Текст книги "Жизнь как жизнь (Проза жизни) [Обыкновенная жизнь]"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Разумеется, она не могла знать, что на четвертом этаже этого здания, в двухкомнатной квартире происходило собрание, которое необыкновенно заинтересовало бы как Кшиштофа Цегну, так и многих других его коллег по профессии. В одной комнате за четырьмя столами играли в покер, в другой крутились три рулетки. Тесно было, как в бочке с селедками. В кухне играли в кости те, кому не хватило места в комнатах. На буфете, на комоде и книжных полках были расставлены тарелочки с бутербродами удивительно несвежего вида. Всюду стояли рюмки со всяким спиртным. Возле игроков в покер лежали блокнотики для бриджа, а в комнате с рулеткой магнитофон изрыгал танцевальную музыку.

В прихожей беседовали два человека. В одном из них Тереска со Шпулькой без труда узнали бы того чересчур гостеприимного типа, который, переодевшись в приличный костюм, теперь выглядел не таким тупым и более цивилизованным. Вторым был тощий выполосканный блондин.

– На предыдущей малине нам сделали гадость, – говорил блондин с явным неудовольствием. – Поэтому, пан Салакшак, на этой мы приняли соответствующие меры предосторожности. У нас есть сигнал тревоги, который идет снизу, а наш человек караулит у входа. Прозвенит звонок, пан Салакшак. У окна.

– И тогда что? – спросил пан Салакшак, который слушал затаив дыхание.

– Ничего. Все спокойно. Все прячут деньги и карты и играют в бридж по пятьдесят грошей. На это нет запрета. Рулетки складываются, превращаясь в столики, и на них тоже играют в бридж. Все едят, пьют, а женщины и танцуют. Обычная вечеринка. И что можно с нами сделать?

– Ничего, – признал Салакшак. – Деньги не отберут?

– А это еще почему? Нет такого закона, что нельзя иметь деньги и носить их при себе. Стало быть, пан Шимон, вы можете спокойно прийти с деньгами и развлекаться как вам хочется. Вы сами видите, здесь безопасно и мило.

Пан Шимон Салакшак неспокойно потоптался. Лицо у него покраснело, а в глазах загорелся волчий огонек игрока.

– Ну что ж, я немножко попробую, – буркнул он и направился к рулетке.

К тощему блондину подошел толстый брюнет.

– Ну и как? – спросил он тихо. – Дал башку заморочить?

Блондин кивнул. Они с минуту наблюдали со спины за игроками.

– Загогулина здесь, Лысый здесь, Часовщик здесь, Фриц тут, Черномазый тут, Шимон играет, – шепотом перечислил брюнет. – Редкий случай. Я поставлю цветок, пусть они знают, что можно начинать.

Блондин подумал и снова кивнул головой. Брюнет не спеша подошел к открытому окну и передвинул на подоконнике огромный горшок с фикусом – из угла за шторой на середину подоконника. Горшок, видимо, был очень тяжелый, потому что брюнет не поднимал его, а просто проволок по подоконнику. Он не заметил, что вместе с горшком передвинулась зацепившаяся за него тонкая нейлоновая леска, прикрепленная к висящему под подоконником звонку.

Он вернулся в прихожую к блондину и посмотрел на часы.

– Минут пятнадцать подождем, – сказал он удовлетворенно. – А то и все двадцать. Как раз Шимон разыграется…

В этот самый момент внизу из дверей дома выглянул пожилой мужчина. Он огляделся вокруг и заколебался. Ему следовало по-прежнему занимать свой пост на первом марше лестницы, быстрым взглядом оценивая входящих, но он только что выяснил, что у него кончились спички, а курить хотелось страшно. Он посмотрел вверх, оглянулся назад, убедился, что улица почти пуста и на ней нет никого подозрительного, снова поколебался, после чего быстро побежал к табачному павильону.

В тот момент, когда он вошел туда, к дверям, из которых он вышел, приблизилась Тереска. Она внезапно почувствовала, что сейчас лопнет, настолько в ней разбушевалась ярость. А если не лопнет, то ее хватит удар. В тротуаре была дыра, девочка обогнула ее и оказалась под самой стеной здания. У стены валялась огромная картонная коробка. Раздуваясь от бешенства, не задумываясь над тем, что она делает, Тереска занесла ногу и изо всех сил пнула коробку.

