Текст книги "Жизнь как жизнь (Проза жизни) [Обыкновенная жизнь]"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

«Ненавижу этих сопляков, – думала она. – Ненавижу уроки. Почему я должна так мучиться? Ненавижу все на свете!»

Богусь на Всех Святых не приехал, до сих пор не написал, и от него не было ни слуху ни духу. Кристина расцветала от счастья, а то, что почти каждый день ее ждал после школы жених, сыпало соль на раны Терески. Ее тоже мог бы кто-нибудь ждать… Нет, не кто-то, а только Богусь! Януш встречал бы ее даже трижды в день, если бы она ему позволила. Этот идиот, кузен Казик, наверняка тоже… Ирония судьбы.

Самым скверным во всем этом было сознание собственного бессилия. Она ничего не могла сделать, ничего не могла разузнать, ни на что не могла повлиять. Тереска ненавидела бессилие. В конце концов, если бы она очень постаралась, она могла бы достать его адрес через общих друзей, каких-нибудь знакомых, даже через родственников! Но ведь не могла же она написать ему письмо, раз он сам не дал ей адреса. Нельзя навязываться так открыто, есть же у нее хоть капля самолюбия…

В нескольких метрах впереди Тереска вдруг заметила свою дальнюю родственницу, Басю, которую не видела очень давно. Бася переходила улицу. Маленькая худенькая брюнетка, очень живая и энергичная, она с усилием толкала перед собой глубокую детскую коляску, и Тереска очень удивилась. Ребенку Баси было уже три года, в такой коляске он не поместился бы, неужели у нее еще один малыш? В семье про это ничего не говорили!

Она догнала Басю в тот момент, когда та остановилась перед ступеньками, которые вели вниз, на Дольную улицу. Бася с сомнением глядела на эти ступеньки и проезжую часть, словно не знала, что делать дальше.

– Как дела? – оживленно спросила Тереска. – У тебя что, еще маленький?

Она заглянула в коляску и раскрыла рот. Внутри лежало нечто, прикрытое одеяльцем, из-под которого торчали черные тряпки. На миг Тереске показалось, что Бася везет трупик младенца, и у нее перехватило горло.

– Тебя просто Бог послал! – воскликнула Бася, явно чем-то взволнованная. – Как у тебя дела? Господи, помоги мне, умоляю, съехать как-нибудь с этих ступенек! А, чтоб все это черти побрали!

– А что это? – спросила перепуганная Тереска, пытаясь немного прийти в себя. – Ребенок?!

– Какой там ребенок! Что же, по-твоему, я стала бы накрывать ребенка масляной ветошью?! У тебя с головой не все в порядке. Песок это.

– Что?

– Песок.

– Какой песок? Почему…

– Ты не знаешь, что такое песок? Обыкновенный песок, со стройки. Потому-то я и прикрыла его. Тяжелый, как сто чертей и одна ведьма. Помоги мне съехать вниз хотя бы с этого ската. Нет, я просто лопну от злости!

Тереска решила, что не понимает слишком уж многого, поэтому от вопросов пока что отказалась и начала действовать.

– Так не туда же, зачем нам эти ступеньки! Мы вместе с коляской упадем, только и всего! Туда, на проезжую часть!

Бася посмотрела на ступеньки, подтянула к себе коляску, передние колеса которой уже стояли на ступеньке, и толкнула ее к дороге.

– Мы ремонт делаем, – сказала Бася. – Стенку переносим, переделываем кухню и ванную. Нам все удалось купить, за исключением песка. Песок надо красть. Раньше я брала со стройки там, внизу, недалеко от нас, но там уже весь израсходовали и теперь мне приходится воровать тут, за Пулавской.

Тереска молчала, потому что лишилась дара речи. В глазах у Баси светилась дикая ярость.

– Я делаю вид, что играю в песочек с Юречком, и сразу высыпаю песок в помойные ведра, они тут, в коляске. Ничего другого у меня нет. Юречка я потом оставляю у одной знакомой бабы. А рабочие там уже вовсю раскрутились и погоняют меня, дескать, скорей-скорей, потому что им песка все время не хватает. Говорю тебе, ад кромешный!

