Текст книги "Ставка на Проходимца"

Автор книги: Илья Бердников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

– О чем речь? – Я подошел к костру и снял очки.

– Да Яков Федорович рассказывает нам про симбиоз, – ответила мне улыбающаяся Люська. – Типа актиний и раков-отшельников!

Сестра сидела неподалеку от котелка, подвешенного над огнем костра, и помешивала в нем время от времени. В котелке булькало какое-то варево, и оттуда доносился дразнящий аромат вареного мяса. Видимо, Люська прочно утвердилась на позициях походного кашевара, и никто не дерзал оспаривать ее права. Даже Данилыч – спец по костровой кухне – сидел в сторонке и благожелательно щурился, не возражая, что его подвинули с поварской должности.

– Вы абсолютно правы, Люсенька! – обрадованно воскликнул Гроссман. – Эти косматые существа и отвечали за зрение, слух и прочие чувства своих титанических носителей. Более того, они и кормили свои живые средства передвижения, так как те не в состоянии были делать это сами!

– А чего им было переться через потоп? – спросил Санек, недовольный тем, что не выставил Гроссмана на смех.

– Позвольте, а сезонная миграция?! – Гроссман протер свои очочки и победоносно водрузил их на нос. – Каждый год многие морские или зависящие от моря существа переходят через континент в самом узком его месте, когда его заливает очередной потоп, обеспечивающий необходимую влажность. Да-да, необходимую для их комфортного перемещения влажность, господа! Только таким образом они могут попасть в другой океан, а вам выпало несчастье оказаться на их пути как раз во время потопа. Этот потоп вызывается близким прохождением космического тела, причем силы гравитации… Да вы сами все это видели! Я не знаю, как классифицировать этот объект: возможно, что это спутник, возможно – планета-близнец двойной системы…

– Яков Федорович, – я слегка потянул разошедшегося естествоиспытателя за край его пончо, – я видел Дорогу.

– Это хорошо, – вскользь отозвался тот и собрался было продолжить свои разглагольствования, но я не дал ему это сделать:

– Вы не поняли? Я говорю, что Дорога в полутора – двух часах ходьбы!

– И что? – распахнула глаза Люська. – Ты к чему клонишь?

– Не-ет! – протянул недовольно Санек. – Только не это!

– Это, Саня, это! – безжалостно отрубил я.

У костра воцарилась тишина. Люська, Санек, Имар, Гроссман смотрели на меня как на начальника, заявившего персоналу, что в канун Нового года все будут работать, как, впрочем, и первого числа. Даже Ками, сидевшая на грани освещенного костром круга, блеснула глазами, коротко взглянув на меня, и вновь опустила голову. Не поддержала. Только проводник сидел, посасывая трубку с местной травой, и равнодушно смотрел в огонь, да еще Маня умильно поглядывала на мешок с провизией, лежавший недалеко от Люськи. И проводника, и гиверу по-видимому не беспокоили такие мелочи, как Дорога. Данилыч же, явно притихший с тех пор, как лишился транспорта, предпочел не вмешиваться.

– Вы понимаете, что каждый час здесь – это семьдесят пять часовтам? Данилыч, тебя же семья ждет!

Все продолжали молча смотреть на меня, будто я у них отбирал что-то ценное и дорогое, как подарки на день рождения у ребенка.

– Поймите, ночевка здесь обойдется нам месяцем, прошедшим в Новом Свете!

– Что ж, – философски произнес Гроссман, – месяцем больше – месяцем меньше…

По глазам остальных я видел, что они согласны с членом научного общества. Им-то что! Их не ждет красавица-невеста! Их сейчас больше прельщает отдых, кулеш с костра, занятное общение в преддверии сна…

А Ками – так та вообще бы отсрочила наш переход с Дахафы до той поры, пока ее соперница не умрет от старости…

– Хрен с вами, – грубо сказал я и махнул рукой, сдаваясь. – Не хотите – не надо. Продолжайте свои посиделки.

