Текст книги "Люблю трагический финал"

Автор книги: Ирина Арбенина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

– Кажись, видал я эту женщину… Ну, ту, что у вас на фотографии!

Вьюн поторопился поскорей перейти к сути, взять быка за рога.

– Вы… Вы ее видели?!

Анна ошеломленно смотрела на бомжа… Неужели?.. Проблеск надежды, когда она уже и перестала надеяться отыскать какие бы то ни было следы Джульетты в этом городе…

– Кажись, видал… Кажись, она. Ну, я вам, конечно, все расскажу, если вы, конечно, не обделите…

– Конечно! – Аня сделала инстинктивный жест, потянувшись к замку сумочки… – О чем вы говорите, конечно…

– Только это… она ведь уже того…

Вьюн внезапно замолчал. У него мелькнула мысль, что если не говорить сразу, что он видел черноволосую бабу мертвой, а не живой, то денег можно срубить побольше… Пока будет девушка радоваться да надеяться – вот и отстегнет на радостях…

Он уже в душе потирал ладошки от предвкушения…

– Где?! Где вы ее видели? – нетерпеливо впилась в него глазами Анна.

Вьюн молчал.

– Ну, что же?! Что же вы застыли? – вопрошала встревоженно своего нежданно-негаданно на голову свалившегося информатора Анна.

Между тем как Вьюн действительно застыл аки соляной столп…

Ибо из-за плеча Анны с порога своего кабинета на него в упор смотрел капитан Дубовиков… И смотрел он так уже довольно давно…

Явно было, что Олег Иванович тоже с пристальным вниманием выслушал предложение, сделанное Вьюном Анне.

– Ну я это… Я потом… – Вьюн стушевался от грозного взора капитана и тихой сапой ретировался на улицу.

– Да вы его просто испепелили! – Анна раздосадованно повернулась к капитану.

– Дело в том, что я запрещаю им попрошайничать здесь, в стенах фонда, и ловить на всякие уловки людей, которые приходят ко мне за помощью, – строго сказал Дубовиков. – В противном случае им грозит отлучение от бесплатного супа и секонд-хэнда… Вот Вьюн и испугался… Понимаете, здесь пересекаются два потока: несчастные люди, которые ведут розыск, и вот эти. И если я не буду ограждать одних от…

Дубовиков говорил и говорил дальше, подробно развивая перед Аней свои взгляды на работу фонда. Видно было, что это чрезвычайно увлекательная для него тема…

А Анна, не слушая, точнее, слушая вполуха, пыталась понять, что произошло. И не надо ли ей поскорей отделаться от капитана, чтобы догнать бомжей? Впрочем, она была уверена, что они, хитрые, ждут ее на улице… вне пределов фонда и влияния грозного капитана… Так они, глупые, испугались Дубовикова.

Впрочем, пугаться было чего… Аня вспомнила взгляд его серых, стального оттенка глаз, который просто заморозил Вьюну голосовые связки… Вспомнила и поежилась.

– Вы, кажется, меня совсем не слушаете и очень торопитесь, – чуть обиженно заметил капитан. – Хотите их догнать?

Ане стало неудобно оттого, что ее разгадали…

– Да я, собственно…

– Вот вам, «собственно», – передразнил капитан, – я бы не советовал лично вести дела с этими товарищами…

– Но они сказали, будто бы видели Джульетту!

– Вот что, Аня… – Лицо Дубовикова стало очень строгим. – Поверьте мне, вы и не догадываетесь, насколько опасно общение с такими людьми… Они часто не помнят, как зовут родную маму, и уж точно забыли самые элементарные принципы человеческой морали… Я мог бы раскрыть перед вами целый веер жестоких историй. Например, когда такие вот безобидные, жалкие и даже забавные на вид пьянчужки душат беременную молодую женщину из-за кошелька, с которым она отправляется на рынок за творогом. И…

– Да, да… Я догадываюсь. – Анна опустила голову. – Но как же мне быть? Мне надо…

– Я сам с ними поговорю.

– Но… Вы и так уже… Я доставила вам столько хлопот… У вас и своих дел полно…

– Не надо, не догоняйте их… Доверьтесь мне. Я сам разыщу их сейчас. Отправляйтесь спокойно домой. Я вам позвоню.

