Текст книги "Жизнь как жизнь (Проза жизни) [Обыкновенная жизнь]"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

– Нет, я с тобой больше не могу, – ответила Шпулька. – Сил моих нету. Ты и впрямь ни слова не слышишь! Кристина, скажи ей ты, а я должна прийти в себя.

– Мы будем ухаживать за садом только до окончания школы, – объяснила Кристина. – Потом, после нас, следующий класс и так далее, столько времени, сколько будет существовать эта школа или этот сад. То есть мы будем только помогать, потому что детский дом будет стоять тут же рядом, его только еще собираются строить. Сторожить будет специальный дядька, с псом. Ему кто-то там будет платить. Лучше, чтобы был беспризорный, над ним тоже можно будет взять шефство. Пес… то есть… беспризорный, а не сторож. Ухаживать за садом будет вся школа после уроков и в воскресенье, а мы только посадим. Благодаря этому ученики будут на свежем воздухе.

– Иными словами, двух зайцев сразу? – обрадовалась Тереска, до которой еще не дошло, какие обязанности она на себя взвалила несколько минут назад. – И дети, и пес, и свежий воздух… Одна польза!

– Дура ты, – горько буркнула Шпулька, которая сидела, опустив голову на руки в позе крайнего отчаяния. – Она что-то там болтала насчет помощи и организации работы, чтобы распределить обязанности на все двадцать пять девок, чтобы каждая понемножку… Как же, разбежались! Не верю ни единому слову! А ты согласилась, как не знаю кто! Ни одна даже не шелохнулась, теперь черт с рогами нам поможет, больше никто, можем утереться! Теперь мы ответственные, и конец! И мы обе должны теперь разыскать эти деревца, да еще и постараться, чтобы это были хорошие сорта. Ты понимаешь в деревьях? Я вообще себе не представляю, как мы их будем перетаскивать! На своем горбу? Если вообще хоть что-то достанем. Я так и вовсе не представляю, где надо искать!

Тереске эта идея начала нравиться, главным образом из-за беспризорного пса, который получит в результате стол и кров. Животных она любила.

– Найдутся, – сказала она беззаботно. – Мало, что ли, вокруг садоводов? Мало дачников? От одного деревца никто не обеднеет, можно будет уговорить. Кроме того, ты что, решила, что это будут дубовые коряги? Такое деревце маленькое и легкое, можно за один раз пять штук принести. Ну, подумаешь, пару раз прогуляемся.

– На тебя просто затмение нашло, – с некоторым ужасом убежденно сказала Шпулька и выпрямилась. – Не понимаю, как ты могла согласиться на то, чтобы мы все сделали вдвоем. Она же спрашивала, кто в силах это сделать! Ты понимаешь, сколько этого должно быть?!

– Сколько?

– Тысяча штук!

– Сколько?!

– Тысяча штук. В скобках прописью: ты-ся-ча! Пусть даже каждое весит килограмм, это значит, что мы должны перетаскать тонну! А может быть, и десять тонн!

– О Господи! – сказала Тереска и в шоке умолкла.

Шпулька села спиной к парте, лицом к Кристине, в отчаянии ероша волосы.

– Видишь, каково мне с ней приходится? Ведь от нее рехнуться можно! Скажи хотя бы, о чем ты думала?! – рявкнула она вдруг на Тереску. – О чем таком, Бога ради, можно думать, чтобы согласиться выпросить у людей и притащить десять тонн древесины? Что такого эта Кристина сделала?!

– Ну как это, она же обручилась! – оживилась Тереска. – Ты мне сама сказала. Кристина, это правда?

Кристина подтвердила.

– И что? Ты собираешься за него выйти замуж? А вообще, зачем тебе это? Ты всерьез обручилась? Официально? А что родители?

– На кой леший я сказала ей про это перед чертовой математикой?! – стонала Шпулька. – Надо было подождать…

– Родители ничего, согласны, – спокойно ответила Кристина. – Им это даже нравится. Они его с детства знают. Замуж за него выйти я собираюсь, но не знаю, получится из этого что-нибудь или нет.

