Текст книги "Трубачи трубят тревогу"

Автор книги: Илья Дубинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

Молодой Виталий смело бросил в лицо царским судьям: «Да, мы распространяли листовки, но не считаем себя виновными. Мы это ставим себе в честь и в заслугу перед народом».

Измученная Варвара Николаевна и страшилась за судьбу сына, и в то же время гордились им. Жандармы, пытаясь играть на ее материнских чувствах, предложили ей уговорить Виталия отречься от революционных убеждений, признать вину и принести публичное раскаяние. Обещали за это смягчить приговор. Юный Виталий, к радости матери и всех друзей, с презрением отверг гнусное предложение царских охранников.

А потом пошли одна за другой царские, тюрьмы. Их Виталий прошел, закованный в одни кандалы с Марком Темкиным[5]5
  Старый большевик М. М. Темкин ныне живет в Москве.


[Закрыть]. Голодовки, одиночки, карцеры, встречи со старыми революционерами еще больше закалили молодого социал-демократа, большевика. Тюрьма не сломила его. Напротив, как и для многих молодых революционеров того грозного времени, она явилась лучшей школой жизни, университетом классовой борьбы.

Сибирь неласково встретила Виталия. Тяжелая работа у богатой чалдонки за угол и кусок хлеба, а затем у кузнеца в холодном помещении подорвала здоровье. Он заболел тифом. После больницы абанские ссыльные помогли Примакову устроиться на работу в волостном правлении. В Абане же, с первыми известиями о свержении царя, Виталий, возглавив группу ссыльных товарищей, разоружил полицию.

Долг гражданина свободной, страны влечет его к деятельности, долг партийца зовет к борьбе. Он едет в Киев. Там он тянется к перу, не подозревая того, что истинным его призванием явится казачий клинок. В Киеве сбывается давняя мечта юноши: он становится журналистом. Но ненадолго. После гражданской войны Примаков напишет много статей и очерков, выпустит книги о пережитом: «Митька Кудряш», «Записки лейтенанта Аллена», «Афганистан в огне». И все же в историю своего народа он войдет не как писатель, а как талантливый самородок-полководец.

В это бурное лето, прошедшее в острых столкновениях с меньшевиками, эсерами, анархистами, юному большевику весьма пригодились занятия в ученическом кружке красноречия. Пригодился и подготовленный им еще в 1911 году реферат «Речи Цицерона в защиту республики».

В книге «Год борьбы» Евгения Бош, вспоминая схватки с меньшевиками в 1917–1918 годах, пишет, что выступления Примакова производили впечатление разорвавшейся бомбы.

А Евгения Богдановна Бош хорошо знала Примакова, встречалась с ним в большевистском подполье. Вместе с другими членами первого Советского правительства Украины 25 декабря 1917 года Бош подписала Постановление о создании червонного казачества. В 1918 году она редактировала газету червонных казаков «К оружию», командовала отрядами Красной гвардии. Первый полк червонных казаков носил имя этой выдающейся большевички.

Бош отмечает в своей книге, что по силе сокрушающей логики, убедительности доводов, едкой иронии речи пылкого Примакова считались шедевром ораторского искусства. Вот почему, когда во всей широте встал вопрос о завоевании армейских масс, партия послала хорошо зарекомендовавшего себя пропагандиста рядовым в 13-й запасной полк.

Многие и сейчас помнят острые словесные поединки между речистыми добродиями-самостийниками из Центральной рады и рассудительным ленинцем Примаковым. Радовцы соблазняли солдат нарядными жупанами, бульбовскими шароварами, пестрыми шлыками гайдамацких папах и жирным казацким приварком. Примаков же рассказывал о санкюлотах, голодных и разутых тружениках Франции, которые колотили сытых и хорошо вооруженных буржуа. Он говорил о Степане Разине, Устине Кармелюке. Призывая солдат под знамена Ленина, он им откровенно рисовал все лишения и трудности, которые ждали их на первых порах.

И солдатская масса, отвернувшись от опереточных жупанов Петлюры, проголосовала за ленинский путь. 13-й полк избрал солдата Примакова делегатом на II съезд Советов.

