Текст книги "Проза и публицистика"

Автор книги: Иннокентий Федоров-Омулевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

   Сатирическому уму Вилькина предстояла отличная пища: никто лучше его не мог бы обрисовать земельское общество: но приготовившись еще с вечера к тому, что новый губернатор с первого слова заговорит с ним о делах, правитель канцелярии не был расположен в настоящую минуту к какому бы то ни было постороннему разговору. Такое начало порядочно озадачило его, хотя и весьма приятно.

   – Наше общество, ваше превосходительство,– сказал он только:– не представляет, по моему личному мнению, исключения из других губернских обществ.

   – Однако ж?– настаивал небрежно губернатор.

   Вилькин сейчас же смекнул, что отделаться после этого общими местами будет не совсем ловко, и слегка обрисовал тот избранный кружок, в котором постоянно вращался сам. Надо отдать справедливость Николаю Иванычу. Он сделал это мастерски, как великий художник, который, не желая лишить вас полностью наслаждения картиной и желая в то же время хоть сколько-нибудь познакомить вас с ней, набрасывает вам на лоскутке бумаги хотя и смело, но только намеком ее главные черты. Некоторые из них были подмечены так тонко и верно, что, слушая правителя своей канцелярии, губернатор не мог удержаться несколько раз от невольной улыбки. Разговор поддерживался таким образом, по крайней мере, минут десять, а о делах не было и помину; так что другой, на манер Вилькина, мог бы уже и забыть в это время, у кого он сидит: только когда Николай Иваныч совершенно закончил свой мастерский очерк, губернатор спросил его, и то как будто мимоходом, как спрашивают иногда о какой-нибудь не очень важной вещи:

   – Скажите, пожалуйста: губерния сильно запущена?

   Правитель очнулся в ту же минуту, но, как говорится, не моргнул ни одним глазом.

   – Сколько я знаю, ваше превосходительство,– напротив...– ответил он не торопясь.

   – Однако ж,– продолжал губернатор спокойно: – министр очень недоволен прежним губернатором.

   – По крайней мере – у нас еще очень недавно-с получена официальная благодарность его высокопревосходительства,– заметил Вилькин невозмутимо.

   – За что-с?

   – Трех (не разб.) недоимка была пополнена-с.

   – Да, но это ничего не значит...

   – Может быть, ваше превосходительство, на мнение его высокопревосходительства влияли какие-нибудь ложные слухи...

   – Вы думаете?

   – Тем более, ваше превосходительство, что здешний предводитель дворянства находился в постоянной оппозиции к бывшему губернатору.

   Губернатор подумал с минуту.

   – Во всяком случае, министр имел, вероятно, очень серьезные основания, если удалил его от должности,– сказал он, пристально смотря на Вилькина.

   – Может быть, ваше превосходительство, эти основания не касались целой губернии...

   – Вы хотите сказать, что главную роль играло здесь злоупотребление одного лица?– быстро спросил губернатор.

   Правитель скромно промолчал.

   – Стало быть, вы полагаете,– спросил снова губернатор,– мне незачем особенно торопиться на ревизию?

   – Мне кажется, ваше превосходительство.

   Губернатор встал.

   – Не смею вас удерживать дольше...– сказал он с изящностью и любезностью Вилькину, который встал вслед за ним.

   – Угодно будет вашему превосходительству сделать теперь же какие-нибудь распоряжения по канцелярии? – спросил самым почтительным тоном Николай Иваныч.

   – Да. Во-первых, я попрошу вас, г. правитель, распорядиться приготовить мне немедленно бумагу о моем вступлении в должность, чтоб завтра с утра я уже мог воспользоваться ее силой. Потрудитесь прислать мне ее подписать... хоть через два часа, если не успеете раньше. Во-вторых, я буду просить вас не делать мне пока общего доклада: я желаю прежде всего ознакомиться немного с (не разб.) сослуживцами по канцелярии, и потому вместо вас пусть на время сами столоначальники докладывают мне сведения, каждый по своему столу отдельно.

   Вилькин поклонился. "Не терпится с непривычки!" – подумал он насмешливо.

   – Кажется, все,– сказал губернатор, подумав.

   – Когда угодно будет вашему превосходительству назначить прием остальных чиновников города?– спросил правитель еще почтительнее.

   – Завтра, в час, я весь к их услугам, чиновники могут не стеснять себя мундиром, если это им будет угодно.