– Но…

– Уж поверьте… И если они что-то знают и видели, я выужу из них всю информацию… До донышка.

В душе Вьюна боролись две выгоды. Одна от продажи цветов.

Уже третий раз они с Сивым забирали с чердака отличный, свежий букет и тут же толкали его у метро… Поскольку просили в два раза дешевле, чем такие же стоили у лотошников.

Вторая: рассказать даме про чердак и получить за эту информацию причитающиеся дивиденды. Не слишком напрягая извилины, Вьюн соображал: узнай про чердак другие – Тот, кто носит туда цветы, носить их уже не будет. Труп заберут, может, заберут и Этого…

Вьюна передернуло от страха. Они с Сивым не видели, кто открывает дверь чердака, хоть и хотели проследить… Просто хотели Его увидеть из жадного любопытства и тяги к жути… Не хватило терпения… Да и если бы они ошивались у дома – уж очень бросались бы в глаза. Жильцы решат: что эти вонючие тут ошиваются? Звякнут от нечего делать в ментовку: мол, ну, наладьте нам правила гигиены общежития в городе… заберите этих бродяг!

Да, Вьюн не видел этого невидимого дарителя цветов трупу.

Но…

Вдруг Вьюн впервые поежился: а не может ли так получиться, что этот невидимый сам увидит их?

Нет, что-то подсказывало его слабому алкогольному мозгу, что походы на чердак становятся опасными. И он твердо решил рассказать все девушке. Склонился ко второй выгоде: эти деньги за информацию были бы вернее и безопаснее.

Он шел за ними, как охотник. Так у Фенимора Купера крадутся следопыты, держась с подветренной стороны, чтобы не спугнуть добычу… Ну, тут этого не требовалось… Он брезгливо усмехнулся… Эти сами кого угодно могли спугнуть своим запахом…

Он проследил пару до самого их убежища – двухэтажного деревянного дома… Это был район бывшей Кунцевской слободы, и здесь еще встречались время от времени дома прежней двухэтажной Москвы… Деревянные, бревенчатые. Вот такой дом стоял сейчас перед ним: выселенный, опустевший… Было уже поздно, темно… Фонарь возле дома не горел.

Он довольно долго бродил за ними по городу. Начиная с того момента, как засек их выходящими с его чердака… Точнее из ее, Виолетты, дома…

Он ожидал их у вонючих пивных ларьков, где они околачивались в ожидании подачек… Глоток пива, который из жалости могли плеснуть им в обрезок пластиковой бутылки, или опивки, оставленные на дне кружки… Где земля была липкой от пролитого пива, плевков и мочи… Такая, что он брезговал даже прикоснуться к ней подошвами своих отличных, дорогих ботинок. Он обожал новую обувь, хорошую обувь…

Он и сам уже, кажется, пропах их скверным грязным запахом и ненавидел их все больше и больше с каждой минутой затянувшегося преследования… Он, чистюля, эстет… ценитель прекрасного… И эти – «пресмыкающиеся», «недоразумения рода человеческого», как он называл их про себя…

Но сейчас они, кажется, уже окончательно устроились на ночлег.

Он знал, что спать они будут беспробудно…

Постоял немного в темноте возле дома, в глубокой тени, отбрасываемой его старыми деревянными стенами. Он подозревал, что фонарь рядом разбили сами бомжи, чтобы их не могли найти, побеспокоить в их временном пристанище… Какой нормальный полезет в такую темень…

Но и его тоже никто не мог заметить: никакой страдающий бессонницей у окна гражданин, который возьми да набери бдительно номер ноль два – и есть чем развлечься в бессонной ночи, и долг гражданский выполнил…

И юркнул внутрь деревянных стен…

Он нашел бомжей по их вони… И богатырскому храпу…

Скомканные газеты очень громко зашуршали в темноте старого дома… Он достал шутиху… изделие пиротехников… Если будут расследовать причину пожара, что, конечно же, сделают спустя рукава, брошенный старый дом – не слишком важный повод…

А тут причина возгорания – мальчишки баловались с бенгальскими огнями! Сколько сейчас этих китайских пиротехнических чудес продается… Да вот рядом, на Палихе… оптовая продажа. Он сам нередко видел, как дети, накупив этих штук, тут же ищут укромный угол, чтобы испробовать такой манящий огонь…

А в общем, конечно, он и сам понимал, что затея с пиротехникой была излишней. Ненужная предосторожность, пустяшные сложности! Если в брошенном доме, где спят бомжи, возникает пожар, никто, разумеется, не станет интересоваться причиной «возгорания». Она очевидна.

