Текст книги "Обманы зрения (СИ)"

Автор книги: Ирина Анненкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Сиделка неспокойно заерзала на своем месте. Она не понимала ни слова по-русски, но недовольство хозяйки уловила мгновенно. Ада немного помедлила, обдумывая слова матери, а затем протянула ей изящную фарфоровую чашечку. От изумления Стелла выпучила глаза, но грозная синьора ди Франческо показала ей высохший кулачок и залпом проглотила напиток. Ада мысленно порадовалась, что количество жидкости в посудинке было еще меньше, чем в Падуанском кафе.

На лице Юлии Сергеевны появилась довольная улыбка. Она даже с блаженным видом прикрыла глаза на минуту. Потом подозрительно посмотрела на дочь.

– И ты, конечно, скажешь, что не куришь, и что сигарет у тебя нет, – с вызовом воскликнула она.

Ада с трудом удержалась от смеха. Крохотная высохшая старушка сейчас напоминала ей подростка с ярко выраженным протестным поведением.

– Ты будешь смеяться, мама, но я и впрямь не курю. По крайней мере, последний месяц.

Это была истинная правда. Несколько недель назад Ада с Инной в борьбе за здоровый образ жизни в очередной раз вместе бросили вредную привычку. Впрочем, Ада не особо обольщалась – подобные попытки предпринимались уже неоднократно. Как там писал Марк Твен? «Бросить курить очень легко – я сам это делал сто раз!»

Мать недовольно фыркнула, а затем улыбнулась.

– Ты знаешь, дочка, у меня такое чувство, что лишь теперь, когда мне жить остался один понедельник, да и тот уже начался, я научилась радоваться самым простым вещам: хорошей погоде, прогулке, чашке кофе… Мне, правда, уже почти ничего не доступно, – старая женщина с деланным безразличием махнула рукой.

Ада сочувственно помолчала. Её переполняла жалость к маленькой мужественной старушке, которую она ещё даже почти не привыкла называть мамой, каждый раз приходилось делать над собой ощутимое усилие.

– Мам, а ты была счастлива? – чуть погодя спросила она, вспомнив разговор с отцом перед отъездом.

– Счастлива? – рассеянно переспросила Юлия Сергеевна. – Не знаю, Адочка, думаю, что нет. Я никогда не умела ценить то, что имею. Куда-то всё рвалась, чего-то хотела… Не брала на себя труд остановиться, посмотреть по сторонам, быть благодарной за то, что уже есть. Ты меня понимаешь? – она пристально посмотрела на дочь. Та растерянно кивнула.

– Понимаешь, деточка, – продолжила мать, – нам всё кажется, что наша жизнь – это дорога к цели, хорошей, плохой, истинной, ложной – не важно. И нам кажется, что счастье там, впереди, за поворотом, надо лишь туда добраться. Вот и бредем себе, бредем, тешим себя мыслью о том, что всё самое хорошее впереди, гоняемся за призраками. Так почти никто и не доходит. В старости начинает казаться, что самое лучшее уже миновало, всё незачем, всё впустую. А счастливы лишь немногие, те, кто умеет понять, что радость существует только здесь и сейчас. В пути, так сказать. Я же это поняла слишком поздно.

Да, Аде был хорошо знаком этот жизненный принцип. Так жил ее отец, такой была и бабушка. Ей и в голову не приходило, что у матери всё не так.

– Папа тебя очень любил, – задумчиво сказала она. – Я думаю, он и теперь тебя любит. Перед моим отъездом он сказал, что всегда желал тебе счастья, поскольку ты его заслуживаешь, как никто другой.

Юлия Сергеевна затрясла головой.

– Ты сама знаешь, как я перед ним виновата. Перед ним, перед тобой, перед твоей бабушкой Олей, моей свекровью. Но сделано то, что сделано. Я поступила именно так, а не иначе, поскольку так мне казалось правильным и разумным.

– Папа говорил, что ты полюбила другого, поэтому оставила всё, что тебе дорого, и последовала за ним.

Юлия Сергеевна грустно усмехнулась.

