Текст книги "Обманы зрения (СИ)"

Автор книги: Ирина Анненкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Она стояла перед ним, зябко кутаясь в лёгкий плащик и старательно смотря в сторону. Мимо прошла пожилая женщина с яркой матерчатой сумкой, окинула Антона внимательным взглядом, а с Адой дружелюбно поздоровалась.

– Добрый вечер, Адочка, с работы идешь?

– Здравствуйте, Ольга Семеновна, с работы, конечно.

– Александра Владимировича с дачи не скоро перевезешь?

– Не знаю, Ольга Семеновна, посмотрю по погоде. Он сам ещё за городом хочет побыть.

– А, ну да, ну да. Ну, доброго тебе вечера!

– И вам тоже.

Соседка ещё раз, «для порядка», оглядела Ромашова и ушла.

– Ты здесь всех соседей, что ли, знаешь? – удивился Антон. Сам он прожил в своей нынешней квартире три года, но знал по именам лишь соседей по лестничной клетке, да и то не твёрдо.

– Я здесь родилась и всю жизнь прожила. Пока не переехала на Фрунзенскую, – нехотя проговорила Ада.

Антон грустно смотрел на невысокую, не очень юную, усталую женщину и почти физически ощущал прочную ледяную стену, которой она себя окружила. Эта стена дала трещину тогда, в том дворе, когда Ариадна ответила на его поцелуй. Сегодня к неприступной преграде было не подобраться.

– Куда едем? – осторожно поинтересовался Алексей, когда Ада ушла, а Антон с мрачным видом плюхнулся на заднее сидение своей машины.

– В офис, – буркнул он. Лёша недовольно покосился на часы – ну вот, снова в контору, а он уж было размечтался о близком конце рабочего дня.

Затем он осторожно глянул назад. Не дай Боже, шеф заметит гримасы своего водителя. Да ещё пребывая в испорченном настроении. Ну надо же, как его обломала эта рыжая!

Уже на подъезде к офису Антон перестал петь про подводную лодку, порылся в карманах и достал сотовый телефон.

– Леонид Петрович, ты где? Я подъезжаю. Нет… нет… Ты вот что, давай-ка, дождись меня. Дело есть. Поговорить надо.

* * *

Леонид Петрович Чуперко обладал поразительной способностью выкапывать любую информацию хоть из-под земли. Его обширные связи простирались далеко за пределы Главного управления внутренних дел Москвы, где он проработал более десятка лет.

С Антоном Ромашовым они вместе когда-то служили в одной части.

После армии Антон вернулся к учебе в МГУ, откуда его призвали выполнять гражданский долг прямо со второго курса. Деканат факультета высшей математики и кибернетики отчаянно пытался отстоять подающего большие надежды студента – победителя всевозможных математических олимпиад, включая всесоюзные. Абсолютно без толку. В те годы призывали всех подряд, кроме, естественно, детей военкомов, ухитрявшихся родиться сразу двадцатисемилетними. На отчаянные попытки университетского руководства объяснить, что служба в рядах Советской Армии плохо влияет на творческие способности даровитых студентов, военкомат пригрозил отправить всех этих Лобачевских на флот, на три года.

Антону ещё повезло. После учебки его направили в войска противоракетной обороны, в часть, где располагались сложнейшие системы слежения. Для их обслуживания требовались грамотные солдаты со средним специальным и начальным высшим образованием. Там он и встретил приехавшего из подмосковной Истры Лёню.

Служили ребята неплохо. Общий интеллектуальный уровень солдат был достаточно высок, что не позволило дедовщине расцвести пышным цветом. Впрочем, здоровяк Лёня и совсем не мелкий Антон, ещё в школе успешно совмещавший занятия математикой с секцией вольной борьбы, легко могли постоять за себя.

После дембеля Лёня поступил в Школу милиции, поработал сперва в округе, «на земле», а потом и на Петровке. С Антоном связи не терял, хоть и встречались они не то чтобы часто. Когда несколько лет назад старый товарищ пригласил его к себе на работу, Леонид Петрович долго не раздумывал. С тех пор он отвечал в немаленьком хозяйстве друга за охрану предприятий, складов, офисов и транспорта, личную безопасность персонала, контакты с силовыми структурами разнообразного толка и, самое главное, за добычу и сохранность информации.