В Питере в решающие дни Октября делегатам пришлось голосовать не только мандатами, но и оружием. Контрреволюция пыталась штыком навязать свою волю восставшему народу. Участник штурма Зимнего дворца, двадцатилетний Примаков, возглавил отряд красногвардейцев Речкинского паровозного завода. На подступах к Пулковским высотам красногвардейцы разгромили один из отрядов мятежного генерала Краснова.

Яков Михайлович Свердлов после победы Октябрьской революции направляет Юрия Коцюбинского, Виталия Примакова и еще ряд делегатов-украинцев в Харьков. Здесь еще предстоит жестокая борьба. В гарнизоне имеются части, поддерживающие Центральную раду.

Большевики хорошо знали высказывание Энгельса о том, что наступят времена, когда «армия королей превратится в армию народа». Выполняя задание партии, Примаков и писатель Иван Кулик, опираясь на сознательную часть солдат, поднимают восстание во 2-м запасном петлюровском полку. Из отколовшихся от Петлюры бойцов и харьковских рабочих Примаков 25 декабря 1917 года создает боевой отряд, впоследствии выросший в Первый конный корпус червонного казачества.

Первое боевое крещение червонные казаки получили 6 января 1918 года под Полтавой. Вместе с харьковскими красногвардейцами и полтавскими рабочими-железнодорожниками они разбили гайдамацкие отряды «вольного казачества».

Много замаскировавшихся петлюровцев оставалось в городе, и на его улицах не сразу установился должный порядок. С юных лет помня, с каким уважением произносилось в доме Коцюбинских имя Короленко, Виталий сразу же после освобождения Полтавы выделил специальный пост для охраны дома писателя.

Из Полтавы третий примаковский курень (батальон) двигается на Кременчуг. Второй курень остается в городе для несения гарнизонной службы, первый, сев на захваченных гайдамацких коней, получил задачу идти вместе с другими отрядами на Киев.

Крупные силы «вольного казачества» Петлюры были разбиты под Крутами, но в Киеве желтоблакитники прочно оседлали днепровские переправы. Несколько атак, предпринятых Муравьевым, не дали никакого результата. Вместо Муравьева главкомом был назначен Юрий Коцюбинский. Вот тогда Примаков предложил смелый до дерзости план действий, давший блестящий результат.

Примаков ночью повел отряд конников в тыл гайдамакам. Днепр не совсем еще застыл, и несколько кавалеристов с лошадьми пошли под лед. Выбрался отряд на берег у Пущи-Водицы. Отсюда червонные казаки двинулись на Куреневку и Подол, где к ним присоединились отступившие из города красногвардейцы. С рассветом Примаков нагрянул на тылы гайдамаков, оборонявших переправы через Днепр. А удар красногвардейцев со стороны Дарницы по переправам довершил разгром желтоблакитников, удравших вместе с Центральной радой из Киева.

Бои и организационные хлопоты отнимают много времени у молодого конника. Но он знает, чего от него требует партия. Он изучает рейды американской кавалерии во время гражданской войны Севера против Юга, увлекается книгами о походах Богдана Хмельницкого, о партизанских налетах Платова, Дениса Давыдова, изматывавших наполеоновские войска...

Помещики и кулаки приветствовали оккупантов, а народ Украины с первых же дней начал готовиться к кровавой борьбе с захватчиками и их прихвостнями. Под руководством большевиков создавались партизанские отряды на оккупированной территории. Тысячи тружеников Украины уходили в нейтральную зону и здесь, пользуясь поддержкой Ленина, поддержкой русских братьев, накапливали силы для решающей схватки.

Во главе повстанческих отрядов – вооруженной силы восставшей Украины – стали большевики Ю. Коцюбинский, В. Затонский, А. Бубнов, В. Примаков, Н. Щорс, В. Боженко, Н. Крапивянский.

В нейтральной зоне, на этой узкой полосе земли, отделявшей советскую территорию от районов, захваченных немецкими оккупантами, на помощь Примакову пришли черниговские друзья по революционному подполью – Семен Туровский, Михаил Зюка, Ахий Шильман. А жена Примакова – Оксана Коцюбинская – перевязывает раны червонным казакам, читает им газеты и, выполняя задание повстанческого штаба, везет партийные директивы на оккупированную Украину.