Совместными усилиями они свернули и поставили коляску на проезжую часть поближе к тротуару. Придерживая ее, стали осторожно спускаться вниз.

– Но ведь какая страшная тяжесть! – заметила Тереска. – Наверное, тут не меньше ста кило!

– Как минимум, – мрачно поддакнула Бася. – То есть, если точно, то пятьдесят. Я сама взвешивала.

– И что, ты каждый день так ходишь?

– Два-три раза оборачиваюсь.

Тереска придержала ногой завилявшее колесо.

– Ну ладно, – сказала она неуверенно, – а что твой муж?

– Мой муж! – рявкнула Бася в ярости. – Мой муж – мерзкая подлая свинья!!

Слезы бешенства навернулись ей на глаза, она резко рванула коляску, колесо натолкнулось на выбоину. Бася в ярости изо всех сил пнула коляску. Тяжело нагруженная коляска вырвалась у нее из рук и весело заскакала вниз.

– Осторожно! – крикнула Тереска. – Господи, помилуй!!!

Коляска летела по проезжей части, удивительно быстро набирая скорость.

– Лови ее! – дико завопила Бася.

Не глядя на встречные машины, Тереска метнулась за коляской. У нее еще хватило ума перебежать на противоположную сторону, на тротуар. Коляска оказалась неожиданно хорошо сбалансированной. Прекрасно сохраняя равновесие, она мчалась вниз, словно за ней гнались черти. Едущие сверху машины при виде необыкновенного транспортного средства на самой середине дороги тормозили с натужным скрежетом. Бася, которая не смогла сразу перебежать через дорогу, осталась метрах в двадцати позади.

Снизу по той же стороне улицы шла Шпулька. Она как раз очень удачно купила у огородника корнишоны и тыквы, за которыми ее послали, и возвращалась, сгибаясь под тяжестью покупок. Еще издалека она увидела Тереску в обществе ее родственницы, которые спускались вниз с детской коляской. Родственницу эту Шпулька знала, знала, что у нее есть ребенок, но возраста ребенка не помнила, поэтому коляска ее не удивила. Она страшно обрадовалась, подумав, что Тереска поможет ей тащить эти страшные тяжести, ибо тыква была такой громадной, что не поместилась в сумку. Ее пришлось нести в объятьях, а для корнишонов и прочей зелени очень пригодилась бы третья рука. Шпулька на миг остановилась, чтобы переложить груз поудобнее: ей все казалось, что она вот-вот что-нибудь потеряет. Когда она снова посмотрела наверх, ее глазам предстало ужасающее зрелище.

По самой середине дороги вниз неслась одинокая детская коляска, стремительно набирая скорость. Следом мчалась растрепанная Тереска, а за ней, на приличном расстоянии, Бася. Обе издавали дикие вопли. Немногие прохожие останавливались и тоже кричали, размахивая руками. Шпулька застыла на месте.

Тереска заметила ее в тот момент, когда коляска проезжала рядом.

– Лови ее, ради Бога! – завопила Тереска. – Держи ее! Шевелись!!

«Ребенок! – пронеслось в мыслях у Шпульки. – Господи Иисусе, там же ребенок, он погибнет!!»

Выпустив из рук сумки, тыкву и все на свете, Шпулька метнулась вниз. Зрелище становилось все более красочным. Коляска по непонятным причинам, вместо того чтобы поехать прямо и натолкнуться на тротуар, на повороте свернула и оказалась на левой стороне дороги. Автомобили, которые ехали вверх по улице, тормозили, визжа шинами, и замирали в самых диких положениях. Один из водителей не успел затормозить перед разогнавшейся коляской и слегка толкнул ее. Этого хватило, чтобы коляска резко развернулась влево и с металлическим грохотом налетела на фонарь. Из кучи останков выскочило одно колесо, которое, слегка подскакивая, помчалось дальше.

Шпулька первой оказалась возле побоища, и ей стало плохо. Колени у нее подогнулись, в глазах потемнело, и она прислонилась лбом к фонарю, не в силах посмотреть на результаты страшной катастрофы. Только что улица казалась ей пустынной, но в Варшаве нет настолько пустынных улиц, чтобы при несчастном случае на ней не собралась тут же толпа людей или, по крайней мере, горстка. Из машин повыскакивали водители и пассажиры. Шофер, который толкнул коляску, затормозил чуть дальше, и теперь отбивался изо всех сил, чтобы его не линчевали. Судя по крикам, которые доносились оттуда, было ясно, что живым водитель не уйдет.