– Как это? Раз ты обручилась с ним, раз ты его выбрала, раз он тебя выбрал, раз семья согласна, раз никаких препятствий нет?..

– Но ведь я же не завтра замуж выхожу, верно? Самое раннее – после выпускных экзаменов. Откуда мне знать, что до тех пор может случиться?

– Так какого черта ты обручалась?

– А чтобы родители отвязались. Они такие старомодные…

Тереска сидела, уставясь на прелестное личико, на котором отражалась только равнодушная покорность судьбе. Она остолбенела. Жених… Какая глупость, кто сейчас мучается с помолвками… И вообще, что с таким женихом делать? Эта Кристина какая-то действительно не такая… И одновременно Кристина вдруг показалась ей страшно опытной и взрослой. Каким-то непонятным образом она несла тяготы взрослой жизни и ответственность за нее, хотя и была только на год старше Терески. В семнадцать лет уже конкретные матримониальные планы, стабильные, утвержденные, а она при этом по-взрослому предвидела, что по-всякому бывает, неизвестно, как сложится…

Шпулька перестала причитать над десятью тоннами древесины и тоже уставилась на Кристину.

– Ты преувеличиваешь, – сказала она неуверенно. – Ведь он тебя любит? Ты же ему нужна?

– Боюсь, что я влюблена больше, – призналась со вздохом Кристина. – Но он, конечно, тоже. Только у него это может пройти.

– А у тебя нет?

– У меня нет. Никогда в жизни я ни в кого не была влюблена. Он единственный такой на свете. Он вообще чудесный, совершенно исключительный…

В глазах у нее появилось что-то вроде внутреннего сияния, и Тереска почувствовала в душе укол зависти. Вот, пожалуйста, она свидетельница расцвета великой взаимной любви, а все, что ей остается – смотреть на них со стороны. А сама? Она тоже хотела бы, чтобы ОН был чудесный, исключительный и был бы в нее влюблен…

Ей в голову пришел Богусь, но уколы зависти стали только больнее. Богусь, разумеется, был и чудесным, и исключительным, но вопроса о его влюбленности лучше было не поднимать. Что за такая невезуха! Ведь она могла бы так же, как Кристина, чувствовать себя на седьмом небе от счастья, а вместо этого должна снова в напряжении ждать, изнывая от неуверенности. Может быть, старомодность просто необходима для того, чтобы чувствовать себя такой вот счастливой? Богусь в качестве жениха…

А-а-а, в каком бы то ни было качестве, главное, что он вообще есть, что ей есть чего ждать и есть для кого становиться красивее. Ну как она вообще могла прожить шестнадцать лет без Богуся?

* * *

– Выбей из головы всякую беззаботность, – рассерженно говорила Шпулька, когда они вместе возвращались из школы. – Эти чертовы деревья высаживают, если я не ошибаюсь, весной. Это означает, что собрать их надо заранее. То есть начинать нам придется сейчас. То есть мы теперь влипли на весь год, то есть беги и ищи охотников дарить саженцы. И я тебе сразу скажу, что разговаривать с людьми будешь ты, потому что я не умею.

Тот факт, что они дошли до трамвайной остановки, как-то ускользнул от их внимания, и теперь подруги шли пешком до следующей. С Кристиной они расстались сразу при выходе, потому что ее поджидало существо из книжек: жених.

– Вот мой парень, – сказала она, заметив его издалека. – Он все еще меня любит. Пока!

В ее голосе из-под насмешливого равнодушия пробивалось теплое умиление. Тереску это снова взволновало. Ни ее, ни Шпульку так никто никогда не ждал. Она пыталась понять, как на это реагирует ее лучшая подруга, но Шпульке было не до нежных чувств. Саженцы заняли ее ум основательно, ни на что другое места не осталось.

– И я просто удивляюсь, как это тебе не пришло в голову, что Богусь придет наверняка аккурат тогда, когда ты будешь бегать по садоводам, – зловеще продолжала она. – А еще ты говорила, что будешь давать уроки. Не знаю, как ты собираешься на все это найти время. Ты наверняка сошла с ума, это точно. Никто не ожидал, что ты согласишься, сама Каракатица сомневалась. Надо было слышать, каким тоном она говорила про эти саженцы! Как улещивала!

