Текст книги "Ставка на Проходимца"

Автор книги: Илья Бердников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Глава 4

Привет тебе, Луна-Селена,—

Команч уж лысый как колено!

Хромой Фрэнк, друг Сокрушающей Руки и Виннету

Освеженный и расслабленный, я сидел на складном стуле и с удовольствием жевал жаркое из какого-то местного животного, надеюсь – млекопитающего, а не какого-нибудь крокозавра. Хотя… мясо было нежным и вкусным, желудок довольно урчал, жадно хватая спускающиеся по пищеводу куски, впитывая живительные соки, и – пусть это хоть гигантская сороконожка! – мне мясо нравилось.

Я перевел взгляд на еще пребывающие на вертеле остатки тушки – не-е… на сороконожку явно не похоже, все-таки – млекопитающее. А вот закипающий на огне чайник – это интереснее. Как, впрочем, и свежая лепешка, коей я закусывал жирное мясцо: лепешка была определенно кукурузной, что наводило… да кто знает, на что это наводило!

Из каютки в прицепе доносилось женское щебетание, смешки – Люська при помощи Ками подбирала себе послеполуденный туалет. Вот и славно. Судя по моему знанию женской природы, мне в ближайшие полчаса можно свободно побеседовать с Данилычем, не беспокоясь о том, что нам помешают: раньше с перемеркой всех тряпок девчата не закончат, это так же верно, как закон всемирного тяготения.

– Подъел? – Данилыч присел над чайником, поднял крышку и всыпал внутрь чуть ли не полпачки заварки. По его непоколебимому убеждению, сквозь стакан чаю не должен проходить свет, иначе это не чай, а пойло. Ну и конечно, чай должен быть горячим.

– Отличное мясо, Данилыч! – Я облизал пальцы, благо помешанная на аккуратности Люська не видела, и откинулся на тканевую спинку стула.

– Имар добыл – из своей винтовки с оптикой пристрелил. Какой-то тушкан местный. Здоровая тварь, в отличие от земной мелочи! – Данилыч снял чайник с огня и принялся срезать пласты мяса с тушки. – И жирная, как откормленный поросенок. Мы половину местному председателю отдали. Такой, знаешь ли, мужик – пофигист… Да они здесь все пофигисты. Мужское население сидит целый день и в небо глядит, трубки с каким-то зельем покуривает, пока жены на плантациях кукурузы горбатятся…

Данилыч поставил на стол здоровенную тарелку с мясом, уселся на стул напротив меня, щедро намазал горчицей приглянувшийся кусок, отправил в рот, прижмурился, пережевывая.

– Удалось, мяско-то! – Он прожевал еще кусок и усмехнулся: – А наш Санек поглядел-поглядел, да решил их местного курева попробовать: думал – вставит его, навроде конопли…

– Вставило?

Данилыч удовлетворенно поднял палец:

– Вставило! Еще как вставило! Блевать бегал аж несколько раз. Выл, когда желчью уже выворачивать стало. Я в него пол-аптечки впихнул, значит, чтобы кровь очистить. «Клянусь, – стонет, – что больше никакой дряни на себе испытывать не буду!» Как же, не будет! Это до первого случая только…

Я кинул кусок мяса Мане. Гивера молниеносно клацнула челюстями, и кусок исчез, а Маня все так же продолжала переминаться с лапы на лапу, глядя на меня преданными глазами, через которые можно было заглянуть в ее бездонный желудок.

– Черная дыра! – прокомментировал я, кинул еще кусок и понизил голос: – Ты в курсе о времени в этом мире?

Данилыч враз посерьезнел лицом и нагнулся над столом, отодвинув в сторону тарелку с мясом.

– Не точно, но знаю – меня капитан предупреждал. Еще там, на Шебеке. Да и Привратник-Проходимец, что провел нас сюда, содрал такую сумму, что на десять переходов хватило бы! Ныл: мол, он пока здесь накопит силы для перехода назад, у него дома месяц как минимум пройдет. Но ничего – согласился… Да и нам ничего не оставалось: других неофициальных Переходов с Земли нет. Только этот остался неконтролируемым, так что ждать тебя нужно было именно у него. Я, правда, – Данилыч подмигнул мне как-то по-особенному, – не отпустил Привратника просто так, прибрал к рукам его карту этой дурацкой местности. Хоть и плохонькая картишка, но на безрыбье…

Я глубоко вздохнул, ощущая, как мясо утрамбовывается в желудке, что уже не урчал нетерпеливо, а взялся за переваривание не спеша, с обстоятельной неторопливостью.

