Текст книги "Люблю трагический финал"

Автор книги: Ирина Арбенина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Он мог думать только о ней. Хотелось как можно дольше сохранить ее запах, тепло ее кожи…

Он не спал всю ночь. И в шесть утра уже сидел на корме смоленого черного баркаса, где они договорились встретиться с Кристиной… Они обязательно должны встретиться! Ведь времени у них так мало – уже в час дня автобус увезет его в Сочи, в аэропорт Адлер. И он улетит в свою Москву. Но они обязательно должны договориться, что он приедет снова. И она будет его ждать. И еще письма… Они ведь могут писать друг другу письма. Он оставит ей свой адрес.

Солнце пригрело дощатую скамью баркаса. Не спавший всю ночь, он прикрыл глаза – только, казалось ему, на минуту! – и крепчайший сладкий сон – так дети засыпают внезапно – мгновенно окутал его…

То, что случилось дальше, он уже позже, уже в Москве, когда валялся в больнице, узнал от самого Андрея.

Компания, участвовавшая в прощальной вечеринке, с шашлыками и вином, расходилась уже под утро. Гуськом потянулись по берегу к многоэтажному зданию дома отдыха.

– Все, ребята, пока! – Андрей замедлил шаг. – Идите без меня, не дожидайтесь. Я еще задержусь. Подышу…

Он остановился, а компания, не спеша и пересмеиваясь, удалилась…

Впереди, дальше по берегу, чернел рыбацкий баркас. Андрей покурил, постоял, о чем-то раздумывая… И вдруг, подчиняясь безотчетно наитию, не торопясь пошел к нему.

«Медовая… светловолосая… длинноногая… До чего красивая девочка! А достанется этому простофиле». Андрей курил и задумчиво смотрел на спящего в лодке друга. Жаль, конечно, портить отношения с приятелем. Ведь давеча Отелло не шутил. И все-таки он не мог не воспользоваться случаем.

Андрей задумчиво посмотрел на легкие волны, которые поднял утренний бриз. Сколько раз отдыхающие дрейфовали, задремав на надувном резиновом матрасе, на таких маленьких волнах… и всегда их прибивало к бухте, ниже по берегу… в море не выносит никогда.

Как трогательно он дожидается свидания, этот Отелло!

Андрей подошел к лодке и, на секунду задумавшись, вдруг резко оттолкнул ее от песчаной кромки.

Когда Кристина появилась на берегу, прибежав на свидание, там вместо него был Андрей. А уплывшая вместе со спящим Отелло лодка была уже далеко.

– А почему ваш друг не пришел? – спросила она.

– Спать завалился! Набирается сил перед перелетом в Москву!

– Вот как! – разочарованно протянула она.

Волны, легко покачивая, как колыбель, медленно тащили лодку со сложенными веслами, пока не уткнули ее в намытую из мелкого ракушечника косу. Он проснулся от того, что солнце зло жгло ему веки. Это было отнюдь не мягкое, нежное утреннее солнце… это солнце уже приближалось к полудню.

Он испуганно поднес часы к глазам. Одиннадцать! Господи, где это он? Лодка стояла совершенно в другом месте. У дальней косы, километрах в двух от дома отдыха.

Весла были на месте… Неужели волны стянули лодку в воду? Но как это могло случиться?! Ведь баркас был вытащен на песок?..

Он лихорадочно принялся грести.

Когда он прибежал к месту, где они условились встретиться, там никого не было. И ему показалось, что земля уходит у него из-под ног.

Одна из отдыхающих девушек нашла его на берегу:

– Чего ты тут застрял?! Хочешь опоздать на самолет?

Он грустно покачал головой.

– Ты что, даже чемодан не собрал?! Автобус же через двадцать минут!

– Да, пожалуй, пора…

– Не горюй! Просто нашла твоя пастушка свое счастье с другим, наверное… И уверяю тебя, все к лучшему! Кесарю кесарево… лично я против мезальянса.

– Возможно… Возможно, ты и права.

Опустив голову, он пошел к зданию дома отдыха.

Ему было горько от того, что легкомысленная светловолосая девочка так легко забыла о встрече. А вчера выглядела такой искренней… такой нежной. Вот уж поистине… девичья память.