Тереска подбежала к Шпульке.

– Господи Иисусе! – выдохнула она тяжело, – теперь коляске каюк!

– И это мать?! – ревел кто-то сзади. – Это не мать, а ехидна! Это она виновата!

– Ой, святые угодники!! – пронзительно голосил кто-то сзади. – Ребеночка задавили!!!

– Где она?!

Другие вопли, все более яростные, ясно указывали на растущую враждебность толпы. Тереска, не знавшая за собой никакой вины, не обращала на это внимания. Она увидела, в каком состоянии Шпулька, и сразу поняла, в чем дело.

– Успокойся, глупенькая! – закричала она поспешно, пытаясь оторвать Шпульку от фонарного столба. – Не было там никакого ребеночка! Там песок!

Шпулька подняла голову и посмотрела на Тереску безумным взором.

– Что?.. Как?..

– Песок! И помойные ведра! Прекрати оплакивать помойные ведра! Опомнись! Рассуждай логически!

Последнее требование отражало все мыслительные процессы, которые Шпулька должна была пройти. Оно означало, что Шпульке надлежало внимательно присмотреться, заметить помятые помойные ведра, рассыпанный песок и разбросанные черные тряпки и сделать логический вывод, что, во-первых, ребенка с чем-нибудь таким в одной коляске не возят, во-вторых, для ребенка попросту не осталось бы места. И понять, что никакого ребеночка тут нет.

Собравшаяся вокруг толпа категорически отказывалась логически мыслить, поскольку возбуждение в ней только нарастало. Выкрики становились все более кровожадными, причем агрессия была направлена на Тереску. Все видели, как она с воплями мчалась за коляской, поэтому за преступно беспечную мать приняли именно ее. Возраст Терески только усиливал возмущение.

Снизу быстрым шагом подошел милиционер. Одновременно с ним через взбешенную толпу наконец прорвалась Бася. Она заметила представителя власти и с первого взгляда оценила ситуацию. Тут же она оторвала Тереску и Шпульку от фонаря.

– Деру! – приказала она шепотом. – Милиция тут! Песок!!

Тереска перестала объяснять Шпульке положение вещей. Слова Баси вдруг довели до ее сознания, что им грозит, если в дело вмешается милиционер и выяснится происхождение песка. Не задумываясь, она схватила Шпульку за руку, силой выволокла из толпы и увлекла за собой.

– Корнишоны!! – завопила Шпулька, вырываясь. – Я оставила корнишоны и тыкву!

– Где?!

– Там!

Автомобили, затормозившие где попало, все еще стояли, загораживая проезд следующим. На проезжей части царило нечто напоминающее о последнем дне Помпеи. Толпа накинулась на милиционера, пытаясь ему объяснить, что случилось, и требуя от него немедленного ареста преступной матери, гадины и мерзавки. Милиционер стал осторожно осматривать останки коляски; вокруг все замерли, затаив дыхание, не отрывая глаз от его рук.

Благодаря этому Шпулька, Тереска и Бася, никем не замеченные, перебрались на другую сторону улицы, пробежали несколько метров и, схватив брошенные Шпулькой сумки и лопнувшую тыкву, побежали в сторону рынка. На ступеньках за рынком они почувствовали себя в безопасности.

– Ну, полный порядок, – сказала Баська с мрачным удовлетворением. – Коляске хана, возить мне больше не в чем, а в руках носить не буду. Пусть Мачек делает что хочет!

Шпулька уже отдышалась и опомнилась, поэтому потребовала объяснений. Выслушав рассказ, она немедленно приняла сторону Баси.

– Разумеется, это был единственный выход. И очень хороший, – похвалила она. – Ведь не объяснишь же толпе, что вместо ребеночка вы катаете в коляске краденый песок. А эти люди не отстали бы, пока не услышали бы всю историю с подробностями! А еще и водители!