– Ты понимаешь, что нам нужно как можно скорее отсюда выбираться?

Данилыч ничего не ответил. Он помолчал немного, потом встал, пошел за чайником. Я тоже ничего не говорил, наблюдая за ним, хоть внутри и начало уже подниматься раздражение.

Наконец Данилыч налил мне и себе чай, втянул ароматный пар волосатыми ноздрями, шумно потянул и отдулся в сторону, всем своим видом заправского гурмана показывая, что чай удался на славу:

– Кха-а! Божественно…

Я молча отхлебнул ароматный и вкусный, правда, излишне крепкий напиток.

Продолжение лучше ждать молча.

– Да, я понимаю ситуацию, – наконец проговорил Данилыч.

«Ну вот, и года не прошло!»

– Я разобрался с движком немного, – не торопясь, продолжил водитель, поглаживая свои знаменитые усы, которые, как это ни удивительно, оставались все такими же аккуратными и ухоженными, как и в тот день, когда я их в первый раз увидел. Похоже, у Данилыча с собой был походный набор по уходу за подносовой порослью.

– И? – не выдержал я. – Разобрался и что?

Данилыч недовольно крякнул и покачал головой.

– Экие вы, молодые, все нетерпеливые! Все вам сразу подавай! Эх, Алексей, если бы ты с мое по Дороге помотался, то понял бы, как важен вот такой вот отдых, когда можно не торопясь чаю попить, в теньке подремать, в движке покопаться… не оглядываясь через плечо, чтоб не прыгнула из кустов какая тварь или не подкрался придорожный бандюк… Спокойно крутить гайки, зная, что никакая налого-таможенная милиция, или что еще там, не доберется до твоего груза… Ладно! – Он еще отхлебнул чаю и прищурил насмешливый глаз: – Сделал я движок. Пришлось повозиться, конечно, но – сделал. Там привод пришлось перевести с электродвигателя на дизель. По-нормальному это должно было автоматически происходить – только кнопку нажми в кабине, – но… – Данилыч помотал пальцем в воздухе, – сдохла умная система. То ли шебекские чудо-механики набокопорили, то ли не выдержала нежная техника всех трясок и ударов, что выпали на ходовую…

– Ехать можем?

Данилыч фыркнул в усы, но затем улыбнулся.

– Можем, можем… вот Санька с Имаром дождемся и – двинем. И пойдем так, чтобы время экономить, не тем Проездом, которым сюда добрались, а другим, что поближе. Если, конечно, карта того Привратника не врет, – Данилыч хмыкнул неопределенно. – А Привратники на то и Привратники, что приврать весьма горазды… н-да. Ты мне лучше скажи: сколько времени там прошло?

Я пожал плечами. Проговорил отчетливо, нажимая на каждом слове:

– Почти восемь месяцев.

Данилыч, против моего ожидания, не выпучил изумленно глаза, не упал со стула, даже его усы остались такими же лощеными. Только брови немного сдвинулись, словно в размышлении.

– Почти восемь, – протянул он. – Это да, многовато. Настя заждалась, переживает, конечно… Леночка небось разродилась уже…

– Дочка? – не мог не спросить я.

– Невестка, – с готовностью отозвался Данилыч. – Такая умница! И красивая, и хозяечка отменная…

– Слушай, Данилыч, – не удержался я, – ты что: всю свою семью собрался на Гею переправить?

– Отчего ж нет? – прищурился Данилыч. – Мне Стах общее дело предлагает, обеспечены будут все.

– Да сколько же их человек? Ты-то хоть подумал, что кто-то этого может не хотеть? Та же невестка, к примеру?

Данилыч помолчал многозначительно, потом погладил важно усы и поднял указующий перст к небесам, подчеркивая важность того, что сейчас будет сказано.

