Текст книги "Обманы зрения (СИ)"

Автор книги: Ирина Анненкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– Я где? – гнусавым от слез голосом выдавила Ада. Стоящий рядом давешний хмурый небритый дядя пожал плечами.

– В ресторане.

– В рестора-а-ане? – Ада скептически оглядела несвежий мятый свитер – грязная куртка куда-то делась – и заляпанные джинсы своего собеседника, а потом и себя – жалкое зрелище, как сказал бы незабвенный ослик Иа-Иа.

– Кто ж Стёпу без сапог в истребитель пустит? – пробормотала она.

– А кто его туда в сапогах-то пустит? – вдруг ухмыльнулся в ответ Страшный человек. – Садись, садись, не бойся, не выгонят.

– Что-то сомнительно, – хмыкнула Ада, усаживаясь.

– А ты не сомневайся. Тебя как зовут-то? Страна должна знать своих героев. Меня зовут Антон. Антон Михайлович Ромашов.

– Очень приятно. Ариадна Александровна Третьякова, – чопорно, хоть и сипло представилась Ада. – Кстати, а мы что, уже на «ты»?

– Ну, конечно, – досадливо отмахнулся Антон Михайлович Ромашов, и возразить ему почему-то не получилось, – короче, ты что будешь?

– В каком смысле? – оторопела Ада.

– В прямом. Тебе выпить надо, расслабиться, вон – трясешься вся. Ну и поесть, само собой.

– Я пить не могу, у меня через полтора часа операция.

– Ты чем-то болеешь? – удивленно поднял брови Антон.

– Я? С чего вдруг? А-а, ну да, то есть нет, я не больна. Я хирург и должна оперировать пациента.

– Хиру-у-ург? – искренне изумился Страшный человек. – Хирурги такие не бывают! Я видел, они другие…. А ты что, взаправду людей режешь? Ноги там, руки?

– Нет, я офтальмохирург.

– Кто?!!

– Ну, провожу операции на глазах.

На лице у нового знакомого появилось выражение плохо скрываемого ужаса. Потом он подумал, порылся в кармане джинсов и протянул Аде телефон.

– Звони.

– Куда?!

– Как куда? На работу. Ты что, в таком состоянии чьи-то глаза резать собираешься? На одного слепого больше станет.

– Слушай, а где, собственно, моя машина? – вдруг запоздало переполошилась Ада. – Там все – сумка, телефон, ключи…Всё, это катастрофа! – она вскочила, собираясь куда-то бежать, впрочем, слабо представляя, в каком направлении двигаться и где искать нарядный бирюзовый автомобильчик. Но Антон Михайлович Ромашов, не вставая с места, протянул свою ручищу, дернул Аду за многострадальный локоть, и она неловко плюхнулась на креслице, с которого за секунду до того вскочила.

Потом Антон сунул руку за спину, слегка там пошарил и извлек Адину сумку – целую и невредимую, впрочем, довольно помятую.

– Ключи не ищи, я их отдал Лёхе, – мрачно предупредил он.

– Кому?!

– Ну, Лёхе, который орал-то на тебя.

– Зачем?!! – вытаращилась Ада на хмурого мужика, поглядывавшего на нее исподлобья. – Он что, мою машину в счет нанесенного ущерба забрал? Я, наверное, его танк вдребезги раздолбала… Да нет, не может того быть…А что же теперь делать?…А как же… – бессвязно забормотала она. Изумление мутной волной захлестнуло ее сознание, потом накатило ощущение бестолковой беспомощности, они дружно закололи в груди и носу противными иголочками, перебили дыхание, и снова хлынули слезы. Вторая, так сказать, серия…

Словом, стыд и срам!

Как она выглядит, что о ней могут подумать?

Аде было абсолютно наплевать.

Впрочем, на этот раз несимпатичный Ромашов и порыдать ей всласть не дал.

– А ну-ка, заканчивай тут сырость разводить! – рявкнул он вполголоса, да еще и встряхнул ее за плечо. Оторопевшая от подобной наглости Ада притихла и злобно уставилась на грубияна.