Коробка, словно снаряд, со свистом пронеслась вдоль стены и зацепилась за тоненькую нейлоновую леску, которая уходила куда-то вверх. Внизу леска была привязана к крюку, вбитому глубоко между плитами тротуара. Коробка отскочила, и Тереска мстительно пнула ее еще раз.

Словно в ответ на этот пинок что-то за ее спиной вдруг рухнуло на землю со страшным грохотом. Тереска ахнула, оглянулась и увидела на тротуаре огромный горшок с фикусом.

Девочка постояла, боясь дышать, не понимая, откуда и каким чудом она сбросила этот гигантский горшок. Над головой она услышала какие-то голоса, посмотрела наверх, и ей померещилось, что наверху, на третьем этаже что-то происходит, какой– то скандал, что кто-то кого-то оттаскивает от окна и с треском это окно захлопывает. Тереска испугалась, что к ней сейчас начнут придираться из-за этого горшка, в чем, разумеется, никакого смысла не было. Испугалась она еще и потому, что не в состоянии была бы сейчас объяснять мотивы своего поведения. И вообще, хватит этих оскорбительных подозрений!

«Этого мне еще не хватало! – подумала Тереска сердито. – Эта штука могла меня убить на месте! И говорить не о чем – пусть катятся к черту со своим фикусом…»

Она повернула к Пулавской и увидела, что с той стороны бежит какой-то человек. Еще один шел по противоположной стороне улицы. Категорически решив не давать никаких объяснений, Тереска, не задумываясь, юркнула в ближайшие двери.

За окном, откуда вылетел горшок с фикусом, разбушевался дантов ад. От дребезжания звонка внутри и жуткого грохота снаружи все гости повскакали на ноги. Они лихорадочно рассовывали по карманам деньги и карты, роняя их на пол, забыв, что часть карт вообще-то предназначена для бриджа и нужна как камуфляж. Кто-то пытался поспешно схватить рюмки, которые в результате свалились с грохотом, кто-то наступил на бутерброды, кому-то прищемили палец рулеткой, спешно превращаемой в столик. Если бы в этот момент кто-нибудь заглянул в квартиру, он увидел бы там не вечеринку, а оргию шизофреников.

Через десять минут суматоха немного успокоилась. Никто подозрительный не появился, и причина тревоги оставалась непонятной. Гости в страшном напряжении симулировали игру в бридж и вообще беззаботную вечеринку с танцами, пока наконец низенький чернявый тип не решил сойти вниз.

Внизу он увидел пожилого мужчину, который подметал остатки горшка и фикуса.

– Что здесь такое? – спросил он обеспокоенно. – Что случилось?

– А черт его знает, – ответил мужчина. – Тут ничего подозрительного не было, это у вас что-то не так. На кой ляд вы выкидываете в окно цветочки? Надо было меня предупредить!

– Была тревога. Звонок зазвонил. Никто ничего не выкидывал. Что здесь произошло?!

– Да чтоб я сдох, ничего не произошло, я же говорю! Спокойно было, тихо, и вдруг как шандарахнет! Наверное, от вас кто-то столкнул, правильно?! Сюда ни одна душа не входила!

Голос у мужчины был не очень уверенный. У него не было ни малейшего намерения признаваться, что он на минуточку отошел, тем более что он проверял и на целой улице никого не видел. Может быть, кто-нибудь вошел через двор? Но для того чтобы дернуть за леску с колокольчиком, он должен был бы выйти на улицу… Нет, все вместе казалось совершенно бессмысленным.

– Так что случилось-то? – подозрительно спросил чернявый. – Полтергейст, что ли?

– А черт его знает. Может, какой-нибудь кот?

– Ну да, как раз тогда, когда у нас все на месте… – начал возмущенно говорить брюнет и вдруг осекся. Сердито бормоча что-то себе под нос, он выглянул во двор, выглянул еще раз на улицу, после чего направился по лестнице наверх. К счастью, ему не пришло в голову заглянуть еще и в подвал, где, прижавшись к стене, стояла до смерти перепуганная Тереска.