– Я, доченька, почти всю жизнь умудрилась любить только себя. Да, да, и не смотри на меня так удивлённо. Никто, даже твой отец, а уж тем более мой второй муж, этого не знает, но моё детство и юность были наполнены таким одиночеством, такой нищетой и тяжелым ежедневным трудом, что никого, кроме себя, я любить не выучилась.

* * *

Когда самолет, на котором Ада возвращалась из Италии, приземлился в аэропорту «Шереметьево», в Москве вовсю мела метель. Складывалось впечатление, что она отсутствовала не неделю, а, как минимум, месяц. Зима уверенно пришла на смену осени, было очень холодно. Ада успела здорово замерзнуть в своей лёгкой курточке, пройдя от здания аэровокзала до встречающего ее такси.

На Ленинградке, а потом и на МКАД, как обычно, собрались огромные пробки. Снег, как и всегда, выпал совершенно неожиданно как для коммунальных служб, призванных всю эту красоту убирать, так и для водителей, ошалело скачущих по сугробам и судорожно соображающих, поменяли они уже резину, или ещё только собирались. Было много мелких аварий.

– День жестянщика у нас нынче, – хмуро пробормотал усталый таксист, аккуратно объезжая очередную сладкую парочку, перекрывшую полторы полосы движения. Ада, всегда «переобувавшая» машину примерно за неделю до первого снега, неодобрительно рассматривала лысые колёса «виновника торжества», вытирая ладошкой постоянно запотевающее окно.

До дома добрались уже в сумерках. В окнах по-зимнему рано зажигали свет, дворник Хасан старательно скреб широкой лопатой тротуар перед соседним подъездом. Горели круглые молочно-белые фонари над входными дверями.

Дома Аду явно заждались. Подросший за неделю малыш Доменик едва не снес дверь, встречая ее. Наплевав на все запреты, он встал на задние лапки и крепко обнял пошатнувшуюся от его напора хозяйку, изо всех сил прижимаясь к ней головёнкой. Хвостик вертелся, как пропеллер, а сам щенок от избытка чувств слегка подвывал и тявкал.

Потом смогли поздороваться и люди. Александр Владимирович гладил дочь по плечам, подозрительно шмыгая носом. Анна Родионовна по случаю приезда молодой хозяйки испекла свой фирменный персиковый торт с заварным кремом. Её муж Валерий Петрович выразил готовность и впредь гулять с Домеником, благо, что жили они рядом, через подъезд.

Искренняя радость домочадцев растрогала Аду. Она сто раз ездила в командировки, но впервые ее провожал и встречал отец. Мужу Пете и в голову не приходило как-то по-особенному встретить жену после недельного отсутствия, или хотя бы съездить за ней в аэропорт, или цветочки там какие-нибудь купить. Ага, щас, больше заняться, что ли нечем? Подумаешь, смоталась в Париж или Амстердам! Не вокруг ведь света на плоту проплыла!

Александр Владимирович радовался так, будто дочь вернулась, как минимум, из Антарктической зимовки.

Прежде чем сесть за празднично накрытый стол, Ада стала доставать из дорожной сумки приготовленные подарки.

– Адочка, детка, это что ж ты мне, старухе, такую красоту привезла? Куда я ее надевать стану? – Разрумянившаяся от удовольствия Анна Родионовна прикладывала к скучному тёмному платью кружевной воротник, изготовленный мастерицами с острова Бурано. Её муж любовно поглаживал бок внушительной бутылки с итальянской виноградной водкой граппой. Доменик таскал за хвост гигантскую мышь из специальных то ли жил, то ли хрящей – зубки чесать.

– Пап, а это тебе, – Ада поставила на стол перед отцом довольно тяжелую деревянную статуэтку. – Это святой Антоний. Я у него дважды была в гостях. Он творит настоящие чудеса, я сама в этом убедилась!

Ада рассмеялась. Даже простое прикосновение к теплой деревянной фигурке вызвало в ее памяти невероятное ощущение легкости и покоя, нисходившее на нее у гробницы Святого.

В маленьком магазинчике неподалёку от Базилики, этакой помеси художественного салона и церковной лавки, она купила несколько резных изображений полюбившегося чудотворца. Папин Святой задумчиво сидел, напоминая своей позой и выражением лица знаменитого «Христа в пустыне».