В Шуманах немецкие каратели и их гетманские прихлебатели крепко притесняли родителей Примакова. Отца Виталия Марка Григорьевича жестоко выпороли. Распространяли слухи, что Виталий Примаков командует не воинским отрядом, а бандой грабителей. Варвара Николаевна не верила этой клевете и, как могла, разуверяла других. Но вот с паспортом Хорошиловой – учительницы соседнего села – она с большими трудностями пробирается в нейтральную зону.

Здесь, в партизанском лагере, мать напомнила сыну о своем давнем разговоре с Марком Григорьевичем. Она знала, через какие трудности шел ее муж, сын крепостного, к учительству. Понимала, как он ценил достигнутое. Понимала, почему он, не желая замечать особенностей сына, мечтал увидеть и его в куцем учительском вицмундирчике. А разве ее Виталий не педагог, не учит народ? Только муж своими уроками ведет людей к свету и к знаниям, а Виталий ради этого света и этих знаний горячим ленинским словом зовет их к священной борьбе. Что ни день – то митинг!

Тяжело ныло сердце и за мужа, истерзанного плетьми оккупантов и гайдамаков в отместку за Виталия. Но она одобряла путь, избранный сыном. И что там домашние борщи, шумановские пампушки в чесночном соку, которые она готовила для Виталия и его боевых товарищей! Теперь Варвара Николаевна, многосемейная мать, уважаемая учительша из Шуманов, сама включилась в борьбу.

Волнующие рассказы матери партизанского командира о народных страданиях, об издевательствах иноземцев и «хлеборобов-собственников» – помещиков и кулаков – еще больше закалили волю бойцов червонного казачества к борьбе.

Пройдет двенадцать лет, и Варвара Николаевна, осуществляя то, за что боролся ее старший сын с царскими судьями в здании киевских присутственных мест, с оккупантами в лесах нейтральной зоны, с деникинцами под Орлом, возглавит в Шуманах борьбу за создание первого колхоза. Народ единодушно назовет его славным именем «Червонный казак».

В декабре 1918 года червонные казаки под командованием Примакова, действуя совместно со 2-й Советской Украинской дивизией, освобождают Харьков, Полтаву, Кременчуг, а весной 1919 года совершают знаменитые рейды на Старо-Константинов, Изяславль, Острог.

«Тяжка, неравна была борьба наших красных отрядов с немецкими корпусами, – пишет Антонов-Овсеенко.  – Вы честно, доблестно держались в этой борьбе, товарищи червонные казаки! Вы продолжали эту борьбу и тогда, когда многие в унынии сложили оружие...» [6]6
  Червонное казачество. Издательство «Молодой рабочий», Харьков, 1923.


[Закрыть]

В течение августа и сентября 1919 года Примаков с бригадой червонных казаков удерживает Чернигов, блокированный деникинскими войсками.

Не раз, и под Перекопом, и на полях Галиции, мне приходилось наблюдать Примакова в бою – бесстрашного и рассудительного, спокойного в самой сложной обстановке.

Осенью 1919 года Деникин рвался к Москве. По указанию В. И. Ленина для отпора белогвардейцам была создана Ударная группа. В нее вошли латышские стрелки, червонные казаки и бригада Павлова. Месяц длились ожесточеннейшие бои на полях Орловщины.

