Текст книги "Ставка на Проходимца"

Автор книги: Илья Бердников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Я даже передернул плечами, представив, как может помыкать своим мужем вот такая амазонка: если что не по ней – сразу в кадык! А теща из нее получится просто кошмарная наверняка. И откуда у меня такие глупые мысли? Не иначе как от переутомления и нервных нагрузок…

Ками вставила рожок в пистолет-пулемет, другие два определила в нагрудные карманы своего легкого бронежилета и… попросила у Люськи гигиеническую салфетку. Я с облегчением вздохнул, откинулся спиной на стену пещеры, внутренне перекрестился.

Все-таки женщина.

Я, выбрав местечко, где было побольше песка, уселся, опираясь спиной о стену пещеры, вытянул с наслаждением ноги. Ощущение ледяной глыбы внутри меня практически исчезло. Вот только голова кружилась немного…

Подошел Имар, молча сел рядом, положив на колени свою драгоценную винтовку, откинул голову, закрыл глаза, отдыхая; бессознательно погладил казенник, пробежался пальцами по прикладу… Еще один помешанный на оружии. Ему бы Ками в жены – вот бы милитаризованная парочка получилась! Мистер и миссис Смит отдыхают!

– Сколько мы тут сидечь будем?

Имар говорил тихо, практически не разжимая губ, но Ками услышала, придвинулась с независимым видом, словно ей что-то понадобилось…

– А мы не будем сидеть, – спокойно проговорил я и удивился, насколько усталый у меня голос: словно два дня беспрерывно вагоны разгружал. Без еды и питья к тому же.

– Пойдем вглубь? – Ками заглянула мне в глаза, и я снова увидел ту заботу, которая меня так пугала. И зачем так тепло и нежно смотреть? Я ведь не беспризорный котенок, мяукающий в кустах…

Я пожал плечами.

– А что нам делать остается? Ждать у моря погоды?

Последнюю фразу я, кажется, произнес по-русски, но меня никто не поправил, не переспросил. И так поняли. А я вот определенно на грани сил нахожусь. Раз уж заговариваться начал. Но интересно более всего то, что никто не попытался оспаривать мое мнение, молча согласились, словно после гибели автопоезда право командовать автоматически перешло ко мне. Даже Санек не возмутился и не предложил несколько альтернативных вариантов, как это было у него в обыкновении…

Я повернул голову, взглянул на штурмана. Санек спал. Тяжело, нервно сдвинув брови над переносицей… Видно было, что он настрадался и сон для него – желанная возможность уйти от реальности, от боли.

Я и сам закрыл глаза, пробормотав что-то об общем отдыхе. Голова кружилась все сильнее, и мной овладела странная апатия, стало абсолютно на все наплевать. Дождь, чудовища, затонувший автопоезд, Санькова вывихнутая нога, заплаканная Люська – все подернулось каким-то туманом, стало медленно вращаться вокруг меня. Странные видения странного мира…

«А ведь мы отсюда не выберемся, – проползла в голове мысль. – Сколько бы ни старались, ни рвали жилы, все наши попытки уйти – жалкое трепыхание. Так и сдохнем в этих пещерах. Или твари сожрут».

Я беспокойно пошевелился, вернее, сделал попытку, но даже палец сдвинуть не смог. Глаза не открывались, создавалось ощущение толстого тяжелого одеяла, навалившегося сверху, спеленавшего уставшее тело, гасящее все движения и даже мысли. Я хотел крикнуть, но в горло словно бы монтажной пены залили. Даже дыхание давалось с трудом, как будто воздух стал невероятно густым и не желал вливаться в легкие.

Это чего же со мной такое творится?

«Здесь конец пути, – снова скользнула мысль, – завершение Дороги. Прибыл, Проходимец, конечная станция».

«Врешь… – мысленно просипел я. – Врешь, я не верю…»

Во что я не верил – я сам не понимал, но странное ощущение, что мысли в моей голове не являются истиной и также не являются моими, не оставляло меня, словно красный сигнал светофора предупреждая об опасности… Этот сигнал светил все слабее и слабее, заграждаемый мутными образами, обрывками фраз… Я начал задыхаться от мелькания слов и видений, проносящихся перед глазами. Какой-то пестрый вихрь крутился перед глазами, охватив меня вращающимся коконом, стенки все больше сжимались, сдавливая грудь, несмотря на компенсационные свойства комбинезона, словно того и не было. Я понял, что сполз по стене пещеры, на которую опирался спиной, и сейчас смотрю вверх, но ориентировка в пространстве, осознание реального мира уходило от меня все дальше, и наконец я стал понимать, что теряю и ощущение своего тела.