Тереска кивнула.

– Так что, собственно, с этим Мачеком? – спросила она. – Ты начала говорить, что он свинья, как раз в тот момент, когда коляска вырвалась из рук и покатила! И ты не сказала ни слова. Все из-за него.

– Естественно, что все из-за него, – согласилась Бася. – Либо я с ним помирюсь, либо не знаю что… Вам в какую сторону? Налево? И мне тоже, мне надо за Юречком идти. Говорю тебе, роднуля, ни в коем случае не стоит лезть в бутылку. От этого человеку только одни неприятности и тяготы жизни. Я с ним поссорилась, он на меня обиделся, ну ладно, может быть, напрасно я отвернула кран в подвале, когда чинили раковину, потому что всю арматуру из стен повырывало и штукатурка осыпалась, но это еще не повод, чтобы сразу устраивать мне скандал! И к тому же при людях!

– Так кто на кого, собственно говоря, обиделся, он на тебя или ты на него?

– Он на меня, разумеется. И только потому, что я швырнула в него куском этого крана и сказала, что он полный ноль. Из-за такой ерунды так на меня накинуться! Ну может быть, я ему еще пару слов сказала, а он мне на это: дескать, если у тебя лучше получается, то сама и крутись… В конце концов, могу с ним и помириться, потому что сейчас это ему придется за песком побегать. Зря я столько мучилась целых два дня!

– А ты не хотела извиниться?

– Еще и извиняться перед ним! Я вообще с ним не желала разговаривать! Ох, и намучилась же я… и все насмарку… А он так ждал, когда я не выдержу и сама приду! Даже огорчался, что у меня все получалось… Теперь и я сама себе удивляюсь. Нет, лапушка, помни, что неведомо зачем лезть в бутылку – глупо!

По Дольной выезжали машины, которые выпутались из транспортной пробки возле остатков коляски. Три юные особы остановились на миг и посмотрели вглубь улицы. *

– Ни за какие коврижки больше на этой улице не покажусь, – решительно сказала Шпулька. – Еще, не дай Бог, кто-нибудь во мне опознает подругу преступницы!

– До чего же глупые люди, – буркнула недовольно Тереска. – У меня было такое впечатление, что они хотели меня сразу разорвать на кусочки. Никто сперва не посмотрел, что лежит в той коляске.

– Так ведь никому бы не пришло в голову, что с такими воплями ты будешь догонять помойные ведра

– Ведер у меня теперь тоже нет, печально сказала Бася. – Разъяренная толпа – это страшная штука. Стихия. Ну ладно, я пошла за ребенком. Передай от меня привет родителям. И бабуле. И вообще всем, кто тебе подвернется под руку…

– Она иногда говорит страшно умные вещи, – сказала Шпулька, глядя вслед удаляющейся Басе. – Она мне нравится. Ты поможешь мне немножко с этим грузом?

– В последнее время я ничего другого не делаю, как только кому-нибудь помогаю с разными грузами, – ехидно заметила Тереска. – Басе несколько минут назад я тоже помогала. У коляски оказался необыкновенно легкий ход, интересно, что придумает твоя тыква.

– Надеюсь, что ничего. Хотела бы я спокойно прожить хотя бы неделю. Мне хочется, чтобы стало скучно.

– А почему тебе это не удалось на прошлой неделе?

– На прошлой неделе из Гданьска приехал Зигмунт, и сперва был страшный скандал, потому что он заявил, что хочет жениться…

– Господи спаси и помилуй! Ведь Зигмунту девятнадцать!

– То-то и оно. Если бы ему было двадцать девять, так и скандала бы не было. Он думал, что мать с отцом ему позволят, но они его как-то в конце концов переубедили. А потом был еще худший скандал из-за шпагата.

Тереске стало интересно.

– Какой шпагат? Ты мне ничего не рассказывала.