   И губернатор вежливо раскланялся с Вилькиным. В передней Николай Иванович встретился с Тихомировым, о котором пошли уже докладывать.

   "Премиленький мальчик!" – успел только шепнуть ему на ухо правитель.

   – Н-да... и прекрасно!– ответил ему так же тихо старый добряк, покашливая.

   Вилькин прошел в канцелярию. Все заметили, что он был в отличном расположении духа. Действительно, правитель был доволен на первый раз "тощей фигуркой".

   В этот же день губернатор приехал запросто к вице-губернатору, просидел у него весь вечер и положительно обворожил изящной простотой своего обращения хозяина и хозяйку.

VII

Первый доклад у нового губернатора

   Не легко маленькому чиновнику являться в первый раз на глаза к новому начальническому лицу, особенно когда это новое лицо – сам губернатор. Не легко было это сделать и Матьвиевскому, когда на третий день приезда его превосходительства пришлось ему первому нести к подписанию два-три (не разб.) доклада в одиннадцать часов утра. По-заимствовавшись кое-какими светскими манерами у своего образца и непосредственного начальника, молоденький столоначальник начал живее чувствовать всю их недостаточность в настоящую минуту. Робко вошел он в приемную залу и еще больше сробел, когда красивый камердинер – в щегольском фраке и белом галстуке отправился доложить о нем его превосходительству. С тоской смотря ему вслед, Матвей Семеныч невольно подумал, что этот господин одет не хуже самого правителя. Павел Николаевич не заставил дожидаться себя, и через минуту Матьвиевского учтиво попросили пройти в его кабинет. Губернатор сидел за столом, внимательно перелистывая какую-то книгу. При входе столоначальника его превосходительство вежливо встал.

   – Из моей канцелярии?– спросил он с ласковой улыбкой.

   – Точно так-с, ваше превосходительство.

   Голос Матьвиевского слегка дрожал, но губернатор заметил это сразу.

   – Очень рад с вами познакомиться,– сказал он ободрительно Матьвиевскому и протянул ему руку.– Садитесь, пожалуйста.

   Столоначальник стоял в нерешимости.

   – Присядьте же, сделайте одолжение...– повторил губернатор, принимая от него одной рукой бумаги, а другой придвигая ему кресло, как сделал это вчера и Вилькину: – а я между тем прочту вам это.

   Павел Николаевич указал глазами на бумаги и закурил папироску. Озадаченный чиновник присел на самый кончик кресла, больше для виду. Губернатор снова поместился у стола и с полным вниманием принялся за чтение. Прочтя первую бумагу, он мельком взглянул на Матьвиевского, который в эту минуту с таким смущенным видом смотрел в пол, пак будто у одной из ножек его кресла была бездонная пропасть.

   – Что вы не курите?– спросил его вдруг губернатор.– Вот папиросы.

   И его превосходительство манерно подвинул к столоначальнику ящик с папиросами. Матьвиевский так растерялся от этой неожиданности, что даже забыл и поблагодарить, как требовало приличие. Столоначальник не знал, что и подумать: никогда еще он не был принят по службе так просто даже и у правителя канцелярии. Папироску, однако ж, он взял, но как-то нерешительно повертел ее в слегка дрожащих руках: ему все казалось, что это ни больше ни меньше, какая-нибудь тонкая ловушка со стороны его превосходительства. Зоркий губернатор как-то ухитрился подметить и это.

   – Вот здесь огонь,– сказал он с едва заметной улыбкой и подал Матьвиевскому спички.

   Матвей Семеныч на этот раз закурил папироску.

   "Какой славный табак!" – подумал он через минуту, освоившись немного со своим положением и даже любуясь им мысленно.

   Губернатор прочел между тем доклады. Отложив их в сторону, он сделал столоначальнику несколько необходимых вопросов, на которые тот отвечал ему хоть и очень робко, но совершенно толково. Павел Николаевич остался им доволен: подписал все три доклада.

   – Вы сами составляли это?– спросил его превосходительство, возвращая Матьвиевскому бумаги.

   – Сам-с, ваше превосходительство.

   – У вас все довольно прилежно, но я попросил бы вас... на будущее быть несколько покороче. Старайтесь, пожалуйста, всеми силами избегать многословия и придерживайтесь, по возможности, ближе обыкновенного разговорного языка в таких случаях, когда закон не требует особенной формы выражений. Главное, чтобы самая суть дела была как можно очевиднее. В этом вся мудрость хорошего доклада. Это, впрочем, не такой недостаток, чтобы вы не могли с ним скоро справиться: у вас, кажется, очень хорошие способности?