Она боялась выйти из этого дома через двор, потому что не знала, есть ли оттуда выход. Дорогу на улицу ей преградил тот мужик, что подметал остатки черепков и земли. Она выслушала разговор, не понимая пока его смысла, вздохнула свободнее после того как брюнет вернулся наверх, и дождалась минутки, когда подметавший понес на помойку остатки фикуса. Тогда она быстро юркнула в подъезд, а оттуда на Бельгийскую.

Где-то на пол дороге домой она пришла в себя после потрясающих событий, которые преследовали ее всю вторую половину дня. Тереска шла пешком. Быстрая ходьба успокоила ее после инцидента с фикусом. Уничтожение пышного растения немного разрядило напряженность, в которой она пребывала после мерзкого мошенничества.

«Во всяком случае, я что-то сделала, – подумала она философски. – Не знаю, каким образом, пусть в другом месте, но за себя я отомстила. Пусть хотя бы фикусу…»

Все еще оглушенная разнообразием переживаний, она стала обдумывать все происшедшее и задумалась так отчаянно, что явно, не скрываясь и не спеша, прошла мимо открытых настежь дверей сапожной мастерской.

Это была мастерская ее знакомого сапожника, который взял в починку ее туфли. Зная, что сегодня получит деньги, она умолила его сменить ей каблуки в неслыханно короткий срок и как раз сегодня должна была туфли забрать. Огорчение и потрясение заставили ее совершенно забыть про это.

Сапожник заметил, как она проходила мимо дверей. Туфли, согласно обещанию, были у него уже готовы. Он был человеком услужливым, а задумчивость Терески была видна за километр, поэтому он вскочил со стульчика и выбежал на улицу.

– Проше пани! – закричал он с улыбкой. – Проше пани! Туфельки ваши готовы!

Тереска услышала за спиной крик и обернулась. Она увидела сапожника, который размахивал ее туфлями, и вспомнила про свой заказ. В ее слегка помутившемся разуме словно заноза сидело ощущение какого-то финансового краха, размеров которого она не могла в данный момент оценить. Она помнила только, что вымолила, чтобы ей сегодня сделали обувь, а у нее нет денег, что за эти туфли надо заплатить, а ей нечем. Надо было просто рехнуться, чтобы пойти этой дорогой! Секунду Тереска смотрела на услужливого мастера испуганным и отчаянным взглядом, после чего внезапно обернулась и убежала. Сапожник намертво остолбенел.

– Проше пани… – прошептал он по инерции, невероятно изумленный, глядя вслед Тереске, которая удалялась стремительным галопом. Еще никогда в жизни ни один клиент не реагировал таким образом на весть о готовом заказе. Сапожник секунду постоял, потом стряхнул с себя оцепенение и, качая головой, вернулся в мастерскую.

Совершенно выведенная из равновесия Тереска, запыхавшись, добралась до дома и сразу же за порогом наткнулась на Янушека, который растаскивал по всей прихожей электрические провода.

– Ты чего летишь как на пожар? – поинтересовался Янушек. – Эй, ты, осторожнее, ходить, что ли, не умеешь?

Тереска перевела дыхание, мрачно посмотрела на него и выпутала ногу из клубка проволоки.

– За мной гнался сапожник, – буркнула она.

Янушек скорчил скептическую мину.

– Мания преследования, – произнес он свой приговор. – То машины за тобой ездят, то сапожники гоняются… Тебя надо лечить в закрытом заведении. Я скажу отцу, он тебя запрет в дурдом, а я займу твою комнату.

– Скотина безрогая, – сказала в бешенстве Тереска, остановившись на лестнице. – Только вякни хоть слово, посмотришь, что я с тобой сделаю! У меня одни огорчения, меня встречают одни только подлости и несчастья, сегодня меня могло уже не быть в живых, а ты тут… как паразит последний! В собственном доме – и то враг!