Но он не мог отказать себе в удовольствии… Что-то все-таки было в нем такое, что заставляло его душу замирать от театральных эффектов, особого света сцены и ее таинственности, от фальши и придуманности театрального действия – он был их вечным пленником… Пиротехника относилась к этой же категории… Он с детства замирал от фейерферков, бенгальского огня… Да и просто от огня…

Его блики, его отсветы сказочно меняли все вокруг, превращая будничную, серую и, в общем, отвратительную действительность хоть ненадолго, пока горит, в волшебное романтическое действие. В общем, можно – сказать, что он, как никто другой, понимал императора Нерона. Поджечь Рим ради зрелища – это ему лично понятно… Это говорит только о том, что император был все-таки истинным театралом…

Да и просто человеком с незаурядным воображением, который в силу этого природного обстоятельства постоянно нуждался в ярких впечатлениях… (Ха-ха… что может быть ярче огня?!) Гораздо более ярких и интенсивных, чем необходимо обычному, нормальному большинству…

Но разве нормальное большинство, к которому, кстати сказать, принадлежат и врачи, выносящие свои диагнозы, как приговоры, в состоянии это понять?! Разве они, которые изо дня в день жуют жвачку своих серых, одинаковых будней – и ничего, все в порядке! – даже рады тому, что все как всегда, ничего нового, разве они в состояния понять таких, как он?!

Где грань, кто решает?

Человек много врет – он врун. Но если врет он слишком много, на взгляд окружающих, – выносят приговор-диагноз: «психопатия патологического лгуна».

Если кто-то с заметным удовольствием колотит по субботам, когда выпьет в конце рабочей недели, свою жену и детей – он драчун, забияка. Но если он переходит от своих домочадцев на посторонних – то это патологическое стремление к насилию.

У него они тоже, пожалуй, что-нибудь обнаружили бы… Какое-нибудь патологическое стремление к особо ярким и интенсивным впечатлениям, ради которых он готов на многое. Да, в общем, если честно, на все…

Что ж… У него, конечно, нет Рима… Но он по крайней мере удачно совместит полезное с приятным… Избавится от излишне любопытных бомжей, забравшихся туда, куда не следовало, и насладится огненной феерией…

Он поднес спичку к шутихе… С треском посыпались лиловые искры… Впрочем, этот треск не в состоянии был перекрыть мощный храп спящих бомжей…

Темнота стала чернее вокруг огня.

Он стоял некоторое время, не двигаясь: так было красиво и напоминало Новый год.

Да, стоял, как маленький мальчик возле елки… Некий маленький мальчик в бабочке рядом с горящим бенгальским огнем…

А где-то рядом, в этой темноте, нарядная комната, гости, хвоя, игрушки, мишура, и сейчас, когда прогорит огонь, его попросят исполнить… И он, не упираясь и не ломаясь, согласится… потому что он очень любит, до дрожи любит эти мгновения, когда на него устремлены взоры и он берет первую ноту…

Он мотнул головой, стряхивая наваждение…

Впрочем, ему все равно следует задержаться, чтобы убедиться, что искры точно попадали на скомканные сухие газеты… Он поднес к ним еще и спичку…

Занялась рядом старая ветошь. И тогда он повернулся и пошел к выходу.

Дом погасили под утро.

Пожар несущественной категории. Осматривали его, уже позавтракав… Старый дом, к тому же выселенный, не повод торопиться – ясно, что бомжи, что обкурились, что напились и гуталину нанюхались… Ведь они – что малые дети или обезьяны бессмысленные – не в силах рассчитать последствия своих действий даже на полшага вперед… Что, например, будет, если зажечь костер на деревянном полу?!

Так и оказалось.