В штаб Ударной группы явились командарм Иероним Уборевич и член Реввоенсовета Серго Орджоникидзе. Примаков горячо доказывал:

– Готовя народ к революции, мы говорили, что самодержавие прогнило насквозь. А сейчас мы удираем от тех же царских генералов. В пятнадцатом году я с трудом доставал у солдат черниговского гарнизона винтовку, обойму патронов. Теперь у нас оружейные заводы в Туле, Сестрорецке, Ижевске. В пятом году восстали лишь Красная Пресня и киевские саперы, сейчас с нами весь трудовой народ. В восемнадцатом году у нас были небольшие отрядики, а теперь на одном лишь Южном фронте семь армий. Я убежден, что мы сильнее врага и кулаком и духом. Наши казаки горят ненавистью к белякам. Так в чем же дело? Значит, мы сами делаем не то, что надо. Пустите меня в деникинские тылы. Латыши прорвут фронт. Я в этом не сомневаюсь. Что? Сложная обстановка? У врага много конницы? Зима, стужа, буран? Это то, что надо! Чем сложнее обстановка, тем больше шансов на успех. Пусть дрожат беляки! Мы их будем глушить слухами по нервам, а клинками по башке. Мы лишим их связи, управления. А неизвестность будет бить по врагу похлеще наших клинков...

Орджоникидзе, писавший позже В. И. Ленину, что «червонные казаки действуют выше всякой похвалы», с интересом слушал пылкую речь молодого кавалериста. План Примакова был одобрен...

Одно дело драться с крепким врагом на фронте, другое – двинуться зимой в его тылы. Всему штабу: начальнику Семену Туровскому, его помощникам – Журавлеву, Медянскому, Рубинову, Шильману пришлось крепко поработать. Планы планами, а выполнять их людям. Вместе с комиссаром дивизии Евгением Петровским Примаков ускакал в полки. Завязались душевные беседы. Молодой начдив говорил казакам и о Москве, которой угрожала страшная опасность, и о Туле, снабжавшей войска оружием... И вдруг вспомнил «Левшу» писателя Лескова. Рассказал о нем бойцам:

– Царь спросил, пользовались ли тульские мастера микроскопом, когда подковывали английскую блоху. Левша ответил: «Мы люди бедные и по бедности своей мелкоскопом не пользовались. Но у наших мастеров и так глаз пристрелямши»... Вот, товарищи, – сказал в заключение начдив, – мы тоже люди бедные, с оружием у нас не густо, но у нас и так глаз пристрелямши... Не дадим спуску сволочам...

2 ноября латыши прорвали фронт. За 37 часов, в стужу и буран, червонные казаки углубились в расположение врага на 120 километров. 6 ноября захватили в тылу деникинцев Фатеж и Поныри. Враг под натиском стрелковых дивизий с фронта откатился на 100 километров к югу.

Командование, воздавая должное отваге полков Примакова, снова двинуло его дивизию в рейд. 15 ноября 1919 года червонные казаки, разгромив тылы врага, захватили Льгов и пять деникинских бронепоездов на станции. Один из них, «Генерал Дроздов», приказом командования армии был переименован в «Червонный казак».

Стрелковые дивизии 13-й и 14-й армий, воспользовавшись результатами льговского рейда Примакова и ударами конницы Буденного по Касторной, отбросили врага еще дальше на юг и вышли на линию Курск – Воронеж.

Позже червонные казаки вместе с латышами, разгромив под Мерефой конницу Деникина, помогли войскам 14-й армии освободить Харьков.

Золотыми буквами вписаны в историю гражданской войны осуществленные под руководством большевика Примакова четырнадцать рейдов червонных казаков по тылам Деникина, пилсудчиков и гайдамаков.

Военные успехи, боевые удачи, выпавшие на долю молодого Примакова, могли бы вскружить голову и более зрелому человеку. Но этого не случилось. В рядах червонного казачества, не утихая ни на миг, все время звучал голос коммунистов-рабочих, сплачивавших казаков вокруг партии Ленина. Ленинские комиссары учили их, что «никто не даст нам избавленья – ни бог, ни царь и ни герой». Избавление – это они знали прекрасно – может быть завоевано самим народом, сплоченной массой, руководимой большевистской партией, осуществляющей ленинские идеи. А партия уже выдвигала вожаков масс.

Да и весь жизненный путь Примакова – подпольные кружки, ленинские идеи, суровая школа царской тюрьмы, грозный и человечный дух «Буревестника» – все это гарантировало от атаманщины, от великого греха ницшеанства, делящего людей на обыкновенных смертных и на сверхчеловеков.

С большой теплотой пишут ветераны о боевом вожаке червонного казачества.