А он… Он ведь уже подумал, что жить без нее не может…

А оказывается, он значил для нее не больше, чем вот это дерево или камень. Или набегающие волны… Появился, исчез…

Ветер высушил выступившие на глазах слезы. Ему стало стыдно за свое унижение. Как он мог! Напрашиваться, унижаться, бежать за ней с этим пакетом. Недаром все так усмехались…

И вот получил! Он ей не нужен нисколько. Да что там – нужен, не нужен. Она даже и думать о нем забыла… Как будто его вовсе и нет… и не было никогда на свете. И он поклялся больше не думать о ней тоже.

Но все, оказывается, было не так просто. И уже не зависело ни от него, ни от его воли и намерений…

Он чуть не остался… Но – не остался.

Возможно, ему лучше было бы опоздать на самолет и задержаться на теплом юге…

Москва встретила холодом и почти осенним дождем. Но вместо того, чтобы из аэропорта отправиться домой, он бродил под этим ливнем почти целую ночь. Изгоняя из себя ее…

Уже под утро он позвонил в колокольчик, который отец приспособил у дверей их дома. Трезвонил, не останавливаясь… Отец открыл дверь и обомлел. Таким он не видел сына никогда. Ворот рубашки расстегнут, спутанные волосы… в прихожей сразу резко запахло спиртным.

– Да ты пьян вдребадан! – Он испуганно всплеснул руками. – Что с тобой?

– Со мной? Ничего…

Он еле держался на ногах, опираясь о дверной косяк.

– И это называется ничего! Я спрашиваю, что с тобой?

– Со мной, повторюсь, ничего…

Он был уже почти без сознания. Лицо его пылало.

– Да у тебя жар!

И отец вдруг впервые, наверное, в жизни прикоснулся губами ко лбу сына.

– Немедленно в больницу!

В машине, пока ехали, отец все время держал на коленях его пылающую от жара голову, чувствуя сотрясающий его озноб высокой температуры. Он даже, что совершенно несвойственно было ему, попытался нежно дуть на пылающий лоб сына, пытаясь смягчить боль…

Так делала только его мама, когда-то в детстве, когда он разбивал коленки… Мама дула на ранку и говорила… «Все до свадьбы заживет!»

– Что ты сделал с собой? – без конца шептал отец. И глаза его застилали слезы…

– Еще немного – и вы потеряли бы его! – сказал отцу врач. – При такой температуре… кровь сворачивается. Он бы просто сгорел от этого жара.

Потянулись долгие, полные надежды и отчаяния дни болезни… Весы колебались – организм балансировал между жизнью и смертью.

Все это время отец просиживал у постели больного. Он очень ревниво относился к постороннему вмешательству и, хотя падал с ног от усталости, все равно старался все сделать сам…

– Ничего, ничего, все будет хорошо… – без конца повторял он.

О том, что случилось, никто не говорил… Словно дожидались его полного выздоровления. Наконец врачи сказали, что кризис миновал и самое опасное позади. Болезнь отступала.

Но он так и не выздоровел до конца. Он это понял несколько позже. Его душа так и осталась с той поры больной…

«Все кончилось! – пронеслось у него в голове. – Все! Я выздоровел. Я спасся…. Нет, меня спасли!»

Сначала он подумал, что он один в больничной палате. И что сквозь узкое окно уже пробивается свет дня…

Под рукой было скользящее полотно простыней. А тишину нарушал только звук кленовой ветки, царапающей снаружи окно. Это была почти стерильная тишина…

Но оказалось, что до утра еще далеко. А рядом с его постелью сидел осунувшийся и страшно бледный от бессонницы отец.

– Что ты здесь делаешь, папа, в такое время? – удивленно спросил он.

– Я опоздал на электричку…

– Что-то я не верю.

– Ну что ж… И напрасно не веришь.

– Не надо, папа, – остановил он.

Отец вздохнул.

– Я ждал тебя. Я надеялся, что ты вернешься. Что с тобой не случится ничего плохого. Я волновался.

– Волновался… – задумчиво, почти шепотом повторил сын.

– Представь. Вот такой старый дурак.

«И никакой ты не дурак… – вдруг зло подумал он. – Все дело в том, что просто притворяешься, как и все остальные люди в этом мире. Ведь тебе полагается быть по роли взволнованным, любящим отцом. Вот и причина волнения. А если бы со мной что-то случилось… Что бы ты сделал?! Бросился с моста?! Да ничего, пошел бы домой чай пить. Волновался за меня!» Он усмехнулся.