В голосе Терески так явственно прозвучали отчаяние и горечь, взрыв ярости был таким неожиданным и мрачным, что Янушеку, у которого сердце на самом деле было очень добрым, стало не по себе. Он заволновался и почувствовал прилив братских чувств.

– Обед тебе в кухне оставили, – сообщил он. И добавил великодушно: – И кисель с кремом я не слопал. Можешь взять себе.

Истребление фикуса, бегство галопом от сапожника, а затем неожиданное проявление доброжелательности со стороны брата замечательно утихомирили бурю в сердце Терески. Она наконец-то начала думать.

Обедать ей пока не хотелось. Действительность была омерзительна и отбивала всякий аппетит. Жизнь казалась противной, кошмарной и невыносимой, будущее – черным и мрачным, мир как таковой не стоил того, чтобы вообще жить. Все вместе угнетало отчаянно.

«Нет, это невозможно, – подумала она решительно. – Не могу я жить в таком состоянии. Надо все это продумать и как-нибудь распутать, а иначе мне придется утопиться. Или повеситься».

Тереска села возле письменного стола, вытащила кусок бумаги и приступила с составлению списка своих несчастий, решив, что иначе она с ними не справится.

Первым пунктом, разумеется, шел Богусь.

1.  Богусь пропал.

Написав печальные эти слова, Тереска на миг меланхолически задумалась. Затем тряхнула головой. «Потом буду себя жалеть», – подумала она и стала писать дальше .

2.  У меня нет денег.

3.  Мне подложили чудовищную свинью.

4.  Я показала себя форменной дурой перед сапожником.

5.  У меня нет магнитофона.

6.  Я должна устроить именины.

7.  Я не понимаю этих бандитов.

8.  У меня поехали петли на чулках.

9.  У меня мало проблем.

10.  Я безнадежно глупая и неинтеллектуальная.

Список несчастий она составляла всякий раз, когда приходила к выводу, что их становится слишком много, и каждый раз неизменно прибавляла последний пункт. Тереска не переставала надеяться, что когда-нибудь наконец сможет без него обойтись, и все-таки он продолжал казаться ей актуальным и справедливым.

Она прочитала свой список два раза и опомнилась. «Действительно, – подумала она саркастически, – девятый пункт с учетом всех предыдущих четко и ясно свидетельствует в пользу десятого…»

Теперь нужно было подробно проанализировать все пункты списка по очереди. Богуся она оставила на потом и занялась деньгами. До нее наконец дошло, что конкретные потери ограничились суммой в двести сорок злотых, а это, в конечном итоге, не такое уж и богатство. Кроме того, ей же полагаются еще деньги: завтра за Мариольку, послезавтра за Тадика… Тереска подумала и решила, что горевать не о чем. Напрасно она сваляла дурака у сапожника, ведь у нее при себе было достаточно денег, чтобы выкупить эти несчастные туфли, ей же до завтрашнего дня нужно не больше ста злотых.

Пункт третий снова вызвал возмущение. Но, вспоминая подробности, она пришла к выводу, что на самом деле с ней не произошло ничего необыкновенного. Общеизвестно, что в этом мире свинство и подлость – штука широко распространенная. Правда, она сама повела себя вроде перепуганного цыпленка, но могло быть и хуже. Кроме того, все, вместе взятое, компрометировало этих людей, а не ее саму, поэтому можно было и успокоиться.

В связи с этим она вспомнила опрокинутый горшок с фикусом, подслушанный странный разговор и типа, который шел по противоположной стороне улицы. Его фигура почему-то показалась ей знакомой… Ну да, разумеется, это же был тот замечательный, обаятельный садовник, похожий на гориллу!

На миг у нее на душе стало тепло при одном воспоминании, после чего Тереска приступила к дальнейшему анализу уже не в таком унылом настроении. С сапожником она устроит все дела завтра и что-нибудь ему соврет. Магнитофон… Ну, тут ничего не поделаешь, с магнитофоном надо будет подождать, пока наберется достаточно денег, потому что всякую дешевку она покупать не станет. О том, чтобы устраивать прием по случаю именин, не может быть и речи, она ведь уже решила, что отдаст себя в руки Провидения. Что касается бандитов, то надо что-нибудь вызнать у этого Скшетуского при первом же удобном случае. Чулки надо просто-напросто отдать в ателье, где поднимут петли.