– А я ничего не слышала – значит, все, конец, – твердо сказала Тереска, которая сразу же опамятовалась, едва речь зашла про все ее обязанности и планы. – Погоди, перестань каркать. Во-первых, если окажется, что мы не справляемся и нам нужна помощь, она нам это устроит. Каракатица. Не бойся, она эту помощь нам обеспечит, если не из нашего класса, так уж из «Б» – точно. Во-вторых, ты права, по садоводам нам придется бегать только сразу же после школы, потому что в такое время Богусь наверняка не придет. В-третьих…

Она осеклась, потому что сообразила, что еще должна проделывать многочисленные косметические процедуры и приводить в порядок гардероб. Дело было срочное. Богусь мог прийти в любой день. И маски…

– Не представляю, когда и как я смогу все это сделать, – самокритично призналась она. – Действительно, я, наверное, сошла с ума.

– Я бы вообще смотреть не стала на это дело, если бы не дети, – мрачно сказала Шпулька. – Кабы не то, что этот паршивый сад мы сажаем для детского дома, и Каракатица даже назвала какого именно. Сад – это для них богатство!

– Не понимаю, какое отношение это имеет к делу. Сейчас в Польше нет уже голодных и покинутых детей.

– Да ты сдурела! – воскликнула изумленная Шпулька, резко остановившись. – Конечно, есть!

Тереска тоже остановилась, потому что страшно удивилась.

– Как это? – спросила она недоверчиво. – Где это они есть?

– Всюду! Хотя бы в нашем доме! Там живет одна такая… У нее трое детей. Может быть, муж у нее когда-то тоже был, не знаю, сейчас нет. И она водит к себе разных типов, а этим детям вообще некуда деваться, они временами ночуют во дворе, случается, что и крадут. Она их по пьянке колошматит. Моя мама иногда дает им что-нибудь поесть, пару раз милиция приходила, и я сама слышала, как люди говорили, что она ненормальная и что детей этих надо у нее забрать или ее саму куда-нибудь забрать. Во всяком случае обязательно надо что-нибудь сделать. Там есть такой маленький мальчонка, самый младший, так он все время такой перепуганный… Я на это смотреть не могу. Только потому и согласилась на этот чертов сад!

Возбужденная и огорченная, Шпулька прошла несколько шагов и снова остановилась. Тереска поспешила за ней.

– Да все потому, что некоторым людям просто нельзя иметь детей… – начала она с отвращением.

– Ага! – сердито перебила ее Шпулька. – Попробуй не иметь! Оглянуться не успеешь, а уже у тебя ребенок! И что? Утопишь? А если уж ты собираешься над ним по пьянке издеваться, так не лучше ли отдать в детский дом? Можешь и не отдавать, Бога ради, только тогда жизни не будет! Ни тебе, ни твоему ребенку!

Тереска остолбенела. Упрек, что она по пьянке измывалась над каким бы то ни было ребенком, не говоря уже о своем собственном, отказываясь отдать его в хорошие руки или под опеку, потряс ее так, что у нее язык отнялся.

– Господи, да у меня же еще нет детей! – попыталась она протестовать, окончательно сбитая с толку. Она смутно чувствовала, что Шпулька высказала ей лишь крохотный кусочек сложных и великих мыслей, разобраться в которых можно будет только после того, как они распутают этот чудовищный клубок проблем.

– Но можешь родить! – сказала Шпулька с мрачным торжеством в голосе. – В любой момент.

Тереска с упреком посмотрела на подругу и стряхнула с себя оторопь.

– К завтрашнему дню у меня это не получится, хоть бы я в лепешку расшиблась, это я тебе гарантирую, – сказала она трезво и пошла дальше. – Кроме того, мы что, должны создавать материальные блага для этого детского дома, имея в виду собственных будущих детей и ужасающее падение наших нравов? А вообще-то я понимаю, что ты имеешь в виду… На здоровье, я согласна. Тогда тем более не придирайся, что я согласилась…

Они пошли дальше, вдоль ограды садов, существование которых просто не доходило до их сознания. На том месте, где они только что взволнованно обменивались мнениями, по другую сторону сетчатой ограды стояла невольная свидетельница их разговора. Эго была некая пани Мендлевская, старая дева, «совесть общества», которая знала Тереску в лицо и по рассказам, как, впрочем, и всю молодежь в этом районе. Она была безгранично потрясена, поэтому подошла к живой изгороди и посмотрела вслед уходящим подругам, а во взгляде ее читались тревога и озабоченность.