С его приходом у Антона развязались руки. Больше не надо было тратить львиную долю рабочего времени на сомнительные и непонятные действия, причем с непредсказуемым результатом. Прежде ему приходилось регулярно встречаться с какими-нибудь очередными братками, желающими получить чуть-чуть денег с только что открывшегося цеха, где начали штамповать диски с разработанными у Антона компьютерными программами. Или самостоятельно пытаться разыскать бесследно исчезнувшие при пересечении границы ноутбуки. Или общаться с сотрудниками Управления по борьбе с организованной преступностью, предлагавшими господину Ромашову доказать, что он, к примеру, не отмывает бандитские денежки. При этом бравый товарищ капитан любовно поглаживал капот своего «Рендж Ровера», жаловался на финансовые трудности и смотрел выжидающе.

Теперь этими и многими другими вопросами занимался крепкий профессионал Леонид Петрович Чуперко, а Антон с лёгкой душой вернулся к разработке сложнейшего программного обеспечения, с чего когда-то и начинал строить свою мощную многопрофильную компьютерную империю. Это уже потом, много позже, он начал ввозить технику, организовывать отечественную сборку, выпускать диски со своими программами, рассчитанными на массового потребителя. А сперва был громоздкий туповатый компьютер да собственные мозги, за которыми открыто охотились упорные ребята из Силиконовой долины.

Необычное задание начальника Леонид Петрович выполнил в рекордно сжатые сроки. Уже через двое суток на стол к Антону легла папка, содержащая исчерпывающие данные об Ариадне Александровне Третьяковой, тридцати пяти лет, уроженке города Москвы, а также ее чадах и домочадцах, друзьях и подругах, послужном списке и увлечениях. Также папочка довольно подробно рассказывала о событиях последних двух недель.

Антон Михайлович внимательно изучил собранную информацию. Затем прочитал ещё раз. И ещё.

Потом потянулся и потёр глаза.

М-да, лихо девушке досталось! Не мудрено, что выглядит она теперь, как больная обезьянка. Вот уж воистину – каждый человек кузнец собственного счастья.

Зазвонил телефон.

– Тосик, привет! – в трубке нежно зажурчал голос бывшей жены Леночки. – Нам надо серьёзно поговорить! Мы можем встретиться?

– Встретиться не можем, – со вздохом ответил Антон. – Если есть, что сказать, говори так.

– Тосик, ты грубишь! – кокетливо промурлыкала Леночка. – У меня важное дело.

– Излагай, только быстро, я занят.

Говорить, а тем более встречаться, совсем не хотелось. Последнее время бывшая супруга стала подозрительно часто звонить и настаивать на встречах.

С тех пор, как Антон заработал первые серьёзные деньги, его жена стала заниматься самосовершенствованием. Работа в школе была немедленно оставлена – уж не ей, супруге крупного (так ей почему-то уже тогда казалось) бизнесмена, пристало проверять тетрадки, ходить в походы и проводить родительские собрания.

Сыну Мишке была нанята гувернантка.

Пришло время устремиться к высоким идеалам, благо, что теперь это можно было себе позволить!

Первыми же Леночкиными достижениями стали постоянно меняющие цвет волосы, пухлые сочные губы и невероятной красоты пышная грудь взамен старой, пострадавшей при деторождении. Затем последовали курсы ландшафтных дизайнеров, обретение прекрасной белозубой улыбки (что принесло стоматологическому центру, решительно взявшемуся за дело, приличное состояние) и евроремонт квартиры, выполненный трудолюбивыми турецкими рабочими. Потом «супруга крупного бизнесмена» кинулась всерьёз изучать рынок недвижимости, причём как отечественный, так и зарубежный. Одновременно с этим Елена пошла на курсы арабского языка, что, по-видимому, должно было означать серьёзное стремление к культуре. А вместо быстро приевшихся тренажерных залов и бассейнов записалась на балет!