– Видишь ли… Ведь ты мой единственный сын. Ближе тебя у меня никого нет… – заметно волнуясь, продолжал отец. – Возможно, в этом все дело…

– Возможно… – Он постарался быть вежливым, но не больше.

Он не верил больше никому.

Андрей тоже появился у него в больнице.

– Что это означает? – изумленно спросил он, едва вошел в больничную палату. – Ты что, с ума сошел? Почему не разрешаешь пускать меня к себе?

– Давай не будем это обсуждать, – оборвал он Андрея.

– Вот те раз… – Андрей сокрушенно вздохнул. – Неужели ты… того?! Из-за этой?! Из-за пастушки?! Если хочешь знать, она даже не очень и обратила внимание на…

– На что?

– Ну, на замену.

– Помолчи.

– Ну ладно, ладно… Это, наверное, болезнь на тебя так повлияла.

– Зачем ты хотел видеть меня?

– Вот те раз! Значит, старая дружба уже не в счет? А если я просто, безо всякого дела захотел увидеть друга? Если просто соскучился по тебе, дуралей?! – Андрей хотел дружески похлопать его по плечу, но рука его повисла в воздухе.

Он брезгливо отодвинулся от бывшего приятеля.

– Давай без школьных нежностей…. Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы думать, будто ты станешь тратить время на встречу, если не стремишься извлечь из нее пользу.

– Ну-ну. Все понятно. – Андрей грустно потупился. – Ревнуешь эту Кристинку, не можешь простить… Старик, если бы я знал, что у вас… ну так особенно… Я бы, конечно, не посмел. Но кто бы мог думать, что ты так серьезно… У меня и в мыслях не было предать… то есть… я не то хотел сказать… У меня и в мыслях не было, что ты захочешь…

– Заткнись.

– А Кристинка… разве она…. Вот мы и решили с ней…

Он, отвернувшись, смотрел в окно.

– Надеюсь, у тебя все в порядке… – бросил, не оборачиваясь.

– В порядке? Да, да, разумеется… И, кстати, я понимаю… если у тебя это так глубоко… Я имею в виду твое чувство к Кристине.

– Кристина? – Он впервые за весь разговор повернулся к приятелю… – Какая еще Кристина?

– Все, все… понял… Молчу! – Андрей торопливо уходил, пятясь спиной к двери.

Жесткий взгляд приятеля не располагал к дальнейшим словесным излияниям. Андрею даже показалось, что определение «бывший приятель» теперь более чем уместно.

В двадцать с небольшим он все-таки женился.

Его избранница была той самой девушкой-отдыхающей, утешавшей его, безутешного, тогда на морском берегу. И, кстати, одной их самых красивых его сверстниц. Несмотря на это, ему отчего-то никогда даже не приходило в голову влюбиться в нее. Иногда он провожал ее до порога квартиры, дарил цветы, о чем-то болтал…

Почему он решил жениться? Наваждение какое-то. Советы друзей, отца, ее настойчивость, его собственное безразличие… Ему казалось, что после той, яркой, как молния, влюбленности в шестнадцатилетнюю провинциалку он ни к кому уже не сможет испытывать сильных чувств. Так не все ли равно? Его избранница красива, разумна, преданна…

Потом, однако, до него дошло, какой это было ошибкой.

К сожалению, жена все понимала. Все было страшно запутанным, сложным, болезненным в их недолгой совместной жизни.

Однажды она наконец решила, что пора. Пришел час сладкого мщения… К несчастью, она решила, что этот миг пришел в то время, когда они ехали по городу в машине.

– Ну как дела? Какие новости? – очень кстати спросил он.

– Ну, какие новости. – Супруга легко улыбнулась. – Осень, знаешь. Время свадеб.

– Свадеб?

– Ну да… Ты разве еще не знаешь?

– О чем ты?

– Вот негодники! Они даже не известили тебя… Наверное, побоялись, что ты станешь тратиться на роскошные подарки.

– О чем ты? – Он крепче сжал руль.

– Ну как же! Все-таки я удивлена, что тебе не сообщили. Понимаешь, Андрей и та, ну, Кристина. Они поженились. Свадьба была, доложу я тебе, прелестная. Молодые….