– Да мы с тобой ослепли! – вдруг сказала Тереска, остановившись около дальнего угла ограды. – Ты только посмотри, где мы!

Шпулька неуверенно огляделась по сторонам.

– Наверное, нет смысла возвращаться к трамваю? – сказала она. – До дома пешком ближе…

– Господи, ты совсем поглупела, да? Посмотри, что тут есть!

– Сетка.

– А за этой сеткой что?

– Зелень. А-а-а, огороды и сады! Действительно! Как это, ты хочешь прямо сразу?

– Ну, конечно, сразу! Раз уж мы здесь, можем попробовать. По крайней мере, можем узнать, откуда они берут саженцы. Пошли!

Шпулька вцепилась в ячейки сетки всеми десятью пальцами.

– Подожди! – нервно сказала она. – Я так сразу не могу. Ты меня застала врасплох. Мне нужно душевно настроиться.

Тереска решительно потащила ее за собой.

– Ты настроилась уже с утра, с самого первого урока. Надо же когда-то начинать.

Шпулька вцепилась в сетку через пару метров.

– Здесь ничего не видно, – запротестовала она. – Ничего такого тут не растет. Это должен быть питомник… Твой отец… Ты же говорила, что он когда-то привозил…

– Ты рехнулась, какой питомник в огороде! Да отцепись ты от сетки! Мой отец привез, действительно, лет двадцать назад, раз и навеки, от одного знакомого в Блендове, посадил себе сад, и сад растет. Я тебе, уж так и быть, скажу правду. Я знаю, как это сажают и как это все должно выглядеть, я имею в виду молодые деревца, вообще я почти все про это знаю, только понятия не имею, откуда брать этот самый посадочный материал. Эти люди здесь тоже себе доставали и сажали, позже, чем мой отец, они должны знать. Может быть, у них у самих в глубинке есть знакомые…

Шпулька всеми силами старалась навеки прицепиться к сетке.

– Ну тогда не сейчас! Слушай, после обеда… Сейчас же здесь никого нет. Я не могу начинать вот так, сразу, не подумав! И вообще тут калитки нет!

– Ну так она есть где-нибудь. Пошли, черт возьми, ведь хозяева нас не укусят! Мы обойдем вокруг и найдем!

Шпулька позволила протащить себя вдоль всей ограды, в глубине души лелея абсурдную надежду, что калитки вообще не окажется. Нигде. На территорию огородов не удастся войти, снаружи они никого не увидят, и эта страшная, излучающая нечеловеческую энергию Тереска оставит ее в покое по крайней мере на сегодня. Начнут собирать завтра или даже послезавтра, а Шпулька за это время как-нибудь сможет смириться с мыслью, что надо будет приставать к совершенно незнакомым людям с такой дурацкой целью… Шпулька по природе была довольно несмелой, а тут робела больше обычного.

Тереску толкала на немедленные действия мысль о Богусе, которого она должна была ждать. Чем скорее они скинут с плеч эту общественную работу, тем лучше. Она мчалась вдоль сетчатой ограды, таща за собой упиравшуюся Шпульку.

Калитки почему-то нигде не было. За следующим поворотом показались наглухо закрытые ворота, которые, очевидно, очень редко отпирали. Другого входа на всей улице не было видно, вокруг царили тишина, пустота и покой.

– Это никуда не годится, – решительно сказала Тереска, остановившись возле ворот. – Мы так будем бегать до Страшного суда. А у меня нет времени. Перелезаем!

– Совсем ты сдурела?! – запротестовала Шпулька. – А если кто-нибудь нас поймает? Решит, что мы хотим что-нибудь украсть!