Ощущая в груди странную смесь разочарования, унижения и боли, я полез в телегу спать, сказав, что не стану ужинать. Маня также меня предала, оставшись караулить у мешка с провизией. Сопрет, надо полагать, наверняка сопрет…

Я укрылся курткой и сердито засопел, уткнувшись носом в какую-то пыльную шкуру. Все, чего я хотел, – так это уснуть и чтобы поскорей настал следующий день. День, когда я выведу наконец всех с этого ненормального, несущегося сломя голову мира.

Глава 5

Один солдат на свете жил,

Красивый и отважный,

Но он игрушкой детской был,

Ведь был солдат бумажный…

Великий Бард

– Его сиятельство граф Муравьев с супругой!

Душный летний день сменился вечерней прохладой.

Солнце уже село, и в мягких сумерках все сильнее прорезался желтый свет электрических ламп. Здесь не экономили на электричестве, а энергосберегающих ламп не было и в помине, зато обыкновенными вакуумными лампочками были усыпаны не только роскошные люстры под потолками бальных и банкетных залов, но и фонарные столбы в парке.

– Его сиятельство барон Дельвин, князь Высотский с супругой и детьми!

Мажордома просто распирало от приличного восторга и осознания собственной значимости. Его зычный голос прокатывался по залу, подхватывался другими глашатаями, донося до сведения собравшихся людей появление очередного благородия, сиятельства или светлости. Кто-то обращал внимание на входившую особу, но основная масса продолжала вальсировать, разговаривать, сплетничать, шутить, попивать шампанское и пробовать кулинарные и кондитерские изыски с многоярусных столиков и подносов многочисленных официантов.

Я стоял рядом с открытым окном в банкетном зале, чтобы иметь возможность вдыхать густой воздух летнего вечера, наполненный пряными запахами еще не иссушенной жарой зелени. Вместо вездесущего шампанского я держал в руке широкий бокал с красным сладким вином, которое предпочитал газированной шипучке, каких бы высоких сортов она ни была. По правде говоря, я ощущал себя лишним в этом круговороте музыки и веселья и гораздо с большим удовольствием уединился бы с бутылочкой вина возле одного из фонтанов, которых в идеально ухоженном парке было предостаточно. Смаковать густое вино, глядя на текущую воду, вдыхая аромат цветов, – что может быть лучше для уставшего, прошедшего опасный и утомительный путь странника? Ну разве что гамак или шезлонг на берегу моря после купания и мирный сон под арии сверчков. Мне же приходилось держать марку и соответствовать сегодняшнему статусу. Как же: герой, прошедший через тысячу опасностей и привезший в Новый Свет драгоценные фрагменты Дороги! Новоиспеченный кавалер ордена Святой Анны первой степени! Особа, обласканная самой великой княгиней!

Все это было и странно, и грустно. Незнакомые люди подходили ко мне, жали руку, отпускали какие-то комплименты и отходили в сторону, возможно тут же забывая обо мне. Некоторые были хуже: они требовали рассказов о моих злоключениях, но и с ними я справлялся, переадресовывая их Саньку.

Вот уж кто купался в лучах славы!

Расположившийся в изящном кресле, положив травмированную ногу на низкий пуфик, Санек был окружен целым цветником молоденьких девушек и их зрелых мамаш. Благородно бледное, но с весьма простонародными чертами, лицо штурмана излучало мудрую задумчивость, когда он повествовал об ужасах и невероятных трудностях, достойно пройденных им в путешествии за фрагментами Дороги. Если в его повествованиях и промелькнули имена Имара, моё, Ками, Данилыча, то лишь походя, как статичных и невзрачных попутчиков его величественных деяний. Впрочем, я не был на него в обиде: кому-то же нужно отвлекать настырных журналистов и любопытствующих дам. Тем более что ни Имара, ни Данилыча не было рядом со мной на приеме: шофера уложили в местную клинику, чтобы привести в порядок его раздробленную кисть, а пионец сказал, что не пойдет на «бал белых» под страхом смертной казни. Расист хренов.

– Любуетесь на вашего басенника?

Передо мной стоял Чаушев. Роскошный и изящный мундир – с иголочки, в руке – узкий бокал с чем-то розовым, на монголоидном лице – легкая улыбка. Бравый вояка в шкуре салонного льва. Однако и лев, и вояка не кажутся ни фальшивыми, ни глупыми.