– Ты что, и вправду больная? – поинтересовался тот как ни в чем не бывало, – Кто забрал? За какой ущерб? Ты хоть на этот ущерб взглянула?

Ада молча помотала головой.

– Молодец! – похвалил ее Антон. Он вытянул несколько красивых зеленых муаровых салфеток из подставки и сунул их Аде чуть ли не в нос, – Всегда так делай! Да твоей пукалкой мою машину разве разбить можно? Там на обвеске, может, полцарапины и будет. И все. Поняла?

Ада неприлично шмыгнула носом и послушно кивнула.

– А вот себе ты фару кокнула, – с удовольствием продолжил он, – ну, и бампер, конечно… – тут последовал такой живописный взмах рукой, что Аде стало совершенно ясно: бамперу крышка. Бампера и фары было здорово жалко. К тому же Ада отчетливо представила себе радость встреч со страховой компанией и автосервисом, и губы снова предательски задрожали, а глаза налились слезами.

Неприятный человек Антон Михайлович Ромашов выразительно вздохнул, тяжело поднялся, приоткрыл дверь и что-то туда сказал. За дверью рассмеялись, потом послышались быстро удаляющиеся шаги.

– Всё, – он устало плюхнулся в необстоятельное креслице, заскрипевшее под такой ношей, – хватит уже реветь. Все живы, ничего фатального не произошло. Ну, как к тебе на работу позвонить?

Ада молча откопала в недрах вновь обретенной сумки мобильник, потыкала в кнопки и протянула телефончик Ромашову. Тот вопросительно взглянул на Аду. «Дмитрий Борисович, главный врач», – просипела она довольно гнусаво. Антон кивнул и заговорил в трубку, внезапно разразившуюся потоком квакающих звуков.

– Здравствуйте, Дмитрий Борисович, – перебил он разоравшийся мобильник. – Меня зовут Антон Михайлович. Хочу вам сообщить, что сотрудница ваша, Ариадна Александровна, приехать на операцию не сможет, поскольку попала в небольшую автомобильную аварию и сейчас несколько неадекватна, – тут Ромашов не удержался, хмыкнул. Потом он послушал немного телефон и, как ни в чем не бывало, продолжил, – Да нет, никто не пострадал, всё более или менее в порядке… Нет, просто перенервничала, сидит вот, трясется и рыдает…Да кто-кто, она и рыдает, – на этом месте трубка опять расквакалась, а Антон Михайлович стал ее внимательно слушать, при этом удивленно поглядывая на Аду. – Я? – продолжил он, почему-то развеселившись. – А я – ее товарищ по аварии… Нет, не волнуйтесь, ничего с вашей драгоценной сотрудницей не случилось, да и не случится. Сейчас водки выпьет и успокоится…Да ладно, уж придется…В общем, на работе девушку сегодня не ждите, ей в себя придти надо…Нет, пока поговорить не может, ревет, я же вам сказал…Ну всё, всего доброго, не волнуйтесь, всё будет в порядке, – Антон решительно захлопнул крышку телефона и сунул его в Адину сумку.

– Ну, что? А теперь можно и в школу не ходить? – неожиданно весело поинтересовался он, протянул ручищу и постучал кулаком в стенку. Дверь кабинета тотчас отворилась, и вошел дородный важный официант. На столе очень быстро начали появляться соблазнительные тарелочки, вазочки и салатники с закусками. Густое ароматное лобио соседствовало с рулетиками из баклажанов с орехами, маленькие помидорчики и крохотные огурчики были крепенькими и пахли так, как будто их только что сорвали с грядки, зелени – целая гора, завитки сливочного масла – во льду, пухлый лаваш – горяч и душист. Венчал это гастрономическое великолепие запотевший графин водки. Официант молча и аккуратно разлил прозрачную жидкость в пузатенькие рюмки на смешных ножках, украшенных стеклянными шариками, пробормотал что-то, похожее на пожелание приятного аппетита, и исчез.

Ада заворожено смотрела на еду. Почему-то появилось такое ощущение, будто ей пришлось голодать по крайней мере неделю; впрочем, было неясно, сумеет ли она проглотить хоть один кусок.

Но есть хотелось ужасно.