– Да я хотела рассказать, а из-за той проклятой контрольной по физике забыла. Отец вернулся с работы, а тогда лил дождь и он весь промок, особенно куртка на спине. Он и повесил свою куртку спиной к печке, чтобы она высохла. А потом вернулся Зигмунт, его уже переубедили насчет женитьбы, и он тоже весь промок. Все уже спали, так он повесил свои носки, чтобы высохли, потому что он приехал только в одной этой паре. Стирать не хотел, чтобы не шуметь, так и повесил – мокрые, грязные и дырявые. Только он их привязал шпагатом к куртке отца, к хлястику, и рано утром отец встал, надел куртку и поехал на работу. Весь маршрут девятнадцатым трамваем проехал, и только на конечной остановке ему кто-то сказал, что, дескать, проше пана, у вас сзади хвост висит. И это оказались те носки, привязанные шпагатом. Отца чуть удар не хватил. Он бы Зигмунта точно придушил, когда вернулся, только Зигмунт к тому времени уже уехал обратно в Гданьск.

– На босу ногу?

– Нет, в отцовских носках. И ты еще хочешь, чтобы мне было скучно!

– Эго не я хочу, это ты хочешь. Кстати, слушай, мы должны сдать спортивные нормы по плаванию и на водительские права.

Шпулька чуть не уронила тыкву.

– Ты с ума сошла?

– Нет, я просто подсчитала, что если мне удастся найти еще один урок и если до конца года я буду откладывать деньги, то смогу купить складную байдарку. И на каникулах мы поплывем по Висле в Гданьск или на Мазуры, или на Канал Августа, туда, где та замечательная земляника, помнишь? Хватит гнить в застойном болоте, начнем наконец жить как люди! Ага, и еще палатку купим.

Шпулька с нескрываемым ужасом вытаращила на нее глаза.

– И для этого тебе понадобились водительские права?

– Нет, водительские права – на всякий случай. Может быть, в следующем году нам удастся купить мотоцикл, тогда поедем на мотоцикле. Я все подсчитала, это самые дешевые каникулы. Зарабатывать сможем у крестьян, на сенокосе и жатве, кроме того, сможем ловить рыбу и собирать малину.

Шпулька поудобнее перехватила тыкву и посмотрела вдаль.

– Ты хоть раз в жизни поймала хоть одну рыбешку? – осторожно спросила она, помолчав.

Тереска кивнула головой и вздохнула.

– Поймала. Даже пару штук. Мой отец рыбачит, ты же знаешь. Года три назад, я уж и не помню, где это было, какое-то средненькое озерцо. Рыбки были не очень большие, а одна, здоровая как лошадь, у меня сорвалась. Я знаю, как ловят. А грибы и сенокос мы знаем как свои пять пальцев.

Шпулька вздохнула гораздо печальнее Терески.

– Я уже начинаю Господа молить, чтобы Он послал тебе этого твоего Богуся, – сказала она мрачно. – Почему этот кретин уехал? Если бы он был здесь, ты бы тратила деньги как сумасшедшая на черт знает какие духи, парикмахерскую, на тряпки, ничего бы ты не накопила и оставила бы меня в покое. А к тому же у тебя не оставалось бы времени ни на сдачу норм по плаванию, ни на уроки, ни на водительские права. Боже мой, Боже, за какие грехи мне такие страдания?

– Погоди, Господь тебя накажет, ты сделаешь какую-нибудь глупость и тебя ни за что ни про что посадят в тюрьму, – сказала рассерженная Тереска. – Там тебе будет очень даже спокойно и скучно. Или паралич тебя на старости лет разобьет, и будешь спокойно кататься в инвалидной коляске. И как тебе только не жалко времени на скуку и покой, тебе даже не приходит в голову, что жизнь дается только раз и что всего на свете мы сделать не успеем? Надо торопиться!

– А мне вовсе даже не хочется делать все на свете! – запротестовала Шпулька. – С меня хватит только некоторых вещей. Не надо требовать так много.

– Но хотеть надо как можно больше, потому что никогда не получаешь всего, что хочешь, всегда немного меньше. Но чем больше хочешь, тем больше в конечном итоге получаешь. И вообще надо все делать самому, потому что иначе человек начинает зависеть от других. Посмотри на Басю…

Они уже дошли до дома Шпульки и, не отдавая себе отчета, остановились во дворе, поправляя неудобный груз провианта. Потом они уселись на хлипкую лавочку, которая стояла под волейбольной сеткой.