Чаушев был умница: именно он настоял, чтобы у Перехода с Дахафы стоял наготове вертолет, для того чтобы доставить нас, как только мы появимся, в расположение военной части, откуда, уже самолетом, нас должны были переправить в столицу Нового Света. У всех других Переходов находились специальные патрули, должные сообщить ему, если все же мы проникнем в Новый Свет другим путем.

Я даже опомниться не успел, так все быстро происходило: проснувшись на Дахафе, наша группа запрягла «лошадей» и за полтора часа добралась до Дороги. Пройдя еще пару десятков километров по Дороге, мы добрались до Перехода, и я благополучно провел всю группу на Новый Свет. Правда, для этого мне пришлось собрать всех, включая Имара, на телеге, а лишних коней мы оставили проводнику как прибавление к его вознаграждению, состоящему из моего дробовика с патронами. Далее все закрутилось, завертелось кувырком… Нас по выходе из Проезда взяли под белы ручки какие-то серьезные дяди в форменной одежде, сказали, что они от капитана Чаушева, и со всеми пожитками усадили нас в просторный десантный вертолет. Часа полтора грохота – и нас пересаживают в самолет со странными и стремительными очертаниями. Еще пару часов в воздухе (это время я бесстыдно проспал), и я очутился в объятиях Чаушева, что меня несколько смутило. Оказалось, что великая княгиня как раз переехала в южную столицу по поводу открытия череды летних балов, и мое появление было весьма кстати, чтобы сделать княгине приятный сюрприз: фрагментов Дороги, привезенных мною в потайном кармане куртки, оказалось достаточно для открытия независимого производства детекторов по вычислению Проходимцев. Так что тем самым Новосветское княжество еще более утверждалось в своей независимости и могло даже торговать этими детекторами с другими мирами, что открывало для него добавочные горизонты…

Меня, таким как я и был: пыльным, замызганным, с отросшей бородой, провели во дворец через задний вход на закрытую аудиенцию с великой княгиней (на этом настоял хитрый Чаушев, который немало весил при здешнем дворе). Мой непритязательный рассказ, равно как и непритязательный вид, произвели на княгиню (полную тетку лет сорока пяти) неизгладимое впечатление, и она тотчас наградила меня орденом Святой Анны первой степени. Насколько я понял, ордена такого уровня кому попало не раздавались, и Чаушев был несказанно рад, что умудрился организовать частную встречу: в ином случае советники княгини наверняка постарались бы отговорить правящую особу от разбазаривания ценной награды безродному Проходимцу.

После аудиенции у княгини меня отвезли в шикарную гостиницу для высоких особ, где уже были размещены остальные члены команды. После ванной и массажа за меня взялись портные и подобрали идеально сидящий фрак, в котором я и явился на открытие сезона балов в южной столице Нового Света. Слава Богу, мне удалось еще немного передохнуть перед балом, но, как я ни искал Чаушева, чтобы выяснить у него кое-какие подробности, найти его не смог: на все мои попытки наладить с капитаном связь служащие гостиного двора отвечали легкими улыбками и разводили руками.

Теперь Чаушев сам подошел ко мне посреди бала, протянул затянутую в белую перчатку руку и улыбнулся устало, словно человек, проделавший большую, утомительную работу.

– Не ревнуете? – кивнул он опять на Санька.

– Нисколько, – покачал я головой.

– Вот и правильно, – кивнул мне Чаушев. – Это его день, пусть радуется: кому-то болтовня, кому-то – награды.

Он заметил, как я поскучнел лицом, и даже рассмеялся тихонько.

– Нет-нет, не бойтесь: всем членам экспедиции, что добыла фрагменты Дороги, будет выплачено достойное вознаграждение и вручено гражданство Нового Света, что, впрочем, ни к чему вас не обязывает. А вот деньги хорошие, будьте уверены. Мне пришлось похлопотать, конечно, но канцелярия сдалась, и на ваши имена уже открыты счета с неплохими кругленькими суммами на них.