«Нет проблем… Сдурела я, что ли, – подумала она сердито, – мне их еще мало?!..»

Она трезво оценила ситуацию, поразмышляла еще про четвертый класс, про сегодняшние события и, подумав, поняла, что проблем хватит по уши. Это самые что ни на есть житейские вопросы, которые дадут возможность поговорить при случае на множество тем. Они очень даже подходят, и все в порядке.

Она посмотрела на десятый пункт. «Ну, тут уж как Бог дал, – подумала она кротко. – Интеллект – свойство врожденное, и с этим я ничего не смогу поделать. А раз не могу поделать, не буду и к сердцу принимать!»

Таким образом, она могла вернуться к первому пункту, то есть к Богусю. До именин оставалось еще тринадцать дней. Тереска сразу решила настроиться на то, что раньше она его не увидит. Если он не покажется раньше, значит, наверное, сидит в этом своем Вроцлаве, но ведь на именины обязательно приедет. Они приходятся как раз на субботу.

В воображении она увидела Богуся: вот он входит с букетом красных роз. На семью это произведет потрясающее впечатление. Что там семья… Богусь войдет с улыбкой на устах, сверкая белоснежными зубами, с розами в руках подойдет к ней, встанет на одно колено…

Тут прорвало все плотины, которые пока что сдерживали буйную фантазию. Она слишком долго отказывала себе в чарующих мечтах о Богусе, занятая прозой повседневной жизни! Что-то там в закоулках разума еще укоризненно шептало, что эти мысли совершенно идиотские, кто же сейчас пользуется манерами прошлого века, какие розы, на какое там колено, ни один нормальный человек не решился бы сделать из себя такое посмешище… но обаяние романтической сцены было столь велико, что Тереска уже не успела совладать с ним. Честно говоря, если бы Богусь в самом деле встал на колено, она и сама решила бы, что он свихнулся, но почему бы не пофантазировать? Предположим, что такие манеры до сих пор в порядке вещей, а при этом еще и обаяние Богуся…

Янушек долго вопил внизу на лестнице, чтобы Тереска спустилась вниз на ужин. Он в конце концов решил, что сестра или заснула, или оглохла, или покончила с собой, если принять во внимание состояние, в котором она вернулась домой. Последнее предположение заставило его подняться наверх, потому что доселе ему еще не случалось первым обнаруживать труп. Этот раз мог оказаться первым. Он осторожно приоткрыл дверь, заглянул и застыл на месте.

Его сестра сидела на стуле, повернувшись боком к письменному столу. Глаза у нее были закрыты, на губах замерла блаженная улыбка. Она наклонялась вперед, очень низко, делая руками такие жесты, словно брала что-то, чем хотела вытереть лицо. Она секунду держала это что-то в руках и целовала. Янушек вытаращил глаза в полной уверенности, что предмет прозрачный и потому его не видно, но никак не мог понять, откуда Тереска этот предмет берет. Когда Тереска опустила руки, в которых ничего не было, он понял, что сестра проделывает свои таинственные манипуляции с воздухом.

– Елки-метелки… – прошептал он в ужасе.

Вопли снизу не доходили до ушей Терески, зато тихий шепот от дверей прозвучал как иерихонская труба. Она очнулась, так и не запечатлев поцелуй на устах коленопреклоненного Богуся, и примерно секунду раздумывала, что ей лучше сделать: как-то объяснить свои действия или просто убить младшего брата. Она выбрала первое.

– Что тебе надо? – грозно спросила она.

– Чтоб я сдох, – ответил Янушек. – Ты чего делаешь?

– Тренирую наклоны. Сознательная координация различных групп мышц в произвольно выбранных частях тела. А что?

Янушек потряс головой. Для него эти слова прозвучали столь учено, что на всякий случай он предпочел не вдаваться в подробности. Тереска же была готова немедленно устроить ему целую лекцию и спросить все, что он знает по анатомии.