«Я знал его горячую любовь к добру, – вспоминает Прохор Маслак из села Омбыш, – любовь ко всему прекрасному и высокому, его ненависть ко всякой пошлости и произволу. Нельзя ли начать собирать средства среди червонных казаков для сооружения памятника Виталию Марковичу Примакову? Это был бы памятник от народа, а Виталий Маркович такой памятник заслужил».

Было в Красной Армии много кавалерийских бригад, прочно вошедших в историю. И среди них по заслугам: первое место принадлежит кавбригаде Котовского. В годы гражданской войны действовали две конные армии, но народ не без оснований больше всего помнит Первую Конную армию Буденного. Советская конница насчитывала несколько боевых корпусов, но, выделяясь среди прочих героическими подвигами и особенно классическими операциями во вражеском тылу – рейдами, в историю по достоинству войдет Первый Конный корпус червонного казачества Примакова.

«Синий кирасир»

Червонное казачество, пополненное бригадой Микулина и добровольцами с Украины, в районе Чаплинки усердно занималось боевой подготовкой. Однажды комиссар дивизии Евгений Петровский собрал в чаплинской школе партийный актив. Отправляясь в политотдел с большой группой коммунистов, Генде велел ехать и мне.

Гремя шашками, мы ввалились в класс. Старые бойцы дивизии потеснились, дали место на партах новым товарищам, с которыми еще неделю назад вместе крошили и слащевскую пехоту, и конницу Улагая.

Открыл собрание Петровский. Среднего роста, худенький, голубоглазый, с прядью золотистых волос, выбивавшихся из-под серой папахи, он какое-то время не мог справиться со своим смущением. Ведь многие из подчиненных комиссаров – Генде, Рекстин, Гавриш – были почти вдвое старше двадцатилетнего военкомдива.

О Евгении Петровском я много слышал от его брата Николая[7]7
  Н. И. Петровский ныне заведует кафедрой Львовского университета.


[Закрыть], политработника 42-й дивизии, с которым летом 1919 года мы отправлялись на деникинский фронт.

Евгений рос в семье учителя в селе Бабица, на Холмщине. Вместе со старшим братом Сергеем еще в Люблине он деятельно работал в революционных кружках. Коммунист с 1917 года, студент Евгений, служащий черниговского земства, в 1918 году возглавил губернский повстанческий комитет. В октябре был приговорен оккупантами к восьми годам каторги. В декабре освобожден из тюрьмы партизанами. В январе 1919 года его избрали в губком партии, а в августе назначили комиссаром червонного казачества.

– Товарищи, – начал речь военкомдив, – тревожные вести идут с Украины. Обнаглевший пан Пилсудский и его лакей – добродий Петлюра захватили Киев. Но не пановать интервентам и а Украине. Ей на помощь, позову Ленина, идут уже русские браты. По решению Москвы пойдем вызволять Украину и мы, червонные казаки...

Гул одобрения вспыхнул во всех уголках просторного класса. Работники подива, бесшумно скользя по проходам,  клали перед нами свежеотпечатанные номера газеты «Червонный казак» с броскими аншлагами: «На польскую шляхту!», «Сто сот болячек гаду Петлюре!», «Даешь Киев!».

Петровский говорил горячо и долго. Наставлял коммунистов, как объяснять казакам цель предстоящего похода. Отметил особенность новой обстановки – возможность вспышки шовинистических и националистических настроений. Подчеркивал, что предстоит война не с польским народом, а с польской шляхтой. Требовал блюсти честь красноармейца: по отдельному бойцу население Западной Украины будет судить о всей Красной Армии. Напоминал, что поход потребует от коммунистов большого труда и умения лавировать в сложнейших условиях.

Мы знали, что недолговечный успех Пилсудского был обеспечен ударами многочисленных петлюровских банд, разбойничавших в тылу Красной Армии.

Петровский, поборов смущение, уже твердым голосом признанного партийного вожака требовал, чтобы коммунисты во время движения на новый фронт, работая не покладая рук, исподволь готовили победу.