Антон целыми днями пропадал на работе, к образу жизни супруги относился снисходительно. Сына частенько видел только сонным, жену тоже, утром.

Через несколько лет Леночка соскучилась и решила выйти на новый уровень. Она развелась с «этим человеком, никогда и не пытавшимся понять ее» и пошла замуж за Ильхама Дадашева, светского льва, владельца гостиничной сети и знатока антиквариата. Восточное происхождение нового мужа добавляло в ее глазах браку пикантности. Через два с половиной года антиквар развёлся с женой. Той как раз стукнуло тридцать, а горячий восточный мужчина не раз хвалился в кругу друзей-приятелей, что «баб старше тридцатника у него не бывает». Впрочем, по условиям развода Леночка получила солидные отступные, как и все предыдущие супруги любвеобильного азербайджанца, «числом до трёх штук». Такой вот вариант гарема на современный лад. Сам же господин Дадашев, едва обретя свободу, немедленно женился вновь, на этот раз на молоденькой манекенщице.

Антон, равнодушно воспринявший развод и немедленно последовавшее замужество своей бывшей жены, тем не менее зорко следил за тем, что происходило в семье, где жил его сын.

Мишка, несмотря на всех гувернанток, рос нормальным парнем и с удовольствием общался с отцом. Как только Антон узнал, что мамаша его сына, получив у восточного человека отставку, принялась носиться по Москве и стала завсегдатаем ночных клубов, причем в некоторые мужчин пускали «только в сопровождении дам», он немедленно отправил парня учиться в тихий пригород Лондона. Мишке школа понравилась, и, хотя Антон и отчаянно скучал по сыну, он был рад, что удалось оторвать ребенка от закусившей удила Леночки.

Однако, через некоторое время сообразительная Елена Викторовна, спохватившись, стала настойчиво предлагать бывшему супругу прикупить в столице Объединенного Королевства квартирку, дабы мать могла находиться поблизости от сына и быть ему надёжей и опорой!

Приобретение недвижимости в стремительно набиравшем популярность среди соотечественников Лондонграде Антону было совершенно не нужно, и уж тем более он не собирался делать этого для ублажения хитроумной Леночки. Сам он, приезжая к сыну, прекрасно обходился гостиницей. Не желая идти на открытый конфликт с бывшей женой, которой вполне могло достать ума нагадить чего-нибудь с Мишкой, Антон вяло спустил на тормозах обсуждение вожделенной покупки. Но цепкая Елена не желала расставаться с такой богатой идеей и периодически заводила очередную хорошо отрепетированную песню на полюбившуюся тему.

Учиться в школе Мишке оставалось всего ничего, возможность заделаться полноправной жительницей Лондона уплывала из-под носа, и Леночка становилась всё энергичнее. Так что, приходилось быть начеку.

– Тоша, я вот что хотела сказать: мне необходимо найти работу!

Ага, сегодня у нас, оказывается, исполняется вовсе не ария про туманный Альбион. В программе концерта произошли изменения.

– Что на этот раз?

– Тосик, я решила открыть салон красоты. Моя косметичка Любочка точно знает, на какие именно процедуры народ повалит валом. Ну, ещё два-три мастера по причёскам, маникюр-педикюр, солярий там, массаж разный. Клиентура у Любочки есть, да и мои подружки подтянутся…Я уже и помещение сегодня смотрела – прелесть, прямо за площадью Маяковского.

О как! Не больше, не меньше – на Маяковке! Леночка явно решила не мелочиться.

– Лен, если я не ошибаюсь, за последнюю пару лет ты уже собиралась открыть спортивно-оздоровительный центр со своим тренером из спортклуба и стоматологическую поликлинику со своим дантистом. Потом был магазин модной одежды с твоей знакомой продавщицей. Теперь пришел черед косметички? Что на очереди? Модельное агентство? У тебя, кстати, и знакомая манекенщица найдется, Ильхам в случае чего поможет, – пинок в адрес жены был так себе, не очень, но Антон почему-то начал выходить из себя.

