Текст книги "Мёртвый гость. Сборник рассказов о привидениях"

Автор книги: Иоганн Апель

Соавторы: Пауль Хейзе,Фридрих Герштеккер,Ричард (Рихард) Фосс,Ирина Розова,Теодор Кернер,Генрих Цшокке,Генрих Зайдель,Карл Буссе
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

Глава 13

Я хотел вырваться из этого злополучного места, где я испытал страх – нет, хуже! – где мне довелось пережить жуткий ужас. Я хотел бросить работу незавершенной и, как трус, бежать оттуда. Прочь, прочь из этих мест!

Я не хотел, чтобы меня заставили поверить в духов и призраков. Это суеверие настолько противоречило моему характеру и привычкам, что мне была невыносима сама мысль о возможности вторжения мира духов в реальную жизнь. Это причинило бы страдания моим чувствам и рассудку. Итак, прочь отсюда, прочь!

Я собрал свои вещи. Я оставил злосчастный дом, я переступил через гроб сестры Магдалены, прошел сквозь заросли бузины, направился к внешним воротам, остановился в нерешительности, борясь со своим страхом и стыдясь его, – и… повернул обратно.

Я вслух отчитал себя: «Фу, как тебе не стыдно, взрослое дитя! Если дети боятся темноты, то ругать за это следует их простодушных нянь; если же тебе стало жутко, то виноват во всем только ты сам. Послушай, будь благоразумным, мой мальчик! Советую тебе: никакого бегства! Ты останешься, ты должен оставаться здесь, причем до тех пор, пока окончательно не разделаешься с этим плодом воображения, миражом, галлюцинацией, призраком и пока не преодолеешь остатки страха. Не делай глупостей! Стоит тебе сейчас уйти, как ты потом всю оставшуюся жизнь будешь страдать и верить в то, что бежал от призрака. Ты, равно как и твое искусство, нуждаешься в здоровье, а не в болезни. Так что, будь любезен, ни шагу вперед».

Я пошел обратно, снова переступил через могильный камень, разобрал свои вещи и отправился в церковь, где я усердно работал и работал, не думая ни о чем другом, кроме моей картины. Ровно в десять я, не раздеваясь, лег спать, оставив дверь открытой настежь, и, поскольку чувствовал смертельную усталость, быстро заснул, но в полночь опять проснулся и увидел его стоящим перед собой.

На сей раз он стоял не на пороге, а в самой комнате, и я совершенно ясно увидел: да, это была фигура человека, женщины, монахини-камальдолянки.

Лицо различить было невозможно, как, впрочем, и все видение напоминало мираж.

Я не бежал, я остался – и с тех пор она приходила ко мне каждую ночь. И от ночи к ночи ее фигура становилась все более резко очерченной. Облачко уплотнялось, приобретало устойчивую форму, тело. Из туманного лика вырисовывалось лицо и его отдельные черты.

Весь процесс возникновения и становления, от первого бледного марева до полного воплощения, растянулся на несколько недель. Теперь видение осязаемо возникло передо мной в белом одеянии камальдолянки, с белым капюшоном на голове; но из-под мрачного облачения выбивались локоны золотых волос, а на юном, восково-бледном прекрасном лице горели темные, неприветливые глаза.

Сестра Магдалена из Падуи, двадцатилетняя грешница, так и умершая в карцере нераскаявшейся и похороненная перед порогом своей камеры; эта не по-христиански погребенная сестра Магдалена была… молодой монахиней с картины на алтаре.

Я и в самом деле не смог бы сейчас ответить, как мне удалось осуществить свое намерение и остаться там. Но, как бы там ни было, я остался. И ночь за ночью меня мучил кошмар, который, как я теперь знаю, не был ни плодом воображения, ни обманом зрения, ни галлюцинацией, ни миражом. Я не знаю, как мне удалось не сойти с ума от мысли, что мир духов не изолирован от нас.

И все-таки я сумел вынести все это.

Может быть, на протяжении всего этого времени я находился в каком-то полуобморочном состоянии, иначе я не смог бы пережить это. Возможно, тому способствовала в какой-то мере малярия.

Во всяком случае, весь день я был на ногах и весь день я работал, чувствуя себя совершенно здоровым, здравомыслящим и нормальным человеком.

Дело в том, что я беспрерывно наблюдал за собой. Я следил за собой, контролировал себя. Ни одно движение не ускользало от моих наблюдений. Сегодня я почти уверен в том, что жил тогда в постоянном страхе по поводу того, что со мной творилось. Другими словами, я боялся постепенно сойти с ума. Однако именно мои опасения были верным признаком моей нормальности.