   Столоначальник (не разб.) поклонился.

   – Давно вы служите?

   – Уж третий год-с, ваше превосходительство.

   – О, как еще недавно!– сказал губернатор.– А где вы кончили курс?– спросил он, помолчав.

   – В здешней гимназии-с, ваше превосходительство.

   – А в университет не пожелали?

   – Средств не было-с у отца, ваше превосходительство.

   – А! Это другое дело... А вам самому хотелось?

   – Очень-с.

   Губернатор на минуту задумался.

   – Где же теперь ваш отец?– спросил он внимательно.– Служит где-нибудь?

   – Никак нет-с, ваше превосходительство: помер в прошлом году-с.

   – Кто же у вас есть еще из родных? Мать?

   – Мать-с, четверо братьев, две сестры, ваше превосходительство.

   Губернатор сделался еще внимательнее.

   – Велики ваши братья?

   – Трое в гимназии учатся, а четвертый совсем еще маленький-с.

   Губернатор помолчал.

   – Вы, может быть, один поддерживаете все семейство? – спросил он через минуту.

   – Сестра тоже помогает-с: шьет-с...

   – Сколько же вы получаете в месяц здесь, у меня?

   – Двадцать восемь рублей-с, ваше превосходительство, с копейками-с...

   – Это очень немного для такого семейства,– сказал задумчиво губернатор.– Скажите, где вы живете? ваш адрес! – спросил он, вынув из кармана записную книжку, когда столоначальник назвал улицу, прибавив, что они живут в своем собственном доме, его превосходительство что-то записал для себя на память.

   В эту минуту его камердинер принес на подносе завтрак. Матьвиевский стал раскланиваться.

   – Не хотите ли позавтракать со мной немножко? – остановил его губернатор.

   Столоначальник решительно не знал, что ему отвечать на такую любезность; он только переминался.

   – Съешьте, пожалуйста, без церемоний что-нибудь...– сказал его превосходительство, наливая из графина коньяк в две крошечные рюмки.

   Матвей Семеныч очень неловко приступил к подносу и так же неловко проглотил маленький кусочек телятины.

   – Возьмите лучше вот это – прочнее...– сказал губернатор, заметив его затруднение, и положил ему отдельно на тарелку порядочную штуку превосходного бифштекса.– Что же вы ничего не выпьете?– прибавил он:– разве вы не пьете водки?

   Матьвиевский не солгал,– сказал, что пьет.

   – Так выпейте же, пожалуйста,– сказал губернатор.– У меня, с приезда, вам не мешает выпить одну маленькую рюмку,– пошутил его превосходительство, видя, что столоначальник все еще колеблется.

   Матвей Семеныч торопливо выпил и даже осмелился выговорить:

   – Желаю вам здоровья-с, ваше превосходительство!

   – Самое главное,– заметил губернатор с улыбкой и поблагодарил его.

   Матьвиевский был только очень скромен и застенчив, в сущности же он был далеко не глупый молодой человек. Он очень хорошо начинал понимать теперь, что новый губернатор вовсе не (не разб.) какой-нибудь, а просто – хороший, славный человек. Матвей Семеныч поспешил доесть свой бифштекс и начал снова раскланиваться.

   – Желаю вам здоровья!– простился с ним губернатор рукой.– Скажите, кстати, от меня всем вашим товарищам: если кто из них будет иметь ко мне какую-нибудь нужду – я во всякое время готов их выслушать и быть им полезным, чем могу.

   Губернатор поклонился, и Матьвиевский вышел, встретясь в дверях с камердинером, который докладывал о приехавшем с рапортом полицмейстере.

   – Попросите подождать минуту: я сейчас выйду,– сказал губернатор камердинеру, торопливо оканчивая свой завтрак.

   Часто уходил Матьвиевский сияющим от правителя канцелярии, но никогда еще он не уходил даже и от него в таком восторженном состоянии, в каком вышел в это утро от нового губернатора. Если бы у признательного столоначальника не было множества дел на руках, он наверно отпраздновал бы этот день, как свои именины. Эту счастливую восторженность донес он вполне на своем сияющем лице до самой канцелярии, где буквально все товарищи обступили его с жадными расспросами. Матвей Семеныч с радостью и впопыхах описал им свой доклад, описал его фотографически верно, не пропустил ни одной мелочи, ни одного слова из разговора; но положительно никто в целой канцелярии не хотел поверить, чтоб губернатор мог так мило и ласково принять простого столоначальника.