Кого может заинтересовать обгоревший труп…. Бомжового вида? В обносках?

Не столько и обгорел, сколько задохнулся в пьяном сне от угарного газа.

Интересным было только то, что у черного кудрявого пострадавшего в кармане – удивительная подробность! – обнаружились серебристые нарядные ленточки, какими подарки перевязывают… И обрывок бумаги в звездочках… Ну, похоже… на упаковку от дорогих букетов.

– Как сквозь землю провалились! – растерянно доложил Дубовиков Ане. – Кто бы мог подумать!

«Ну вот. Я же говорила!» – хотела сказать Анна. Но не сказала…

А про себя подумала: просто подтверждается одно из ее правил: если что считаешь нужным делать сейчас – давай! Валяй! И быстро, не откладывая. Подумала – делай! Никаких «утро вечера мудренее»… Внутренний голос – он ведь это… Довольно часто бывает прав, даже слишком часто.

Какие-то несколько минут решили дело… Не возникни Дубовиков на пороге кабинета, не испугайся Вьюн, не растеряйся она, не дай уйти этому Вьюну… Несколько фраз – и сейчас она уже ухватила бы пропажу за ниточку…

Отчего-то она уже нисколько не сомневалась, что пропавшие бомжи действительно видели Джульетту.

Анна ощущала себя виноватой и беспомощной. И она чувствовала, что – в тупике. Никому не хочется длить подобное состояние…

– Алло.

– Здравствуйте.

– Да?

– Это Сергей…

– Да?

– Сергей Лагранж.

– Да?

– Не помните?

– Ах да…

Светлова совершенно, ну совершенно не помнила.

– Ну, ваша подруга… Джульетта Федорова…

– Ах да!

Теперь это «ах да!» было, по крайней мере, если не приветливым, то хоть искренним. Тут до нее только дошло, что они в прошлый раз так и не познакомились. Она ведь и не знала, что он Сергей. Сергей Лагранж.

– Я, собственно, только хотел спросить: вы не узнали ничего нового?

Ничего себе «только»! Как будто Светлова – ОВД… «Новенькое о пропавших без вести или о покойниках не сообщите?!» Любопытствующий безутешный возлюбленный… У Светловой, во всяком случае, не было никакого желания вздыхать вместе с ним.

Аня вообще не любила жалующихся… Особенно хроников.

Поскольку, как бы ни было комфортно самому жалующемуся, стимулирующему таким образом, как утверждает наука, свою иммунную систему, для окружающих он все-таки тяжкое испытание. И любая попытка создать условия, когда можно было бы сказать ему наконец: «Ну теперь тебе не на что жаловаться», – обречена на неудачу. Ибо хронические жалобщики необычайно изобретательны по части того, на что бы такое еще пожаловаться. И находят поводы для жалоб значительно быстрее, чем сочувствующие – способы помочь им.

Для хроника главное вовлечь в разговор, а не решить свои проблемы. Собственно, жалобы для него – это прежде всего способ привлечь к себе внимание. Поэтому на любое конструктивное предложение он непременно ответит: «Да, да, но…» В этом главная ошибка желающих помочь и поддержать – жалующийся вовсе не заинтересован в решении своих проблем, он заинтересован в их постоянном обсуждении.

Поэтому, если уж распознал хроника, следует быть вежливым, но твердым. Ведь жалующийся легко внушает собеседнику, что тот должен немедленно бросить все свои дела и сконцентрировать внимание на его персоне. Этого как раз делать и не стоит. Вполне достаточно, выслушав очередную жалобу, поинтересоваться: «Но ведь это не катастрофа, не так ли?» – и отправляться по своим делам.

Все эти новые, приобретенные Светловой «психологические» знания проносились теперь в ее голове и, в общем-то, должны были бы помочь ей и на практике…

И зачем только она дала ему телефон! Сгоряча как-то получилось. Неумно и неосторожно. Теперь она должна по крайней мере постараться быть лаконичной.

– Нет. Ничего нового мне не известно.

– Ну что ж, тогда извините…

– Не за что.

Формальный обмен любезностями закончен.

Еще секунда, и в трубке зазвучат короткие гудки.