Глаза Чаушева весело сузились, и я подобрался, чувствуя, что сейчас будет задан вопрос с подвохом.

– Скажите, Алексей, а почему вы не продали эти фрагменты в других мирах? Ведь за них вам заплатили бы сумму, которой бы каждому из вашей команды хватило на весьма безбедную жизнь, да еще и детям осталось, если правильно деньги вложить. Скажу прямо: здесь вам заплатили гораздо меньше, чем вы могли выручить на черном рынке.

Я пожал плечами, отхлебнул вина и постарался не опускать глаза под проницательным взглядом капитана.

– Евгений Викторович, я подписал контракт…

– Он вас ни к чему не обязывал в случае вашего неуспеха, – быстро проговорил Чаушев. – Или вы не имели посредников на рынке?

– Просто я дал слово, – спокойно ответил я. И мы пожали друг другу руки.

Чаушев еще секунду смотрел мне в глаза, а затем крепко стиснул мне руку.

– Я рад, Алексей, что в вас не ошибся. Кстати, что вы думаете делать со своей частью денег?

Я присел на подоконник и прикрыл глаза.

– Не знаю, хватит ли на это денег, но я хотел бы купить маленький хороший домик на берегу теплого моря. И чтобы поменьше народа вокруг. Здесь есть море?

– Есть, есть, – рассмеялся Чаушев. – И денег вам на домик хватит с избытком. Я могу даже посоветовать вам неплохое крохотное имение, скорее даже дачу, чем усадьбу, выставленную недавно на продажу недалеко от Золотой бухты. Домик небольшой, но красивый, а вот земли вокруг него прилагается много, целый кусок побережья, так что покой вам гарантирован. Правда, там скалы в основном, так что огромные сады вряд ли получится разбить. Думаю, что при протекции великой княгини – а протекция будет, поверьте! – вы сможете купить это имение и даже уложитесь в ваши деньги, так как продает эту землю государство. Кстати, вон барон Хейфнер, финансист, вот у него и попросим помощи в этом вопросе.

И Чаушев помахал рукой дородному человеку с красным широким лицом и пышными пшеничными усами. Человек этот так плотно был обтянут фраком, что казалось, тот склеен из резины.

– Барон, имею честь познакомить вас с господином Мызиным Алексеем Павловичем, – представил меня подошедшему капитан. – Алексей Павлович, это барон Хейфнер, граф Сивицкий.

Мы с бароном раскланялись, и он с любопытством посмотрел на звезду ордена Святой Анны, прикрепленную к правой стороне моей груди.

– Как я понимаю, это тот самый ваш молодой протеже, князь?

Я с удивлением взглянул на Чаушева: о его княжеском титуле я слышал впервые. Интересно получалось: князь, а по чину всего лишь капитан…

– Именно. – Чаушев подхватил с подноса, несомого проходящим официантом, бокал и поклонился барону с лукавой улыбкой. – Барон, Алексею Павловичу интересно маленькое прелестное имение, то, что продается возле Золотой бухты.

– Так вот кому половина двора обязана проигрышем! – прогудел барон и окинул меня еще более цепким взглядом. – Молодой человек, а вы в курсе того, что князь поставил на то, что его человек привезет-таки фрагменты Дороги с треклятого Пиона, хоть ему в этом никто не верил? Правда, личность, на которую ставили, была никому не известна. В целях конспирации, надо полагать. Да, милостивый государь, тут такие цифры в ставках мелькали! Особенно когда все узнали, что вы выбрались с Пиона, но вас схватили особисты с Земли!

– Полтора года молчания! – заметил Чаушев.

– Как будто вы переживали, князь! – хохотнул барон. – С вашими-то осведомителями! Иначе почему бы это великая княгиня после приватной беседы с вами также поставила на этого молодого человека?