Как и прежде, сестра Анжелика была единственной из монастырских женщин, с которой мне удавалось поговорить. Ни разу я не сталкивался ни с одной из них. По-прежнему я видел монахинь только с высоты церковной лестницы в момент, когда они шли к богослужению, и по-прежнему я не замечал, чтобы на меня был брошен хотя бы один беглый взгляд из-под капюшона. Я даже не знал, кто из двенадцати был преподобной матерью настоятельницей.

Я решил ни единым словом не обмолвиться сестре Анжелике о еженощных ужасных происшествиях в моем доме – и мне действительно удалось это. Впрочем, чем помогла бы она мне в противном случае?

В одну из этих ночей я набрался смелости заговорить с призраком: «Кто ты и чего ты хочешь от меня? Почему ты преследуешь меня? Я не сделал тебе ничего плохого, а ты отравляешь мне жизнь. Могу ли я чем-нибудь помочь тебе? Чем? Скажи! Я и это переживу. Во имя Господа, скажи мне!»

Но призрак молчал.

Тогда я начал задавать каждый вопрос в отдельности:

– Кто ты?

Никакого ответа.

– Почему ты преследуешь меня?

Никакого ответа.

– Я могу тебе помочь?

И на сей раз безрезультатно.

Тогда я воскликнул: «Если ты не умеешь говорить, то дай мне, по крайней мере, знак, что ты понимаешь человеческую речь… Дашь ты мне знак?»

Никакой реакции.

Снова стал я задавать вопросы: «Ты – призрак мертвой сестры Магдалены? Да или нет?.. Отвечай же, не молчи! Да пошевелись ты как-нибудь!»

Но она неподвижно стояла передо мной до тех пор, пока мною не овладела вдруг та самая странная усталость, и я, словно одурманенный, свалился в постель.

«Ты останешься, ты выдержишь все; ты должен теперь остаться, должен все выдержать! Ни о чем другом сейчас не может быть и речи, пусть даже твой рассудок и в самом деле помутится. В твою жизнь вторглось сверхъестественное. Тут уж ничего не изменишь. Ты должен испытать себя, готов ли ты к этому. Даже если тебе все это кажется непостижимым, ты должен во что бы то ни стало не терять контроль над собой. Слышишь: ты должен!» – так я внушал самому себе. В то же время я не прекращал работу над моей копией – но теперь уже с лихорадочной поспешностью. Поскольку с тех пор как я узнал в привидении героиню моей картины, мой страстный интерес к странному образу еще больше усилился и стал уже принимать чуть ли не патологический характер: я писал женский образ, который являлся мне ночью привидением! Мыслимым ли было дело!

Другой обет, который я добровольно дал себе, также строго соблюдался мною: ни словом не обмолвился я сестре Анжелике о моих ужасных ночах. Мы виделись ежедневно, но почти никогда не разговаривали и, ограничившись молчаливым приветствием, проходили мимо друг друга. В моем неестественном состоянии, в которое я все больше погружался, даже она, живая женщина, с ее угасшим взглядом и бесцветным голосом, начинала казаться мне призрачным существом, а мое убежище здесь – проклятым местом, населенным духами покойных. Во всем этом было что-то жуткое, чего нельзя было себе ни помыслить, ни представить.

На второй или третий день после той ночи, когда я так безуспешно пытался заклинать привидение, сестра Анжелика, к моему удивлению, снова сама заговорила со мной:

– Извините, сударь! Ваша картина все еще не готова?

– Это большая работа. Но почему вы спрашиваете? Я здесь слишком долго нахожусь? Несмотря на все мои старания оставаться незамеченным, я все-таки мешаю кому-нибудь? Скажите же прямо. Я очень прошу вас.

– Вы здесь никому не мешаете. Я спросила это ради вас.

– Почему – ради меня?

– Вы работаете слишком много.

– Много работать – это счастье, добрая сестра Анжелика.

– При этом вы почти ничего не едите.

– Вы не подумайте; все очень вкусно. Монастырская кухня, пожалуй, намучилась со мной?

– Вы плохо выглядите. Вы нездоровы?

– Благодарю вас, отнюдь.

– И все же вы, вероятно, больны.

– Нет, что вы.

– Извините, но вы с каждым днем выглядите все хуже, все больше усталым.

– Вы находите?

– Может быть, ваше жилище нездоровое?

– Нет, не думаю.

– Или у вас беспокойные ночи?

– Вы очень любезны, сестра Анжелика. Благодарю вас от всего сердца.

– Мне кажется, что вы словно теряете у нас жизненную силу. С каждым днем все больше и больше.