«Я отравился чем-то», – мелькнула слабая мысль. Подобное состояние потерянности и головокружения я испытывал и раньше, когда в юношестве отравился рыбой и весь мир кружился вокруг меня сумасшедшим калейдоскопом…

«Я отравился, и мне нужно вывести яд из организма. Если этого не сделать, я могу умереть от токсинов, а остальные подумают, что я уснул, утомившись, и не будут тревожить меня…»

Попытка сделать судорожный вдох ни к чему не привела. Пестрый вихрь сдавливал грудь, рот и легкие застыли, не давая сказать ни одного слова, даже шепотом…

Я понял, что сейчас умру, просто умру, лежа вот в этой грязи, а моя сестра так и останется в этом утопающем мире, оплакивая мой труп, чтобы рано или поздно, отчаявшейся и обманутой, присоединиться ко мне…

Боль, невероятная боль, идущая даже не из сердца, а откуда-то намного глубже, прямо из сосредоточения моего естества, выплеснулась, словно фонтан кипятка. То, что жило внутри меня, то, что являлось мной, но было намного умнее меня, заходилось в немом крике, не желая смиряться с ситуацией, зная, что есть выход, средство спасения. Что есть надежда…

«Господи, спаси…»

Струи вихря, что из разноцветного стал багровым, стали истончаться, бледнеть, чахнуть подобно засыхающим плетям фантастической лозы… Какие-то туманные нити вплетались в багровый водоворот, растворяя его, лишая силы…

Давление на грудь ослабло. Я наконец-то смог сделать вдох расплющенными легкими, глотнул распахнутым ртом, удивился, какой воздух свежий и бодрящий… Огонь внутри угасал, затухал, погашенный белым туманом, который я вдыхал и вдыхал, наслаждаясь этой живительной легкостью, омывающей меня изнутри…

Наконец я нашел в себе силы подняться, сел, опираясь спиной на что-то, что уже не было камнем пещеры. Перед глазами висела молочная муть, закрывая обзор. Тем не менее было заметно, что стало гораздо светлее, чем в темноте пещеры, освещаемой только фонарями на шлеме Ками. Я протянул назад руку: пальцы, обтянутые перчаткой комбинезона, наткнулись на что-то округлое, неровное, но отчего-то очень знакомое.

Затем пришел запах. Сладковато-дурманящий, очень знакомый, он приплыл тонкой струйкой, навевая странные воспоминания. Я вспомнил сразу весеннюю грозу, светлячки звезд в разрывах туч после нее, мокрую покосившуюся лавочку, на которой, постелив под себя целлофановый пакет, я сидел когда-то, смотрел в послегрозовое небо и вдыхал, вдыхал, вдыхал этот пьянящий аромат…

Аромат цветущей сирени.

Я снял шлем, повернул голову, прижался щекой к теплому стволу дерева, поцеловал неровную кору, наслаждаясь горьковатым привкусом на губах. Я не желал знать, было ли то, что со мной происходило, реальностью, сном или предсмертным бредом, но мне хотелось, чтобы это продолжалось подольше.

Воздух чуть колыхнулся, туман собрался в мягкие струи, потек неторопливо, обнажая слабо освещенную листву деревьев, тропинку в невысокой, но густой траве, тяжелые гроздья цветов на кустах сирени… Слабый, но наполняющий все свет давал возможность рассмотреть даже мельчайшие листики на ветках надо мной.

Робко запел сверчок, будто торопя наступление лета, замолк, будто испугавшись течения туманных струй. Ветерок нежно прошелся по моей заросшей многодневной щетиной щеке, словно легкая женская рука погладила осторожно. Качнулись ветки дерева, под которым я сидел, листья уронили тяжелые капли в траву. Спросонья цвиринькнула какая-то пташка, поняла, что еще не утро, и затихла, уснув…

Кто-то тихонько мяукнул в наступившей тишине.

Я повернул голову, ожидая увидеть Маню, но на тропинке сидел обыкновенный серый кот и выжидающе смотрел на меня. Серых полосатых котов существует великое множество, и все они похожи друг на друга, но этот был мне чем-то знаком, словно бы я давно знал его, но просто давно не видел. Круглые кошачьи глаза с расширенными зрачками звали меня, просили чего-то, ждали…

– Кузя? – тихонько спросил я.