Антон Михайлович Ромашов не успокоился, пока Ада не выпила три рюмки водки – сам он лишь едва пригубил – и принялся за еду. Ел он быстро и много – было видно, что сильно голоден.

Русское народное лекарство сделало свое дело. Ада согрелась и перестала трястись, ее щеки порозовели. Она принялась жевать крепко наперченную бастурму, заедая мясо лавашем и зеленью, ломать хлеб, прихлебывать воду из высокого стакана.

Принесли горячее – здоровенную тарелку с Вавилонской башней из дымящейся баранины водрузили посередине стола. Ада немедленно ухватила большущий ломоть, полила его вкусным белым соусом из мисочки и чуть не заурчала от удовольствия.

Это была не просто еда, это был символ… чего?!

Никогда в жизни не приходилось Аде так бездумно подчиняться людям и обстоятельствам. Никто и никогда не брал на себя труд решать за нее, что делать, когда делать, каким образом делать и когда остановиться. Да и зачем? Всё равно она привыкла идти своей дорогой, работать, как лошадь, везти свой хорошо нагруженный воз, не прося помощи, не подпуская близко к себе, безукоризненно «держа» спину и лицо.

Каким-то непостижимым образом едва знакомый мужчина, сидящий напротив и с явным одобрением наблюдающий, как она с аппетитом уминает мясо, легко миновал все ее заграждения и укрепрайоны, прошел мимо сторожевых башен и даже не заметил их. Он что-то делал для Ады – зачем? зачем? А всё равно! Он не обращал внимания на ее бормотание – просто отмахивался от него. Он сам откуда-то знал, что ей нужно. Это было непривычно, возмутительно и бесцеремонно.

Это безумно нравилось ей.

Она совсем не удивилась, когда Антон Михайлович Ромашов предложил свозить ее на своей машине на дачу к отцу – а продукты-то отвезти!

На Адиной же машине уехал водитель Алексей, на сервис, чинить фару и бампер – и этому Ада тоже не удивилась.

* * *

Огромный темно-серый «Майбах», похожий на доисторического мастодонта, лениво и самоуверенно покачиваясь бронированной тушей, втянулся на вымощенную разноцветным камнем площадку у входа в медицинский центр «Глаз-Алмаз» и безмолвно замер перед крылечком, украшенным затейливыми чугунными завитушками. Глухие тонированные окна чудища надменно сверкали отполированными стеклами.

Вслед за роскошным лимузином на территорию парковки стремительно ворвались два могучих черных «Гелендвагена». Один из них занял позицию справа от «Майбаха», другой пристроился сзади. Двери «Мерседесов» практически синхронно распахнулись, и из них высыпалась небольшая толпа крепких рослых мужчин в одинаковых чёрных костюмах. Часть из них мгновенно расположилась на каких-то, по-видимому, им хорошо известных позициях в нескольких шагах от лимузина. Остальные же встали вплотную к серой громадине, образовав живой забор из мощных спин. Чуть помедлив, один из охранников аккуратно открыл заднюю дверь машины.

Из мягких перламутрово-бежевых кожаных недр резво выскочил невысокий, особенно по сравнению со здоровенными бодигардами, подвижный человечек и сразу закрутил по сторонам головой. Сопровождаемый, и даже как будто подталкиваемый своим внушительным эскортом, он стремглав взлетел по небольшой лесенке и ворвался в вестибюль, чуть не врезавшись в дверь, которую едва успел распахнуть перед ним слегка ошалевший от подобной прыти привратник Пётр Петрович. У стойки администратора вся компания притормозила. Человечек вновь отчаянно заозирался, а затем вдруг неожиданно расплылся в улыбке.

Навстречу ему быстро шел директор и главный врач Центра Дмитрий Борисович Конкин.

– Приветствую вас, Лев Яковлевич, в этих стенах, – слегка натянуто улыбаясь, чопорно поздоровался с визитером Митя. – Рад, что вы выбрали для нас время.

– Здравствуй, здравствуй, Дмитрий Борисович, – ответствовал тот чуть монотонной скороговоркой. – Рад тебя видеть. Ну, приглашай, показывай, куда идти.