– И дети мои, и жена, и невестка знают, что своей спокойной жизни в достатке они обязаны мне, – спокойно поведал он. – Я с самого начала объяснял им, кем работаю и чем занимаюсь, хоть это и запрещено договором с МТК. Так вот, – добавил он, чеканя каждое слово, – они согласны переехать бе-зо-го-во-ро-чно! Понимаешь? Несмотря на своих друзей, пристрастия, занятия и прочее… Сыновей – их у меня трое – я обучил шоферскому делу и механике и могу сказать, что на Дороге они заработают намного больше, чем в своем задушенном налогами гараже! Они так и сказали: «Батя, сделаем, как скажешь!» – Данилыч довольно прижмурился, видимо представив своих послушных и сговорчивых парней. – Невестка, так та поедет за мужем – Василием – он у меня старший – не сомневаясь. Дочка – она у меня младшая – права голоса не имеет, да и не будет особо пререкаться, а жена… – голос Данилыча потеплел и приобрел мягкие оттенки, – Настя давно уже приняла решение. Да и видеть меня она будет чаще и дольше, если на Гею переберемся. Так вот!

– Хорошо, если все так, – покачал я головой, – но переправить шесть человек, из которых один – грудной ребенок, через эту пустыню, да еще и со сдвигом во времени, да еще и через известный теперь Компании Проход… – не знаю, не знаю…

Данилыч снова самодовольно погладил усы, отхлебнул чаю.

– Не шесть, а семь: мой кум тоже желает перебраться. Я его хорошей охотой сманил, а то с нынешними правилами и ограничениями на Земле охотиться – слезы одни. Да и зверя почти не осталось – это правда. Семью мою не через этот мир повезут, а через известный тебе официальный Проезд: все уже давно было оговорено и кому нужно – заплачено, так что к этому времени вся моя семья должна у Стаха обитать да меня ожидать. – Данилыч усмехнулся: мол, какой я молодец!

– Погоди-погоди, – начал вспоминать я. – Так вот что имел в виду Степак, когда сказал Люське: «Передай Данилычу, все прошло нормально»! А я-то совсем упустил это из виду, со всеми передрягами перехода и прочими… разбойными нападениями…

– Ага! – подобрался Данилыч, звучно хлопнул в ладоши и подмигнул мне: – Сделал, значит, обещанное, Андрей Иванович, не подвел!

– Чего это вы тут хлопаете? – высунулась из прицепа Люська. – Веселитесь без нас?

Я, решив отложить на потом такой интересный для меня разговор и выяснение роли Степака во всем происходящем, откинулся в кресле и снова принялся попивать чай, наблюдая за явлением Люськи народу.

Сестра подошла к столу, свежая, с пышной копной русых, остриженных под «асимметрического пажа» волос, сияющих чистым блеском. Она была одета в некое подобие шортов-юбки и легкую блузку без рукавов, открывающую ее округлые, красивые плечи. Одежда сидела на Люське идеально, ну, может, чуть-чуть в обтяжку: Ками, которой, несомненно, и принадлежали все эти вещи – ну не Саньку же! – была лишь немного ниже моей сестры. Теперь сестра – от добела вымытых кроссовок на ногах до сияющих под челкой «пажа» ярко-голубых глаз – вся дышала чистотой, здоровьем и… какой-то уверенностью, что ли…

Следом к Столу подошла странно притихшая Ками, присела, словно бы смущаясь и ожидая реакции на Люськин наряд.

– Алексей, – Данилыч привстал и неглубоко поклонился, – твоя сестра сделает честь любому, если отобедает с ним – какого бы ранга и поста он ни был: она же – настоящая русская красота! Ну а нам, простой шоферне, так просто и думать нельзя, чтобы…

Данилыч рассыпался в комплиментах, Люська счастливо щебетала ему что-то в ответ… Я наклонился к потупившей глаза Ками и тихонько сказал:

– Слушай, ты ее действительно хорошо одела.

Ками вскинула густущие ресницы, блеснула благодарным взглядом…

– Только я одного не пойму, – я пожал плечами, – где ты это раздобыла все?