– Тосик, ты всё-таки сегодня грубиян, – экс-супруга явно не желала ссориться. – У меня уже и бизнес-план есть!

Чёрт, ведь, вроде, и не на дуре женился, куда же её нынче занесло? В мозгах одна извилина, что ли, осталась, да и та – шрам от косметической операции?

– Лен, ты откуда слова-то такие знаешь? – устало поинтересовался Антон.

– Какие слова? – рассеяно переспросила Леночка, видимо, изучая в зеркале своё прекрасной лицо, хорошевшее и молодевшее с каждым годом. – Тосик, давай-ка, я к тебе приеду и всё покажу.

– Зачем?

– Что зачем? – растерялась она.

– Зачем покажешь?

– Ну-у, Тоша, ты же должен мне помочь с моим салоном! Давай, дружочек, посмотришь все бумажки внимательно, а завтра съездим и поглядим помещение. Вот увидишь, тебе понравится. Тоша, ну не будь букой, ну ведь должна же мать твоего единственного сына стать когда-нибудь успешной деловой дамой! Мне давно пора иметь своё дело!

– Лен, ты совершенно напрасно мне позвонила, – Антон вдруг соскучился, раздражение прошло, остался лишь пресный привкус ненужного глупого разговора с неумной навязчивой женщиной. – Я не стану с тобой встречаться, не буду смотреть помещение и не дам денег. Как прежде не дал на тренера, дантиста и торговку тряпками. Ты ведь денег хотела? С этой твоей, как ее там, Любочкой, кстати, встречаться тоже не буду.

– Зачем встречаться с Любочкой? – оторопела Лена.

– Вот Любочка мне точно не нужна, – любезно ответил муж-грубиян. – И твой салон тоже. Так что, ты не по адресу обратилась, дорогая! Может, попробуешь потрясти Ильхама?

– Ты просто хам, Ромашов! – отчеканила обидевшаяся наконец жена и бросила трубку.

Антон пожал плечами, сунул телефон в карман, затем заложил руки за голову и закрыл глаза. Он почему-то ужасно уставал от разговоров с Леночкой. Она всегда ухитрялась как-то так повести разговор, что ему приходилось защищаться, быть настороже, отыгрывать назад, увиливать и не поддаваться на провокации.

Надо было постоянно держать себя в руках, не позволять себе раздражаться на дурацкие имена, которыми ей нравилось называть бывшего мужа, на кокетливый голосок маленькой девочки, неестественный и неуместный. Не хотелось обострять отношения, конфликтовать, рисковать в первую очередь Мишкиным, а во вторую – и своим спокойствием. Проще было слушать, кивать, соглашаться, изредка швырять подачки.

Это сегодня он позволил себе неожиданную прямолинейность. Прежде в подобных ситуациях ему казалось проще не спорить.

Как-то раз Антону пришло в голову, что, не разведись с ним Леночка сама, он первый вряд ли когда-нибудь ушел бы от нее. И вовсе не потому, что сильно любил. Так было проще. Менее хлопотно, вот как.

Антон открыл глаза, сильно потер обеими руками лицо и вновь принялся перебирать исписанные листы из лежащей перед ним папки. И я тоже кузнец своего счастья, подумал он. И понял, что ему ещё здорово повезло.

* * *

– Инка, по-моему, сплошная ерунда получится! Ну как я буду со щенком управляться? С ним же возиться надо, кормить– гулять– учить– лечить…А я целый день на работе, да папа, да с Петькой каша – не расхлебать никак. Боюсь, зря мы вообще едем. Я не смогу взять собаку!

– Да ладно, Ад, – подруга энергично перестроилась из ряда в ряд, чем изрядно напугала какого-то унылого дядьку на рыжем «Москвиче» с багажником на крыше. «Москвичей», да еще и с такими багажниками Инна побаивалась – по ее наблюдениям, водители этих занятных агрегатов сумели освоить лишь два маршрута, а именно по весне на дачу, а обратно уже с урожаем; уровень водительского мастерства у этих асов был неподражаем, в том смысле, что подражать не стоило. Встречались, впрочем, и исключения – но лучше держаться начеку. – Ты на эту семейку только погляди, у Алёны ведь и папа, и мама, а не только детки резвые живут. Посмотришь – и решишь сама.