Митя повел гостя по лестнице на второй этаж, где в правом крыле находился его кабинет. Двое охранников последовали за ними, а остальные рассредоточились по зданию, явно беря его под тотальный контроль.

По пути Митя заводил своего спутника в различные помещения, демонстрируя диагностические кабинеты, уставленные сложнейшей аппаратурой, комнату отдыха персонала, зал для совещаний, помещение для пациентов, ожидающих очередного этапа обследования.

– Ну вот, консультационно-диагностическое отделение вы посмотрели. Желаете зайти в операционные или в стационар?

– Показывай, показывай всё, что есть, – всё той же глуховатой скороговоркой пробормотал в ответ юркий Лев Яковлевич, – когда я ещё до вас доберусь? – Процессия, сменив направление, проследовала по переходам, лестницам, кабинетам и палатам. Гость старательно заглядывал во все помещения, тщательно осмотрел главную операционную, задал сто двадцать семь вопросов, внимательно выслушал обстоятельные Митины ответы и даже посидел на кровати в палате стационарного отделения.

Наконец, осмотр Центра был завершен, и, похоже, не осталось ни одного закоулка в просторном трёхэтажном здании, который избежал бы внимания дотошного посетителя. Следуя за ним в свой собственный кабинет, Митя слегка кивнул сидящей в приемной Аде, приглашая последовать за собой.

Ада не сопровождала важного гостя во время его экскурсии по Центру – консультировала пациента. Войдя вслед за мужчинами в Митин кабинет, она молча уселась на мрачный кожаный диван, стоявший в углу комнаты. Ей требовалось прилагать серьезные усилия, чтобы не таращиться на маленького подвижного человечка с непропорционально крупной головой, подвижного, как ртуть – настоящего хозяина «Глаза-Алмаза», знаменитого на всю страну олигарха Льва Яковлевича Барковского, в определённых кругах известного под кличкой Баркас.

Его биография была окутана плотной завесой тайны. Порой создавалось впечатление, что он легендировался почище агента военной разведки.

Рассказывали, что к началу перестройки инженер Барковский скромно трудился в каком-то затрапезном НИИ – причём по комсомольской линии. В новых экономических условиях он лихо рванул вверх по финансовой и карьерной лестнице. С энергией парового катка подминая под себя всё, на что мимоходом падал его рыскающий по сторонам взгляд, Баркас очень скоро очутился владельцем сети автосалонов и заправок, а также сети ресторанов быстрого питания. За ними последовали два нефтеперерабатывающих завода, затем за бесценок было приватизировано крупное нефтяное месторождение. И пошло, и поехало. Нужны были свои банки – он создавал банки. Подвернулся металлургический комбинат – и тут же был проглочен. На предприятиях Баркаса добывали железную руду и строили паровозы, валили лес и производили цемент. Он скупал заводы и месторождения полезных ископаемых с той же легкостью, с какой домохозяйка покупает на рынке картошку и укроп.

Потом он приобрел медиа-холдинг.

Вслед за тем обзавелся каналом на телевиденье – как же уважаемому человеку без своего канала?

О деловой хватке, энергии, интуиции и везении Льва Яковлевича ходили легенды. Он работал по двадцать пять часов в сутки. Его длинный подвижный нос чуял выгоду задолго до того, как эта самая выгода даже намечалась. Какая-нибудь очередная административно-политическая гроза еще только собиралась собраться, а Баркас был уже начеку. Вокруг бушевали ураганы, рвались снасти, шли ко дну соперники и конкуренты (а вот это всегда приятно!), а на него даже легкий дождичек не попадал.

О жадности господина Барковского потихоньку хихикали. Он терпеть не мог расставаться даже с самой незначительной частью своей империи, и, видимо, поэтому никогда ничего из-под своего контроля не выпускал. Понятия непрофильных активов для него не существовало. Хозяйским вниманием не были обделены не только нефтяные скважины, но и кафе «Мечта» на окраине Москвы, отобранное у прежнего хозяина за долги ещё в конце восьмидесятых, а затем превращенное в крупнейший в этом спальном районе игровой центр с ночным клубом и стриптизом.