Я молча переводил взгляд с князя на барона. Так вот какие дела тут творились! Мне почему-то было совсем не обидно, что на меня делались ставки, словно на скаковую лошадь: так поступали во все времена. Ставили и на Скотта, и на Амундсена, ставили на суда в чайных гонках, на футбольные команды… даже на Вилли Фогга, пусть он и вымышленный персонаж Жюля Верна! Человек – существо азартное, даже если он – великая княгиня. Кстати, возможно, именно то, что она выиграла, поставив на меня, как раз и определило такую расположенность ко мне и столь высокую награду на моей груди…

– Так что там насчет имения? – переспросил Чаушев.

– Я справлюсь об этом и думаю, что молодой человек его не упустит: великая княгиня к нему весьма расположена, так что сумма будет, можно сказать, формальной. Ну от казны от этого не убудет. Но, молодой человек, неужели вы собираетесь проживать в своем новоприобретенном имении в одиночестве?

Я немного смутился и пробормотал что-то про ждущую меня на Гее невесту.

– Славно, славно, – одобрил барон и повернулся к Чаушеву: – А вы не скажете, князь, кто вон те две красавицы, что только что вошли в зал? Их не объявляли, и я заинтригован…

Я обернулся, чтобы посмотреть, на кого указывает барон, и, к своему изумлению, увидел, что эти красавицы, привлекшие внимание половины зала, – моя сестра и Ками. Девушек было почти не узнать: шикарные бальные платья и искусные прически сделали их естественную красоту просто ослепительной, подчеркивая молодость и женственность. Они словно являли собой две противоположности – светлая голубоглазая Людмила и темноволосая, с карими глазами, шебекчанка. Обе девушки, обладая точеными фигурами и красивыми плечами (разве что у Ками они были слишком мускулистыми), выгодно оттеняли и подчеркивали одна другую, так что хотелось, посмотрев на одну, тут же перевести взгляд на другую, а затем снова вернуться к первой…

– Они прелестны! – шумно восхищался барон. – Почему я их не знаю?

– Алексей, давайте приведем их сюда, – тихо сказал мне Чаушев.

Я и сам видел, что девушки растеряны от обилия окруживших их кавалеров, так что последовал за капитаном и к неудовольствию всяких баронов и князей повел Ками под руку к окну. За моей спиной Чаушев извинялся перед разочарованными титулованными мужиками и объяснял, что девушки в этот вечер обещали все танцы нам.

– Здесь красиво, Ле-ша, – тихо проговорила Ками, когда мы встали у окна и я взял для нее шампанское. – Я не хотела идти на этот бал, но Людмила настояла. Она сказала, что второго такого шанса в жизни может уже и не быть и что она обязательно станцует с каким-нибудь принцем или князем.

Я оглянулся на сестру, что уже повлекла Чаушева в бальный зал, и усмехнулся: Люська есть Люська. Вот эта ее непосредственная смелость и придавала ей еще больше обаятельности и шарма. Что ж, пусть веселится – она заслужила. Тем более что танцевать она любила и умела, в отличие от меня, даже на специальные курсы по бальным танцам ходила, так что ей и зеленый свет на этот вечер!

– А я не умею танцевать, – еще тише, так что я еле расслышал, сказала Ками и испуганно посмотрела на меня.

– Не переживай, я тоже не умею, – успокоил я ее. – Вообще, можно уйти в сад, если ты хочешь…

– Я только посмотрю немного, – сказала Ками, не отрывая глаз от арки в бальный зал, где кружились пары под мелодию неизменного Штрауса.

– Алексей Павлович, это нечестно! – К нам подошел барон Хейфнер. – Князь сказал, что ваша красавица сестра танцует с ним все танцы, и там уже назревает конфликт, причем некоторые горячие головы уже поговаривают о дуэли! А вы скрываетесь здесь со второй феей сегодняшнего вечера и также, по-видимому, не желаете делиться ни с кем!

– Она не танцует, барон, – ответил я. – К сожалению.

– Не танцует? – выпучил глаза барон. – Так я могу научить!

Ками повернулась к барону и слегка присела.

– Я не танцую, – тихо сказала она, – но зато могу убить одним движением. Человек даже не успеет понять, почему умер. Поверьте, вот такому умению учиться очень долго, не то что вашим танцам…

Барон постоял несколько секунд неподвижно, затем, видимо что-то рассмотрев в глазах Ками, немного переменился в лице и, фыркнув что-то в свои усы, пошел в бальный зал.