Себе она купила святого Антония, устало бредущего с посохом в руке по пыльной дороге. Почему именно пыльной? Так ей почему-то казалось.

Кроме того, в сумке лежали тщательно упакованные в подарочную упаковку статуэтки для Мити с Соней, Инки и Антона. Неожиданно для себя ей захотелось привезти и ему изображение «тёзки».

Пока Александр Владимирович с интересом разглядывал подарок, Ада, основательно порывшись в бауле, выудила длинный узкий свёрток, аккуратно завернутый в несколько слоёв папиросной бумаги. Осторожно размотав длинные белые полупрозрачные полосы, она извлекла довольно большую бутылку неправильной формы без этикетки.

– Пап, а это тебе просила передать мама. Это «Амароне», ее любимое вино. Именно это «Амароне» производят непосредственно в ее поместье, из винограда с ее виноградников. Представляешь, для этого берут виноград нескольких сортов, молинара, кажется, и ещё какие-то, я не помню точно. Виноград подвяливают на солнце, прежде, чем жать из него сок, а потом дают этому соку полностью перебродить. Вино получается очень вкусное, хотя и довольно крепкое.

– И откуда ты это всё знаешь? – задумчиво разглядывая дочь, поинтересовался Александр Владимирович.

– Да мама сама и рассказала, – улыбнулась Ада. – Она, как оказалось, прекрасно разбирается во всех тонкостях процесса. Все сорта винограда знает, да когда какой урожай был, да что за вина получились. Вот это «Амароне», вроде бы, какого-то невероятно удачного года. Его она просила передать тебе персонально. Принимаешь подарок?

– Принимаю, дочка, – тоже улыбнулся Александр Владимирович. – Ты его сразу тогда ставь на стол, попробуем.

Ужинали весело. С аппетитом ели вкуснейшую тушеную баранину, мастерски приготовленную Анной Родионовной, маленькими глоточками пробовали драгоценное вино. Валерий Петрович стыдливо отказывался от экзотического напитка и подливал себе водочки. Ада рассказывала про своё путешествие по Венето, особенно расписывая красоты Эуганских холмов, Музей Средневековья и местный, итальянский, кофе.

Очень скоро она почувствовала, что не может усидеть на месте. Непонятное возбуждение переполняло ее, легкими пузырьками покалывая в груди. Хотелось засмеяться, или расплакаться, или просто сделать что-то необычное, что-то такое, что изумит и растормошит трёх пожилых людей, сидящих с нею за столом.

Продолжая рассказывать о поездке, Ада поднялась и стала ходить по комнате, то подходя к окну, то останавливаясь около посудного шкафа и гладя его тёмную старинную поверхность, то принимаясь вертеть в пальцах подхваченную со стола ложку.

Ей казалось, что дома что-то изменилось – всё изменилось, стало слегка по-другому. На столе стояли новые пузатенькие рюмки. Молчаливый сдержанный отец был разговорчив. Обычно строгая суховатая Анна Родионовна постоянно улыбалась. Прабабушкин буфет неожиданно приобрёл незнакомый красноватый оттенок, а левая застеклённая дверца перестала скрипеть. Даже на ковре обнаружились какие-то новые лиловые разводы, которых не было прежде.

– Ты нервничаешь, дочка? Что-то тебя беспокоит? Может, валокординчику накапать? – негромко спросил Александр Владимирович, когда они остались одни. – Ты сама не своя. Устала здорово?

– Да нет, пап, мне отлично, – засмеялась Ада, – просто на месте не сидится. У меня такое ощущение, будто я проснулась, или будто выздоровела после долгой болезни, или прежде смотрела на всё через дымку, ну, словно через вуаль, а теперь вдруг ее убрали, и теперь вижу ясно, чётко, и краски такие яркие!

– Может, просто домой вернулась?

– Может быть… Знаешь, пап, так странно! У моего путешествия ведь была довольно невеселая цель. Мне должно быть очень грустно. Оно, собственно, так и есть. Умирает человек, и не какой-то чужой, совсем посторонний. Этот человек – моя мать. И мне ее безумно жаль. Я врач, я знаю, что помочь ничем уже нельзя. Что могли – всё сделали. И всё равно человек уходит.

– И что тебе кажется странным?