– С Шебека привезла, – заглянула ко мне в глаза своими карими колодцами «куколка». – Я там мало что носила, кроме защитных комбинезонов да обыденной одежды, так что взяла с собой практически весь свой гардероб: ожидала, что что-то получится в пути поносить… Видишь – пригодилось… Смотри – Имар с Саньком вернулись!

Я обернулся и увидел пересекающую площадь несколько припыленную и явно уставшую парочку.

– Там, за грядой, ветер поднялся – ужас! – сипло пояснил Санек, не сводя глаз с Люськи и плюхаясь прямо на землю рядом с импровизированным очагом, даже не сняв рюкзака. – Пыль стеной летит – дышать трудно… это здесь – тишь, да гладь, да Божья благодать…

Его руки потянулись к остаткам жаркого, но Данилыч прикрикнул на него и отправил вслед за Имаром к центру площади. Там, у колодца, стояло несколько местных женщин, которые давно уже наполнили свои кувшины и теперь не менее получаса изо всех сил делали вид, что не смотрят на нас, а весьма заинтересованы несколькими деревянными повозками, стоящими недалеко от автопоезда.

Смотри-ка, а эти местные, хоть и индейцы по виду, принцип колеса знают…

– Здешние бабы на Имара западают, – добродушно-хитро сообщил мне и Люське Данилыч, нарезая остатки мяса. – Он у них вроде героя стал, когда нескольких местных разбойников подстрелил. Да и старейшина здешний смотрит на него с задумчивостью: не против, видимо, оставить хорошего воина в своей деревне.

«Конечно, – думал я, прихлебывая остывший чай и рассматривая смывающего пыль и пот Имара, – понятна их заинтересованность!»

Посмотреть действительно было на что. Имар снял свою рубаху с широкими рукавами и оголил такие торс и руки, каким позавидовали бы многие профессиональные бодибилдеры. Нет, он не был просто накачан: его мускулатура действительно создавала впечатление силы, и видно, что это не псевдобугры плоти, раздутые стероидами, а настоящие узловатые мышцы, налитые огромной энергией. Имар казался на удивление легок, при всей той внешней агрессии мышечной брони, в которую был закован его скелет. Нет, ребята, для такого великолепного результата одного простого «кача» недостаточно: тут и отличная природа должна быть, и серьезнейшая работа. Этакий черный Ахиллес: талия, щиколотки и запястья тонкие, просто изящные… спина прямо змеится рельефными мышцами, грудные пластины выпуклые, словно броня на шебекском спецназовце… Да… создается впечатление больше атлета, чем бодибилдера. К тому же еще и темная кожа подчеркивает рельеф мышц, помогая тенями, четче очерчивая…

– Красивый, правда? – спросила у меня Люська, тоже не отрывающая взгляда своих синих глаз от умывающегося пионца.

Я взглянул на сестру: та так тщательно рассматривала Имара, словно он был статуей работы Микеланджело, стоящей в каком-нибудь римском музее. Даже кончик языка высунула от усердия. Ценительница, блин…

Данилыч тоже благожелательно щурился в сторону пионца, не забывая, впрочем, попивать свой термоядерный чай. Так он, наверное, и телевизор обычно смотрел, там, на Земле: спокойно прихлебывая чай и с наслаждением отдуваясь в седые усы.

Впрочем, не все предавались беспечному созерцанию: Ками сосредоточенно ковырялась ножом в ломтях мяса, словно пытаясь отыскать там смысл жизни, и изредка украдкой бросала взгляды то на меня, то на Люську. Причем, когда я перехватил один такой взгляд, она мигом опустила глаза в тарелку и даже немного покраснела, если я правильно понял изменение цвета ее смугловатой кожи. И какая только деятельность происходит там, в ее шебекской голове?

Я сделал последний глоток чаю и встал из-за стола.

– Так сколько же проходит за день? – вдруг обеспокоенно спросил Данилыч, повернувшись ко мне. – Заздешнийдень?

Проснулся, надо же! Или – это чай на него так бодряще подействовал?

– Семьдесят пять, – отчеканил я и подождал, пока эта цифра уложится у Данилыча в голове. Затем добавил, словно забив одним ударом гвоздь. – Дней.

После этого я развернулся и пошел к автопоезду.

– Ты куда?! – крикнул обеспокоенно Данилыч. – Мы сейчас выезжаем!