– Погодите…

Та запись на зеркале, застряв где-то в подсознании, давно уже не давала ей покоя… И теперь, когда Аня слышала голос этого Лагранжа, заноза дала о себе знать…

Не может быть, чтобы он не обратил внимания на исписанное губной помадой зеркало!

– «17 ч Мол». Что, по-вашему, это значит?

Наступила явная пауза. Обдумывал ответ? Или он его знал?

– Не надо исповедовать метод дедукции, чтобы сообразить, что цифра 17, записанная помадой… на зеркале… наспех… в ванной… означает: семнадцать часов. Элементарно, Ватсон.

– А может, частей?

– Ну да. Дама вылезает из ванны – в это время звонит радиотелефон, она разговаривает… о чем-то договаривается, записывает торопливо на зеркале – даже за ручкой не сходила – помадой… И пишет, скажем, семнадцатая часть… Том второй, параграф третий. «О вреде порочной жизни женщин легкого поведения для иммунной системы…»

– Ну, это я так: для контрверсии, чтобы вы были убедительнее… – смутилась Светлова.

– Затем…

– Да, что затем?!

– Раз договорились о времени, значит, надо договориться и о месте встречи.

– Ну, ясное дело: тогда бы она написала название улицы… хотя бы первые буквы… «Мол», это что за улица? Молостовых? Я тут посмотрела алфавитное оглавление улиц Москвы…

– Никакое не ясное дело… Если это какая-то популярная улица в центре Москвы, зачем это писать? Что она, не может запомнить?! Скорее всего это не улица маршала Таратуткина в двадцать седьмом микрорайоне спальной окраины. Когда люди говорят по телефону: хорошо, давай на Пятницкой… зачем это писать? Не могу поверить, что москвичка, тем более Джулька, станет тратить на это губную помаду…

– Ну ладно, пусть так… Значит, без улицы. Тогда что такое «Мол»?

– Ну, где люди могут договориться о встрече… под вечер? У кинотеатра, у магазина, у метро, у кафе…

– У ресторана.

– Так…

– Вы знаток ресторанов?

– Нет, но… – он неожиданно замялся, – тут и знатоком не надо быть: место популярное.

– Ресторан «Молоток»?

– Ваша правда, Анна.

– Я могу расправиться с вами вашими же аргументами… Если это такое популярное место, зачем на него тратить губную помаду?! Тоже ведь можно запомнить…

– Вот вы и не правы, девушка. Не учли специфики профессии. У Джульетты масса знакомых, контактов, клиентов, встреч… Это вам не целомудренная посетительница библиотеки имени Некрасова, которой назначают одно свидание в полгода…

– Ну и что же… теперь?

– Необходимо произвести обследование местности.

– Что сие означает?

– Я вас приглашаю.

«Ну вот дорасследовалась… – растерянно подумала Анна. – Хорошо хоть, что придется исследовать такую местность, а не какую-нибудь другую. То есть хороший ресторан в центре города, а не какую-нибудь помойку за границей МКАД».

Она нахмурилась.

– Что вас, собственно, смущает?

– Вот, право, не знаю… удобно ли?

– Это в интересах следствия, мадам. Не смущайтесь.

– Платим каждый за себя…

– На здоровье… Напрасно вы думаете, что бедный компьютерщик будет настаивать на ином варианте.

– Ну вот и хорошо.

Машины теснились на узкой улице, забираясь передними колесами на тротуар возле арки, ведущей в уютный двор… Мощные внедорожники, которым бы ездить по тайге…

Очевидно, это было время съезда. Да и место как нельзя более популярное.

– Постоим? – предложил Лагранж. – Не будем торопиться?

– Не будем, – согласилась Анна.

Они сделали вид, что стоят и болтают в непринужденном ожидании. Хотя Аня только и делала, что глазела по сторонам…

Эта женщина поразила воображение Анюты.

– Принцесса… – восхищенно выдохнула Анна. – Нет, не принцесса… Королевна.

Балетная осанка, гордые плечи, «держит шею», как Уланова… взгляд скользнул по окрестностям и людям, протискивающимся по тротуару сквозь строй машин, как по букашкам, тле садовой…

Меха, бриллианты…

Диссонансом, правда, выглядел жест ее кавалера – небрежный хлопок пятерней по заднице.