Вцепившись в руль, он, как во сне, слышал оживленный голос жены. А она весело, упоенно щебетала, с видимым удовольствием описывая свадебную церемонию. Не забывая при этом искоса поглядывать, как меняется, искажается от страдания его лицо.

– Осторожнее! – вдруг завопила супруга.

Он очнулся и едва успел вырулить… Они чуть не выскочили на встречную полосу. Автобус шел им прямо в лоб.

– Осторожнее… – уже спокойнее повторила жена. – Ты слишком… радуешься за своих друзей.

«Конечно, надо было подождать… не торопиться выкладывать все в машине, – укорила она себя. – Вот дура-то я… Чуть на тот свет не отправились… Но кто мог думать! Конечно, я знала, что новость на тебя подействует. Но так!»

Он с большим трудом сумел все-таки взять себя в руки.

Наконец автомобиль мягко остановился возле их подъезда.

Супруга, как всегда педантично пристегнутая привязным ремнем, не спеша отстегнулась, потом откинулась на спинку кресла.

А он продолжал сидеть неподвижно.

– Ты что, домой не собираешься? – поинтересовалась она.

Он покачал головой.

– Почему?

Он опять покачал головой.

– Не могу… У меня сейчас встреча с Клюевым…

– Неправда… Я знаю, что его нет в Москве… – Жена усмехнулась. – Врать ты не умеешь совершенно.

– Ну не с Клюевым, какая разница.

Он устало вздохнул.

– Не пытай… Я вернусь… Потом.

– Потом?! – Супруга зло нахмурилась. – Когда потом? Когда твоя борьба с самим собой увенчается полной победой? А ты уверен, что увенчается?

– Не понимаю, о чем ты.

– Отлично все понимаешь. Ты просто боишься самого себя! Боишься, что твои моральные принципы рухнут, не выдержав искушения.

– Перестань.

– Не перестану! Я сразу все поняла, когда она свалилась на нашу голову в этой своей Тмутаракани.

– Это была просто юношеская влюбленность… Подумай сама – нам было по шестнадцать! Просто юношеская влюбленность.

– Ничего себе юношеская. – Жена почти шипела от злости. – Ты не забывал о ней все эти последние годы ни на минуту. Ты думал о ней день и ночь напролет. Да, да – и ночь! У тебя такие глаза, когда ты говоришь о ней. Как в тот день, когда ждал ее у этого дурацкого моря, готовый опоздать на самолет. И вообще, по всей видимости, ты собирался остаться там навсегда, в этой пасторальной идиллии. Жаль, что не остался! Хорош был бы ты там. Наверное, начал бы вместе с прекрасной пастушкой пасти коров. Такое СП – совместное предприятие «Дафнис и Хлоя».

– Мне кажется, тебе лучше помолчать. – Его голос был на удивление спокоен и холоден. И от этого ледяного тона истерика, в которую грозил перерасти крик супруги, мигом оборвалась… – Уверяю тебя: этого всего лишь твое воображение. Ничего, совершенно ничего похожего. И я прошу тебя больше не заводить разговоров на эту тему. – Он печально усмехнулся: – И при чем тут море?! «Дурацкое море»! Оно-то чем виновато…

Жена наклонилась к нему как можно ближе.

– Она любит своего мужа! – прошептала почти театральным шепотом.

Он закусил губы. Его супруга выбрала слова, которые ему меньше всего на свете хотелось бы услышать. Самые страшные для него слова. Она выбрала их очень точно… как меткий стрелок, который целит точно в сердце… Если бы она сказала «это хороший брак», или «у них все хорошо», или что-нибудь в этом роде… Это прозвучало бы не так… не так безысходно! Но она сказала: «Любит свого мужа»…

Ему предпочли другого, и тогда, и теперь… Ему ясно дали понять, не оставляя никаких спасительных сомнений: ты хуже!

И что-то умерло в его душе – так ему показалось – в тот миг.

– Я ухожу, – объявила супруга.