Я такие подарки силой навязывать тебе не стану. Но, по-моему, собака – это то, что тебе сейчас надо.

– Интересно, почему? Или это как в известной притче: а теперь выгони козу? Но псину-то я не выгоню, или как ты думаешь?

Инка фыркнула, но промолчала. С тех пор, как она вбила себе в голову, что подруге помогут выйти из кризиса только радикальные меры, а именно появление в доме щенка, покой Аде уже и не снился. Подруга отличалась редкой упертостью.

Ада и Инна дружили с первого курса. Даже не так: с первого вступительного экзамена. Чуть позже к ним присоединился Митя Конкин. Так, троицей, они проучились все шесть институтских лет, вместе поступили в ординатуру, почти одновременно защитились.

Инка была самой яркой в их компании. В присутствии высоченной, длинноногой, пышногрудой и крутобедрой, с осиной талией красотки студенты, преподаватели и просто проходившие мимо мужчины мигом теряли способность ясно мыслить и членораздельно изъясняться.

К несчастью для них, студентка Инесса Лович была не только красавицей, но и умницей. О ее феноменальном IQ ходили легенды – по результатам институтских тестов на определение коэффициента интеллектуального развития она оказалась «впереди планеты всей», оставив далеко позади и студентов, и, как хихикали сокурсники, большую часть профессорско-преподавательского состава. Так что, надежды на традиционную безмозглость красавицы блондинки не оправдывались.

К тому же, Инка отличалась потрясающей деловитостью и оборотистостью. Курса с третьего она повадилась ездить к родственникам отца в братскую Польшу. Многочисленная родня с удовольствием присылала ей приглашения «погостить», а уж «из гостей» девушка привозила кучи разнообразного шмотья, легко распродававшегося в условиях свирепого товарного голода тех лет. Проблемы с таможней и милицией она как-то ухитрялась обходить. Впрочем, в стране уже началась перестройка.

– Митька, да там, где один поляк прошел, там трём евреям делать нечего! Так что, отдыхай! – хохотала Инна в ответ на изумление друга.

Эстет Митя свысока относился к далеко не невинному «хобби» подруги. Это не мешало ему опекать «своих девиц» – умницы, красавицы, а всё равно – девчонки! Того и гляди, кто-нибудь обидит!

Как-то так вышло, что внутри их троицы ни разу не случилось даже намека на романтические отношения. Все романы крутились «на стороне», но при этом совместно обсуждались и переживались. Кстати, именно Митин сосед по подъезду учился в одной группе с Адиным незадачливым кавалером-психологом, что позволило вовремя получить бесценный компромат на «жениха».

Когда сам Митя на пятом курсе женился, он столкнулся с серьёзной проблемой: кому из девиц быть его свидетелем на свадьбе? Сразу двух брать не разрешалось. Ехидные девчонки очень веселились по поводу его переживаний – а переживал он, почему-то, не на шутку. Выход нашли простой – бросили жребий.

Участвовать в церемонии выпало Аде.

Родители невесты впали по этому поводу в легкий ступор, из которого, к счастью, их извлекла сама невеста, обладавшая хорошим чувством юмора. Папеньке и маменьке, обалдевших от нетрадиционного подхода будущего зятя к ответственному мероприятию, объяснили, что, вообще-то Митя хочет себе ДВЕ свидетельницы, но уж ладно, пусть будет одна!