– Нет… – вздохнул Лагранж, – не принцесса и не королевна. Обыкновенная проститутка.

– Обыкновенная?

– Ну, пусть необыкновенная… А все равно шлюха. Красивая, дорогая… Для нас в данном случае важны не категории и не разряд квалификации работницы, а суть…

«Вот тебе и суть! – с сожалением подумала Аня. – Такая неземная красота, такая гордыня… И вот, пожалуйста…»

Это опять была пробка, и Стариков углубился в прайс-листы… Пробки стали обязательной частью жизни, и в общем, если ничего не горело, никакая особо важная назначенная встреча, – он даже их любил. В комфортабельной машине с кондиционером да водителем… да с мобильным офисом… Ну не хуже, чем в кабинете, даже лучше – начальство не войдет.

Стариков оторвал взгляд от бумаг, устало потер глаза. И в изумлении узрел через окно свою любимую светловолосую жену Анну.

То есть, конечно, не было ничего странного в том, что она оказалась в пять часов вечера на этой улице. Изумление относилось главным образом к тому, что она, стоя под аркой с надписью «Ресторан «Молоток», непринужденно болтала и вроде как кого-то дожидалась с молодым человеком приятной – что с неудовольствием отметил Петя – наружности.

Оный человек смотрел на его жену, как показалось Пете, неприлично влюбленными глазами… Аня о чем-то, смеясь, оживленно ему говорила.

Машины впереди сигналили.

Пробка у светофора рассасывалась… И когда служебный автомобиль компании тронулся с места, Стариков только успел увидеть, как его супруга под ручку со своим спутником заруливает под арку… во двор известного дорогого ресторана. «А ведь это был именно спутник», – подумал Петя. Надежды на то, что Анна, просто проходя по улице, случайно встретила знакомого и остановилась на пять минут поболтать, не оставалось.

Стариков посмотрел на часы.

Шестой час… Ленчи закончились, впереди время интимных ужинов.

С приятными спутниками, с музыкой и свечами…

Машина рванула вперед, пересекая освободившийся перекресток и бульвары.

– Приятного аппетита… – пробормотал удивленный Стариков.

– Петрович, теперь в офис? Больше никуда не заезжаем? – уточнил водитель Паша.

– В офис, в офис… – подтвердил насупленный Стариков. – Никаких переработок на сегодня… Надо успеть к домашнему семейному ужину.

Стариков с удивлением обнаружил в себе некоторую зловредность и коварство, о которых раньше даже и не подозревал. Он приедет домой, как полагается какому-нибудь госслужащему, ровно в шесть тридцать.

И интересно, что там, дома, ему расскажут?

Сущий полтергейст: дома его встретила жена.

Старикову стало стыдно за свой азарт ревнивца, желающего прищучить обманывающую супругу.

– Это была не ты? – растерянно спросил Петя.

– Не я? В каком смысле? – уточнила Аня.

– Ну там, около «Молотка»… Только что…

– Я, – только и ответила Светлова.

Все-таки за что Стариков обожал свою жену, так это за редчайшее, просто раритетное человеческое свойство – честность.

– Мы просто не попали с ним в этот ресторан – там надо, оказывается, заранее заказывать столик.

– С ним?

И Анна подробно, почти час рассказывала о том, что случилось с ней за последнее время.

– Ну вот… И в связи с этим самым «Молотком» у меня возникла версия…

– Версия?! – возмутился Стариков. – Опять версия?!

Все время, пока Аня рассказывала, он тяжко вздыхал и с трудом сдерживал свое возмущение. Наконец оно вырвалось наружу.

– Опять за старое?! Ты хоть понимаешь, во что ты ввязываешься?

– В общем, если честно, не очень…

– И это, Аня, заметно! Ты только подумай: идешь в ресторан с клиентом какой-то проститутки!

– Не какой-то, а Джули.

– Очень существенное уточнение. – Петя саркастически хмыкнул.

– Не иронизируй.

– То, что вам ставили школьные отметки в один классный журнал, как выяснилось, никак не повлияло на ее нынешний образ жизни. Это, видишь ли, Анна, в данный момент не так уж и существенно! И от того, что вы знакомы, ничего не меняется.