Кот тут же подбежал ко мне, ткнулся мордой, ища руку. Я непроизвольно почесал его за ухом, кот замурчал глубоко и протяжно, как умел мурчать только он, затем плюхнулся на спину, выгнулся, подставляя меховое светлое брюшко, чтобы и его почесал хозяин, что так давно был в отлучке, но вот вернулся, и все снова стало в порядке в простой кошачьей вселенной…

Если не считать того, что этот кот умер несколько лет назад и был похоронен мной и обливающейся слезами Люськой на берегу чахлой речки, неподалеку от нашего дома.

Я поднялся на ноги, кот недоуменно посмотрел на меня, лежа на спине, словно говоря: «Это всё? Все ласки на сегодня?»

– Пойдем домой, – проговорил я коту, и тот с готовностью вскочил на лапы и посеменил по тропинке, то и дело оглядываясь на меня, словно опасаясь, что его хозяин снова исчезнет и ему опять придется ждать, ждать, ждать…

Я шел вслед за котом, даже не представляя, что будет дальше. Пушистые ветви окатывали меня брызгами, задевая по плечам и голове. Аромат весеннего сада одурял, пьянил, заставляя легкие раскрыться как можно шире. Влажная земля тропинки пружинила под ботинками боевого комбинезона, оказавшегося настолько нелепым в этом тихом мирном месте, настолько оскорбляющимсущность окружающего,что у меня возникло острое желание снять его совсем… но под комбинезоном ничего не было надето, кроме цветастых трусов, и я решил повременить.

Наконец тропинка расширилась, кусты расступились, и я увидел небольшой аккуратный домик в два этажа, белеющий стенами сквозь лозы винограда. Он был настолько красив и так гармонировал с окружающим его садом, что я почувствовал легкое щемление в районе сердца. Возле невысокого крыльца в приподнятых над землей клумбах буйно росли какие-то цветы, добавляя свою яркую нотку в ночной весенний букет ароматов. Я мог лишь представить, как будут гудеть пчелы, когда солнечный свет зальет этот сад, как запоют птицы в кронах деревьев…

Да, в таком доме я хотел бы жить.

Кузя пробежал к домику и уселся на деревянном крылечке. Я оторопело смотрел на окно второго этажа, откуда лился мягкий свет ночника. Что-то внутри меня уже кричало, вопило об истине, в которую я боялся поверить, хотя и очень хотел… Я просто стоял и смотрел на это окно, слезы катились по моим щекам, а я стоял истуканом, так и не решаясь сделать несколько шагов и постучать в дверь.

Кот, видя, что я не двигаюсь, встал и громко мяукнул, глядя на освещенное окно. Затем мяукнул еще несколько раз, повысив голос, добавив в него требующие нотки. Горячая волна пробежала по моей спине, так как знакомый женский голос проговорил что-то в доме, и по окну пробежала тень.

Она всегда выпускала его ночью и впускала по кошачьему эгоистическому требованию. Я много раз говорил ей, чтобы она не баловала кота, что она зря портит себе сон, а затем долго ворочается в постели или читает книгу и утром спит допоздна… но она… она говорила, что у кота свои потребности…

И все продолжалось по-прежнему.

Шаги на внутренней лестнице оповестили меня и Кузю, что хозяйка дома приближается. Зажегся свет в окне нижнего этажа, я забыл о дыхании, шею свело легкой судорогой… Кот тоже замер, уставившись на дверь, та слегка скрипнула, открываясь…

Сильная рука схватила меня за плечо и втянула в кусты. Я хотел крикнуть, но дыхание перехватило, а затем широкая ладонь зажала мне рот, не давая издать ни звука. Стукнула закрывающаяся дверь. Я забился неистовой рыбешкой в руках неизвестного рыболова, сердце колотилось как бешеное, слезы потекли по моим щекам, когда я увидел, как гаснет свет на первом этаже домика…

– Не нужно, – шепнул мне мягкий, но сильный мужской голос. – Ей тебя видеть не нужно.

У меня было чувство, что я маленький ребенок в крепких руках взрослого мужчины. Я перестал трепыхаться, затих, роняя слезы, наблюдая, как гаснет ночник в окне второго этажа. Я видел даже кота, что вспрыгнул на подоконник с той стороны и вглядывался через стекло, очевидно желая разглядеть меня в этой ароматной весенней ночи.

– Пойдем.

Сильная рука потянула меня прочь от дома, я шел, тупо повинуясь, словно из меня, как из тряпичной куклы, вытащили какой-то стержень, и я обмяк, потеряв свою структуру, жесткость, вид…

Ведущий меня мужчина остановился, повернулся, взял за плечи и крепко сжал. Я растерянно посмотрел в его лицо, что казалось и знакомым, и незнакомым одновременно, напоминало кого-то, кого, возможно, я никогда и не видел.