Дверца автомобиля зло хлопнула, прищемив подол длинного пальто. Он помог жене высвободить полу. И когда она ушла, наконец перевел дух. Неожиданный разговор с женой потребовал от него огромного самообладания. Он ведь был так уверен, что никто вокруг ничего не замечает…

После этого объяснения стало очевидно: он не сможет жить с женой, как прежде. Впрочем, оказывается, даже его многомудрая супруга еще не представляла всего масштаба случившегося…

Когда жена ушла, он включил зажигание. И замер в машине, задумавшись. И ему показалось, что теперь он точно знает, кто виноват… Во всяком случае, не «дурацкое море»…

– В общем, тогда же мы с женой и развелись. Неудачный, так сказать, получился брак. Да и «первая светлая любовь», как видите, не задалась. Ну а с Джулей и вовсе вышло неладно…

Лагранж замолчал, думая о чем-то о своем.

«Господи, бедненький, да у него сплошные несчастные романы, – подумала про себя Аня, пораженная откровенностью своего спутника и рассказчика. – Надо же… Как не повезло…»

– Какая забавная у вас машина, – заметила Анна, чтобы тишина, установившаяся в салоне после того, как ее собеседник закончил свой рассказ, не была слишком гнетущей и невежливой.

– Это не моя, это тетушкина. Иногда беру, при случае.

– Как раз такой случай?

– Понял, что опаздываю на автобус, и решил догнать вас на автомобиле.

– Ну что ж… Все закончилось удачно!

Он усмехнулся:

– Я тоже так думаю.

Тишину зимних сумерек вдруг разбил звук, похожий на дальний раскат грома.

– Это что, зимняя гроза?

– Гроза? – Анин спутник рассеянно прислушался.

– Вы разве не слышали?

– Ах да…

Он кивнул.

– Говорят, это редкое явление.

Вдруг он затормозил.

– Вы тоже это заметили? – спросила Аня. – То есть, я хочу сказать, вы тоже заметили, что в машине пахнет бензином?

– Бензином?!

Он удивился.

Хотя, по правде сказать, Ане казалось, что несло страшно…

– Нет, не чувствую. Мне кажется: совсем не пахнет. Впрочем, надо выйти посмотреть.

Лагранж вышел из машины, закрыл дверцу.

– Я, пожалуй, тоже подышу… – Аня попыталась открыть свою. – У вас что-то с замком!

Дверца ей не поддавалась.

– Да? – Он снова удивился.

Ане даже показалось, что он при этом усмехнулся. И что-то пробормотал…

– Вот путешествие я вам устроил: то с замком что-то, то запах бензина… – уже вполне отчетливо сказал он.

Но Ане было не смешно.

Сейчас, в машине с заклиненной дверью, запах бензина показался ей особенно сильным и неприятным.

Боже, стоит только бросить окурок… Анна вдруг с ужасом заметила, как он рассеянно достает пачку сигарет.

Сейчас он щелкнет зажигалкой.

– Может, вы сначала откроете меня?! – Аня снова тревожно толкнулась в запертую дверь.

– Да не паникуйте вы, право. – Он вздохнул. – Сейчас все сделаем. Видите ли, эта дверца… с ней надо уметь…

И в эту минуту, беспросветную, как теперь казалось Ане, темноту ночи вдруг разрезал свет чужих фар.

Хлопнула дверца притормозившего рядом «газика».

И из темноты вдруг возник совершенно неожиданный и сюрреальный на здешних бескрайних просторах родины – в такое время и в таком месте! – милиционер:

– Проверка документов!

– А что случилось?

– А вот предъявите документы, мы вам все и расскажем! – пообещали ласково представители правопорядка.

Это были не гаишники… Это была патрульная милицейская машина.

– Девушка, а вас что, не касается?!

Молодой сержант наклонился к окошку машины.

– Да я дверцу открыть не могу.

Юный мент подергал дверцу снаружи.

– Блин, что у вас с замком-то? – поинтересовался он у Лагранжа.

Подошел Лагранж и как-то легко открыл неподдающуюся дверцу, улыбаясь, как и прежде, своей иронической прелестной улыбкой.

– Антиквариат, – объяснил он, – надо знать подход.

– Как можно ездить на такой рухляди! – Сержант вернул Ане паспорт.

– А что все-таки случилось-то?

Аня максимально обворожительно улыбнулась сержанту.

– Да так… – сплюнул юноша, – здешние дела. Опять «Шишкин лес» бомбили.

– Какой Шишкин лес?

– Какой-какой… «Шишкин лес лимитед»! Завод такой. Лимонад «Василек» пили когда-нибудь?

– Нет.