– Никто нас не поймает, потому что мы не собираемся убегать. А вообще, кто крадет средь бела дня?! Если кто-нибудь появится, мы объясним, в чем дело. Выглядим мы прилично, а участковый меня знает. И тебя тоже. А вообще-то дай Бог, чтобы кто-нибудь показался, потому что нам ведь с кем-то надо поговорить! Очень удобные ворота. Лезь!

Шпулька прекратила безнадежные протесты. Ни один существенный аргумент не приходил ей в голову. Тереска вскарабкалась на столбик возле ворот, швырнула внутрь портфель, после чего то же самое сделала с портфелем Шпульки.

– Теперь уж конец, мы просто обязаны туда войти, – твердо заявила она, и Шпулька в отчаянии с ней согласилась.

– Того только не хватает, чтобы именно в этот момент нас кто-нибудь прогнал, – сказала она тревожно. – Мы тут, а портфели там…

Через пару минут обе очутились там же, где портфели. Перелезть через ворота, на которых были многочисленные щеколды, замки и засовы, для них оказалось парой пустяков. Сентябрьское солнце освещало роскошный красочный пейзаж, застывший в полном безветрии. Они постояли, осмотрелись вокруг, после чего пошли вперед, невольно ступая на цыпочках и очень осторожно.

– Ни живой души, – разочарованно шепнула Шпулька.

– Тихо, – ответила Тереска, – там кто-то есть…

Через два огорода между кустов что-то зашевелилось, и оттуда раздались неясно слышимые голоса. Царящие кругом тишина и неподвижность заставили девочек воспринять эти голоса как некую бестактность. В то же время этот далекий звук произвел на них такое впечатление, словно там творилось нечто таинственное и загадочное, что требовало осторожности. Воображение Терески нарисовало картину шайки заговорщиков, и у нее перехватило дыхание. Шпулька не видела в воображении ничего и никого, но по спине у нее, неведомо почему, побежал холодок. Обе девочки замедлили шаг, подкрадываясь на цыпочках по травянистой обочине тропинки.

Пройдя несколько метров, они стали красться все медленнее и осторожнее и оказались возле единственного огорода, где были люди. Тут они их и увидели. Троих. Один из них, в шортах без рубашки, копал грядку. Второй сидел спиной к ним на низенькой скамеечке и был одет в нормальные брюки и рубашку-тенниску. На поясе у него был подвязан мешок, куда он лущил горох. Третий, раздетый до пояса, но зато в галстуке на шее, сидел на скамейке у стола под деревцем, перед ним были разложены какие-то бумаги, и он что-то писал. Повсюду были в изобилии расставлены бутылки с пивом.

Голоса донеслись четче:

– …трахнешь его бампером, отлично, переедешь его, но ведь он может и выжить, – с явным неудовольствием говорил тот, кто лущил горох. – Ты выскочишь и добьешь его? Или что?

– Сдам назад и проеду по нему еще раз, – ответил сидевший у стола. – И в третий раз проеду…

– Ага… И долго ты будешь реветь мотором, шуметь и заниматься этой гонкой с препятствиями? Фонари горят, тебя увидят, слишком большой риск.

– А мы можем перенести эту акцию на позднее время. Когда люди спят.

– Кто-нибудь может страдать бессонницей…

– Так что же, мне его в живых, что ли, оставить? – разъярился тот, у стола. – Я должен его шлепнуть! Предположим, что никого не мучает бессонница…

– Предположение совершенно безосновательное. Дело в том, что нужно выработать самый безопасный гарантированный способ. Они не имеют права тебя поймать! Нельзя, чтобы на тебя пала хоть тень подозрения!

– Я вам говорил, – сказал тот, кто копал грядку и до сих пор не встревал в разговор. – Непригодное это место…

Он перестал копать, выпрямился, обернулся и вдруг осекся. Он увидел Тереску и Шпульку, которые застыли по другую сторону низенькой – доходившей всего лишь до колен – сетчатой ограды.

Пару секунд они молча смотрели друг на друга. Двое других мужиков проследили, куда смотрел копавший, и тоже замерли, тупо глядя на своих незваных слушателей.