– Ты справишься, – сказал знакомый незнакомец, похлопал меня по плечу и уселся на небольшую деревянную лавочку под кустом сирени, предложив мне жестом руки присесть на противоположную.

Он был одет в свободную светлую рубаху и широкие брюки. Ростом на голову выше меня, плечи широченные, немного покатые. Волосы густые, русые, пострижены под пажа. Лицо, окаймленное небольшой светлой бородкой, напоминало лица богатырей из детской книги.

Такому мужичине кольчугу, щит и меч – и готова иллюстрация к былине о Добрыне Никитиче или Илье Муромце… Впрочем, Илья был темноволос, как мне помнится.

От богатыря веяло силой и уверенностью, глаза смотрели пронзительно, мудро и… сочувствующе?

Такому человеку можно доверять, понял я. На такого можно положиться, такой не подведет.

Я сел на лавочку, что оказалась удивительно сухой в эту влажную туманную ночь. Сдавленные рыдания все еще сотрясали мою грудь, но я уже откуда-то знал, что не пойду, не побегу назад, к дому посреди сада, не постучу в дверь, к радости кота и хозяйки…

– Я понимаю, что тебе больно, – проговорил богатырь, и я ни на секунду не усомнился, что он понимает. Между нами словно какая-то связь была. Словно он мог чувствовать то же, что ощущаю я.

– Зачем? – спросил я, глотая слезы.

Он просто смотрел мне в глаза, и я начал ощущать, что сердце успокаивается, боль уходит, а ее место занимает тихий теплый покой.

– Для того чтобы дальше было намного легче, – наконец ответил он. Во взгляде светилось сострадание, даже некоторая печаль. – Сейчас тебе нужны эти переживания, чтобы ты был подготовлен к будущим потрясениям и принял правильное решение. А правильное – это не всегда то, что ты хочешь.

– А она? Она…

– Она сама захотела, чтобы все выглядело так. Ведь ты сам помнишь.

Она действительно всегда мечтала о таком домике, окруженном фруктовыми деревьями. О цветочных клумбах у крыльца. И она знала о том, как я люблю сирень. И еще…

– А Кузя? – спросил я.

Богатырь усмехнулся.

– Ты всегда хотел знать, отправляются ли кошки в рай, – лукаво поглядывая на меня, сказал он. – Кажется, ты получил ответ.

Я задумался, размышляя о том, какой вопрос задать следующим. Я отчего-то был уверен, что получу ответ на любой, но также ощущал, что не все вопросы можно задавать…

Богатырь кивнул головой, словно соглашаясь с моими мыслями.

– Твоя жизнь сейчас – это подготовка действием, – проговорил он неторопливо. – У тебя много вопросов, но ответы придут в свое время, когда ты будешь готов их принять. Ты хочешь знать, можно ли сюда попасть по Дороге?

Я кивнул, не удивляясь тому, что этот человек (человек ли?) прочитал вспыхнувшую в моем сердце сумасшедшую мысль…

– Это место лежит за пределами Дороги, – немного грустно произнес мой собеседник. – Дорога соединяет много миров, но только не этот. Хотя, идя по ней, ты рано или поздно попадешь сюда, если только не изменишь своему пути. Ведь семена жизни и семена смерти по Дороге сеют именно люди, и каждый может выбирать, на кого он работает.

– Что я должен делать и для кого? – спросил я, сам уже понимая, каким будет ответ.

– Ты должен быть на верном пути, если хочешь послужить другим. Чтобы не было ошибок, искажающих твое служение людям.

– А… Ему?

– А Творцу ты не служишь, но работаешь вместе с Ним, как и должен делать каждый человек. Для этого тебе и другим даны Его качества, воля, право выбора. Алексей, ты не раб, а соработник. Пойми, фирма, в которой ты трудишься, имеет название «Отец и сыновья», и ты совладелец в ней. Таково Его желание.

Моя голова не вмещала его слова, что-то противилось им, что-то древнее, закосневшее, что было одним целым со мной…

Мой собеседник внимательно посмотрел на меня, видимо понимая мою внутреннюю борьбу.

– Вот это и есть религия, – сказал он, – попытка ограничить Творца и вставить Его внашиэгоистические рамки инашепонимание добра и зла. И ты на этом месте еще потому, что тебе требуется понять: иногда нужно, чтобы все произошло совсем не так, как тебе этого хочется, но как правильно. Иногда нужно, чтобы дорогие тебе люди уходили. Просто знай: их ждут здесь, и они будут ждать тебя. А сейчас… сейчас наше время вышло.