– Может быть, я и в самом деле работаю слишком много.

– Надеюсь, что вы скоро закончите свою работу, и мы расстанемся.

Все это она проговорила своим неживым голосом, с безнадежным взглядом; затем она молча попрощалась со мной и ушла.

Одна фраза из этого разговора неотвязно вертелась у меня в голове: «Мне кажется, что вы словно теряете у нас жизненную силу. С каждым днем все больше и больше».

Да, так оно и было! Казалось, словно призрак своей материализацией был обязан моему мозгу, моей живой крови, которую он высасывал из меня.

И все-таки я должен был оставаться!

Глава 14

Мне теперь казалось, будто визиты сестры Магдалены – а это была, безусловно, она! – перешли в другую стадию. Она стала теперь настолько реальной, насколько это было возможно для духа. Я теперь мог бы изучать расположение складок на ее призрачном монашеском одеянии и вместо камальдолянки на алтаре мог бы писать портрет прямо с натуры. И даже выражение ее лица было тем же, что и на церковном образе. Это было лицо молодой, красивой и страстной женщины, которая должна подчиниться безжалостной и непреодолимой силе, но противится ей всей своей своенравной душой. Ее большие, темные, как ночь, и властные глаза горели такой страстью, перед которой отступила даже смерть.

В свой смертный час сестра Магдалена, казалось, восстала не против воскресшего Сына Божьего, а против самой смерти, которую она хотела преодолеть и преодолела, поднявшись из могилы и блуждая по свету!Однако бедный беспокойный дух был нем: для полнокровной призрачной жизни ему не хватало дара речи.

Очень медленное и постепенное обретение голоса было второй и окончательной стадией материализации.

В его прежде таком неподвижном лице происходило какое-то изменение. Уголки губ стали подрагивать, словно он силился открыть рот. Губы были плотно сжаты, в то время как глаза с самого начала были широко раскрыты, словно ничья милосердная рука не сжалилась над ней и не закрыла их в смертный час. Во время своих визитов ко мне призрак пытался разжать плотно сжатые губы. Казалось, он терпит настоящие муки, что даже вызвало во мне сочувствие.

Первым звуком, который вырвался изо рта привидения, был глубокий вздох. Это был приглушенный жалобный стон, глухой горестный вопль! Я не слышал, чтобы человек был способен издавать такие звуки.

Только духу, мятущейся тени, существу с того света мог принадлежать такой голос!

Ужас, который вселил в меня этот вопль, настолько потряс меня, что той ночью я больше уже ничего не воспринимал.

На протяжении череды следующих ночей вздохи и стоны стали переходить в бормотание, которое постепенно стало перемежаться с отчетливо произносимыми словами.

Они все еще вырывались в муках, словно крики о помощи из сдавленной веревкой глотки; все еще я не понимал их. И тем не менее, это уже были слова.

Однако постепенно я научился понимать язык духа.

И с тех пор он стал разговаривать со мной.

Тем временем случилось то, что я считал прежде таким же невероятным, как и явление призрака: я стал относиться к этому кошмару, ко всему сверхъестественному, как к вполне нормальным вещам. Вечер за вечером, не раздеваясь, падал я в кровать, быстро засыпал, и каждую ночь в определенное время меня будила неизменная ледяная дрожь; я видел привидение перед открытой дверью, переживал все превращения его остававшейся неподвижной фигуры, затем проваливался в мертвый сон, чтобы, с каждым днем все больше выбиваясь из сил, проводить часы за работой над картиной и в ожидании ночи.

Но теперь дух сестры Магдалены говорил со мной! Ночь за ночью он говорил, и ночь за ночью я должен был слышать его голос. Вот что он сказал мне впервые после того, как я научился понимать его: «Слушай меня! Я поднялась из могилы и долгое время впитывала в свою призрачную плоть твою жизнь только для того, чтобы ты услышал меня. И теперь я говорю с тобой.

Не пытайся не слушать меня, не пытайся бежать от меня. Любая попытка бегства будет напрасной. Ты не уйдешь от меня.

Я стала плотью от твоей плоти, духом от твоего духа.

Ты услышишь, кем я была при жизни, что я совершила тогда и за что я была проклята после смерти.

Я дам тебе поручение.

Ты выполнишь его.

Не вздумай оставлять его невыполненным. Это тебе все равно не удастся.

Твое предназначение в том, чтобы выполнить мое поручение.

Чтобы видеть меня, слышать меня, узнать о моей истории, выполнить мое поручение, подчиниться моей власти, пришел ты в эти места, остался здесь и будешь оставаться здесь до тех пор, пока я не отпущу тебя отсюда.