У самой же Инки семейная жизнь не заладилась. Замуж она вышла на первом курсе ординатуры – в свидетели на этот раз, согласно жребию, попал Митя, – быстро родила детей-погодков, мальчика и девочку, «полный боекомплект», как любила сама повторять, и так же быстро развелась с их папашей. Красавице и умнице было трудно смириться с закидонами и попойками сложного супруга, натуры творческой и, как выяснилось, бестолковой. Муж-художник сперва подавал большие надежды, даже немного выставлялся в солидных галереях, но периоды активного творчества довольно быстро начали тонуть в большой-пребольшой рюмке, привычки к систематической работе у него не наблюдалось, и рюмка очень скоро превратилась в тазик, ванну, море, а потом и вовсе океан. При этом красавец-мужчина искренне недоумевал, чего же хочет от него приземленная супруга, с какого такого перепугу он должен как-то кормить семью и заниматься с детьми. Последней каплей в не очень глубокой чаше терпения Инны стала картина маслом, увиденная ею однажды по возвращению домой из клиники – учебу и работу она не прерывала. Оставленный с детьми папа спал молодецким пьяным сном на полу в детской, а по нему ползали насквозь прописанные голодные отпрыски.

Потом последовала череда романов – бурных и не очень. Но вот какая сложилась печальная закономерность: сильные достойные мужчины рядом с яркой неординарной Инкой долго не задерживались. Зато хороводом вились нежные мальчики – впрочем, порой совсем не нежного возраста, – готовые всей душой и телом прильнуть к сильной независимой женщине, а там можно и на шейку к ней сесть, и ножки свесить. Иногда избавиться от очередного претендента на теплое место у ее подола бывало сложно, но трудностей Инна никогда не боялась.

В конечном итоге, устав от попадания на очередные грабли, она резко ограничила общение с кавалерами. В ресторан там сходить, на концерт, в постельке понежиться – это можно, это всегда пожалуйста, но в жизнь свою пускать – ну уж нет, дудки.

– У меня есть мои детки, у меня есть моя работа, есть друзья. Меня это вполне устраивает, – повторяла она Аде и Мите. – А перекраивать свою жизнь в угоду очередному желающему стать моим третьим ребенком я не хочу!

Ну, не хочешь, и не надо.

Инна работала в НИИ Педиатрии, специализировалась в нефрологии. Она могла себе позволить с головой уйти в тончайшие и сложнейшие процессы, проходящие в больных детских почках, не особенно задумываясь о куске хлеба, что было большой редкостью для нищей отечественной медицины. Её отец Сигизмунд Витольдович что при советской власти, что в перестройку, что в эпоху дурного российского капитализма всегда был, что называется, «на плаву», причем «плавучесть» у него со временем только увеличивалась. Инкина студенческая фарцовка была чем-то вроде акта юношеского самоутверждения, а вовсе не суровой необходимостью. Единственную дочь и внуков папа обожал, потакал им во всем и полностью обеспечивал их финансовую независимость от родного государства и его системы здравоохранения.

Да и сама Инна быстро стала востребованным врачом, за консультации которой щедро платили небедные граждане. Частенько за Инессой Сигизмундовной присылались машины, которые доставляли ее на приватные консультации в богатые дома. С ней было легко, она была «своя», из «своего» круга. Многие клиенты хорошо знали ее отца. Доктор Лович прекрасно чувствовала себя и в апартаментах, отделанных известными дизайнерами, и в обставленных антикварной мебелью особняках. Хозяева, одетые в дорогую одежду от модных кутюрье, не вызывали у нее раздражения самим фактом своего материального благополучия: Инну папа регулярно возил за покупками в Париж и Милан.

Иногда создавали проблемы не в меру ретивые отцы маленьких пациентов, пытающие подбить клинья к красотке-докторше. Инна прекрасно понимала, что стоит себе позволить хоть раз закрутить подобный роман – и прощай, вся клиентура! Мир маленький, круг тесный, и неприятная информация разлетится, как пожар в тофяннике.

Мужа своей лучшей подруги Инна терпеть не могла, причем чувство было совершенно взаимным. Петька именовал подругу жены противной феминисткой, генералом в юбке, бой-бабой, и это были ещё самые лёгкие выражения из тех, которые он употреблял в ее адрес. Более корректная и соблюдающая некоторые приличия Инна в ответ называла его снобом, потенциальным альфонсом, болтуном и с милой улыбкой добавляла, что сказать по этому поводу можно ещё многое, и сказать нужно, поскольку напечатать такое вовсе нельзя.