Тереска и Шпулька словно приросли к земле. Содержание того, что они услышали, доходило до них постепенно, словно нарастающий гром с ясного неба. У Шпульки от изумления отнялись руки-ноги, да и голова тоже. Тереска с большим трудом сообразила, что произошло. Случайно они стали свидетелями того, как планировалось убийство, и эти трое, убийцы, поняли, что слышали девочки. Они должны немедленно удирать, может быть, эти трое их не догонят… хотя все равно – конец, ведь преступники их видели, они же вон сколько уже таращатся на девочек… запомнят и рано или поздно поймают. Надо срочно выдумать какую-нибудь хитрость, тогда еще есть шанс уцелеть.

– Вам что-нибудь нужно? – вдруг спросил тип с лопатой весьма вежливо. Несомненно, вежливость была наигранной и фальшивой.

У Терески в голове была страшная каша. Она решила любой ценой спасать свою жизнь. Единственный выход – притвориться, что они вообще ничего не поняли, не слышали, что они глухие и недоразвитые, заняты собственными проблемами и совершенно ни во что не врубились. А зачем они вообще пришли в это страшное место? Ах да, за саженцами…

– Деревца… – сказала она сдавленным голосом, в котором звучала отчаянная решимость. – Извините, пожалуйста… Нет ли у вас случайно… То есть не могли бы вы… Мы хотели расспросить, а тут никого нет, а нам нужны деревца…

Тип с лопатой смотрел на нее с крайним интересом.

– Какие еще деревца? – подозрительно спросил он.

Вступительная речь исчерпала возможности и силы Терески. Она не в состоянии была сказать что-нибудь еще. У нее перехватило горло, и она не могла выдавить из себя ни словечка.

– Фруктовые, – слабо пискнула Шпулька.

– Фруктовые деревца? Что-то я не очень понял. А вы не могли бы объяснить как-нибудь вразумительно?

Тереска пересилила себя.

– У нас страшные проблемы… – начала она было.

Тут тип с горохом вдруг повернулся к ней спиной, явно потеряв интерес к происходящему.

– Ладно, я согласен, – сказал он, смирившись. – Пусть будет попозже. В полвторого.

– В два, – поправил его тип за столом и что-то записал в своих бумажках. – Кроме того, он прав. Надо поближе к скверу.

– У нас страшные проблемы, – через силу продолжала Тереска. – Мы не знаем, может, надо в питомник… Нам показалось, что вы знаете… Мы для питомцев…

Тип с лопатой задумчиво смотрел на нее.

– Насколько я понимаю, питомцы и водятся в питомнике, – заметил он подозрительно дружелюбно, когда у Терески снова перехватило дыхание. – Вы что конкретно имеете в виду?

В отчаянии Тереска попыталась вести себя беззаботно и весело.

– И то, и другое, – ответила она осипшим голосом. – Саженцы нужны нам для питомцев детдома, нам в школе велели… Такие маленькие деревца. И мы не знаем, откуда их взять. То есть мы должны их достать, то есть получить в дар, бесплатно, в рамках общественной помощи детям, но, наверное, нужно идти в питомник, а тут у всех молодые деревца, и все, наверное, знают, как это делается… и вы тоже. Может быть, вы сразу могли бы дать нам хоть одно, потому что нам нужна тысяча.

На лице типа с лопатой отразилось полное и абсолютное обалдение.

– Но ведь… – сказал он беспомощно и оглянулся. – Но я… А, ладно, – решился он вдруг. – Я смогу вам дать даже два деревца. Тогда вам останется всего лишь девятьсот девяносто восемь. Бумажный ранет и антоновка вам подойдут?

– Разумеется, – с благодарностью ответила Тереска, которая потихоньку приходила в себя и готова была с радостью согласиться хоть на белену и волчью ягоду. – А вы нам сразу их дадите?

– Нет, не сейчас, а недельки через две.

До сознания Шпульки только сейчас дошла страшная цифра 998. До этого весь остальной обмен репликами вызывал в ней только безграничное восхищение Тереской, которая в таких обстоятельствах смогла столь красноречиво, столь убедительно, ясно и четко изложить их просьбу. Только теперь Шпулька сообразила, что в ближайшее время их ждет еще девятьсот девяносто восемь таких переживаний, как сегодня. Если даже в каждом месте они получат по два деревца, то будет четыреста пятьдесят таких встреч. С гаком.