– А то, что мне стало как-то легко. Я рада, что поехала, что смогла чуть-чуть узнать ее. Это – несгибаемая женщина. Просто железная леди какая-то! Даже сейчас, когда сил у нее не осталось вовсе, она сохранила волю и вкус к жизни. Мне бы стоило у нее кое-чему поучиться.

– Ты ничего не путаешь? – недоуменно спросил Александр Владимирович, рассматривая улыбающуюся Аду. – Юлечка всегда была хрупкой, мягкой, безмятежной какой-то. А ты говоришь – железная леди!

– Угу, может быть, безмятежно-железная, – рассеянно ответила она, подумала, а потом сказала: – Она мне знаешь что заявила? Что, когда первый раз меня увидела, то будто поглядела в зеркало, вернувшись в молодость. Только я другой масти. Это ее слова.

– Да, Юлечка была беленькая, а ты у меня гнедая, в бабушку, согласился отец.

– Но знаешь, что она ещё сказала? Что характером я пошла в тебя. И что она этому очень рада.

Они помолчали. Потом Александр Владимирович осторожно поинтересовался:

– Ты собираешься туда ещё поехать?

– Собираюсь, – вздохнула Ада. – Мама просила приезжать ещё, и поскорее.

– Конечно, поезжай, – отец с готовностью закивал.

– Пап, я непременно поеду, – грустно согласилась она. – Но, боюсь, сделать это придется гораздо раньше, чем я сейчас планирую.

* * *

– Ариадна Александровна, тут к вам пришли, – медсестра Таня заглянула в кабинет, где Ада чётким, аккуратным, «не врачебным» почерком подробно заполняла медицинскую карту последней пациентки. На следующую неделю было назначено много операций, и весь день у нее шел прием запланированных больных.

Ада машинально потянулась к левому углу широкого стола, куда Танечка складывала протоколы первичных осмотров. Рука пошарила по белой шершавой поверхности и ничего не нашла. Нетерпеливо взглянув на оказавшийся пустым стол, Ада строго взглянула на медсестру.

– Тань, а где карта? Опять забыли принести?

– Нет, Ариадна Александровна, – смущенно ответила девушка. – Это не на прием. Говорят, по личному вопросу, – она понизила голос.

– А что ты шепчешь? – поинтересовалась Ада. – Кто там пришел? Пусть заходит.

Таня покраснела, кивнула и исчезла. Через секунду дверь распахнулась, и в кабинет величественной походкой вошла высокая седовласая дама с очень прямой спиной и надменным лицом.

– Здравствуй, Ариадна, – сухо поздоровалась она. – Я могу пройти? Странные порядки в вашем заведении. У вас что, оборонный объект?

– Здравствуйте, Антонина Васильевна, – удивлённо ответила свекрови Ада. – Оборонного объекта у нас нет. Только что же вы не позвонили, что собираетесь придти? Сюрприз? Это неожиданность.

Ещё две недели назад она бы, скорее всего, начала нервничать по поводу визита Петькиной маменьки. Теперь же Ада с удовольствием отметила своё полнейшее спокойствие и даже равнодушие. Ей было даже не любопытно.

– Могла бы, хоть из вежливости, сказать «приятная неожиданность», – проворчала свекровь, удобно устраиваясь на мягком кресле наискосок от Адиного стола.

– Что сказано, тот сказано, – невозмутимо ответила невестка. – Так чем могу…?

– Может, чаю предложишь? – поинтересовалась Антонина Васильевна.

– Чай у нас по кабинетам не носят. Его пьют на другом этаже в свободные от работы моменты. Антонина Васильевна, у вас ко мне какое-то дело? Давайте, тогда не будем терять время. А то я, вообще-то, на приеме.

Пожилая дама в упор разглядывала свою невестку. Надо же, как мы заговорили! А была тихая, вежливая, всё угодить старалась. А теперь вот разговорилась. Однако, придется и это проглотить. Сынок Петенька, чтоб ему неладно, такого навалял, что хоть смейся, хоть плачь. Придурок! Жлоб с деревянной мордой! А она теперь должна за ним разгребать. Вот до чего жадность и глупость людей доводит! Ведь такое дело она ему на блюдечке принесла – пальчики оближешь. Как бы теперь не пришлось им просто облизнуться, да пойти себе мимо!