– Подремать, разморило с еды! – И я шагнул в каюту.

Койка приятно раскачивалась, уговаривая поваляться еще немного – автопоезд преодолевал очередные километры пустыни. В окошко проникал мягкий, уютный свет: лучи полуденного солнца отражались от светлых скал, теряя яростную силу, и уже не раздражали глаз, как если бы солнце светило прямо в окно. В каютке царила комфортная прохлада – шебекский климат-контроль действовал безотказно, сохраняя во всем автопоезде температуру около двадцати семи градусов, что, по сравнению с сорока с лишним градусами, прожаривающими пустыню за термоизолирующими стенами, воспринималось организмом как рай земной. Все располагало к продолжению отдыха, даже Ками и Люська перестали щебетать и задремали на противоположной койке. Удивляюсь девчатам: вроде только знакомы, а ведут себя словно сестры, что не виделись пару дней и накопили за это время кучу новостей. Поболтали-поболтали, да и прикорнули в обнимку, набираясь сил для новой порции болтовни… Я так не могу. Потому что мужик, наверное. Все равно во мне остается какая-то глупая замкнутость, какое-то подсознательное желание держать дистанцию с людьми… страх это, что ли?

Сейчас же я не мог понять, что мне мешало отдыхать: комфорт – присутствует, защищенность, хоть и не полная, – тоже есть… так почему же мне не спится? Почему внутри шевелится неприятное чувство, что что-то происходит не так, как нужно, не так, как правильно, как должно бы происходить? Словно маленький червячок беспокойства, настойчиво вертящийся на грани сознания… словно звук, который ты не слышишь явственно, но он все равно звучит, раздражая самый край слухового диапазона, неуловимый и от этого еще более тревожащий…

Я сдвинул Маню с ног – тяжелая стала, хрюшка! – аккуратно встал, чтобы не будить девушек, пошел по узкому коридорчику к кабине, по пути зацепив плечом лестницу в выдвижную башенку. В кабине тихо играла музыка, практически полностью перекрывая отголосок мягкого рокота дизеля – звукоизоляция была на высоте. Санек дрых на верхней полке, посвистывая носом практически в унисон Лондонскому оркестру, и я пробрался в свободное кресло штурмана. Поерзал, устраиваясь, замер, оглядывая окрестности…

Каменная пустыня, по которой катился автопоезд, была практически все так же уныла, если бы ее не оживляла горная гряда, тянущаяся справа, словно белесый крокодиловый гребень. Все та же унылая серость безводной равнины, лишь чахлые кустики какой-то местной растительности меж камнями. Пустыня здесь потеряла свою безмятежную ровность, пойдя легкими волнами спусков и подъемов. Не холмы, но плавные такие перепады высоты, не нагружающие серьезно двигатель. Хорошо еще то, что и дорога, помеченная светлыми валунами, была заботливо расчищена, и подвеска «Скании» практически полностью компенсировала оставшиеся неровности. Ветер, что неустанно дул теперь над равниной, поднимал легкие пылевые вихрики и тут же сам их раздувал.

– Не спится? – поднял бровь Данилыч. – Какой-то ты хмурый, Леш…

– Не могу понять, что меня беспокоит, – пробормотал я, потерев лицо. – Словно забыл что-то важное… или даже не забыл, а должен узнать, но никак не пойму, что же это…

– Ну загнул… – Данилыч повернул ко мне лицо, глаза прищурены внимательно: – Предчувствие, что ли, какое?

– Да что-то вроде, – я пожал плечами. – Только понять бы, чего это предчувствие…

– Да, что-то есть, – кивнул Данилыч. – Я тоже ощущаю. Томит как-то, словно перед грозой. Только на дождь у меня колено обычно ломит, а тут – ничего. Может, поднявшийся ветер виноват? Я говорил с местными в той деревне, где мы стояли: говорят, что, двигаясь на юг, мы попадем в еще одну деревню. А за ней недалеко – оранжевая дорога. День-два пути на лошадях, говорят… – Данилыч помотал указательным пальцем в воздухе: – Скорость у нас поприличнее, чем у конного каравана, так что, думаю, – к закату будем! Тем более что и карта, которую я выцыганил у того Привратника, что-то такое показывает. Типа выезд недалеко должен быть.