* * *

Сидя за письменным столом, Тереска в восьмидесятый раз перечитывала две фразы, написанные размашистым почерком на именинной открытке: «СТО ЛЕТ СЧАСТЬЯ И УДАЧИ! ОЧЕНЬ ЖАЛЬ, ЧТО МЕНЯ ТАМ НЕТ. Б.»

Она до такой степени выучила эти слова, что их смысл перестал до нее доходить. Укоризненно, нежной печально Тереска всматривалась в них, думая с досадой, что кабы открытка пришла в субботу… Ну почему она не пришла в субботу?! Если бы в субботу, Тереске не пришлось бы пережить такие страшные муки. Эти несчастные именины остались бы в ее памяти как обычная симпатичная вечеринка, а не как кошмар, черное отчаяние и катастрофа! Нет, в конце концов, человек не может столько вынести!

«Что выстрадала, то уж не отнять, – стучало в висках, – что выстрадала, то не отнимешь. Я уж свое выстрадала…»

Опоздание в школу в день именин ей простили. Самая суровая учительница не могла бы решиться погасить счастливое сияние, которое исходило от Терески и освещало все вокруг в радиусе полукилометра. Даже если бы ее и не простили, Тереска все равно ни в малейшей степени не огорчилась бы.

Источников счастья было два. Во-первых, совместный подарок от всей семьи, который оказался вымечтанным, желанным, долгожданным магнитофоном вместе с несколькими катушками пленок, а во-вторых, еще один подарок наверняка сейчас ехал из Вроцлава в Варшаву. Магнитофон Тереска обнаружила на столе в кухне, когда утром спустилась вниз, и не было на свете таких сил, которые помешали бы ей его рассмотреть и упиться счастьем. Опоздание в школу не имело ни малейшего значения. Пан Кемпиньский, который должен был объяснить дочери, как обращаться с магнитофоном, опоздал на работу.

– Дарить Тереске подарки – одно удовольствие, – сказал он потом жене. – Она так умеет радоваться…

С упоением слушая первые звуки записей, Тереска подумала, что если она увидит рядом с собой Богуся, то это будет слишком прекрасно, чтобы быть правдой…

Из школы домой она летела как на крыльях. Ей предстояло столько дел! Помочь приготовить праздничный ужин, причесаться, одеться, прослушать пленки, сделать этот неслыханно сложный макияж, который должен быть изысканным и в то же самое время не бросаться в глаза…

Мир был прекрасен. Жизнь была потрясающей. Темные, низко нависшие тучи не имели никакого значения, монотонно капающий дождь вообще не шел в расчет. Для Терески светило солнце, над головой сияла безоблачная голубизна.

На мокром, скользком асфальте машины почти не могли тормозить как следует. Навьюченная свертками старушка, которая переходила дорогу в неположенном месте, испугалась летящих на нее машин, заспешила, рысцой добежала до тротуара, споткнулась о бордюрный камень и упала на колени в лужу, выпустив из рук весь свой багаж. Отношение Терески ко всему миру распространялось и на людей. Полная сочувствия, симпатии и желания помочь, она бросилась к старушке, помогая ей подняться. С другой стороны к ним бежал какой-то молодой человек.

– Яйца! – в отчаянии простонала старушка. – Езус-Мария, пятнадцать яиц! Разбились!

По мокрому тротуару рассыпались лимоны, картошка, свекла и множество предметов, завернутых в бумагу. Старушку поставили на ноги. Тереска и молодой человек собирали продукты, отряхивая их от воды и грязи. Тереска вытащила из ранца пластиковый пакет, в котором носила в школу завтрак, а молодой человек достал из кармана пачку газет.

– Спасибо, спасибо, – говорила взволнованно старушка. – Вы так любезны, это такая редкость в наши дни. Очень вам благодарна.

– Не надо вам было перебегать дорогу в таком месте, – с укоризной говорил молодой человек приятным теплым голосом. – Очень мокро, и машины с трудом тормозят.