Но всё это было произнесено про себя. Антонина Васильевна вздохнула и выдавила из себя кислую улыбку.

– Хорошо, Ариадна, давай поговорим о деле. Я пришла просить тебя вернуться к моему сыну.

Сказать, что Ада удивилась – это значит не сказать ничего. От изумления она потеряла дар речи. Так и сидела, хлопая на свекровь глазами, открывая и закрывая рот в бесплотных попытках произнести хоть звук.

Все десять с лишним лет их с Петькой семейной жизни она ощущала со стороны матери своего мужа лишь высокомерное равнодушие, щедро приправленное ледяным презрением. Нельзя, правда, сказать, чтобы она активно возражала вообще против брака сына с какой-то там докторшей. Просто так Антонина Васильевна относилась ко всем людям – ну, может, кроме самого Петьки. Все остальные, по ее мнению, вряд ли заслуживали сколько-нибудь пристального внимания и уважения. И она не уставала демонстрировать всем этим остальным королевскую, как ей казалось, снисходительность и надменность. Сперва Аду это здорово задевало, а потом стало веселить. Как-то раз Петькина сестра Марьяна рассказала жене своего брата, что однажды ей в руки случайно попался старый-престарый документ, какая-то справка об окончании Пасюк Антониной Васильевной, уроженкой села Ново-Коровино Запорожской области, районных животноводческих курсов. Справка также охотно сообщала, что, по окончании курсов, тов. Пасюк А.В. была направлена в родное село на работу в качестве скотницы.

Собственно, ничего криминального в профессии скотницы, или уборщицы, или швеи-мотористки Ада не видела – ей и самой пришлось изрядно потрудиться санитаркой в больнице, подрабатывая во время учебы в институте. Однако ей стало гораздо веселее смотреть на любимую свекровь, изображающую на своём очередном суаре королеву Елизавету на белой лошади.

– Антонина Васильевна, а зачем это вам нужно? – слегка придя в себя от изумления, поинтересовалась Ада. – Насколько я понимаю, наш брак никогда не пользовался у вас популярностью.

– Да, я не могу сказать, что ты всегда вела себя так, как положено хорошей жене. Есть в тебе, знаешь ли, этакая холодность, сухость, эгоизм, я бы даже сказала. Петя – человек тонкий, ранимый, и ему, несомненно, требовалось больше чуткости и тепла с твоей стороны. Ты же быстро отдалилась от него, ушла с головой в свои собственные дела, а семью пустила побоку. Однако, я не могу не признать, что ты все-таки давала Пете необходимую опору, без которой ему было не обойтись. Он нуждается в том, чтобы ты, женщина, которую он любит, его жена, оставалась рядом с ним, – кислым голосом сказала свекровь.

– Антонина Васильевна, а вы уверены, что мы с вами сейчас говорим об одном и том же человеке? – не без ехидства спросила Ада. Ну и бабка, ещё одна наследница дела товарища Геббельса! И как складно, главное, излагает! Как по написанному! Ловко она всё с ног на голову поставила.

– Что ты имеешь в виду? – презрительно вздернула брови свекровь.

– Я более десяти лет прожила с вашим сыночком, если вы заметили, – холодно ответила Ада. – И, поверьте мне, ни тепла, ни чуткости, ни даже нормальной семьи, как я теперь понимаю, ему никогда не требовалось. Так, какой-то набор примитивных долженствований. Это ясно даже такому эгоистичному сухарю, как я.

– Да, Ариадна, ты очень эгоистична, – удовлетворенно подтвердила пожилая дама. – Я рада, что ты осознаешь свои недостатки. Но должны ведь оставаться какие-то представления о порядочности! Нельзя всё мерить на красивую жизнь и деньги. Должно же быть у тебя хоть что-то святое! Нельзя вот так запросто взять и выбросить десять лет жизни и человека, который в тебя так верит.

Ада просто не могла поверить своим ушам. То ли бабка в маразм впадать начала, то ли она издевается над своей дурой-невесткой. В то, что Петька не рассказал мамаше всю захватывающую историю своего разрыва с женой, она не верила. У мужа всегда была милая привычка всё выкладывать матери, причем, порой, такие вещи, которые люди предпочитают ни с кем не обсуждать. Этакая форма душевного стриптиза.