– Нет, меняется. Я ее знаю. Меня просила помочь ее мать. И от этого никуда не денешься. Петя, я не могу сама себя обмануть и представить, что никогда не училась с ней в одном классе.

– Вот что… не будем упражняться в искусстве спора… Просто пообещай мне, что больше никогда не увидишь этого человека… И вообще!

Аня кивнула.

Петру не надо было долго объяснять, как он волнуется за свою жену. Она и сама это хорошо понимала. В конце концов, кто ей дороже всего на свете? Разве Джуля? Нет, конечно. Ей дороже ее муж.

И Аня только кратко кивнула в ответ на просьбу своего супруга.

И не пожалела. Особенно на следующий день… Ведь это сказка, когда на носу Новый год и на пороге квартиры стоит любимый и засыпанный снегом, как Дед Мороз, муж с таинственным конвертом в руках. И эта тайна, этот сюрприз – тур в Египет. Недельный.

Снова парение и невесомость в дивных декорациях подводного тропического мира…

Дайвинг! Лучшее из всего, что есть на свете…

Вот и старая знакомая… Мурена…

Встречи с ней страшно популярны среди обитателей отеля «Шахерезада», это непременная деталь «охотничьих рассказов», существенно их украшающая…

Повезло и Ане…

Вдруг за спиной метнулась еще одна змееподобная тень… Светлова невольно вздрогнула… Окружают они ее, что ли…

Тревога оказалась ложной.

И снова парение…

Минуты, когда забываешь все…

Почему-то вместо этого Светлова вспомнила… Вдруг вспомнила другую водную толщу…

Это случилось с маленькой Анной в детстве – на нашем черноморском советском юге…

Озеро в горах – с голубовато-белой водой… Говорили, что это оттого, что в ней много серебра… Кто хотел верить – верил…

Все купались, естественно, в море… Каждый день, понятное дело, пляж. А рыжая девочка-соседка, тоже курортница, подначивала Светлову пойти вечером искупаться в этом озере… Тем более что располагалось оно не так уж и далеко.

– Водичка – во! – соблазняла рыжая «сирена». – Теплая-теплая… И серебра в ней представляешь сколько… Потом даже на коже остается…

В перспективе вынырнуть из воды покрытой слоем ценного металла – что-то в этом было…

– Как называется озеро? – спрашивает Светлова.

– Никак… – Девчонка смеется. – Озеро Никак.

Потом Светлову просветили: озеро называлось Змеиным… И в нем действительно можно было искупаться… Но делали это только смельчаки и только днем, когда змеи грелись на солнышке, свернувшись клубками на прибрежных камнях.

С наступлением сумерек змеи соскальзывали в воду… Как по команде. И тогда вода кишела змеиными извивающими тенями.

Вот такая тень, как Ане показалось, мелькнула только что за ее спиной.

Настоящие ядовитые, опасные змеи любят купаться по ночам.

Тогда Аня и понятия не имела, что змея, как обыкновенная кошка, – ночное существо… Днем спит, ночью купается…

Анна, к счастью, не поплавала в этом озере… Банальная детская причина – родители не отпустили… И до сих она не поняла: знала рыжая девочка, что она предлагала Светловой, или нет… Если знала… То вот уж поистине новаторский способ отмщения и лишения жизни – идеальное преступление. История, предшествующая коварному плану Рыжей была такова…

Они познакомились с Рыжей в тени огромного дерева, грецкого ореха, на краю неглубокого круглого колодца. Край его был выложен большими гладкими камнями, на которые взрослые обычно ставили ведра и на которых так удобно было разложить, когда играешь в дочки-матери, все приданое куклы: платья, кукольную посуду… все те драгоценные и важные сердцу тряпочки и тарелочки, без которых немыслимо детство ни одной маленькой девочки…

Круглый глаз колодца, наполненного холодной артезианской водой, поблескивал зеркальцем, когда сквозь густую крону грецкого ореха удавалось пробиться солнцу. С его дна поднималась прохлада. И посреди пышущего жаром раскаленного кавказского лета это место было самым удобным и приятным во дворе…

Розовый шелк заскрипел и лопнул… На платье куклы образовалась противная зияющая дыра… Приезжая девочка изо всех сил тянула куклу к себе…

– Отдай сейчас же! Я первая придумала эту игру!