– Густой гребень, – говорил он, – и гонит нечисть с головы, и приводит в порядок шевелюру. Наша дивизия, продвигаясь гребнем на широком фронте, обязана разгромить интервентов, ликвидировать петлюровскую нечисть, подбодрить друзей, просветить околпаченных и укрепить терроризированные бандами местные органы Советской власти. И про буквари помните. Чтоб к концу похода каждый боец мог прочитать газету и нацарапать письмо. Сами с начдивом проверим...

После него выступил закаленный в революционных боях польский пролетарий комиссар Альберт Генде. Высокого роста, плечистый, энергично жестикулируя, он страстной, насыщенной юмором речью захватил всех нас.

– В газетах иногда пишут: «Бей панов!» Вот тут [30] как бы нам не перебрать. А почему? Потому что у нас, в Польше, всяк голоштан и тот пан! Очень просто попасть впросак. Мы можем оттолкнуть от себя тех, кого идем освобождать. Шовинисты, соглашатели, ксендзы подымут вой: «Давил нас царь, идут давить и большевики». Давайте лучше говорить так: «Бей польскую шляхту!» Так будет вернее. А бить ее надо. Она у меня вот где сидит. – Генде провел рукой по затылку. – Ходила шляхта разодетая в шелка, бархаты. Кто их ткал? Мой дед, отец, я! Сами носили ошмотья, жили впроголодь. У шляхты – это надо помнить крепко – два оружия. Под копытами она хватается за лесть, в седле – за месть. Не завидую тому, кто забудет о бдительности. Опасен и хвастливый шляхтич, но бойтесь больше всего тихого, угодливого, льстивого панка. А особенно – паненок! И все же верю: наше червонное казачество задаст гонорливой шляхте жару. Носом своим чувствую...

Эти слова вызвали дружный смех всей аудитории. Действительно, нос у военкомбрига был выдающийся. Как говорят: на двоих рос – одному достался. Огромный, с крупными ноздрями, он казался высеченным из; цельного куска гранита. Ходил даже среди бойцов такой анекдот. Однажды в хату, где завтракал Генде, влетел ординарец. Впопыхах крикнул: «Тикаем, беляки под носом!» Генде, продолжая трапезничать, невозмутимо ответил: «Смотря под каким носом. Если под моим, то я еще успею прикончить яичницу и запить ее молоком!»

После собрания Генде, беседовавший у классной доски с Петровским, подозвал меня. Я подошел. Комиссар дивизии, протянув мне руку, сказал:

– Принимайте шестой полк.

Удивленный, я не знал, что ответить. А потом напомнил:

– Я ведь разжалованный...

– Знаю, – ответил военкомдив. – Теперь ваша бригада подчиняется не Нестеровичу, а Примакову. А потом, – он улыбнулся, – за одного битого двух небитых дают... И помните слова нашего начдива: до боя комиссар действует словом, в бою – клинком...

– Этого девиза и мы придерживаемся, – ответил за меня Генде.

С 6-м полком мне не пришлось долго знакомиться.

Полуторамесячная служба в качестве рядового помогла мне хорошо узнать и его бойцов, и его командиров.

Командовал этой частью Красков, бывший унтер-офицер «его императорского величества полка синих кирасиров». Рослый, осанистый, с невыразительным крупным лицом, он отличался тем, что очень много говорил. Это он считал своей основной командирской обязанностью. Ни в какое сравнение он не шел с энергичным, волевым Демичевым. И вот с этим человеком, с «синим кирасиром» Красковым, мне предстояло готовить 6-й полк к новому походу.

С Кавказа форсированным маршем двинулась на Украину Первая Конная армия С. М. Буденного. Начали готовиться к трудному походу и мы, червонные казаки. Под Перекоп, нам на смену, стали прибывать первые эшелоны крепких сибирских и уральских дивизий.

Целый месяц занял наш марш из-под Перекопа на новый фронт. Шесть полков стремительной конницы и хорошо слаженный артиллерийский дивизион двигались семью разными дорогами к одному общему пункту – к Хмельнику.

Первую колонну, состоявшую из самых старых, самых закаленных бойцов червонного казачества, вел бахмутский шахтер Василий Гаврилович Федоренко.