– Ну «Буратино»?

– «Буратино», да. Пила. В детстве.

– Ну вот… С той поры много времени прошло, вы стали большая…

Он оценивающе оглядел Аню.

– Взрослая, – уточнила она.

– А «Шишкин лес» приватизировали, и теперь Мариванну кое-кто заставляет продать акции. А она не хочет. Так они, стервецы, сегодня из гаубицы…

Аня сразу вспомнила про недавние раскаты зимней грозы.

– Ну что ты заливаешь – из гаубицы! – засмеялся откуда-то то из темноты напарник словоохотливого сержанта.

– Ну, не гаубица… Полевая пушка. 76 миллиметров. Совсем ох….. То есть, хочу сказать, обалдели… Дырку в стене Пробили. Представляете, выкатили орудие из микроавтобуса – и шарах!

– Зачем им дырка в стене?

– Ну, насмотрелись, наверное, в детстве на нашу диораму в музее – «Взятие города татарином Батыем». Брешь в стене – и всей ордой туда. Да я шучу… Это они просто для устрашения Мариванны.

– Мариванны?

– Руководство завода «Шишкин лес лимитед»… Вот рэкетиры и обстреляли это несговорчивое – два года уже не сдается – руководство!

Аня потерянно оглядывала бескрайние просторы родимой средней полосы…

Отсветы, всполохи взрывов… Вот, наверное, над этим редким леском и зарево можно было увидеть… Может, это и есть Шишкин лес? Пролом в стене, кипящая смола… Диорама «Взятие завода «Шишкин лес лимитед» рэкетирами».

– А какая она, эта Мария Ивановна?

– Не Терминатор. Не поверите: сидит в своем кабинете в теплых тапочках…

Патрульная машина доехала с ними до трассы на Москву.

Сержант помахал Ане рукой.

Боже мой, всего-то несколько часов путешествия – вырвалась туристка за пределы МКАД! – а сколько приключений… Сватающиеся мормоны из штата Юта, артобстрел «Шишкин лес лимитед», страхи с послушником… Чудесны просторы твои, родина…

Всю дорогу до Москвы Лагранж молчал, а Анна… Анна всю дорогу с плохо скрываемым удовольствием смотрела на него. Как хорошо все-таки, что он ее догнал. Просто непонятно, что бы с ней случилось, окажись она совсем одна на этих чудесных просторах…

«Ну, как клиент?!» – иронически поинтересуется Петя.

Клиент! Аня усмехнулась про себя… И вполне приличные женщины не отказались бы от такого «клиента».

И вот, кажется, одна такая якобы приличная женщина.

Он был чем-то похож на фокусника Дэвида Копперфилда, этот загадочный Сережа Лагранж. Не внешностью, а…

«Как вы летаете, ну как? Объясните!» – допытываются у великого фокусника.

А в ответ – такая прелестная, чуточку, одну только чуточку, насмешливая улыбка – улыбка мага:

– Very carefully!

Очень осторожно…

Безусловно, и в Лагранже, как и в Копперфилде, было что-то особенное, редкое. Не говоря уже просто о незаурядной мужской красоте.

Аня смотрела на его породистую красивую голову, и, пожалуй, впервые ее зацикленность на Пете Старикове попала под сомнение.

Вот и объяснение… Честнее надо быть, честнее, хотя бы с самой собой.

Он – человек, с которым магически притягательно находиться рядом. Вот ты и поехала, дорогая Аня…

Вот вам и расследование, милые девушки…

Как только фокусник предлагает полетать – все, как мотыльки, бегом на сцену… Нет чтобы сохранить рассудительность, спутницу порядочности, и просто понаблюдать из зрительного зала.

Капитан Олег Иванович Дубовиков явно не подозревал об Аниных сомнениях на свой счет, и поэтому или еще по какой другой причине (например, способности талантливо исполнять разные роли и, как хамелеон, менять окраску) вовсе и не думал оставлять Светлову в покое.

– Я тут поинтересовался, нет ли свежих случаев с цыганками? – почти радостно начал он с места в карьер, едва услышав Анино «алло».

– Ну и как… свежие случаи? – иронически поинтересовалась Анна.