Поделить на два девятьсот девяносто восемь у нее так сразу не получалось. Ей стало плохо, и отчаяние придало ей сил и храбрости.

– Питомник, – простонала она. – Или садовник. Или что-нибудь в этом роде… Там больше саженцев.

– Ага, – поддакнула Тереска, – если вы в курсе, дайте нам, пожалуйста, какие-нибудь адреса…

Тип на лавке оперся локтями о стол и уставился на них недобрым мрачным взглядом. Тот, который лущил горох, снова обернулся, протянул руку за бутылкой с пивом, высосал ее всю, после чего, не оглядываясь, поставил пустую куда-то за спину, все это время не отрывая от девочек напряженного и внимательного взгляда. Тереска ужаснулась.

«Они пытаются нас запомнить! – подумала она – Надо притвориться, что мы их вообще не видим».

Ее терзала мысль, что она не может сказать это Шпульке, которая стояла рядом и явно таращила глаза на подозрительных типов. Сама Тереска старательно избегала на них смотреть и пыталась вызвать на физиономию обаятельную улыбку. Она записала адреса двух садовников и несколько номеров участков, куда владельцы только что привезли всякие саженцы и, возможно, могли уступить им несколько штук. Она спрятала блокнот и закрыла портфель. Потом потащила за руку Шпульку, которая неподвижно стояла рядом как загипнотизированная.

– Большое вам спасибо, мы придем через две недели. До свидания!

Кусты постепенно скрыли от них страшный ого¬род. Первые несколько метров они шли, пятясь за¬дом. Только когда три преступника пропали из поля зрения, они повернулись и пошли нормально, если только можно так назвать короткие перебежки в полусогнутом виде. Шпулька вдруг стряхнула с себя оцепенение.

– Ты что, с ума сошла, почему ты их не спро¬сила, нет ли здесь какой-нибудь калитки? – про¬шипела она испуганно. – Нам что, снова лезть че¬рез ограду или бродить по этим огородам до конца света?!

Мысль Терески работала на всех парах.

– Дурочка, ты что же, считаешь, что они нас так и оставят в покое? Если они за нами пойдут, то именно к калитке, потому что им не придет в голову, что мы не знаем, где калитка! Только через ограду! Прежде чем они сообразят, куда мы делись, нас уже туг не будет!

– Ты думаешь, они пойдут за нами?

– А что им остается делать? Они должны нас убить, чтобы мы им не мешали!

Шпулька споткнулась от ужаса, вытаращив на Тереску глаза.

– Убить?! Ты в своем уме?! Почему?! Они хотят убить какого-то там типа! Почему нас?!

– Потому что мы это слышали. Перелезай скорее, ну, пожалуйста! Шевелись же! Мы должны немедленно от них скрыться, если хотим еще немного пожить на этом свете!

Пройдя половину дороги до дома, Шпулька наконец поняла весь ужас положения. Нечего было лгать самим себе, с ними произошло нечто страшное, нечто совершенно идиотское, настолько непредвиденное, что прямо как в кино. Как из другого мира, чужого и страшного, который, несомненно, где-то существовал, но до сих пор чисто теоретически. Они наткнулись на троицу дебильно неосторожных преступников, замышлявших убийство; услышали их разговор, узнали их планы, и, что самое скверное, убийцы сориентировались, что их разоблачили. Согласно всем законам, которые правят преступным миром, они теперь должны как можно скорее убрать с этого света нежелательных, опасных для себя свидетелей, особенно потому, что одно убийство или два – какая разница! Им обеим, Тереске и Шпульке, угрожает опасность, обе они должны вести себя максимально осторожно, иначе, рано или поздно, они расстанутся с жизнью. Наверняка даже рано. Может быть, следует что-нибудь предпринять…

– Ты уверена, что они нас обязательно должны?.. – спросила Шпулька с отчаянным недоверием и, остановившись, привалилась к сетке. – Какой в этом смысл? Они что, не могут просто оставить нас в покое?