После двух-трех совместных дружеских посиделок стало ясно, что легкая спортивная пикировка между Адиным новоиспеченным супругом и ее же подругой плавно переросла в полноценный вооруженный конфликт, грозивший вскоре перейти в широкомасштабную войсковую операцию на всех фронтах. Петька потребовал, чтобы Иннина нога более не ступала на порог его квартиры, а та в свою очередь дипломатично выразила Аде глубочайшие соболезнования и предложила любое содействие при оформлении развода.

Митя в конфликт открыто не ввязывался, однако восторгов по поводу Адиного брака не выказывал, опять же, абсолютно взаимно. Так что, совсем вскоре после того, как Ада вышла замуж, друзья сделали вид, что никакой свадьбы, собственно, и не было, и продолжили общаться без Петькиного участия.

Уход подруги от мужа Инну и Митю хоть и порадовал, но поверг в искреннее изумление. Этот брак, вопреки их прогнозам и ожиданиям, просуществовал более десятка лет. Ада казалась вполне довольной и спокойной. Похоже, ее все устраивало.

Впрочем, она мало говорила о своей семейной жизни, и к этому тоже вскоре все привыкли.

А в один прекрасный день, сразу после эпопеи с поиском денег для племянника, она между делом, совершенно равнодушно заявила друзьям:

– Можете меня поздравить, я рассталась с Петей и собираюсь подавать на развод.

Что больше всего настораживало, так это Адино категорическое нежелание говорить на эту животрепещущую тему.

– Ребят, всё в порядке, но сейчас я не хочу ничего объяснять и рассказывать. Совсем. Я потом, обязательно. А пока я хочу об этом помолчать. Хорошо?

Слегка обалдевшие Инна с Митей согласно покивали, между собой поудивлялись и сделали так, как попросила подруга.

Но вскоре наблюдательная Инна заметила, что Ада перестала упоминать в разговоре не только Петьку, что было вполне понятно, но и Юрика, чьи дела и проделки прежде помногу и с удовольствием обсуждала с друзьями. Осторожные расспросы ни к чему не привели – вновь последовала короткая, но убедительная просьба оставить все обсуждения до лучших времен.

Всё бы ничего, но с этого времени подругу как подменили. Потухший, равнодушный взгляд, тихий, лишенный эмоций голос, лицо, на котором застыло покорное, сосредоточенное выражение, морщина, залегшая между бровей, – всё это говорило о тяжелом душевном кризисе, переживаемом ею в одиночку. Неестественная бледность и глубокие сиреневые тени под глазами говорили о плохом сне и гнетущем беспокойстве. Митя рассказывал Инне, что и на работе Ада необычно молчалива, работает скучно, без привычного блеска.

Пару раз друзья вытаскивали ее поужинать в какой-нибудь вкусный ресторанчик, из тех, что они обычно любили посещать все вместе. Ада не старалась уклониться от «культпоходов», искренне пыталась оживиться, но выходило плоховато.

Словом, «депрессия в полный рост», как выразилась Митина жена Соня, по профессии врач-психиатр. Соня была той самой невестой с хорошим чувством юмора, которую не испугало наличие у жениха двух близких подруг. Став Митиной супругой и родив мужу двух сыновей и «на закуску», по выражению ее свекра, дочку, чувства юмора Соня не потеряла. «Девчонок» своего мужа она искренне любила и с удовольствием с ними общалась. Она частенько принимала участие в их посиделках, а так как ее девичья фамилия была Шепилова, то Митька – любитель истории прозвал их расширившуюся компанию «Молотов, Маленков, Каганович и примкнувший к ним Шепилов» в честь разоблаченного Сталинского блока.

Словом, Митя, Инна и примкнувшая к ним Соня с всё нарастающим беспокойством обсуждали Адино душевное состояние. Никому не хотелось спокойно наблюдать за процессом превращения любимой подруги в ее же собственную тусклую тень.

В один прекрасный день деятельную Инку посетила сногсшибательная идея. Эта идея явилась к ней в образе пушистого бежевого щенка с черной мордашкой, который пробрался в комнату Инниной маленькой пациентки и решил познакомиться поближе с пришедшей к ним в гости тётей-доктором. Когда же хозяйка продемонстрировала очарованной ласковым лукавым малышом Инне еще небольшую толпу проворных щенков, а так же их папашу (мамаша куда-то высокомерно спряталась), роскошного кобеля довольно редкой в России породы леонбергер, то ей пришла в голову счастливая мысль, как попробовать выловить подругу из пучины депрессии.