То, о чем я тебе скажу, то, что ты услышишь из уст призрака, не должен слышать никто. Пока ты жив, ты должен молчать об этом, как могила. Не вздумай проговориться. Горе тебе, если ты проговоришься кому-нибудь, кроме тех, к кому я тебя пошлю.

Расскажешь ты все другу или брату, возлюбленной или жене – в любом случае я отберу у тебя самое дорогое в твоей земной жизни.

Поэтому берегись и молчи, молчи!

А теперь слушай меня…» – «Я не хочу слушать! – крикнул я. – Сгинь, оставь меня! Что мне с тобой делать? Что сделал я тебе? Как ты смеешь требовать от меня чего-то мерзкого и ужасного? Повторяю: я не хочу слушать тебя! Ты же погубишь мою жизнь, хотя мне нет никакого дела до тебя. Утром же я уйду прочь из этого проклятого места; нет, еще этой ночью. Никакая сила в мире не заставит меня сюда вернуться».

Ответа не последовало.

Тогда я снова закричал: «Ты слышишь меня? Никакая сила на земле не подчинит меня твоей власти! Ты – проклятый Богом дух, и я тоже проклинаю тебя, неугомонный призрак! Во имя Святой Троицы – Отца, Сына и Святого Духа – велю я тебе: сгинь!»

Я вскочил. Я бросился на жуткий фантом, который даже не шелохнулся, а затем произнес: «Завтра ночью ты снова будешь здесь и снова будешь ждать меня. Я приду и буду говорить с тобой. И ты будешь слушать меня». – «Нет, нет, нет!» – «И ты будешь слушать меня».

Она исчезла.

Глава 15

Рано утром я улучил момент, когда ворота стояли открытыми, и, как вор, улизнул из монастыря. Все свои вещи я оставил там.

И вместе с ними – свою копию.

Свыше месяца я работал над ней.

Но не мог же я позволить этому духу разрушить всю мою жизнь!

Ради этого я пришел сюда? Ради этого должен был здесь оставаться?

Неужели моим предназначением, моей судьбой было стать рабом привидения?

Словно не существовало никакого самоопределения, словно человек не имеет свободы воли!

Моя воля была надломлена в этой обители призраков; она стала слабой и почти бессильной.

И вот сегодня моя парализованная воля наконец-то набралась духу и силой стряхнула с меня злые чары.

И я вырвался, я был свободен!

Когда я добрался до выхода из ущелья, я остановился, обернулся и в последний раз посмотрел назад.

В последний раз я смотрел на высокую белую стену с черными воротами и кроваво-красным крестом над ними. С первого взгляда на святое место никто бы не заподозрил, что скрывалось за белой стеной с черными воротами и красным крестом.

Я знал это теперь, только я!

Это была могила, которая выплевывала обратно своих мертвецов, чтобы с их помощью погубить другие жизни – жизни невинных!

Я двинулся дальше.

Я сделал еще несколько шагов и, снова обернувшись, уже не увидел этой обители ужасов.

Меня по-прежнему окружала скалистая пустыня, но я уже чувствовал приближение жизни и людей. Как только я добрался до края скалистого моря и увидел развернувшуюся подо мной панораму Кампаньи, мне захотелось, ликуя, вскинуть руки и закричать: «Земля! Земля!»

Я торопился что было мочи, так как еще сегодня я должен был бежать как можно дальше.

Было еще рано. «Если я и дальше стану продвигаться с такой скоростью, – думал я, – то за день я преодолею порядочный кусок пути и вечером буду в Тиволи. Там я буду спасен. Я остановлюсь на ночь в „Сивилле“, буду есть изысканных аниенских форелей, запивать их прекрасным вином и спать в чудесной постели – спать, не боясь быть разбуженным леденящим кровь кошмаром и присутствием привидения. Я буду говорить с живыми людьми, буду слышать их речь. Как мне хочется поболтать! О чем-нибудь веселом, смешном – все равно о чем. В Тиволи люди, конечно же, будут петь и играть на мандолине. Это жизнь, радость жизни! Господи милосердный, как прекрасен Твой мир!»

В первый час моего бегства – пожалуй, я и дальше стану называть это так – мое возбуждение было слишком велико, чтобы почувствовать крайнюю усталость. Но она постепенно подкрадывалась. Однако я не хотелчувствовать никакой усталости, я хотелбыть выносливым, идти вперед!

Но как я устал, как быстро покидали меня силы!

Что же, в конце концов, случилось со мной?