– Мчатся как сумасшедшие, – отвечала сердито старушка. – Никакого уважения к человеку! Какая им разница, мокро или нет: у них же над головой крыша! А на людей дождь капает, грязно, скользко, у машины четыре колеса, а у человека-то всего лишь две ноги…

Молодой человек раскрыл рот, словно хотел что– то сказать, но старушка продолжала дальше:

– А все из-за грязи и дождя. Что за мерзкая погода!

– Ну что вы! – невольно возразила Тереска с искренней убежденностью. – Погода просто прекрасная!

Как старушка, так и молодой человек посмотрели на нее с неподдельным изумлением, и на миг им показалось, что в мире и правда посветлело. От Терески словно шло сияние, прозрачные зеленые глаза светились внутренним светом, свежее, молодое, прекрасное личико выглядело воплощением весны, а счастливая улыбка побеждала тучи и ливень. Она была категорически сильнее погоды. Молодой человек залюбовался ею так, что перестал складывать в сумку свеколки.

В этот момент и Тереска в первый раз посмотрела на него внимательно. «Ой, какой же красавец!» – пискнуло что-то у нее внутри. Он был значительно старше, ему было уже около двадцати лет. Волосы у него были темные, лицо загорелое, с правильными, очень мужественными чертами, и на лице сияли прекрасные темно-синие искрящиеся глаза. Таких глаз Тереска не видела никогда в жизни. При этом он был строен, высок, широкоплеч и прекрасно одет. «Если бы не Богусь…» – мелькнуло где-то в мозгу.

«Какая очаровательная девушка», – подумал одновременно молодой человек. Почему-то ему представились солнце и ветер на озере. Не отрывая глаз от Терески, он машинально начал сворачивать газету со свеколкой.

Старушка, несомненно, полная невежда в области автомобилей, в остальных вопросах жизни имела богатый жизненный опыт. Она ласково улыбнулась и вынула сверток у молодого человека из рук.

– Большое спасибо, теперь я прекрасно справлюсь сама, – сказала она тепло. – Желаю вам обоим счастья на новом жизненном пути. Вам наверняка будет хорошо вместе…

Как Тереска, так и молодой человек сразу очнулись. Парень лишился дара речи, а Тереска радостно рассмеялась.

– Большое спасибо от нас обоих! – откликнулась она. – Мы сделаем все, что можно! Это очень любезно с вашей стороны!

Ее радостная беззаботность была заразительна. Молодой человек пришел в себя, тоже рассмеялся и поклонился.

– Наверное, вы правы, – сказал он. – Погода действительно замечательная!

Тереска светилась счастьем и когда бежала домой, перепрыгивая через лужи. Ее смешил даже их вид. Это солнечное счастье росло в ней и при воспоминании о том, как смотрел на нее молодой человек, и от пожеланий старушки.

– Твоя дочка явно хорошеет не по дням, а по часам, – заметила пани Марте ее сестра, которая пришла сразу после обеда.

– Это она радуется, что получила в подарок магнитофон, – ответила с улыбкой пани Марта. – Шпулька нам по секрету сказала, что Тереска мечтала о нем уже очень давно.

К вечеру беззаботное счастье уступило место беспокойству. Собралась уже вся семья, пришла Шпулька, пришел кошмарный кузен Казик: он еще больше отощал, еще больше воображал о себе невесть что, нос у него покраснел, а на физиономии появился новый прыщ. Петрусь тетки Магды успел сунуть обе лапы в салатницу и весьма изрядно вымесить салат. Янушек не выдержал и сожрал половину апельсиновых цукатов с торта, а Богуся все еще не было. Всеми силами Тереска пыталась оттянуть момент начала торжественного ужина, но у нее не хватало причин для промедления.

– Ты Богуся ждешь? – вполголоса спросила Шпулька, отведя ее в сторону, потому что усилия Терески, невидимые для остальных, для Шпульки были ясны, как солнце.

Даже Шпульке Тереска не могла признаться, как сильно она ждала.

– Не знаю, – буркнула она. – Он во Вроцлаве, я сомневаюсь, что он сможет приехать.

– Тогда, Бога ради, давай садиться за стол, иначе ребенок твоей тетки ликвидирует весь ужин! А мне так хочется попробовать фаршированную рыбу!