Хихикать, правда, старались совсем беззвучно, даже самые глупые и безрассудные.

Всем было известно, что Баркас злопамятен и безжалостен, как раненый слон, и коварен, как гиена. Используя свои богатые возможности и широчайшие связи – а с кем он только ни был на короткой ноге: и с правительственными чиновниками высшего ранга, и с бандитскими авторитетами – Барковский мог стереть в порошок любого. А мог и одним движением руки решить чьи-то самые неразрешимые проблемы. Говорили, что и добро он тоже умел помнить.

У него была жена и четверо детей, которых, по слухам, он обожал и держал под суровой охраной сперва во дворце на Рублевке, а затем и в городе-герое Лондоне, куда позже по его примеру стали пачками переселять свои семьи сильные мира сего.

Все эти истории старательно пересказывались и обмусоливались в прессе, по радио, по телевизору…

И никто достоверно не знал, что именно из ходящих о Льве Яковлевиче Барковском многочисленных сказаний было близко к истине, а что являлось плодом буйной фантазии щедро проплаченных баснописцев. Последнее было больше похоже на правду. Фотографии Льва Яковлевича не сходили со страниц газет, и редкий выпуск теленовостей обходился без упоминания о нем. Но кочующее по средствам массовой информации житие Баркаса имело так же мало отношения к действительности, как моральный облик строителя коммунизма к завсегдатаю детской комнаты милиции.

Барковского дружно ненавидело всё население страны – от пионеров до пенсионеров. Если в государстве что-либо шло наперекосяк (а по-другому никогда и не бывало), то организатором и виновником бед и неурядиц, как правило, считался вездесущий олигарх и его разнообразные интересы.

Все годы существования «Глаза-Алмаза» Ада терялась в догадках, откуда Митя мог знать знаменитого Льва Барковского, и каким образом его удалось уговорить вложить совсем немаленькие деньги в создание медицинского центра. Предположить, что инициатива в этом проекте исходила от Льва Яковлевича, мог только человек с изрядной фантазией. Митя же, порой скрытный до неприличия, на вопросы отвечал крайне туманно и неохотно.

И вот теперь Ада исподтишка разглядывала маленького человечка в очень дорогом темном костюме, ботинках из кожи питона и тысячедолларовом галстуке. Он же немного поскакал по довольно просторному кабинету, повертел в пальцах две-три безделушки, стоящие на угловом столике, а затем стал ковырять старинный письменный прибор, притащенный Митей из дома: бронзовый задумчивый Шекспир на мраморной подставке в окружении пузатых хрустальных чернильниц. В чернильницы, знала Ада, Митька любил пихать нужные бумажки. Олигарх Барковский и туда заглянул. Даже, вроде, принюхался. Потом вдруг повернулся к Аде и уставился на нее черными блестящими, чуть навыкате, глазами.

– А вы, я полагаю, и есть та самая доктор Третьякова, встреча с которой входит в обязательную программу моего посещения данного учреждения, – скорее утвердительно, чем вопросительно пробормотал он, сосредоточенно вертя в руках тяжелую бронзовую крышку чернильницы. Митя, рывшийся в шкафу, немедленно выглянул из своего угла, открыл было рот, но потом почему-то хмыкнул, пожал плечами и спрятался обратно.

Ада, ожидавшая от него активного участия в предстоящем разговоре, ну или хотя бы каких-то официальных представлений, слегка оторопела и, поднимаясь с дивана, растерянно поглядела на Льва Яковлевича.

– Да, это и есть я, – промямлила она неуверенно, как будто сомневаясь в своих словах.

– Будем знакомы, меня зовут Лев Яковлевич, – довольно насмешливо представился важный человек, вроде как прикалываясь – ну неужто может ему повстречаться кто-то, кто не знает его имени!

– Ариадна Александровна, – не принимая подачи, сдержанно ответила Ада, пожимая протянутую ей руку. Рука оказалась теплой, шершавой, и подрагивала в ее ладони. Олигарх подумал-подумал, наклонился и поцеловал длинные пальцы рыжеватой докторши. Она была ничего, изящная, миленькая; очень старательно его не разглядывала – поди, воспитанная; да и Митька за нее просил. Ну, посмотрим, посмотрим, что она станет рассказывать, какие такие сказки. Дело-то, в общем, и выеденного яйца не стоит, но захотелось пойти Митьке навстречу, да и на собственность свою поглядеть было не грех.