VIII

Речь его превосходительства

   Ровно в час пополудни большая зала губернаторского дома наполнилась чиновниками, съехавшимися сюда со всех концов города. Каждое ведомство нашло себе здесь особенное место. На первом плане, налево, помещались члены губернского правления, большею частью старцы, во главе которых стоял старейший из них – сам вице-губернатор. Почти рядом с ним красовалась под предводительством Матюнина казенная палата в лицах самых разнообразных (не разб.) и весьма подозрительной наружности. Тут же предводительствовал и старик Снарский палатой уголовных дел, члены которой, действительно, напоминали собой нечто уголовное. В той же линии, только направо, приютились государственные имущества рядом с врачебной управой, в составе которой, однако ж, не видно было почему-то серьезно-умного лица доктора Ангермана, ее инспектора. Губернский прокурор и два губернских (стряпчих) представляли здесь из себя остроумную пирамиду, ибо оба стряпчие отличались прежде всего своими (не разб.) способностями, а уж о знаменитом остряке Падерине и говорить нечего. Полиция ухитрилась поместиться как-то особнячком, с боку,– не то на первом, не то на втором плане; так что полицмейстер, например, держался на первом плане, а остальные члены – три частных пристава, два пристава – один следственных, другой уголовных дел, секретарь управы, брандмейстер и шесть квартальных надзирателей – на втором. У последнего, впрочем, никогда в в обыкновении не было являться в таких торжественных случаях к губернаторам; но новый губернатор еще утром, при рапорте, выразил полицмейстеру, что он желает видеть полицию по возможности в полном ее составе. Представители местного благочиния и порядка перещеголяли своими беспорядочными физиономиями все это многолюдное общество; некоторые из этих физиономий были таковы, что при взгляде на них всякая мысль о благочинии и порядке вылетала совершенно из головы. Если у этих господ и было что-нибудь порядочное, то разве только одна амуниция. Затем второй план, то есть задние ряды, пополнялись остальными, более мелкими ведомствами, между которыми строительная и дорожная комиссия забилась, по обыкновению, в самую трущобу. Отсутствие в зале жандармского полковника объяснялось тем, что он еще утром успел побывать у губернатора. Предводитель дворянства чувствовал себя в этот день нездоровым и намерен был представиться с документами его превосходительству особо.

   Во всей зале царствовало глубокое молчание. Лишь изредка кто-нибудь и то из самых представительных чиновников шепотом перекидывался с соседом двумя-тремя незначащими словами. Второстепенные лица позволяли себе только кашлять и сморкаться, да и то не очень громко. О мелкоте уже и толковать было нечего: она в этом зале положительно проглотила аршин. Один только изящный, как всегда, Вилькин позволял себе иногда нарушать эту убийственную тишину, подходя к губернскому прокурору и разговаривая с ним вполголоса. Далеко не спокойные чувства, испытываемые в эту минуту всей этой служащей толпой, были столько же разнородны, как и самые лица: на каждую физиономию приходилось здесь по совершенно особенному выражению; общего было у них – одна только тревога. Все, не исключая никого и несмотря на предупреждение Вилькина, были в мундирах.

   В четверть второго вышел губернатор. Его превосходительство был во фраке, в ленте и со звездой. На минуту он как бы смутился, видя перед собой такую густую коллекцию сияющих золотым и серебряным литьем воротников, но тотчас же оправился и обвел все собрание орлиным взглядом.

   – Здравствуйте, господа! Очень рад вас всех видеть...– сказал губернатор, сделав общий глубоковежливый поклон.

   Чиновники поклонились ему почти в пояс.