– Но это моя кукла…

– А я придумала игру! Отдай!

Анна так боялась, что кукла сломается… Но ей не хотелось уступать! Не хотелось отдавать куклу этой противной рыжей девчонке, с которой она на свою беду согласилась поиграть… И она тоже, правда не так яростно и сильно, тянула куклу к себе…

– Или отдашь мне куклу… или я оторву ей руку! – снова прошипела рыжая курортница, выпучив белесо-серые бесцветные глаза.

Анино сердце сжалось от безысходности… Она понимала, что куклу надо отдать. Рыжей было совершенно не жаль чужую игрушку, и зла она была, как маленький черт… Но характер, характер не позволял Ане идти на уступку противнице!

Голова куклы, обрамленная светлыми локонами, запрокинулась набок… Шелк кукольного платья опять предательски натянулся…

Треск разрываемой материи был похож на короткий старческий смешок…

– К-хе…

И долгое время потом ей казалось, что глаза куклы в это мгновение внезапно расширились и какую-то долю секунды, не мигая, в упор, словно живые, смотрели на ее противницу…

Словно загипнотизированная их силой, рыжая девочка вдруг ахнула, выпустила куклу из рук и, поскользнувшись на гладком камне, опрокинулась назад…

Ночью Анна проснулась от кошмара: она наклоняется над круглым колодцем, и сквозь прозрачную воду на нее в упор смотрят выпученные белесые глаза девочки-курортницы… Рыжие волосы полощутся и змеятся под водой… И когда от ветерка по воде проходит легкая рябь, кажется, что девочка, которая хотела отнять у нее куклу, кривит губы, как будто хочет заплакать…

И она хнычет одно и то же:

– Зачем твоя кукла утопила меня?!

Разумеется, наяву рыжая девочка не утонула…

На визг и детский плач сбегаются взрослые… Мокрую и плачущую курортницу вытаскивают из воды и укутывают в полотенца. Воды в разгар жаркого лета в колодце было воробью по колено, именно поэтому детям и разрешали играть возле него… Но шок, который Анна испытала, когда Рыжая летела в колодец, наполнил кошмарами детский сон, и в нем сцена получила совсем другое продолжение. А кукла, которую каждый ребенок в детстве втайне считает живой (например, все дети верят, что игрушки, когда их никто не видит, двигаются), приобрела особую, немного зловещую силу…

В общем, коварная рыжая девочка отнюдь не утонула.

Да и сама Аня не искупалась в страшном Змеином озере.

Но что-то… какая-то чертовщина в этой истории была…

Шекспир и вслед за ним Маргарет Тэтчер считают, что в жизни бывает время приливов и отливов. Наверное, бывает и время – полоса – каких-то запредельных, чуточку паранормальных штучек.

Во всяком случае, эта детская история обогатила Аню существенным опытом: человеческое коварство не имеет границ.

Но почему именно теперь вспомнился ей тот детский сон? Много лет ее не настигало это воспоминание – и этот колодец, и как она заглядывает в его глубину. И видит там на дне…

– Брр!

– Давай руку, сосулька! – Петр протягивал ей ладонь, помогая вскарабкаться на яхту.

Да уж… Брр… Все хорошо в декабре на Красном море… И загорать приятно – сухим, разумеется, – в шезлонге, на песочке, на припеке… и плавать не холодно… Но вылезать из воды, да на ветерке. Студено!

– Ай-ай-ай… Дайте нам полотенчико, дайте нам халатик махровый, люди добрые, – запричитала Анна. – Сами мы не местные…

Добрый муж, конечно, тут же закутал обожаемые плечи в пушистое полотенце и прижал Анюту к себе:

– Теперь не холодно, кочерыжка мокрая?

– Теперь нет. – Она блаженно закрыла глаза.

«Не холодно и не страшно…» – хотела добавить она. Но не стала. Еще станет расспрашивать, что случилось да как… Да почему было страшно? А откуда она знает почему?! Что-то похожее на предчувствие.