– Думай логически, – мрачно ответила Тереска и тоже привалилась к сетке. – Представь себе нас на их месте. Мы планируем кого-то убить, а нас подслушали. Что мы будем делать?

– Можем отказаться от убийства. Я бы так и поступила.

– Может быть, что ты бы так и сделала, но насчет них я сильно сомневаюсь. У меня такое впечатление, что для них это убийство очень важно. В нем какая-то особенная цель. Никто не откажется от достижения очень важной цели из-за каких-то мелочей.

– Это, по-твоему, мелочь?! – взвилась Шпулька. – Убить нас обеих?!

– Остается надеяться только на то, что они не убьют нас, пока не укокошат того… Если бы то убийство у них не получилось, им незачем стало бы убивать нас.

По другую сторону изгороди, со стороны строительной площадки, к воротам шел некий Кшиштоф Цегна, молодой человек, который совсем недавно начал работать в районном отделении милиции. На стройплощадку его вызвали полчаса назад совершенно напрасно, по случаю внезапной драки двух сторожей, которые при виде его во мгновение ока помирились. На всякий случай он прошелся по разным закоулкам, предложил начальнику стройки срочно заняться пьяным бетонщиком, спавшим в котловане, и как раз собирался уходить. Он подошел к воротам и замер, услышав последние слова Шпульки.

Капрал Кшиштоф Цегна был молод и полон рвения. К своим обязанностям он относился серьезно, заканчивал заочно школу и больше всего в жизни мечтал поступить в школу офицеров милиции. А потом он мечтал распутывать самые сложные дела и совершать нечеловеческие подвиги в Главном управлении милиции. Он считал, что безупречного выполнения своих служебных обязанностей и рвения, которое он выказывал при каждом удобном и неудобном случае, слишком мало, чтобы рассчитывать на быстрое осуществление своих планов. Он мечтал о каком-нибудь случае, который позволил бы ему проявить себя во всей красе, отличиться, доказать, что он целиком и полностью заслуживает и школы милиции, и сложных дел, и Главного управления. Он был готов на любые жертвы. Слова, услышанные с другой стороны ворот, его тут же глубоко заинтересовали. Он осторожно подошел поближе, и в сердце у него тихонько затеплилась надежда.

– Даже если мы на коленях поклянемся, что никому не скажем, это тоже не поможет – не поверят они нам, – загробным голосом продолжала Тереска. – Особенно потом, когда они уже убьют эту свою жертву, а милиция их станет искать: ведь только мы можем их узнать. Да я сама себя убила бы на их месте.

– Боже, Боже, – простонала в отчаянии Шпулька. – Ты уверена? Ведь это же идиотизм! Может быть, они все-таки откажутся от этой затеи?

– Перестань питать наивные иллюзии. Ты же сама слышала, у них все уже продумано: время, место, способ… Они считают, что у них получится все как надо. Преступники всегда считают, что у них все получится. Иначе никто бы не убивал. Надо что-то предпринять.

– А что?

– Не знаю.

– Милиция! – неуверенно вякнула Шпулька, и Кшиштоф Цегна за сеткой нервно вздрогнул. – Может быть, надо пойти в милицию?

– Не знаю, – недовольно и мрачно ответила Тереска. – В милицию как-то глупо. Что чересчур, то слишком. Они ведь пока ничего еще такого не сделали. Только собираются. Я не уверена, нужно ли сразу про это доносить в милицию. Влезем куда не нужно, а потом расхлебывать?

– Ну так что делатъ-то? Ты же сама говоришь, что нас они тоже собираются кончать! Что нам теперь, закрыться в подвале и не высовывать оттуда носа, пока они не совершат этого своего убийства и милиция их не поймает? У меня в подвале страшно сыро!

– У нас зато сухо. Ничего не поделаешь, нам ведь нужно ходить в школу. И еще бегать по этим садоводам. Ну и нарвались же мы, ничего не скажешь! Не знаю, может, лучше сидеть тихо и притвориться, будто мы ни о чем не знаем, ведь никто на свете не сможет доказать, что мы помним, что они там говорили. А они, может быть, и оставят нас в покое, если убедятся, что мы сидим тихо и ничего не происходит?