Пантелеймон Потапенко возглавлял колонну 2-го полка. Он прошел трудный путь от бойца до командира части. Революция освободила его из царской каторги. Отец и товарищ каждому бойцу, он дорожил именем червонного казака и сурово взыскивал с каждого, кто пренебрегал железными законами воинской службы. Не давал он пощады лодырям, трусам, барахольщикам. А вообще с людьми был добр. По пути полк непрестанно рос. Потапенко охотно принимал всех, кто хотел бороться с врагами молодой Республики.

Подкручивая большие рыжие усы, Потапенко, непревзойденный мастер простой солдатской шутки, и на походе, и на стоянке, и во время боя всегда находился среди казаков. Лучшую сотню полка возглавлял родной брат Пантелеймона Романовича, а крепкий как дуб их отец держал в умелых руках хозяйство части. Боевую основу этой лучшей в дивизии единицы составляли добровольцы из села Барвенково, Харьковской области, – родины Пантелеймона Потапенко.

3-й полк вел Иван Хвистецкий. Царские казармы, а потом и окопы первой мировой войны не вытравили из него духа домбровского пролетария. Не служивший никогда прежде в кавалерии, он не раз водил свой полк в атаки против деникинской конницы.

Хвистецкий думал медленно, но крепко. Не зря штабники называли его в шутку «Фабий Кунктатор» – по имени медлительного римского полководца – и при этом шутили: «Пока Иван Фортунатович отдает приказ на атаку, у его бойцов вырастают бороды». Как старательный хозяин, Хвистецкий берег людей, конский состав и только по приказу свыше неохотно подавал команду «Рысью». 3-му полку давали те задания, которые требовали систематического, упорного, методического натиска.

Во главе четвертой колонны шел антипод Хвистецкого – отчаянный Степан Новиков. Он имел горячее сердце и горячую голову. Его боевой задор заражал всех кавалеристов полка. Новиков, на стройном коне, с кривой шашкой, под Перекопом выезжал на единоборство с всадниками Врангеля. Смелый наскок, отважная атака, кавалерийский «ва-банк» – такие задачи обычно решал 4-й полк.

Колонны 5-го и 6-го полкой следовали на запад, предводимые Демичевым и Красковым.

Пушки червонных казаков – седьмую колонну дивизии – вел Михаил Зюка, земляк начдива, вернувшийся из царской ссылки в 1917 году. Во время январского восстания 1918 года против Центральной рады он командовал батареей киевских железнодорожников.

Пушками, отбитыми у немецких оккупантов и у деникинцев, Михаил Осипович укомплектовал артиллерийский дивизион. В самые горячие минуты на батареях не умолкало слово большевика Зюки. Его излюбленной командой была: «Коммунары, огонь!» И сейчас ветераны тепло вспоминают Михаила Зюку – бесстрашного начальника артиллерии червонного казачества.

Два полка составляли бригаду. Во главе 1-й бригады стоял смелый кавалерист из московских рабочих Петр Петрович Григорьев; 2-й командовал бывший царский офицер Сметанников; 3-ю возглавлял Владимир Микулин.

Более трех тысяч одних сабель вел из-под Перекопа командир червонных казаков Виталий Примаков. Чтобы сплотить вокруг партии Ленина и повести в бой за молодую Советскую республику рабочего Харьковского паровозного завода, металлиста киевского «Арсенала», незаможника из Решетиловки и Кобеляк, батрака из Люботина и Мерефы, ново-московского и келибердянского середняка, шапочника из Волчанска и закройщика из Лубен, штаб-ротмистра из Москвы и Питера – надо было быть большевиком Примаковым.

После тяжелых, изнурительных боев под Перекопом люди, двигаясь на новый фронт, хорошо отдохнули, окрепли. Но не отдыхали в пути коммунисты и политические работники. В селах Таврии, Херсонщины, Подолии они организовывали перевыборы органов Советской власти, звали под наши знамена добровольцев, вылавливали недобитых самостийников и петлюровских атаманов, неустанно поднимали боевой дух кавалеристов, готовя их к схватке с коварной шляхтой.