– Бася права, надуманные амбиции – самая большая глупость на свете, – упрямо повторяла Шпулька. – И сколько людей себе из-за них жизнь испортили!

– Это совсем другой коленкор, – раздосадованно ответила Тереска. – Нельзя действовать насильно. Ей нужно помириться с мужем, потому что сама она не справится, а кроме того, ей нужно еще получить прощение за те мусорные ведра. В итоге ее жизнь и судьба зависят от мусорных ведер! Если бы она была совершенно самостоятельна, она могла бы сама решить, мириться с ним или не мириться, только добровольно, без влияния внешних факторов. В данном случае точно известно, что Бася – существо скандальное, а Мачек прав, но если бы было наоборот, то что тогда? И куда бы она сейчас дела свои амбиции, если все равно от него зависит?

– Никогда в жизни не получится быть полностью самостоятельной и независимой! – воскликнула Шпулька. – Ты только подумай, ну каким чудом?! Что эта твоя Бася, силач Бамбула? А ее муж возьмет ведра с мусором и отнесет куда надо…

– Не с мусором, а с песком.

– И с песком донесет. А она что? Тоже станет таскать? А другие тяжелые предметы?

– Наймет себе человека, который ей все принесет.

– Ага, как же. За что?

– За деньги, – сердито сказала Тереска, и обе вдруг замолчали, глядя друг на друга. Потом Шпулька вздохнула, как кузнечные мехи, поправила на коленях тыкву и нежно ее обняла. Тереска печально покачала головой.

– Ну и посмотри, – сказала она горестно. Что за проклятие какое-то, эти несчастные деньги. Мир так по-дурацки устроен…

Шпулька положила голову на тыкву.

– Ну хорошо, – зловеще сказала она. – Пусть будет по-твоему, поплывем мы на этой байдарке, жить будем в палатке. Нападут на нас хулиганы. И что? Даже если у тебя будут деньги, что ты сделаешь? Будешь швыряться в них деньгами?

– Ну уж на это они наверняка не обиделись бы, – буркнула Тереска себе под нос. – Глупая ты, перестань сама создавать трудности. Можно пойти на курсы дзюдо. Можно захватить с собой мясницкий тесак. Или пружинный нож. Или старый штопор моего брата… Им очень легко кому-нибудь выбить глаз.

– Или дрессированную ядовитую змею. Или автомат. Или огородиться колючей проволокой и пустить по ней ток…

– Где Рим, а где Крым! Мы говорили о самостоятельности, какое отношение это имеет к самостоятельности?

– А то, что я не собираюсь быть абсолютно самостоятельной и независимой, – твердо сказала Шпулька. – Могу быть самостоятельной в ограниченных пределах, а полностью даже и не подумаю! И тебе тоже не советую!

– Я-то по крайней мере попробую. Посмотрим, сколько мне удастся и что из этого выйдет…

– Дороше мои, вам в самом деле удобно сидеть с тыквой на коленях? – спросила иронически пани Букатова, стоя в двух метрах от девочек. – Я смотрю на вас как минимум полчаса и ясно вижу, что по собственной инициативе вы домой не дойдете. Вы что, в школе никак не наговоритесь?

* * *

Встреча с Басей стала своего рода поворотным пунктом. Замечание насчет амбиций прозвучало вовремя. Перед Тереской забрезжил неясный свет надежды. Надуманные амбиции… Точно, это уж совсем глупо. Если кто-то страшно боится, что у него корона с головы упадет, значит, слабовато эта корона на башке сидит. И упадет от малейшего дуновения ветерка. Значит, и бояться за нее нечего.

Неуверенность насчет Богуся стала невыносимой. Тереска должна была хоть что-нибудь о нем разузнать, получить его адрес, хоть что-нибудь сделать. Иначе ей грозила смерть от удушья, безумие или взрыв изнутри. У нее были снимки, которые она для него делала, и их надо было отослать независимо от того, как будет протекать дальше их роман. Разумеется, она просто обязана передать ему фотографии! И конечно, с этой целью она могла на законных основаниях пытаться достать его адрес. В этом не было ничего унизительного.