   – Господа!– начал его превосходительство и ступил два шага вперед.– Вступая в управление вверенной мне губернией, я считаю первым долгом выразить вам мою задушевную надежду, что каждый из вас более или менее понимает требования нашего времени, по возможности сочувствует им, без этого сочувствия, без этой надежды тяжелая обязанность, принятая мною на себя, была бы мне не под силу: я бы принужден был ограничиться только законными распоряжениями, которые, как мертвая буква, не вносят в общество никаких живых элементов. Многие из вас служат не год, не два, не десять лет даже, и я очень хорошо понимаю, как трудно им будет отрешиться от некоторых служебных привычек, вошедших уже, может быть, иным в плоть и кровь. Но и вы, господа, в свою очередь, должны понять также, что общество не обязано терпеть нравственных убытков из-за неспособности одной какой-либо личности. Весь современный прогресс заключается именно в этом разумном понимании отношения отдельной личности к целому обществу. Старое дерево срубается иногда вовсе не потому, чтоб оно, в строгом смысле, было ни к чему не годно, но потому, что оно задерживает собой соки молодых побегов, на которые больше всего рассчитывает хороший (не разб.) садовник. Я хочу этим сказать, господа, что и устаревшее воззрение большинства из вас на гражданскую службу будет всячески преследуемо мною вовсе не потому, что эта служба даже и в настоящем своем виде не приносила законной пользы, но единственно потому, что в таком виде она значительно задерживает рост будущих административных сил нашего отечества. Настоящее правительство очень хорошо понимает это и стремится к искоренению прежнего зла всеми зависящими от него средствами. Надеюсь, господа, что между вами не найдется ни одного, кто не захотел бы оправдать наконец то доверие, которым почтило его это правительство и кто не постарался бы загладить своим будущим поведением того прошлого, которое служило, может быть, только в ущерб его ближайшим интересам. Наконец, ваша собственная польза, господа, требует этого. Что же касается лично меня, господа, то предупреждаю вас, что во всех тех случаях, когда я буду неловко поставлен вами в положение выбора между моим прямым долгом и сохранением моих личных отношений к кому-либо из вас,– колебаться я не буду ни одной минуты: последнее всегда проиграет наверно. За это я вам ручаюсь.

   Губернатор остановился на минуту, чтоб утереть себе платком лоб. Лицо его горело воодушевлением: видно было, что он не сочиняет свою речь, но что она является у него прямо из сердца. Его превосходительство говорил очень тихо, но каждое его слово, врезываясь свинцом в память чиновников, отчетливо слышалось в зале, где была такая тишина в это время, что (не разб.) можно было принять (не разб.).

   "Тощая фигурка" значительно выросла в эту минуту даже в глазах Вилькина, который, слушая, бледный как полотно, не проронил из этой речи ни единого слова.

   – Настоящую мою обязанность, господа,– продолжал губернатор, подумав с минуту,– я принимаю на себя только еще в первый раз. Легко может быть, что на первых порах я буду иногда ошибаться, тем более, что служу сравнительно еще очень недавно. Это, мне кажется, даже и неизбежно на первый раз. В таком случае всякий дельный совет, веское разумное слово вовремя, от кого бы я ни имел чести услышать их, будут всегда приняты мною с истинной благодарностью. Для этого двери моей квартиры во всякое время дня, а в исключительных случаях даже и во всякое время ночи, будут отворены настежь к вашим услугам. По каким-либо возникшим служебным недоумениям также прошу обращаться ко мне лично. На всякого честно исполняющего свои обязанности чиновника, как бы незначителен он ни был, я не привык и не могу привыкнуть смотреть иначе, как на своего товарища но службе, как на такого же простого работника, каков я и сам. Но я в то же время не могу и не буду смотреть как на товарища на того из вас, кто не захочет помогать мне: я буду постоянно видеть в нем врага, который мешает моему и общему делу. Со своей стороны я всеми силами постараюсь выполнять эти обязанности, которые налагает на меня в отношении вас мое настоящее положение. Многим из вас может показаться с непривычки, что я еще слишком молод для него; но будьте уверены, господа, что я сумею понять и отличить каждого из окружающих меня, сообразно его достоинствам. Прошу вас поверить мне пока на слово. Во всяком случае, могу поручиться вам за то, что я буду постоянно ходатайствовать у г. министра за тех, кто, по крайнему моему разумению, заслужит лестное внимание от его высокопревосходительства: честный чиновник, как и всякий честный труженик, должен быть всегда обеспечен; иначе работа его не имела бы того живого и разумного смысла, который один служит источником удовольствия во всяком серьезном труде, в чью бы пользу он ни клонился. Надеюсь, господа, что вы все совершенно поняли меня и что нам не придется ссориться. Больше, господа, я не имею пока ничего особенного сказать нам.

   Губернатор еще раз глубоковежливо поклонился собранию.