– Прошу прощенья, Антонина Васильевна, вы отдаете себе отчет в том, что сейчас говорите? – осведомилась она. Сдерживаться и говорить спокойно становилось всё труднее.

– Прекрасно я отдаю себе любой отчет, – оборвала Аду свекровь. – А вот ты понимаешь, что твоё непорядочное поведение мне хорошо известно. Более того, оно стало известно и твоему мужу, для которого это явилось сильнейшим ударом! Его, между прочим, в больницу увезли с гипертоническим кризом!

– Слушайте, а вы о чем говорите-то? – устало спросила Ада. Её вдруг страшно утомил бессмысленный и бестолковый разговор. Она по привычке терпела присутствие Петькиной матери, и ей было неловко оборвать старуху. Впервые Ада осознала, что ухоженная и холеная свекровь на самом деле очень стара. Никакими кремами, никакими сложными процедурами и косметическими операциями было невозможно скрыть глубокие складки, идущие от крыльев точеного носа к слегка опущенным уголкам тонких губ, плотную сетку морщин на лице, обвисшие веки тусклых, лишенных блеска глаз. Только зубы фарфоровым блеском сверкали во рту, лишь подчеркивая свое искусственное происхождение.

Сколько же бабульке лет? Свекровь всегда держала подобную информацию под грифом «Совершенно Секретно». Но, судя по возрасту ее детей, уж никак не меньше семидесяти пяти.

– Нет, ты и правда считаешь, что твой роман с этим олигархом, ради которого ты бросила моего сына, никому не известен?

– С кем, с кем? – рассмеялась Ада. Она это, интересно, о ком? Среди ее знакомых олигархов точно не было, разве только Митин друг детства Лёва, но, чтобы предположить, что у нее с господином Барковским роман, требовался изрядный полёт фантазии.

– Антонина Васильевна, должна вас разочаровать, но жизнь с вашим сыном напрочь отбила у меня всякую охоту ударяться в любовные приключения. И с олигархами я не знакома. Откуда бы мне их взять? Они свои глазки чинят где-нибудь в Швейцарии. И по улицам просто так не бегают. Так что, вы не переживайте, я не променяла Петю на богатого любовника. Я просто от него ушла, и возвращаться не собираюсь.

Старуха помолчала, поджав губы и разглядывая нахалку невестку. Затем сняла с рукава жемчужно-серого шелкового пиджака несуществующую соринку, разгладила на коленях безупречную юбку и тихо поинтересовалась:

– А ты в курсе, скромница ты наша, что тебя несколько раз видели в ресторанах с мужчиной? В том числе и сразу после того, как ты «просто» ушла от моего сына. А кое-кто твоего спутника и признал. Так что, если ты думаешь, что твоему мужу не известно, что ты пытаешься окрутить этого господина, то ты глубоко ошибаешься. Стыдись! Мой сын так верил тебе, а ты наплевала на его чувства, на десять лет семейной жизни, наконец. Опомнись, Ариадна! Ты сама потом не простишь себе своего предательства. Сейчас ты обязана вспомнить о приличиях, о порядочности, наконец! Поезжай к Пете, я дам тебе адрес больницы, где он лежит, помоги ему поправиться, успокой его. В семейной жизни всякое бывает, люди могут и ошибиться, сделать ложный шаг, но надо научиться прощать друг друга!

Ну полный бред! Точно, у бабки маразм! Или это она, Ада, сама сходит с ума?

И что за ерунду она болтает? Это что, про Антона? Телевизора, что ли, насмотрелась, и решила, что все вокруг олигархи, если не получают зарплату исключительно в средней школе Љ5? Так их с отцом старые соседи по даче именовали этим дурацким новомодным словом любого, кто умудрялся выстроить на своем участке что-то, отличное от классической избушки на курьих ножках.

Но как же ловко старуха всё повернула! Наверное, месяц назад Ада и впрямь могла ощутить себя предательницей, наплевавшей на самое святое, посыпать голову пеплом и отправиться спасать заболевшего Петьку. Но теперь она лишь почувствовала, как ловко и хитро свекровь пыталась заставить ее плясать под свою дудку. И это даже не разозлило Аду и не вывело ее из себя.