«Я сама себя обманываю, – подумала Тереска безжалостно в приступе самокритики. – Разумеется, эти снимки – только предлог. Я так мерзко сама себя обманываю, что руки себе больше не подам…

Однако решение было принято, и возможность как-то действовать принесла ей такое облегчение, что она на время решила примириться с чудовищным самообманом. Ведь пока еще неизвестно, как она поступит, но сам факт, что у нее есть свобода выбора, действовал живительно и волшебно. А любые сведения о Богусе были для нее манной небесной, по которой тосковали ее сердце и душа.

«А, все равно! – думала она с отчаянной решимостью. – Пусть хоть что-то, но узнаю про него!»

Збышека она выбрала по нескольким причинам. Во-первых, он казался ей очень симпатичным человеком, во-вторых, на турбазе он принадлежал к числу самых близких приятелей Богуся, в-третьих, он тоже собирался поступать в медицинский институт. К Тереске он относился с симпатией и снисхождением, не имел к ней претензий за то, что она вырвала Богуся из их компании и заняла его своей персоной. Он жил неподалеку, в сентябре она пару раз встречала его на улице, узнала, что его приняли в институт, теперь ничто не мешало ей зайти к нему. Она даже приготовила для него несколько фотографий.

Вечер был холодный, мрачный и мокрый. Погода наконец вспомнила, что наступил ноябрь, и перестала притворяться солнечным летом. Шел дождь.

Зонтик, с которого лилась вода, Збышек и Тереска под взрывы хохота разместили в ванне. Збышек, худенький голубоглазый блондин с милым, подвижным и веселым лицом, принял Тереску так, словно не представлял себе большей радости, чем ее приход. Он был полон веселья и радости жизни. Тереска с огромной благодарностью подумала, что таким, наверное, и бывает хорошо воспитанный человек… Он угостил ее апельсиновым соком, рассказал о первых впечатлениях о Медицинской Академии, поинтересовался, как у нее дела, с раскатами хохота выслушал рассказ о попытке детоубийства и с радостью поблагодарил за снимки.

– Для Богуся у меня тоже есть, – сказала оживленно и весело Тереска, стараясь заглушить сердцебиение. – Он вроде как во Вроцлаве учится?

– Ну что ты! – ответил Збышек и расхохотался. – С Богусем такой цирк вышел, просто кино! Он перевелся в Варшаву…

– Как это? – перебила его Тереска, вытаращив от изумления глаза. – Ему это удалось? И давно?

– Да почти с самого начала, в первых числах сентября устроил себе перевод. Четырнадцатого пришел первый раз на лекции. Он ушел от родителей, снял однокомнатную квартирку и строит из себя представителя золотой молодежи, только не для всех.

– Почему? – спросила Тереска, с трудом переведя дыхание.

– Да он влюбился! Ей-ей, помереть можно, история как в дамском романе! Он встретил в «Орбисе» девушку и стал за ней ухаживать. Пришлось ему ездить за ней чуть ли не по всей Польше. Он купил ей в «Орбисе» билет до Кракова на тот поезд, на котором должен был ехать сам, и думал, что они поедут вместе, а потом выяснилось, что в поезде ехала ее бабушка. Он наладил с этой бабушкой дипломатические контакты, узнал, что внучка едет в Познань, и прямо из Кракова помчался в Познань. Оказалось, что к тому времени девица вернулась в Варшаву. Он закатывал спектакли, ну просто как Ромео! Приходил с цветами и конфетами к девушкиной бабушке, чтобы у нее узнать адрес внучки в Варшаве, врал как по нотам, притворялся асом контрразведки, пока в конце концов своего не добился. Добился и влюбился, прямо в рифму получается… В нечеловеческом порыве любви – или, если угодно, бараньей глупости, это пока неизвестно – устроил себе перевод в Варшаву неизвестно каким чудом. На лекциях бывает, но видно, что телом он туг, а душой – совсем наоборот… Тебе не холодно?

Тереске приходилось подавлять страшный ком в горле и тяжесть в животе и в то же время пытаться дышать и следить, чтобы выражение ее лица не менялось. Из-за этого ее начало трясти как в лихорадке. Она изо всех сил сжала зубы, чтобы они не клацали. Смысл веселого рассказа Збышека пока не доходил до нее полностью, но она уже поняла, что случилось нечто страшное, произошел катаклизм, землетрясение, катастрофа, взрыв галактики. Пока надо было все выслушать, все выдержать и только потом начинать думать.