Сейчас начнет просить – все они чего-то у него просят, все чего-то хотят. Кроме, пожалуй, Митьки. Митька никогда ни о чём серьезном не просит. Ну что у него там за просьбы – приезжай, посмотри, заодно поговори…Ну-ну!

– Присядем, Ариадна Александровна! – галантно пригласил маленький человечек – ростом он был едва ли с невысокую Аду, – и повел ее к длинному столу. Обычно за этим столом рассаживались сотрудники во время совещаний. Сейчас на его благородно-матовой поверхности были аккуратно расставлены изящные кофейные чашечки, на специальной спиртовке гордо стоял кофейник, а вокруг расположились тарелки с крошечными сложными бутербродами, разнообразными пирожками, тонко нарезанным лимоном. Сбоку скромно примостилась бутылка коньяка Hennessey XO в окружении хрустальных коньячных бокалов. Тут явно постаралась Митина секретарша Лина, большая мастерица по организации разных приемов, праздников и просто посиделок в тесном кругу.

Ада вяло примостилась на мягком скрипучем стуле.

Почему-то именно ей всегда доставалось единственное скрипящее сидение в Митином кабинете. Поначалу она пыталась сломать эту традицию. Но стул был неумолим. Он коварно оказывался каждый раз на новом месте, подкарауливал свою жертву и самозабвенно отзывался отчаянным скрипом на ее малейшее движение. Постепенно Ада привыкла к назойливому предмету мебели, перестала раздражаться и спокойно отсиживала на нем все совещания. Стул довольно хрюкал, почувствовав на себе знакомую попу, и, казалось, даже становился со временем всё удобнее.

Лев Яковлевич уселся напротив, по-хозяйски зазвенел чашками, начал передвигать тарелки, сразу же сунул в рот пирожок, затем ухватил бутылку, одобрительно покрутил ее, ловко откупорил и плеснул тёмноватую душистую жидкость в рюмки. Смешно принюхался, сделал маленький глоток, удовлетворенно покивал, а затем вопросительно посмотрел на Аду.

– Ну, рассказывайте. Митя говорил, вам нужна помощь. Так я вас слушаю.

– Лев Яковлевич, прежде всего, спасибо, что согласились встретиться со мной, – чуть помолчав, начала Ада неоднократно отрепетированную речь. – А проблема заключается в следующем, как вам, наверное, говорил Дмитрий Борисович: по семейным обстоятельствам мне срочно нужны деньги, и я хочу продать свою долю Центра.

Это была их с Митькой тайна. Уговаривая подругу перейти на работу в открывающийся «Глаз-Алмаз», Митя сообщил ей, что, став его заместителем и ведущим хирургом Центра, она получит право на небольшую часть фирмы. Как, собственно, и он сам. Львиная доля предприятия, конечно, принадлежала лицу, полностью финансировавшему проект, а именно господину Барковскому. Однако, вышеупомянутый господин исповедовал принцип личной заинтересованности кадров в конечном результате работы. И вот именно поэтому он был готов дать по маленькому кусочку создаваемой клиники его ведущим специалистам.

Аде всё это показалось странным и непривычным, она подозревала, что на деле будет совсем не так. Однако, при оформлении трудового договора, был подписан ещё один документ, закрепляющий за ней чуточку «Глаза-Алмаза». Всё было оформлено честь по чести, но всё-таки выглядело несколько нереально. По уговору с Митей, никто про это не знал – ни сотрудники, ни друзья-родственники. Даже отцу Ада не рассказала про этот документ – что уж там говорить о муже.

– Продать мне надо очень быстро, – продолжила Ада, – и я хочу попросить вас ее у меня купить. Надеюсь, вы понимаете, что на качестве моей работы это не скажется.