Данилыч говорил вроде уверенно, но все равно в его голосе и поведении проскакивала какая-то нотка, диссонирующая с выбранной им бравурной темой.

– Ты все мне рассказал? – спросил я у него напрямик.

Данилыч помолчал, двигая бровями, потом хлопнул крепко ладонью по рулевому колесу… и тут же погладил его, словно извиняясь перед машиной за грубость.

– Меня еще предупреждали о чем-то, – наконец признался он. – Только смутно как-то, словно сами не понимали, о чем речь… Странно! – Он повернул голову ко мне. – Местные словно и сами толком не знают! Этот лысый, с чубом на затылке – старейшина, чтоб его! – мямлит, словно на горшке со льдом сидит! – Данилыч приоткрыл дверцу и попытался сплюнуть за борт, но порыв ветра вернул плевок обратно, и водитель яростно стал тереть испачканную слюной и пылью рубаху.

Я сделал вид, что ничего не заметил, но это, похоже, только подогрело негодование Данилыча, что начал искоса на меня поглядывать, словно я был в каком-то родстве с деревенским старейшиной.

– О чем же они не знают? – сказал я, когда пауза затянулась.

– Да вроде какая-то пора наступает неблагоприятная для поездок, – пожал плечами Данилыч. Он уже остывал, успокаиваясь. Отходчивый…

– Ничего толком не понять, что они там бормочут! Про перемещение какое-то… про большую воду… Про то, что горы пойдут через долины… Что это значит – ума не приложу. Предлагали остаться, покабольшая лунане пройдет… это месяц, что ли? Да за месяц здешнего времени столько на Гее и Земле пройдет! У меня внучка подрастет, блин!

– Может, полнолуние имели в виду? – неуверенно предложил я.

– Луна здесь яркая, это точно, – заметил Данилыч.

– Не видел.

– Она под утро ненадолго появляется над горизонтом. Узкий такой серпик, но яркий – страсть! И поболее нашей луны раза в два.

– Красиво, наверное, – пробормотал я, вглядываясь в горизонт слева от кабины «Скании». Голова Данилыча мешала, перекрывая обзор, и мне никак не удавалось понять, что же я там вижу… Сердце неприятно сжалось, предчувствуя что-то необычное и от этого – страшное.

– Данилыч, останови-ка…

– С чего? – удивленно проговорил Данилыч. – Переел за обедом?

Он повернул голову вслед за моим взглядом и, хмыкнув неопределенно, ударил по тормозам. Кабину дернуло. Данилыч отпустил тормоз, потом снова нажал, опять отпустил…

Автопоезд еще не до конца остановился, а я уже, прихватив бинокль, спрыгивал из высокой кабины на раскаленную землю. Обежал кабину вокруг, остановился, замерев, пытаясь осознать открывшуюся перед глазами картину. Раскаленный ветер ударил меня в грудь, мгновенно пересушив глаза и глотку, заставляя попятиться к кабине…

– Дела-а-а, – протянул Данилыч, открыв дверцу со своей стороны.

Кроме этого он ничего не сказал, да и я не знал, как прокомментировать увиденное. Больше всего это напоминало огромное округлое облако, освещенное послеобеденным солнцем. Только таких ровных облаков я еще не видел: линия напоминала не грозовой фронт, а именно верхний край диска, поднимающегося из-за горизонта. В принципе, это еще походило на серп луны, пробивающийся через голубизну атмосферы в солнечный день, только это был не серп, да и размеры его просто потрясали: ширина видимой части равнялась примерно десятку диаметров солнечных дисков на закате.

– Это чего за хрень? – раздался невнятный за шумом ветра недоуменный голос Санька.

Наш штурман сонно пялился из-за плеча Данилыча на поднимающееся из-за горизонта явление.

– Этому миру хана? – спросил Санек. – Это астероид приближается?

– Не каркай! – одернул его Данилыч и двинул локтем назад, попав Саньку под дых.

Санек хрюкнул, исчез в глубине кабины.