– Нет, что ты, – сказала она через силу. – То есть да, чуть-чуть замерзла. Очень уж мокро. Интересно, как она выглядит.

– Может, дать тебе горячего чайку?

– Нет, спасибо, не стоит, мне и так пора идти. Интересно, какая она…

– Худая, черная, должен признать, довольно эффектная, только уж очень сильно красится. Я сам этого терпеть не могу, но Богусь это любит. Я их раз видел вместе, Богусь от нее не отрывает обалделых глаз. И сразу видно, что он на ее почве совсем одурел. Влюбился, как в довоенном кино!

Збышек беззаботно рассмеялся. Тереска издала какой-то скрип, как заржавленная калитка, что должно было изобразить радостный смех. До сих пор она надеялась, что, может быть, это какая-то другая, а не та, но именно та самая…

Она почувствовала, что больше не вынесет.

– Мне нужно идти, – сказала она нервно и вскочила со стула. – Я забежала только на секундочку, мне еще нужно сделать кучу дел. Позвони, когда будет время.

– С большим удовольствием. И ты звони. Погоди, вот твой зонтик!

Дождь лил равномерно и монотонно. Мокрые дороги и тротуары сверкали в свете фонарей. Молодой человек, который вышел из-за угла улицы, увидел на противоположной стороне медленно идущую девушку, ссутулившуюся, с опущенной головой. Зонтик ее запрокинулся назад, на спину, вода с мокрых волос стекала на лицо. Все в ее осанке выдавало безнадежное отчаяние. Молодой человек узнал девушку и вспомнил, что однажды уже встречался с ней в ясный солнечный день. А-а-а, нет, ничего подобного, тогда тоже шел дождь, а солнце светилось в ее глазах. А теперь, наверное, на ее долю выпало какое-то страшное несчастье или обида. Он с досадой подумал о своих делах, которые не позволяли ему подойти и просто спросить, не может ли он ей чем-нибудь помочь…

Тереска только тогда поняла, что зонтик запрокинулся ей на спину, когда вода с мокрых волос потекла за воротник. Она подняла зонт над головой, но потом снова наклонила назад.

«И очень хорошо, – подумала она самоуничижительно, – по крайней мере не будет видно, что у меня на лице…»

Слезы текли у нее из глаз столь же обильно и непрерывно, как дождь. Ноги шаркали по лужам, но она шла, не обходя мокрых мест, тяжело и медленно ступая. Погода идеально соответствовала ее чувствам.

Все кончилось безапелляционно и безвозвратно. Угасли всякие надежды, к чертям отправились глупые мечты и иллюзии. Пятнадцатого ноября Богусь был в Варшаве… Он все время был в Варшаве… Девушка из «Орбиса»… Нет, это уж слишком много!

Плакал весь свет, и плакало разбитое сердце Терески.

* * *

Невозможность запереться в уединении в какой-нибудь клетушке, в подвале, спрятаться так, как прячутся больные звери, необходимость постоянно контактировать с людьми стали последними каплями яда. Не было ни времени, ни места, чтобы спокойно предаться отчаянию. Тереска считала, что после такой трагедии, после такого удара она никогда не оправится, до конца жизни. Самоубийство почему-то не приходило ей в голову, но она была совершенно уверена, что остаток дней своих проведет в воспоминаниях о погубленных надеждах и о том потрясении, которое их разрушило.

Сразу же после возвращения домой она попыталась биться головой об стенку, но быстро прекратила эти успокоительные действия, потому что шершавая штукатурка больно обдирала кожу на лбу, а удары вызывали глухое гудение и дрожь во всем здании. Общепринятое выражение отчаяния дало только тот результат, что Тереска набила себе шишку на лбу.

Ни школы, ни уроков бросить было нельзя. Обязанности надлежало выполнять. Каменное, немое отчаяние не соответствовало веянию времени, как и ношение черной вуали. Неблагоприятные обстоятельства привели к тому, что Тереску в поразительно скором времени охватила ярость.