– Ну ты даешь, девочка! – сказал я, провожая его взглядом.

Ками взглянула на меня, и я осекся, увидев знакомый мне взгляд. Такой взгляд был у нее, когда она смотрела через прицел пистолета-пулемета.

– Я бы убила его, если бы он ко мне прикоснулся, – проговорила Ками. – Жирный краснорожий ублюдок! Пойдем в сад, Ле-ша?

Я промолчал, но непроизвольно провел рукой по своему животу, где у меня также не все было в порядке с жировой прослойкой. Не в такой степени, как у барона, но достаточно, чтобы тощий Санек мог подкалывать меня по этому поводу.

Мы с Ками, провожаемые десятками заинтересованных взглядов, пошли к выходу из зала, прихватив по бокалу шампанского с многоярусного столика.

– Его сиятельство граф Нефёдов, князь Добровольский с супругой! – зычно провозгласил мажордом.

Я придержал Ками, чтобы дать пройти сиятельной чете, взглянул на графа с супругой и остолбенел: в зал вошла Илона.

Я даже не увидел, кто с ней рядом: она затмевала всех вокруг себя. Немного повзрослевшая, уверенная в себе, все такая же ослепительно красивая, она словно бы набралась какого-то блеска, сверкания за то время, пока я ее не видел. Великолепное, подчеркивающее всю грацию ее фигуры платье было настолько хорошо, что наряды многих женщин в этом зале поблекли по сравнению с этой оправой для бриллианта женской красоты.

Илона также увидела меня. Ее лицо моментально поменялось, она попятилась, хватанула воздух ртом, словно получив удар под дых. Кто-то рядом вскрикнул, что графине плохо, поднялась суета…

Какой-то человек толкнул меня, пробегая, и я очнулся. Забыв о Ками, я вышел из зала и побежал вниз по широкой лестнице. У меня внутри будто цистерна с бензином взорвалась: голова горела, лицо пылало, а в районе солнечного сплетения появилась тянущая пустота, вакуум, словно кто-то вырвал из меня с кровью что-то живое, горячее…

Я очнулся, ощутив, что сижу на одной из лавочек сада. Как я на нее попал – не знаю. Где-то вдалеке играла музыка, но здесь в основном играли сверчки, и даже голосов гуляющей знати не было слышно. Бабочка фрака исчезла с моей шеи, словно мне не хватало воздуха, и я бессознательно освободился от этой удавки, да еще костяшки правой руки саднили, разбитые ударом, который я не запомнил…

Кто-то осторожно потрогал мое плечо. Тонкое запястье, изящные пальцы… женская рука.

– Ле-ша?

– Что тебе нужно?

Я сказал и сам испугался этого чужого, пустого голоса, что никак не мог быть моим.

– Это была она, Ле-ша? Девушка, к которой ты ехал?

Я очень бы хотел, чтобы это было не так, чтобы оказалось, что я ошибся и это не Илона, или что она просто родственница этого князя по какой-то линии…

– Это была она, Ками, – ответил я, осознавая, что все так, и что я не ошибся, и что она все-таки замужем за тем князем, графом или кто он еще там. За человеком, которого я не рассмотрел и которого никогда не желал видеть…

– Хочешь, я ее убью?

Я поднял голову. Ками стояла напротив меня, освещенная светом одинокого плафона, сияющим пузырем повисшего на фонарном столбе неподалеку. Девушка замерла, глядя на меня широко раскрытыми глазами, напряженная, готовая сорваться куда-то… В этот момент она напоминала мне гиверу в платье: такая же готовность расправиться с угрозой ее маленькой стае…

– Дурочка, – как можно мягче проговорил я. – Не нужно никого убивать. Убийство – грех. А здесь… здесь я сам во всем виноват, понимаешь?

Ками подалась ко мне, затем отшатнулась, глаза ее сощурились.

– Ты ее все равно будешь любить, – сказала она. – Все равно…

Она развернулась и пошла в сторону выхода из парка, и я вздохнул облегченно, поняв, что убивать она сегодня никого не будет. По крайней мере я очень на это надеялся.