   Чиновники молчали, не шелохнувшись. Короткая речь его превосходительства произвела на них сильное и вместе с тем какое-то странное впечатление. На иных она повеяла чем-то отрадным, освежающим; другим она показалась торжественной панихидой, наводящей на душу неотразимое уныние. Вице-губернатор был тронут ею до слез. Вилькин казался еще бледнее.

   Дав пройти первому впечатлению, губернатор вмешался в толпу. Он обошел все кружки, останавливаясь на несколько минут у каждого, знакомясь и разговаривая с чиновниками. Для каждого нашлось у него милое, приветливое слово. Никто не услышал ни одной колкости, не уловил ни одного косого взгляда, как это обыкновенно бывало при перемене губернатора. И он это сделал как-то так хорошо, что различие между вице-губернатором, например, и квартальным надзирателем – на время совершенно исчезло; к последнему он относился еще приветливее и внимательнее, чем к первому. Тем не менее не много лиц просияло в толпе чиновников в эти минуты; зато те, которые просияли – сделали это совершенно искренно, без участия всякой задней мысли. Поговорив с полчаса времени со всеми, его превосходительство сделал несколько шагов по направлению к кабинету, обернулся, поклонился всем с ласковой улыбкой и распустил собрание следующими словами:

   – Повторяю еще раз, господа; очень рад вас всех видеть... Жалею, что на этот раз не могу уделить вам больше времени: мне надобно постараться догнать вас; да, вероятно, у вас самих найдется еще дело сегодня... Желаю вам здоровья, господа!

   Подумав немного, он прибавил:

   – Полицию прошу на минуту остаться...

   Затем его превосходительство еще раз поклонился и быстро ушел в свой кабинет. При этом на полицейских лицах выразилось нечто такое, как будто губернатор сказал:

   "А вас, господа, я должен еще высечь!"

   Собрание сейчас же после этого начало расходиться; но уже гораздо более шумно, чем оно пожаловало сюда: иногда слышался даже неясный говор.

   "Умные речи приятно и слушать",– сказал Падерин Вилькину в самых дверях. Губернский прокурор хотел этим, по обыкновению, сострить, но на самом деле сказал только совершенную правду, как подумалось даже и ничего не ответившему на это правителю.

   Через пять минут зала совершенно опустела. Одна только полиция стояла здесь горемычной сиротой, уныло опустив долу свои забубённые головы. Губернатор вышел к ней почти тотчас же, как опустела приемная зала.

   – Вас, господа, – сказал торопливо его превосходительство,– я удержал для того, чтобы сказать вам особо несколько слов, по моему мнению, необходимых... Полиция по самому своему назначению чаще всего сталкивается с обществом и его интересами. Во всяком образованном государстве она по этому назначению должна пользоваться полным уважением как самого общества, так и каждого члена этого общества порознь; потому общественное мнение и относится к ней гораздо строже и требовательнее, нежели ко всем другим рабам службы и служебных обязанностей. Здесь больше, нежели где-нибудь, требуется безукоризненность, честность, вежливость и расторопность. Особенно, господа, вежливость – запомните это хорошенько. Невежливый полицейский чиновник всегда и везде представляет собой ненормальное, уродливое явление; это все равно, что человек, имеющий голову, но не умеющий думать. Вежливым следует быть одинаково с каждым, кто бы он ни был, как бы низко он ни стоял на общественной лестнице и при каких бы обстоятельствах ни встречалась с ним полиция. Это правило – (не разб.). Потрудитесь, господа, всеми силами внушить его каждому из ваших подчиненных. О честности я уже не говорю. Кто не имеет этого качества или не надеется приобрести его с этой минуты, тот пусть приготовится вперед не служить со мной. Ни один чиновник в городе не может спать спокойно, если он не уверен, что полиция этого города служит своему делу честно и ревностно; а это много значит, господа. Я почти уверен, что некоторые из вас служат в полиции только из крайней необходимости и считают унижением для себя свои обязанности. Но эти "некоторые" жестоко ошибаются, господа: никакая обязанность не может унизить человека, если она выполнена добросовестно. Правда, наше общество смотрит на полицию пока еще не совсем доброжелательно; но это зависит не от него, а от тех ее неудачных представлений, которые на каждом шагу только злоупотребляют своим официальным именем. Сумеете, господа, поставить себя к обществу и особенно к простому народу так, чтоб заслужить их полное доверие, и вы увидите, что полиция в их глазах сделается любимою представительницею законной власти. Так было везде, так должно быть и у нас. Ссылаться на ограниченное жалованье нельзя, когда не умеешь показать, что заслуживаешь большее. Что же касается расторопности, то она также необходима полицейскому чиновнику, как птице крылья.