– Нет, – уже спокойнее сказал Данилыч, – это не астероид. Кажется, это та «большая луна», о которой меня предупреждали в деревне. Знать бы еще все последствия, которые она вызовет…

Пискнул сигнал интеркома, динамик в кабине что-то прощебетал голоском Ками…

– Не нужно вам никуда выходить! – недовольно пробурчал в микрофон Данилыч. – Ничего не случилось. Сидите себе в каюте, непоседы, сейчас дальше поедем! Ну не сидится им спокойно…

Протянув последнюю фразу, он закрыл дверь кабины. Я обежал кабину вокруг и тоже вскарабкался внутрь, хлопнул дверцей, облегченно переводя дух после мощного и горячего обдува, которым угостили меня снаружи…

– Последствия появления такого большого тела в непосредственной близости от планеты могут быть колоссальными, даже – катастрофическими! – рассуждал уже оправившийся от Данилычева толчка Санек. – Ураганы, огромные приливы и отливы, скачки давления и температуры…

– Щ-щас еще двину, – пообещал Данилыч. – Доболтаешься, балаболка! Давайте-ка лучше двигать отсюда, ребята… Чем быстрее доберемся до Проезда в какой-нибудь нормальный мир, тем лучше.

«Скания» набрала скорость и снова побежала по пологим волнам каменистой пустыни. Я то и дело поглядывал на поднимающийся из-за горизонта призрачный диск, слушая многочисленные версии Санька, который никак не мог угомониться. Наконец я решил, что неплохо бы понаблюдать за явлением из пулеметной башенки, что выдвигалась при нужде из крыши автопоезда. Санек, чересчур увлеченный изречением очередной версии происходящего, даже попытался было последовать за мной, чтобы не потерять свободные уши, но Данилыч прикрикнул на него, чтобы он следил за сканерами местности, и Саньку пришлось остаться.

К моему удивлению, башенка была поднята. Значит, в нее кто-то уже успел забраться. Я заглянул в колодец с лестницей, ведущий вверх, к креслу стрелка, и увидел четыре подошвы, явно не мужского размера. Одна пара была точно подошвами кроссовок моей сестры, и я рискнул подняться по легкой дюралевой лестничке. Когда голова поднялась над прорезью люка, громкий вскрик предупредил меня, так что я успел закрыться ладонью от весомого пинка кроссовкой прямо в левую щеку. Я поднялся еще немного и заработал поцелуй от испуганной Люськи.

– Лешка! – Сестра принялась вертеть мою голову в поисках следов попадания своей кроссовки. – Ты хоть бы предупредил – выскакиваешь словно чертик из табакерки! Сильно попало?

Я обвел взглядом испуганную Люську и улыбающуюся Ками, что умудрилась поместиться вместе с моей сестрой в кресле, рассчитанном на одного стрелка. Смотри, какие компактные!

– Да нет, нормально… – протянул я.

– Залезай сюда! – Люська потянула меня вверх. – Тут еще есть место!

Я задрал вверх стволы пулемета, опустив, таким образом, станок и высвободив себе немного места под колпаком из прозрачной пуленепробиваемой керамики. Приткнулся, немного защемив задницу между ящиками с лентами, поднял голову…

Посмотреть действительно было на что: гигантский диск практически оторвался от линии горизонта и жутко нависал над равниной. Теперь стало действительно видно, что это космический объект, а не просто атмосферное явление. Диск обладал достаточной яркостью, чтобы его можно было рассмотреть через освещенную солнцем атмосферу, далее различались какие-то полосы, идущие по его поверхности.

– Высокое же у него альбедо… – пробормотал я, зачарованно созерцая немного тающий с одного конца круглый силуэт.

– Высокое что? – пододвинула ко мне ухо любопытная Люська. – Мы тут с Ками сидим, наблюдаем… ужас как страшно! Я все хочу уйти, но интересно же…

– Альбедо – количество света, отражаемое космическим объектом, – пояснил я. – Зависит от спектральных характеристик тела. То есть, чем больше поверхность объекта отражает свет, тем больше у него коэффициент альбедо…

Ками зачарованно слушала меня, распахнув карие глаза, а Люська обиженно сложила губы бантиком:

– Брат, ты издеваешься? Какие коэффициенты?!