Лев Яковлевич явно ожидал иной просьбы. Он удивленно вытаращился на Аду:

– Позвольте, но зачем сразу продавать? Можно ведь просто занять денег под такое обеспечение!

– Да нет, не получится, – вздохнула она. – Оценочная стоимость моей доли на сегодня составляет примерно пятьдесят одну тысячу. А мне надо на руки тридцать пять. Наличными. Желательно, ещё вчера. Вряд ли кто-то очень быстро одолжит мне столько денег под такое обеспечение. Да потом как-то надо отдавать, не так ли? – Ада слегка улыбнулась разглядывающему ее мужчине. – А отдавать будет не с чего. Так что я всё равно залог потеряю.

– Почему «не с чего»? – заинтересовался Барковский. – Вы что, мало здесь зарабатываете?

– Зарабатываю я здесь хорошо, – отрапортовала Ада, – особенно по сравнению с предыдущими местами работы. Но у меня широкий образ жизни, денег трачу много, расходов полно…

– Модные магазины, ночные клубы? – ехидно поднял брови олигарх, рассматривая Адину кофточку, купленную на распродаже в магазине «Маркс энд Спенсер».

– Ну да, а также отдых на Сардинии и лыжи в Куршавеле, – с готовностью подхватила она.

Барковский радостно захихикал, оживленно потирая руки:

– Славно, славно… И всё-таки?

– Лев Яковлевич, у меня правда много расходов, – серьезно ответила Ада, решив не искушать судьбу своим чувством юмора, кто их знает, олигархов, как они там по этой части. – Семью кормить надо.

Олигарх хмыкнул.

– Ну что ж, уважаемая Ариадна Александровна, я в принципе не возражаю против предложенной вами сделки. В данном случае вы, собственно, правы. Как это там говорится? «Берешь чужие и на время, а отдаешь свои и навсегда»? Коль уж вы решили продавать – я куплю. Но, понятно, моим людям сперва надо будет проглядеть документы, ну и решить, сколько от оценочной стоимости пая мы можем дать, учитывая срочность. Потом подпишите все бумаги, зарегистрируем сделку, и получите вы ваши денежки! – Баркас хитрыми сощуренными глазками посматривал на свою собеседницу.

«Вот и всё», – тоскливо подумала Ада. Ничего не вышло. Когда закончится вся эта бодяга с передачей пая, деньги уже будут не нужны.

Только благодаря Виталику, Петькиному другу, ей вообще удалось договориться насчет нескольких дней, необходимых для сбора денег. Уменьшить сумму не получилось, но хитроумный экс-милиционер смог хотя бы договориться со своими бывшими коллегами об отсрочке выплаты. Как он это вообще сумел – Петька не рассказывал, да и не всё ли равно! Однако, крайний срок наступал завтра. И, судя по всему, денег у нее не будет. Значит, Юрик пойдет в тюрьму за убийство по неосторожности, а это минимум три года. Что будет там с ее обожаемым ребенком, каким он оттуда вернется – было даже страшно представить.

– Лёв, да будет тебе своих-то кошмарить, – вдруг весело сказал из своего шкафа Митя. – Это ж Адка Третьякова, моя студенческая боевая подруга, я тебе про нее сто раз рассказывал, ты что не помнишь? Склероз замучил? И про нее рассказывал, и про Инку Лович. Вы ж все на моей свадьбе были. Адка вон даже свидетелем – теща до сих пор икает, – совсем развеселился он. – А ты волну гонишь – «сколько от пая можем дать, да когда зарегистрировать!» – довольно похоже передразнил Митя скороговорку собеседника. – А денег у нее точно нет, всё на папаню-инвалида, да на племянника-оболтуса уходит. И на мужа надежды никакой как не было, так нет и не будет. И не сверкай на меня, милая, глазками, я правду говорю.