   Для полиции поспеть вовремя на место чаще всего значит – спасти человека! Исполняя иногда вяло ту или другую нашу обязанность, нам часто и в голову не приходит, как важна окажется в сущности эта обязанность, если в нее вдуматься глубже. Различивши это, господа, хорошенько внушите предписание как следует и низшим полицейским чинам. Можете на первый раз сказать им от меня, пока я не успею сам лично пожелать им того же, что я готов буду помогать иногда их нуждам даже из собственных сумм, если замечу в них искреннее желание воспользоваться моим добрым наказом. В противном случае я принужден буду прибегнуть к более энергическим мерам для восстановления полиции в ее настоящем виде, то есть в каком она должна быть во всяком благоустроенном государстве. Эти слова в той же степени относятся и к вам, господа, как и к нижним полицейским чинам, с той только разницей, что с вас, как с людей более развитых, я буду взыскивать еще строже: кроме того, что вы отвечаете мне за себя – вы отвечаете еще и за ваших ближайших подчиненных. У меня не в привычке пороть бесполезно горячку, но я и без шуму умею делать свое дело и твердо стоять на своем... Не забудьте же этого, господа. За тем, собственно, вы и удержаны здесь мной на несколько минут, чтоб потом не вышло между нами каких-либо недоразумений. Позвольте мне надеяться, впрочем, что после того, как мы поговорили откровенно, недоразумений этих не встретится... До свидания, господа!– извините...

   И его превосходительство также торопливо раскланялся с полицией, как торопливо и вышел к ней.

   Особенно положительное впечатление оставила эта последняя речь на душе гг. полицейских чиновников. Как стояли они в зале с опущенными долу главами, так и вышли оттуда, не поднимая их до самых своих обителей...

   Что-то думал в эти минуты армии подполковник Вахрушев "об одной из молоденьких работниц", встреченных им недавно у Московской заставы?

IX

Новый губернатор у себя в канцелярии

   Маленькая дверь, едва заметная на обоях стены, вела из губернаторской уборной в соседнюю комнату, где при прежнем губернаторе происходили но пятницам доклады строительной и дорожной комиссии, комиссии о земских повинностях и тюремного комитета; а из этой комнаты другая дверь вела прямо в канцелярию. Новый губернатор сделал это полезное для него открытие совершенно нечаянно. В день приема чиновников, перед чаем, около восьми часов вечера, его превосходительству вздумалось приколотить собственноручно какой-то гвоздик на стене. Он сделал это так неловко, что тоненький гвоздь совершенно погнулся и Павел Николаевич стал было выдергивать его обратно, как вдруг перед ним приотворилась дверь, на которую и попал случайно этот гвоздик. Губернатор, никак не ожидавший подобного сюрприза, сейчас же полюбопытствовал со свечой в руках, куда ведет новооткрытая дверь. Вступив в известную комнату и осмотрев ее внимательно, его превосходительство, все еще не подозревая, толкнул и следующую дверь. Но каково же было его удивление, когда он очутился вдруг перед длинной амфиладой ярко освещенных комнат, уставленных целым рядом столов, за которыми сидели, по крайней мере, человек двадцать и скрипело столько же перьев? Чиновники, сидевшие в первой комнате и почти возле самого его превосходительства, с удивлением привстали, не зная еще, сам ли это губернатор или приехавший с ним чиновник.

   – Я никак не ожидал, господа, что вы от меня так близко... Это очень удобно. Здравствуйте!– сказал губернатор, весело раскланиваясь со всеми. Он был с сигарой во рту.

   Чиновники окончательно встали и отвесили ему по низкому поклону. Губернатор прошел в следующую комнату, где каким-то чутьем встречал его уже сам Вилькин.

   – Познакомьте меня, пожалуйста, с канцелярией, г. правитель...– сказал ему губернатор, здороваясь.

   Вилькин повел его. Они остановились на несколько минут у каждого стола. Правитель отчетливо называл столы и столоначальника, а губернатор здоровался рукой и со всеми разговаривал очень внимательно. Когда им пришлось проходить мимо стола Матьвиевского, его превосходительство сказал, улыбаясь: "Мы уже знакомы", поклонился и прошел мимо. Обойдя столы по порядку, они вышли в переднюю, где старик-сторож отвесил новому начальнику чуть не земной поклон.