– Антонина Васильевна, – терпеливо проговорила она, – вы очень и очень ошибаетесь. Всё совсем не так, как вам представляется, – Аде не хотелось говорить, что ей совершенно понятно всё старухино враньё. – Мне очень жаль, что ваш сын болен. Но наша с ним дальнейшая совместная жизнь не возможна. Обсуждать это совершенно бессмысленно. Я хочу, чтобы вы это поняли. Если я могу чем-либо помочь – консультации хороших специалистов, например, или какие-то обследования – пожалуйста, я помогу. Но ничего другого я сделать не сумею. И не стоит об этом говорить.

– Хорошо. Мне твоя позиция ясна, – процедила свекровь. – Нельзя сказать, что я тебя могу за нее уважать. Однако, спасибо за откровенность. В таком случае, я вынуждена просить тебя ещё кое о чём. Раз уж ты не желаешь выполнить свой долг и сохранить семью, то могу я хотя бы надеяться на то, что ты не станешь немедленно затевать бракоразводный процесс и втягивать в него Петра, который очень и очень нездоров. Он уже не мальчик, об этом тебе как врачу стоило бы не забывать. Подожди, пока он поправится, не трави ему сейчас душу. Позже, когда он оправится от удара, ты сможешь получить своё. Или тебе не терпится?

– Ладно, Антонина Васильевна, – удивленно протянула Ада. Ну надо же, какие мы чувствительные. Впрочем, Петька всегда был любимчиком матери. Не мудрено, что она так распереживалась. – Мне не к спеху. Пусть поправляется, раз такое дело.

Свекровь молча кивнула и поднялась с кресла, давая понять, что ее визит окончен.

– Я надеюсь, что ты сдержишь слово. Когда Петино здоровье будет лучше, я дам тебе знать. Всего доброго. Не надо меня провожать.

И ушла, не обернувшись.

– Что ж, я у нее побывала, – Антонина Васильевна заставила себя не спеша дойти до своей машины, прежде, чем достала мобильный телефон и защелкала клавишами. Ничего, выдержки ей всегда было не занимать!

– Ну и как, удалось тебе о чем-нибудь договориться? – жадно поинтересовался Петька, ждавший дома звонка матери.

– Трудно сказать, – пожала плечами старая дама, закуривая. – По крайней мере, какое-то время я выторговала. Правда, пришлось сказать, что ты в больнице.

– Да ради бога! – хмыкнул Петька.

– Да? И что ты станешь предпринимать в том случае, если твоя мадам решит совершить акт милосердия и навестить тебя на одре, так сказать, страданий? – саркастически спросила мать.

Её безумно раздражала необходимость участвовать в этом непристойном спектакле, спровоцированном собственным сыном, его глупостью и жадностью. Нет бы у матери спросить, посоветоваться! Да ни за что, он же ведь самый умный!

– Да, мам, а что мы станем предпринимать? – деловито осведомился он.

– Вот и думай теперь, – огрызнулась Антонина Васильевна. – Раньше надо было соображать!

– Ну, придумаем что-нибудь! – отмахнулся сынок. – А кстати, чем я болен?

– Гипертонический криз, – отрезала мать.

– Ну и ладно, с этим долго в больнице не держат. Выписывают болеть домой.

– Это ты мне авторитетно заявляешь, как врач? – ехидно спросила она. – Остается надеяться, что твоя жена не захочет тебя лицезреть и будет терпеливо ждать, когда я ей сама позвоню и сообщу о твоем выздоровлении.

– Хорошо бы она потерпела подольше, – мечтательно протянул Петька. – Время нам в любом случае нужно с запасом. Кто его знает, сколько всё ещё протянется.

* * *

Вечером, после работы, Ада поехала к Инне. Она довольно давно не была у подруги дома. Подавленное состояние, в котором Ада находилась последние два с половиной месяца, не способствовало общению. Теперь же, «проснувшись», или «выздоровев», что в данном случае было одно и то же, она поняла, как соскучилась по привычным посиделкам с друзьями. Кроме того, ей очень хотелось повидать Лизу и Артёма, Инкиных отпрысков и своих крестников.