– Господи, – прошептал я, отрывая пуговицы на рубашке, чтобы подставить грудь ночной свежести, – Господи, почему так тяжело? И почему именно так все произошло? Почему я должен расплачиваться за свою любовь?

Дышать в самом деле становилось все труднее, словно воздух сгустился и давил своей влажной тяжестью. Грудную клетку перехватило то ли из-за нехватки кислорода, то ли из-за сдерживаемых рыданий…

В моей голове всплыли слова, сказанные мне тоже в ночном саду, только тот сад радикально отличался от этого ухоженного и выстриженного по линейке образца садового искусства. Как тогда сказал тот, кто представился мне моим ангелом-хранителем?

«Иногда мы спешим и ищем любовь совсем не там, где она находится. Но это не значит, что ее не существует».

Слезы хлынули из моих глаз. Я обещал, что запомню эти слова, и я их запомнил. Замечательные слова. Просто восхитительные! Вот только зачем они?

Я поднял заплаканное лицо к ночному небу, где бродили лучи прожекторов с крыши дворца.

– И что это значит? – спросил я у неба. – Что же значат эти слова, а? Объясни, пожалуйста, ведь мне, наверное, сразу легче станет!

Громыхнуло. В небе, словно насмешка надо мной, разорвались огненными букетами огни праздничного салюта. За первым залпом раздался второй, и пошло, и пошло!

Грохот, свист, треск разрывающихся ракет, сияние огненных шаров и светящегося дождя всевозможных красок, золотые облака и фиолетовые блистающие полотнища, яростные фениксы и драконы, пикирующие с небес… Да, такого салюта я никогда на Земле не видел, да и никто ничего подобного там не видел, надо полагать. Это было величественно, торжественно, ярко. Это было красиво. В мою голову даже не пришла обыкновенная при таком зрелище мысль: «А сколько миллионов они выпалили в воздух?»

Грохнуло особенно сильно. По небу пробежало полотнище стремительного огня, и я понял, что это уже не салют. Снова грохнуло, будто целое звено реактивных истребителей преодолело звуковой барьер, затем небо заворчало разъяренным зверем, ветвистая молния ударила куда-то, еще раз, словно рухнула прямо за дворцом…

Я просто сидел на лавочке рядом с небольшим прудом, смотрел в огненные небеса, наблюдая за состязанием феерического фейерверка и титанической мощи приближающейся грозы… и вдруг понял, что жизнь продолжается.

– Дай мне силы, – попросил я, чувствуя тянущую пустоту внутри. – Дай мне силы, моих мне уже давно не хватает…

Первые тяжелые капли упали на мое лицо, смешиваясь со слезами, возмутили воду пруда, простучали по аллее парка. Почти тотчас же дождь пошел чаще, и через несколько секунд настоящая стена воды рухнула с неба, мгновенно пропитав мой фрак, проникнув за пазуху…

Огни фейерверков угасли, словно устыдившись мощи летней грозы. Я сидел на лавочке под тугими струями, промокший насквозь, и чувствовал, что прошел какую-то важную веху в своей жизни, повзрослев и, наверное, став сильнее.

Через несколько минут ливень утих, превратившись в простой неторопливый дождь, что запросто мог затянуться на пару дней, а мог и закончиться через пару минут.

Странное ощущение овладело мной: словно кто-то острыми ножницами отрезал большой кусок от листа моей жизни, и дождевая вода унесла этот клочок со всем текстом, ожиданиями, надеждами….

«Не сам ли ты это сделал, Проходимец?»

И вот что странно: на месте отрезанного куска не осталось дыры… словно умелый факир, показывая идеально отточенный фокус, изрезал газетный лист, смял его, а затем развернул перед глазами удивленной публики абсолютно целым, без малейшего разреза. Правда, зритель был всего один, и аплодировать он не очень был настроен, так как резали ножницы не газету, апо живому,но факт оказался фактом: фокус удался. Дыры на листе не было, хотя не было и текста. Осталась лишь загадка: что же будет написано на опустевшем месте?