От изумления Ада онемела и глазками сверкать позабыла. Ой, как интересно! «Лёва»? «Ты»? «Сто раз рассказывал»? Кому рассказывал-то? Господину Барковскому? О чём? О том, как они втроем придумали еще на первом курсе употреблять вместо привычных ругательств латинские медицинские термины, и все их однокурсники подхватили этот прикол, а потом одна бабка из автобуса, что шел от станции метро до института, накатала жалобу в ректорат: студенты, дескать, за проезд не платят и ругаются иностранными словами? Или о том, как их подруга Инка привезла из очередного вояжа к польским родственникам какие-то моднейшие свитера, да и догадалась их в институт притащить на продажу? И как Митя с Адой уводили от женского туалета, преобразованного в примерочную, свирепую кураторшу их курса Бородулину, надумавшую совсем не вовремя посетить вышеупомянутой заведение по зову природы?

– Так что, Лёва, ты если покупаешь ее долю – так уж цену не сбивай, будь добр, а плати, как если бы у меня покупал, – внушительно заключил Митя. – Не наживайся не беде моего друга.

– А что, кроме как деньгами, разрулить эту беду никак нельзя? Расскажите, в чем, собственно дело? – вдруг заинтересовался Лев Яковлевич.

Ада живо представила, как олигарх Барковский станет «разруливать» Юркину проблему и похолодела. Нетушки. Лучше заплатить и спать спокойно, чем быть обязанной такому человеку.

– Большое спасибо, но самое простое и надежное в данном случае – это деньги, – твердо ответила она.

– Ладненько, нет проблем, – проявил неожиданную и явно ему не свойственную покладистость Баркас. – Деньги, пятьдесят одну тысячу, вы можете получить прямо сейчас – я распоряжусь. Завтра с вами свяжутся и оформят все необходимые документы. Устраивает? – Ада обалдело покивала. – Точно не хотите рассказать, что случилось?

Ада молча потрясла головой. Лев Яковлевич задумчиво посмотрел на нее, покивал каким-то своим мыслям и подвел черту под разговором:

– Ну что ж, это ваш выбор. Уважаю.

* * *

Есть такая развеселая серия анекдотов на тему: вернулся неожиданно муж из командировки, а у жены любовник. Ну и далее с вариациями.

За плотно закрытой дверью гостиной раздавались приглушенные голоса. Стоя в прихожей, Ада с недоумением пыталась понять, с кем это там в такое неурочное время находится муж? Собственно, второй голос тоже явно принадлежал мужчине, что придавало некую пикантность ситуации, особенно в свете пришедших на ум дурацких анекдотов. Голос показался вроде знакомым, но человек говорил настолько тихо, что уловить можно было только интонации и немного тембр.

В половине шестого вечера Петьки дома не бывало никогда. Это по утрам он обычно долго раскачивался, слонялся по квартире, пил кофе, валялся в ванне. Лишь после одиннадцати граф соизволял отправляться по делам и делишкам. На вторую половину дня, после бизнес-ланча с нужными людьми, приходилась львиная доля Петькиных встреч, разговоров, обсуждений и прочих нужных маневров. Исключение составляли дни, в которые Петруше было необходимо посетить какое-либо присутственное место. По большей части отправляться туда приходилось с утра пораньше, что было неизменно сопряжено с серьезными трудностями при пробуждении и сопровождалось отчаянными стенаниями.

Ады, правда, тоже, как правило в такое время дома не сидела. Работы было полно; кроме того, много времени уходило на участие в конференциях и симпозиумах, занятия на курсах повышения квалификации, чтение специальной литературы, – словом, всё то, без чего даже самый опытный врач не может идти в ногу с быстро развивающейся медицинской наукой и практикой. Да, ну и, собственно, наука – работу по сбору и обработке материалов для докторской диссертации Ада старалась не прерывать.

Сегодня отменились подряд две консультации. Ада, с половины дня мучившаяся мигренью, решила один раз в жизни плюнуть на строго выстроенную систему её личных долженствований, уехать домой и там, на свободе, лечить раскалывающуюся от боли голову.

Конечно, тут явно сказалось нервное напряжение последних дней. Панический страх за Юрика, безуспешные поездки по банкам в срочных поисках денег, автомобильная авария с ее участием (тут, впрочем, не без оттенка приятности), а также крайне «волнительная», как выражалась папина сиделка Анна Родионовна, встреча со знаменитым олигархом, состоявшаяся накануне – все эти стрессы могли подкосить даже такую крепкую голову, как Адина.