«Почти как про диетические яйца! – подумала она про себя. – Свежий случай первой категории! Беда с этими ментами…»

– Представьте, есть. Правда, не совсем в тему. Девушка-студентка приехала на каникулы в Москву и исчезла перед самым отъездом. Руководитель туристской группы чуть не сошел с ума… Она к тому же иностранка.

– Цыганка-иностранка?

– Не цыганка, нет, в общем, нет… Но очень похожа! Очень похожа на цыганку. Вообще-то она из Африки. И такая, знаете, темнокожая…

Аня хмуро молчала.

Она пыталась понять, что с ней происходит.

А происходило вот что… Ей все больше не нравилось упорство, с которым капитан подсовывал ей расовую подоплеку преступления. Сначала версия со скинами, потом… Конечно, если быть справедливой, она первая об этом подумала, о скинхедах то есть. Но подумала и отвергла. На то и версия, чтобы отработать ее – и в корзину!

А тут такая зацикленность на этническом мотиве преступления. Ну допустим, цыганки – его пунктик, детский его пунктик.

Так каким же, собственно, оно было, его детство?

Аня вспомнила, как однажды, когда они засиделись в фонде, Дубовиков, расчувствовавшись, достал фотографию.

«У меня их и всего-то несколько… – сказал он тогда. – Память о счастливом детстве, которое, увы, было очень коротким и оборвалось слишком резко. Можно сказать даже, трагически!»

Аню, что и говорить, заинтриговало тогда это слово – «трагически».

На фотографии был изображен маленький мальчик… Коротко стриженный, с чубчиком – кажется, такая прическа называлась в те времена «полубокс»… В бархатном костюмчике (короткие штанишки до колен, гетры в резиночку) и с нотной папкой в руках.

– Знаете, в поселке, где я рос, я был единственным мальчиком, который занимался музыкой. Остальные в музыкальной школе были все девчонки… Какой позор и испытание было проходить с этой папкой по улице мимо мальчишек.

– Но вы вытерпели? – спросила тогда Аня.

– Да. Хотя ужасно хотелось забросить ее в кусты, спрятать…

– Боялись родителей?

– Нет… Просто мне нравилось, как ни странно, нравилось заниматься музыкой. Так что терпел! – Он улыбнулся. – Ради музыки.

– У вас, что же, была музыкальная семья?

– Нет, в общем, нет. Хотя мама… Ну, в общем, до того как с нами случилась та беда, изменившая всю жизнь, мама была, как бы сказали сейчас, фанаткой. Поклонницей Лемешева – лемешисткой… Так их тогда называли. Ходила, естественно, на все его спектакли. Знаете, собирала, копила деньги на огромные букеты, покупала дорогие коробки с конфетами, красивые большие мягкие игрушки. Так у поклонниц было принято. Они дежурили у подъезда Большого театра в ожидании выхода своего кумира… Нам, верите ли, с сестренкой отказывала в самом необходимом, ни конфет, ни игрушек этих не давала – берегла для своего кумира.

– Неужели это возможно?!

– Представьте… Я позже, став взрослым, интересовался этим, так сказать, вопросом… Знаете, этот оперный мир – он удивительно странный. Это какая-то особая, непохожая на обычную, среда. Там кипят такие страсти! И среди тех, кому поклоняются, и среди тех, кто поклоняется… Говорят, великая певица Мария Каллас проглотила солитер, чтобы похудеть… Вы можете представить, чтобы нормальный человек в здравом уме решился на такой поступок?

– Вопрос риторический, – вздохнула в ответ Аня.

– А Рената Тибальди хотела убить актрису-соперницу, покушавшуюся на ее партию. По-настоящему, без всяких шуток и преувеличений. Верите?

– Пожалуй… – Аня, впервые слышавшая это имя, опустила глаза. – Разумеется, по нынешним временам это кажется уже не таким ужасным происшествием, как история с солитером, но человека, готового к убийству, нормальным тоже вряд ли можно назвать…

– Вы так думаете?

Светловой показалось тогда, что ее собеседник как-то странно – слишком пристально! – на нее посмотрел.

– Уверена.

– Ну, хорошо, пусть так. Не будем вдаваться в дискуссию. – Капитан как-то на редкость печально вздохнул. – В общем, у оперных фанаток градус страстей и эмоций был не ниже, чем у тех, кто выходил на сцену…

– Просто не понимаю этой истерии. – Светлова пренебрежительно пожала плечами.