Митя тоже обещал подъехать вместе со своим семейством, так что вечер обещал быть не тихим. Дети, как правило устраивали весёлую кутерьму, в которой с удовольствием принимали участие даже старшие, Лиза и Аркаша Конкин, в других ситуациях уже пытающиеся вести себя «по-взрослому».

Инна пришла в восторг от Адиного подарка. Её святой Антоний стоял, опершись на посох, и задумчиво глядел прямо перед собой.

– Адусь, это же прелесть что такое, – радовалась подруга, прижимая к себе тёплую резную фигурку. – Но куда же мне его поставить? Не с безделушками же? И не на туалетный столик – это, пожалуй, вовсе не прилично.

– Поставь на свой рабочий стол, – посоветовала Ада. – Будет тебя вдохновлять и уберегать от ошибок.

– Точно! – Инна стремительно вышла из просторной гостиной и скрылась в своей комнате, служившей одновременно и спальней, и кабинетом.

Вернувшись, она уставилась на дочь, бережно открывающую коробочку, врученную ей крёстной.

– Так-так, а это у нас что такое? – нахмурилась Инна. – Елизавета, а что это там у тебя в руках?

– А это мне Адочка подарила, – с придыханием ответила девочка, восторженно изучая содержимое лакового ящичка с набором косметики «для губ и глаз».

– Подруга, ты мне что, ребенка испортить решила? – с шутливым возмущением воскликнула Инна. Она была строгой мамашей и не поощряла в детях подобного «баловства». Ада с Митей потихоньку хихикали над подругой, поскольку прекрасно знали, что она без памяти любила своих отпрысков, постоянно с ними возилась, куда-то таскала, однако в «воспитательных целях» считала необходимым устанавливать для них жесткие рамки поведения, «чтобы не избаловались». То ли благодаря спартанскому воспитанию, то ли вопреки ему, ребята росли добродушными и спокойными, причём очень дружными.

– Твоей дочери, моя дорогая, не так давно исполнилось двенадцать лет, – невозмутимо парировала Ада. Притворное возмущение подруги ее ни в малой степени не смутило. Сама она не отказывала себе в удовольствии побаловать крестников, вытаскивая их в несанкционированные походы в кафе, покупая им дорогие подарки и болтая с ними на любые темы.

– Этого не достаточно, чтобы начинать краситься! – продолжала сопротивляться Инка.

– А она всё равно уже красится, – пробурчал Лизин младший брат Артём, ковыряясь с ярко-красной изящной коллекционной моделью «Феррари». Мальчик увлеченно собирал машинки, и Ада не поленилась обойти несколько магазинов игрушек и разыскать эту красавицу, полностью повторявшую до малейших деталей свой взрослый прототип. – Они с Машкой Веселовой на лестнице вчера ресницы мазали.

Инна шагнула к сыну и влепила ему полновесный щелбан.

– Ма, ты что? – обиженно завопил он, потирая макушку.

– Доносчику, сыночек, всегда достается первый кнут, – неожиданно весело ответила мать и подмигнула притихшей дочери. – Только смотри, Лизка, чтобы боевую раскраску индейцев племени сиу мне тут не наводить! Хочешь краситься – учись это делать как следует.

– А меня Адочка научит, – радостно ответила девочка. – Правда, Адочка?

– Да я тебя и сама научу, – мирно сказала Инна. – Ну, а Адочка твоя ненаглядная поможет.

В это время в дверь позвонили.

– Мам, я открою, – завопил увалень Артём, ничуть не надувшийся за щелбан, и вскочил. – Лизка, побежали вместе, это дядя Митя!

Ухватив сестру за руку, он потащил ее к входной двери. Почему-то Митя у них всегда был «дядей», а Ада от «тёти» как-то сумела отбиться.

В доме стало шумно. Рассмотревших свои подарки детей всем скопом отправили накрывать на стол. Аркашин младший брат восьмилетний Илюша сперва недовольно заворчал по этому поводу – ему хотелось как следует поиграть с новой маленькой ярко-синей «Ламборджини». Пятилетняя Полинка по-взрослому покачала головой, аккуратно сложила в стопочку обновки для своей ненаглядной куклы, «крошки» Аннабель, и потянула брата за рукав: