысла…

Анина купюра действительно была покрыта некими темными пятнами, при ближайшем рассмотрении, прямо скажем, подозрительного вида…

– Ну и что?! – пробурчала Светлова. – Кофе.

– Прям, кофе… Как же!

Девушка-кассир даже – о, чудо! – высунула в окошко голову, рассматривая Светлову… Явила неожиданно из тьмы свой лик… И Светлова поняла, что вызывает у «обменницы» немереный интерес… Чем еще можно было объяснить столь беспрецедентное телодвижение?!

– Знаем мы этот кофе… – ехидно заметила «обменница».

– Не кофе? – растерянно переспросила Аня. И едва удержалась, чтобы не задать глупый вопрос: «А что же?» Ответ, которым наградили бы ее из окошка, был ясен как божий день: «А то же!»

Это у них, «за бугром», на уютных террасах кафе купюры заливают черным кофе… А у нас «зеленые» если чем и поливают, то, увы, красным… Отнюдь не вином. Потом это красное становится бурым. Застывая такими вот пятнами.

Чувствуя себя так, будто она обобрала убитого, и провожаемая подозрительным взором девушки-кассира, Аня уже довольно спешно ретировалась из тесного помещения обменного пункта.

Однако, капитан! Ну и в положение он ее поставил…

Накануне в фонд «Помощь в поиске пропавших» пришли сразу две семьи – женщины с детьми… У них никто не пропал, но сами они пропадали – это точно. Оборванные, голодные!

Дубовиков достал деньги из президентского фонда и протянул Ане.

– Вы не могли бы купить им самое необходимое? Вещи для детей прежде всего. Решите сами, что им нужно. Поговорите. На руки деньги ни в коем случае им не давайте!

Случаи, когда люди тут же пропивали выданные им на детскую одежду деньги, были в фонде делом нередким. Капитан даже говорил, что, по его наблюдениям за такого рода личностями, это самый точный тест… Человек, сохранивший шанс на то, чтобы выкарабкаться из пропасти, получив деньги, стремглав – бегом! – бежит тратить их на детскую одежду. Одна мама даже при этом, говорят, причитала: «Ой, скорей, скорей, а то пропью!» А те, кто находится уже по ту сторону добра и зла, могут с маленького ребенка в мороз снять пальто – и пропить.

В фонде всегда были какие-то наличные деньги на экстренные нужды…

Что делать, например, если, надоумленный каким-то доброхотом – молва впереди летит! – является разутый-раздетый человек, да еще с детьми?! Не отправишь же его в приемную министерства, которое обязано заниматься социальной поддержкой… Пока он до этой приемной доберется – дети застудятся насмерть.

Светлова взяла у капитана деньги, не глядя, сунула в сумку и отправилась в «Детский мир», предварительно решив заглянуть в обменный пункт…

И – на тебе! Заглянула.

Убравшись с позором из эксчейнджа, Аня устроилась в ближайшем кафе и для приличия, чтобы спокойно посидеть и подумать, заказала кофе… Хотя сейчас, разумеется, ей в горло ничего не полезло… Устроившись, она принялась изучать купюру, осторожно держа банкноту за уголки.

Вот так дела! Откуда у капитана деньги, простите-извините, залитые кровью?! По носу стукнули, когда купюры пересчитывал?!

Или…

Тот, кто убил цыганку – а капитан ненавидит цыган! – должен был быть забрызган ее кровью с ног до головы… Даже длинный непромокаемый плащ, как у Джека-потрошителя, не от всего может уберечь! И деньги, кстати сказать, многое объясняют!

Почему бы еще юная цыганочка отправилась за незнакомцем по лесной опасной тропиночке, удаляясь от подмосковной станции?!

Деньги! Цыганка польстилась на деньги. И, конечно же, красавица их получила. Да только воспользоваться не смогла.

А убийца сделал дело и – не пропадать же добру! – забрал деньги назад. Возможно, вытащил их из холодеющей, так сказать, руки. Недаром в протоколе отмечено, что ладонь жертвы была сжата, застывшие пальцы – скрючены… Как будто они что-то сжимали перед смертью…

Итак, убийца забрал деньги и, уверенный в своей безнаказанности, даже решил ими воспользоваться. А он так уверен в своей безнаказанности, потому и больно хорош его имидж… Маска-прикрытие практически безупречна: благотворительность, милосердие, фонд помощи. Не подкопаешься… Да под такой вывеской что хочешь, то и вытворяй! Кто посмеет бросить камень? Замарать подозрениями?

Получается – ну, кроме циничной Светловой, разумеется, – никто не решится заподозрить милосердного капитана…

На том, возможно, и строится расчет.

Детские вещи Аня решила купить на свои. А банкноту, аккуратно положив в конверт, убрала подальше, поглубже в сумку.

На втором этаже «Детского мира» Аня набрала изрядное количество детских хлопчатобумажных колготок, рубашек и белья. Майки, детские трусики… Хорошо, что она сама проверила, как дети, для которых она сейчас все это покупала, одеты. Посмотрела, не поленилась, что у них под лохмотьями… Бывалые люди в фонде предупредили ее, что дети из опустившихся семей часто даже не знают, что такое нижнее белье. И такая штука, как майка или трусы, становится им известной, только когда они, бедолаги, впервые попадают, скажем, в детприемник.

Кроме того, Аня выбрала еще теплые непромокаемые куртки и несколько пар ботинок разного размера. Все это было от «отечественного производителя» и потому тяжеловато и неказисто. Зато вещи эти были прочные и надежные.