Факир молчал. Он часто молчал… а может, зачастую я был не способен слышать Его голос, но одно я знал точно: Он улыбался… улыбался, как и положено факиру. Но улыбка Его была доброй и сочувствующей.

Что ж, разумно будет подождать, пока Он Сам не протянет руку с пером.

Я поднялся с лавочки, с удовольствием расправив затекшие ноги, и направился по аллее к выходу из парка. Мокрый фрак облепил меня, словно холодная кожа, и я с предвкушением подумал о том, как доберусь в свою комнату на постоялом дворе, как приму горячий душ и усядусь в удобное кресло с кружкой горячего чаю и пушистой, теплой Маней на коленях. Может, почитаю, может, просто послушаю шум дождя за открытым окном и затем усну под этот монотонный шорох, а завтра… а завтра будет завтра!

Светлая фигура, прячась под широким зонтом, шагнула мне навстречу из-под раскидистого дерева, помахала рукой. Я, подумав, что это Ками или Люська, махнул рукой в ответ и ускорил шаг. Вот ведь заботливые клуши! Небось искали меня по всему парку, чтобы я не промок насмерть!

Свет очередного фонаря осветил женщину, и я проглотил слова укоризны. Это была Илона.

Мне очень захотелось развернуться и уйти, но я ощущал, что это будет неправильно. Все-таки я стал сильнее. Прежний я ушел бы, наверное… Новый я мысленно попросил Бога о помощи и подошел к Илоне.

– Привет, – произнес я, – это тебя я видел в банкетном зале?

Илона молча смотрела на меня из-под зонта.

– Ты теперь титулованная особа? – продолжил я, стараясь понять, что значит выражение ее застывшего лица. – Графиня, кажется?

– Я искала тебя, – произнесла она, словно не слышав мой вопрос.

Я развел руками.

– Вот он я, нашелся.

Она смотрела в мое лицо, словно до сих пор не могла поверить в мое существование. Наконец она сделала движение вперед, словно желая прикрыть и меня своим зонтом, но я шагнул назад, сохраняя дистанцию.

– Мне сказали, что ты погиб. Видели, что тебя нет в экипаже вашего транспорта. Даже гивера на месте, а тебя нет… Я узнавала и даже нашла человека, что говорил с Данилычем после Пиона, и Данилыч сказал ему, что тебя завалило в городе, что ты попал под бомбардировку…

Я молчал, ожидая продолжения.

– Я ждала больше чем полтора года! – плечи Илоны дрожали. – Где ты былполтора года?!

Я продолжал смотреть на нее, и чувство жалости стало подниматься во мне, словно я видел перед собой брошенного, измученного голодом и страхом щенка.

– Почему ты не дождалась? – спросил я мягко.

Она помотала головой, будто освобождаясь от каких-то мыслей, что преследовали ее, затем сложила зонт и подставила дождю свою изысканную прическу. Струйки потекли по ее лицу, и я понял, что она сделала это, чтобы я не видел, как она плачет, желая оставаться сильной хотя бы с виду. Глупое и бессмысленное проявление гордости…

– Я не знала, – произнесла она тихо, словно через силу. – Обстоятельства были тяжелые… Жан через своего отца начал сильно давить на папу, угрожать его делу. Мне сделал предложение граф из Нового Света, и я согласилась, чтобы спасти мастерские, заправку, гостиницу… Ты же понимаешь, что для отца это было всё… и… я была уверена, что ты погиб! Столько времени прошло!

– Знаешь, – сказал я, – капитан Чаушев ждал меня все это время, хотя и не был в меня влюблен.

Илона напряглась, впилась в меня глазами, пытаясь понять.

– Ты смеешься? Ты теперь…

Я закрыл глаза, провел по лицу ладонью, словно стирая картины, вставшие передо мной.

– Я помнил о тебе все время. Часто только мысль о том, что ты есть и ждешь, заставляла меня подняться и двигаться дальше. Но знаешь, я не виню тебя. Ты действительно ни в чем не виновата. И ты поступила так, как заставили тебя обстоятельства. Вот только некоторые идут против обстоятельств… и побеждают.