– Не скажите, голубушка, – хмыкнул Дубовиков. – Не так все просто… Великий певец берет, знаете ли, природным воздействием на слушателя… Врачи, например, говорят, что высокий мужской голос, особенно лирический тенор, обладает каким-то мистическим феноменом воздействия на женщину. Они могут даже испытывать возбуждение и, представьте, даже экстаз.

– Кто они?

– Женщины, дорогая моя.

– Ну уж.

– Именно так. Во все времена женщины готовы были отдать все, чтобы услышать настоящего тенора. Именно потому, что он дарит им такие переживания. А все потому, что им кажется, что в обычной любви они таких ощущений не испытывают…

– Ну, если так, – неуверенно промямлила Аня. – Тогда конечно.

– В общем, поверьте, звук голоса гениального певца – это прямое физическое воздействие на слушательницу. Теперь понятно, почему от голоса Фаринелли-кастрата женщины падали в обморок?

– Понятно, понятно… – лицемерно поддакнула Светлова, впервые в жизни узнавшая о таких происшествиях. – Да вы просто, Олег Иванович, специалист, знаток…

– Ну… есть немного! – Капитан польщенно улыбнулся.

– Не скромничайте!

– Кстати, свою тайну оперные певцы-мужчины хранили очень долго. Сильные мира сего, и не только женщины, и сами не понимали, что их так притягивало к великим певцам. Конечно, когда прошла эпоха великих кастратов, таких чудес, как обмороки во время спектакля, не стало, но великая магия голоса осталась…

– Да?!

– Да. Кстати… У сержанта дона Хозе, убившего самую знаменитую в мире цыганку, как известно, тенор…

Капитан набрал в легкие побольше воздуха:

– «Арестуйте меня. Перед вами ее убийца!»

– Это что же, признание? – принужденно засмеялась тогда Аня.

– Нет, – капитан зевнул, – цитата.

Ане не хотелось, чтобы милиция прерывала просветленную жизнь Федорыча в монастыре, вытаскивала его для дачи показаний, «оскорбляла подозрениями»: как так труп нашел?! Может, сам и спрятал?

Поэтому теперь она решила воспользоваться возможностями капитана. И это, кстати, опять же крайне интересно. Как он себя поведет? Это вам уже не просто известие о том, что пропавший бомж Федорыч нашелся… Это известие о трупе!

Просто анонимно звонить в органы – а знаете, в таком-то месте труп! – не хотелось. Да и не уверена была, что отреагируют. Будет, как же, наша гордая милиция лазить по чердакам, проверяя каждый дурацкий звонок, – делать ей, что ли, милиции, больше нечего…

И потом, как тогда Ане быть самой в курсе? Она же ничего не узнает.

Рассказать следователю, который вел дело о Джулином исчезновении? Но как Анна объяснит: откуда у нее такие сведения о местонахождении трупа?

Поэтому она подумала – и все рассказала Дубовикову.

А капитан все устроил. Довел информацию по нужным каналам до нужных людей.

В благодарность Светловой разрешили присутствовать.

В день вскрытия чердака черный ход печального дома в Казачьем переулке охраняла парочка милиционеров.

Привели понятых.

– Вам лучше не смотреть… – посоветовал ей капитан.

«Угу… – подумала Светлова. – Как же! Интересно, что ты мне потом расскажешь?..»

И Анна мужественно протиснулась, воспользовавшись связями и авторитетом Дубовикова, на чердак.

Ничего ужаснее она в своей жизни не видела…

Нет, конечно, она Джульетту не узнала. Только волосы…

Вдобавок к тлению тут еще потрудились и крысы…

Но специалисты, судебные эксперты, потом сказали: это она. Джульетта.

Елену Давыдовну заставили привезти ее стоматологическую карту. И вот, по пломбам и зубам… Кроме того, тело подходило по таким параметрам, как рост и сросшийся (Елена Давыдовна подтвердила) еще в детстве перелом на лодыжке.

Лодыжка, зубы… Как она погибла, они не установили… Проще им было сказать, как ее не убивали. Совершенно точно, что ее не застрелили, не калечили – никаких крупных заметных повреждений и членовредительства. Возможно, это было отравление. Но ввиду очень плохой сохранности тела – какая уж там сохранность: несколько месяцев на чердаке – о содержимом ее желудка они судить не взялись.