Петрусь пытался накалывать вилкой яйца в майонезе. Одну половинку ему удалось вытолкнуть с блюда на стол.

– Если я сломаю гаденышу руку, то чего будет? – тихо спросил Янушек.

– Придется ехать с ним в травмпункт и ужина не получится, – быстро ответила Шпулька. – Лучше не обращать внимания.

– Сейчас детям предоставляется полная свобода, – менторским тоном начал кузен Казик. – В свете новейших открытий психоаналитиков…

Когда у калитки позвонили, Тереске едва не стало плохо. В ней что-то взорвалось. Сердце покинуло грудную клетку и обосновалось где-то в горле, ноги приросли к полу, шея окаменела, так что головы было не повернуть, не посмотреть в окно на тропинку.

– Тереска, к тебе гость! – крикнул из прихожей пан Кемпиньский.

Странный паралич сразу же прошел, и Тереска вскочила. Она с великим трудом удержалась, чтобы не метнуться пулей в прихожую. Она была так уверена, что это Богусь, что никто другой уже не может прийти, что разочарование поразило ее, как гром с ясного неба. Ей вдруг захотелось плакать.

Объективно Януш был очень даже недурен как поклонник – не навязчивый, тактичный и милый, но сейчас он показался ей безгранично противным. Она почувствовала, что ненавидит его до безумия только потому, что это не Богусь. Просто смотреть на него не может. Тереска с трудом выдавила из себя какие-то слова благодарности за открытку и конфеты. Да она в рот этих конфет не возьмет!

– Ну что ж, пришел последний, кого мы ждали! – с явным облегчением воскликнула тетка Магда, которая последние десять минут убирала ножи из пределов досягаемости Петруся. – Давайте наконец сядем за стол!

«Черт, черт, черт!» – безнадежно подумала Тереска, потому что ничего другого ей в голову не приходило. С вершин счастья она вдруг упала на дно тупого отчаяния. Богуся нет. И не будет…

Мир потемнел, ее собственное солнце потухло. Надежда, правда, умерла последней. В девять вечера она еще слабо дышала. В десять гости стали расходиться. В одиннадцать наступил конец. Конец именин, конец надежды, конец света…

Тереска до последнего сидела с отчаянием в глазах, сохраняя на губах приветливую улыбку, от которой заболели щеки. Она еще раз улыбнулась, поднимаясь к себе наверх, и только в ванной ей удалось заставить онемевшие мышцы расслабиться.

На следующий день было воскресенье, и надежда снова ожила. Богусь ведь мог приехать накануне очень поздно вечером, и в таком случае он нанес бы визит только сегодня. Моросящий дождь прекрасно оправдывал нежелание выходить из дому, и Тереска могла спокойно ждать…

В понедельник, вернувшись из школы, она нашла поздравительную открытку.

Две фразы, начертанные Богусем, пролили бальзам на тяжко страдающую душу. Тереска вдруг почувствовала, что до сих пор жила в страшном напряжении, сжав зубы, силой удерживая нервную дрожь, которая то и дело возникала где-то внутри. Облегчение, испытанное при виде именинной открытки, подействовало как успокоительное лекарство.

Значит, все-таки! Значит, он не пришел не потому, что не захотел, а потому, что сидит в своем Вроцлаве и не может приехать! И он сам об этом жалел, ведь если бы не жалел, то не написал бы так, его к этому никто не принуждал! Открытку он послал еще в среду. Он во Вроцлаве, он хотел приехать, но не мог, и он помнит ее.

Мысль о том, что и она сможет когда-нибудь ему написать, что пошлет ему летние фотографии, что сможет написать на конверте его имя, стала для нее меланхолическим утешением. Правда, Богусь не написал обратного адреса, но ничего страшного, ведь он обязательно напишет снова. И даст адрес. А может, приедет ко Дню Всех Святых.

Во всяком случае, когда-нибудь да приедет…

* * *

Погода установилась замечательная, золотистая, словно это был не ноябрь, а август. Тереска возвращалась домой, топча последние опавшие листья. Она чувствовала досаду и усталость.