Во время первой половины дневного перехода, вплоть до привала на обед, в колоннах распоряжались учителя. Комиссар дивизии говорил еще раньше: «Помните про буквари!» А их, этих самых букварей, – по одному на сотню, и то не на каждую. Да и что проку в них? Печатали их еще для церковноприходских школ. На первых страницах было то, что годилось и для неграмотных казаков: «па-па, ма-ма», а дальше шло такое, что не хотелось и читать: «Без бога ни до порога», «Бог на небе, царь на земле», «За богом молитва, за царем служба не пропадут».

И стал наш полковой учитель Александр Трофимов сам выпускать буквари. Текст писал крупно на обрывках картона и в тройке всадников вешал их на спину среднему. Задняя шеренга, заглядывая в эти своеобразные партитуры, выводила в голос: «За Со-ве-ты, впе-ред!», «Да-ешь шлях-ту!», «Серп и мо-лот по-бе-дят го-лод».

За время марша полки политически еще больше закалились, а количественно выросли вдвое. 6-й полк (бывший 1-й Московский), состоявший из добровольцев – москвичей, рязанцев и туляков, пришедших в армию в 1919 году по зову партии «Пролетарий, на коня!», – насчитывал уже в своих рядах добрую половину украинцев, но его бойцов по-прежнему называли москвичами. Из числа добровольцев вместо раненного под Перекопом  Сливы поступил ко мне в ординарцы каховчанин Семен Очерет.

Утром он был зачислен, принял лошадей и, отпросившись на часок домой, к обеду вернулся. Рослый детина со смуглым тонким лицом вошел в штабную хату уже с карабином за спиной и с шашкой у пояса. Поставил на скамейку довольно вместительную посудину – плетеную сулею. Накинул на ее горловину снятый с левой руки огромный, с румяной корочкой, крендель. Новичок небрежным взмахом руки взбил смолистый, в мелких кудряшках чуб, торчавший из-под широкополой крестьянской шляпы – брыля.

– Эй ты, крендель, откудова ты такой взялся?. – смерив насмешливым взглядом добровольца с головы до ног, спросил дежуривший при штабе вестовой.

Очерет, сверх ожидания, ничуть не смутился. Сдвинул набекрень брыль.

– Оттудова, откудова все берутся! – добродушно улыбаясь, ответил каховчанин.

– И эта роскошь – твой брыль – оттудова же? – наседал вестовой.

– Зачем? Для меня – это семечки. Хотишь – и тебе откаблучу. Я сам из Маячки, а батрачил у французского колониста в Брытанах, тут рядом, под самой Каховкой. Все Брытаны в моих брылях ходют.

– Ишь ты какой шустрый! – продолжал насмешник. – Ты лучше с полной срочнотой заведи себе казацкую папаху. Вот как моя. А то в два счета засмеют хлопцы...

– Бонжур вам! Я такой, что и сам спуску не дам! – храбрился Очерет.

– Ты, может, и кренделя самостоятельно печешь? А что у тебя там в посудине, керосин? Пятки мазать? Это казаку без надобности!

Красков, молча следивший за словесной перестрелкой, встал, снял с бутыли крендель, вынул затычку, нагнулся, потянул носом, а затем, торжественно подняв вверх посудину, обратился к новичку:

– Ничего себе керосин! Ты, парень, закрой глаза, а я раскрою рот...

– Так я же это винцо нарочно выпросил для начальства у дядюшки Анри – моего хозяина. Угощайтесь! Доброе винцо, «бургундия», выстоялось. И крендель...

Наш адъютант, возглавлявший штаб полка, знал существовавшие на сей счет строгости. Покосился на бутыль.

– Вы, конечно, шутите, товарищ комполка, – остановил он Краскова и повернулся к Очерету. – Тащи, казак, эту штуковину в санчасть. Скажешь – для раненых.

Несколько разочарованный, Очерет, бросив на прощание: «Адью вам!», ушел. За ним увязался казак-насмешник. И хотя новичок и плеснул ему по дороге в кружку из заветной бутыли, все же он продолжал над ним подшучивать. К каховчанину прочно пристало прозвище Крендель.