Правда, уже давно я чувствовал себя измученным и жалким. Изо дня в день мое состояние ухудшалось. Сестра Анжелика была, пожалуй, права, считая, что малосъедобная для меня монастырская пища действительно довела меня до такого состояния.

И к тому же эта моя лихорадочная спешка, ужасное одиночество, ночные переживания. Кроме того, мои силы, мою жизнь пожирало привидение, чтобы затем, наконец, воплотиться и заговорить со мной.

Это было безумием, но и безумие может быть реальностью.

Я все больше сдавал. К тому же – это пекло в разгар лета в каменной пустыне. Земля раскалилась до предела; воздух был горячий, как кипяток, – и я дышал этим кипятком.

Хотя бы наткнуться на какой-нибудь пастуший поселок, где можно было бы взять осла! Но я не встречал на своем пути даже отдельных хижин.

Чтобы вселить в себя бодрость, я представил себе удовольствия, которые меня ждут вечером, если я благополучно доберусь до Тиволи. Я их так живо представил себе, что даже услышал грохот Анненского водопада, а перед моими глазами, возвышаясь над темным зеленым каньоном, вставали очертания монастыря Сивидлы, под торжественными колоннами которого я намеревался отдохнуть и закатить лукуллов пир.

Чтобы вселить в себя бодрость, я представил себе мою пустующую ночью камеру в монастыре, звуки полуночного колокола и женщин в белом, тянущихся к церкви; духа сестры Магдалены, который не найдет сегодня своей жертвы.

Какой триумф для меня и какое разочарование для призрака!

Но разве он мне не говорил, что я не смогу убежать от него? Разве он не предостерегал меня от попыток? Не угрожал мне в случае, если я вопреки всему захочу рискнуть?

Чем же он мне угрожал?

Да именно тем, что я не смогу вырваться из-под его власти, что мне суждено подчиниться ему. Ну а я, тем не менее, сумел освободиться от него!

Но что это? Господи, что же это со мной, почему в голове неотвязно вертится мысль: «Тебе ничто не поможет! Все напрасно! Призрак не отвяжется от тебя! Ты должен ему подчиниться! Ты обязан ему покориться, обязан его слушать, должен выполнить его задание! Все твои усилия тщетны, ты должен вернуться».

Должен вернуться…

Я покрылся холодным потом, меня затрясло, как в лихорадке, – это был непреодолимый ужас. Я громко застонал.

«Вернись, ты должен вернуться…»

«Нет, нет, нет – я не хочу!..»

«Итак, вперед, вперед по мертвой, бурой, раскаленной скалистой пустыне».

Каждый шаг мне давался все с большим трудом.

Я едва мог держаться на ногах, но брел дальше, шатаясь, спотыкаясь, падая на каждом шагу.

В очередной раз упав, я какое-то время не поднимался. И тут мною овладел смертельный страх, я вскочил и, шатаясь, пошел дальше: с закрытыми глазами, издавая стоны и громко выкрикивая: «Я не хочу назад! Я не хочу, не хочу!»

Перевалило за полдень. Пройди я, не останавливаясь, еще полчаса, еще четверть часа – и мне бы, при всем моем желании, уже никак не успеть возвратиться до вечера в монастырь.

А я очень не хотел этого!

Господи всемогущий, помоги мне!

Помогите мне, добрые ангелы небесные!

Я должен вернуться назад!

Призрак сам придет за мной!

Его близость я ощутил по собственному оцепенению. При свете дня он вышел из своей могилы и преследовал меня.

Он догнал меня, он уже близко, за моей спиной, он поравнялся со мной.

Он гнал меня обратно.

Я не видел его, но я слышал его смех за своей спиной, совсем рядом со мной.

Его смех рассекал торжественное молчание полудня, кладбищенскую тишину моего одиночества.

Его смех дрожал в пылающем воздухе, эхом отзывался в раскаленных скалах под ногами. Чудовищным был этот издевательский смех: он убивал мой рассудок.

Назад! Назад! Назад!

Он рывком повернул меня и потянул обратно.

Словно преследуемый призраком, мчался я вперед. Привидение идет по пятам за мной: вперед, только вперед! Хотя я был до того измучен, что в любую минуту мог испустить дух, я почти бежал.

Упасть бы и больше не подниматься! Однако призрак не позволил мне даже этого.

Он гнал меня все вперед и вперед!

И каждый шаг вперед, который я делал по его воле, сопровождался этим пронзительным, жутким, сводящим с ума издевательским смехом.

Еще до вечера я был здесь и снова стоял под белой стеной, перед черными воротами, под кроваво-красным крестом.

Я больше не хотел никуда бежать.