– Добрый день, проходите, пожалуйста; Инесса Сигизмундовна, рада вас видеть; тапочки возьмите, будьте добры. Меня зовут Алена, а Вы, наверное, Ада, очень приятно, – полноватая молодая женщина, открывшая дверь, легко и радостно улыбалась. Но оцепеневшая Ада не могла даже посмотреть на гостеприимную хозяйку.

По длинному коридору прямо на нее шла гигантская желтая тощая крыса. На унылой морде, казалось, навсегда застыло выражение горестного недоумения, унылые уши печально подрагивали, тощий лысый хвост свисал унылой палкой. При ходьбе крысища чуть пошатывалась и даже задевала за стену. Не дойдя пары шагов до людей, уродина остановилась и выразительно зевнула, явив публике огромную пасть, утыканную жуткими зубищами.

– Ой, мамочки, кто это? – пробормотала Ада, не сводя со зверюги глаз.

– А это наша Ларочка, она пришла поздороваться, правда, милая? – умильно смотря на крысу, пропела Алена. Точно, крыска Лариска, с ужасом подумала Ада. Вернее, крысища Ларисища. – Это наша мамочка Ларочка, решила посмотреть, кто к ее деткам в гости пришел, – продолжала ворковать хозяйка, и тут до Ады дошло, что перед ней стоит огромная, едва держащаяся на ногах, изможденная собака, и, похоже, именно ее отпрыска сейчас будет дарить лучшая подруга Инка.

Но Алена, к счастью, заметила, насколько яркое впечатление произвела ее Ларочка на гостью, и расхохоталась.

– Не пугайтесь, Ада. Наша Лорена на самом деле белая и пушистая, вернее, рыжая и пушистая. Просто любая собака, кормящая щеночков, выглядит не лучшим образом. Их у Ларочки восемь штук народилось, и все едят мамашу поедом. Вот и высосали ее всю, даже шатает бедняжку. Ну, и полиняла она, конечно.

Уже никакие корма, никакие витамины не спасают от этой оравы.

Слава богу, им уже исполнилось два месяца, можно забирать от матери. Вы не волнуйтесь, все прививочки по возрасту сделаны, щенячки оформлены, клейма – все в порядке. А вот мы лучше сейчас папочку позовем. Димочка, иди к нам, – весело болтала Алена, и тут Ада вдруг увидала, как тихо отворилась неплотно прикрытая дверь в глубине коридора, и оттуда вышел средних размеров медведь, очень пушистый, рыжий, а голова почти вся черная. У зверя была лохматая грива и роскошный длинный хвост. Ада восторженно вздохнула.

Это был самый красивый пес, которого ей довелось увидеть за всю свою жизнь.

Он медленно приблизился, по пути мягко толкнув носом печальную супругу, мать детей своих. Мамаша от таких ласк опять зашаталась, но на ногах устояла. Пес очень внимательно посмотрел на Аду, потом неожиданно ухмыльнулся, шумно плюхнулся на пушистую задницу, со вкусом почесал лапой за ухом, отряхнулся и замер, косясь на хозяйку.

– Это Димочка, наш папа. Вообще-то, его зовут Дитмар, он у нас важный мужчина, да, Димочка?

– А погладить его можно? – отмерла Ада.

– Да пожалуйста, гладьте на здоровье, Дитмар очень ласковый мальчик, никого не обижает, – при этих словах Аде показалось, что ласковый мальчик отчетливо хмыкнул и ехидно дернул ухом. В безобидность медведей не особенно верилось. Но тут зверь довольно хитро посмотрел на гостью, неторопливо поднялся, подошел к ней вплотную и толкнул влажным носом в руку: ну все, уже пошли, я знаю, зачем вы приходите, когда по дому начинают лазить эти мохнатые комки – мои дети.