– Астрономию нужно было учить в школе, сестра, – снисходительно проговорил я. Для закрепления своего успеха попытался было потрепать Люську по плечу, да застрял еще больше своей кормой между пулеметными цинками. Незаметные усилия ног ни к чему не привели: я основательно «сел на мель».

В уме быстро пронеслись воображаемые картины, как две девушки общими усилиями вытаскивают застрявшего задницей парня, словно Пятачок с Кроликом – разжиревшего Винни-Пуха из норы. И нужно мне было в эту башенку лезть! Позор, да и только…

– У меня по астрономии, между прочим, – пятерка! – показала язык Люська.

– Давай проверим! – не сдавался я, довольный, что отвлек девушек от жуткой луны и от своей задницы. – Что такое северное сияние?

Однако корма начинала не на шутку болеть…

Люська наморщила гладкий лобик, нахмурилась, закусив губенку…

– А ты – злой! – Она толкнула меня в грудь и… правильно: моя корма увязла еще больше.

– Почему ты морщишься, Ле-ша? – спросила заботливо Ками.

Я даже вспотел немного, но тут что-то темное ударилось о прозрачную бронекерамику рядом с лицом Люськи. Сестра вскрикнула, отшатнулась и чуть было не упала в колодец, но ее падение задержали мои ноги, что все еще стояли на последней ступеньке дюралевой лестнички.

– Это что еще такое? – изумленно пробормотал я, с облегчением понимая, что тяжесть уцепившейся в мои ноги Люськи вытаскивает мою многострадальную корму из цепких объятий металлических рифов. Так, наверное, вздыхает капитан, снявший практически погибшее судно с предательской мели и уводящий его в закрытую от шторма гавань.

Словно в ответ на мои слова над куполом фонаря пулеметного гнезда пронеслось еще несколько темных силуэтов. Я повернул голову и увидел, как по прозрачной керамике стекают алые капли крови и трепещут прилипшие перья. Да, кто-то основательно об нас треснулся. Так влететь можно, только сильно испугавшись, в панике убегая от какой-то жуткой опасности. Совсем потеряв голову от страха…

Я буквально онемел, когда на уровне моего лица поднялась оскаленная морда с текущей из разбитой пасти кровью. Птица, если только у птиц бывают такие звериные зубастые пасти, несколько мгновений смотрела мне в глаза желтыми безумными гляделками, а затем сорвалась с крыши автопоезда и исчезла в клубах поднимаемой колесами пыли. Ками что-то сказала, но я не обратил на это внимания, наблюдая многочисленные птичьи стаи, что потянулись на заход солнца. Некоторые птицы летели совсем низко: видно было, что они порядком вымотались и еле машут крыльями. Среди них были как мелкие особи, так и крупные, вроде наших кондоров и грифов. Только крылатые формы местной фауны иногда очень сильно отличались от земных птиц, напоминая больше покрытых перьями огромных летучих мышей. Как я понимал, все пернатые стремились преодолеть горный массив, чтобы укрыться за ним от ветра, а может – и еще чего-то более страшного, что надвигалось на нас с востока.

– Люсь, ты, наверное, иди в каюту, – сказал я сползшей вниз сестре, когда она вознамерилась снова подняться по лестничке.

Люська пробурчала что-то, но от шахты ушла.

– Леха, ты это видишь? – раздался по интеркому голос Данилыча. – Где ты там?

– Вижу, – отозвался я. – Отчего же они бегут?

– Ты что, в башне? – поинтересовался Данилыч. – Сиди там, наблюдай. Или… нет, лучше пусть Ками в башне сидит: она с пулеметом ловчее тебя справляется!

Я взглянул на Ками: девушка сидела бледная, словно чего-то боялась. Ну не птиц же она испугалась, в самом деле! Вон, смотрит на них не отрываясь, словно боится на меня посмотреть…

Блин, пулемет!

Мне самому стало неудобно. И дернуло же Данилыча это сморозить! Нужно будет предупредить весь экипаж, чтобы при Ками пулемет не упоминали. Как, впрочем, и Нэко, из него укокошенного.

– Я пойду, – сказал я Ками и рывком выдернул ягодицы из ослабевшей хватки пулеметных цинков.