Он поднялся, повел плечами.

– Погоди! – Я тоже вскочил, опасаясь, что не успею. – Какова моя функция? Зачем это все? Кем я должен быть в этой фирме?

Он улыбнулся так добро, что меня словно волной тепла окатило.

– Присматривай за Дорогой, Проходимец: для этого тебе и даны дары и таланты. Не всегда ты будешь четко знать, как поступать, не всегда ты будешь идти освещенной дорогой… Главное – сохраняй надежду, Алексей.

– Я Инспектор? – робко предположил я.

Он покачал головой:

– У всякого свое предназначение. У тебя свое, у них свое… Творцу нужны различные работники. Не все это понимают, но многие работают для Него, просто исполняя свои обязанности. Как президенты и художники, так и дворники.

– Для чего? Ведь Он может и Сам…

– Для того, чтобы было с кем разделить радость от проделанного труда. Это ведь так просто.

– А ты?

Богатырь улыбнулся еще шире, хлопнул себя ладонями по бедрам.

– Я приставлен к тебе с детства. Как-то ты спросил, есть ли я у тебя. Помнишь? Так вот: мне всегда хотелось поговорить с тобой вот так: с глазу на глаз, но не всегда это можно. – Он положил мне руки на плечи, немного встряхнул. – Сейчас я доволен, что все-таки мы поговорили, ведь ты не должен говорить со мной там, в другом мире. И я хочу дать тебе совет, который поможет тебе в дальнейшем…

Ангел заглянул мне в глаза, его голос стал тверже, строже:

– Запомни, иногда мы спешим и ищем любовь совсем не там, где она находится. Но это не значит, что ее не существует.

– Я запомню, – проговорил я.

Сад исчез. Даже не растворился, не погрузился во тьму… просто я открыл глаза и увидел лицо Люськи. Сестра сидела рядом со мной и внимательно смотрела на меня сквозь полумрак, царивший в пещере.

– Что значит «я запомню»?

Я улыбнулся.

– Ничего. Я просто видел сон.

Люська обняла меня, прижалась, словно боясь, что я исчезну. Я видел ее покрасневшие припухшие глаза: много плакала в последние часы…

– Знаешь, я тоже придремала, – проговорила сестра. – Мне мама приснилась, к чему бы это?

Я покрепче прижал ее к себе, поцеловал в лоб. Подумал: «И мне…»

Глава 3

А давно мы уже тут, внизу, Том? Лучше бы нам вернуться.

Бекки Тэчер

Идти было довольно легко: свет наших с Ками фонарей достаточно освещал тоннель, чтобы вся группа могла спокойно передвигаться, не опасаясь свалиться в какую-нибудь расселину или, как минимум, споткнуться о неровность каменного пола. В том, что мы шли именно по тоннелю, я не сомневался: уж слишком ровным и чистым был пол для естественной пещеры. К тому же все выступы стен и свисающие с потолка сталагмиты были тщательно сбиты: там и здесь виднелись следы обработки камня. Время от времени ход разветвлялся, но боковые проходы были либо полностью, либо частично заложены отбитым камнем, что ясно показывало, что нам не нужно в них сворачивать.

Шли небыстро: никто не знал, что ожидает нас впереди. Я отдал тактические очки Люське, вторые очки надел Имар, и только ковылявший на поврежденной ноге Санек и угрюмо молчавший Данилыч были бы полностью слепы, если бы мы погасили фонари. Штурман, к слову, шел довольно неплохо, бодрился, даже пытался шутить, но я знал, так как переговорил с Ками, что его нога весьма плоха: шебекчанке пришлось «отключить» нервные окончания на его ноге, чтобы Санек мог двигаться. Подручными средствами она зафиксировала его стопу, но предупредила, что долго Санек на ногах не продержится, поэтому я частенько оглядывался на смешно подпрыгивающего штурмана, опасаясь, что его вот-вот придется транспортировать на руках.

Даже гивера устала и не шныряла как обычно взад-вперед, но плелась рядом со мной, иногда грустно поглядывая на меня. Ее обычно ровный и блестящий мех свалялся, был покрыт грязью, и Маня выглядела как жалкое старое чучело, немилосердно побитое молью.

Когда я в очередной раз обернулся, желая убедиться, что остальные все еще движутся, Ками, идущая за мной, захлопнула забрало шлема и сделала мне знак, чтобы я поступил точно так же.

– Ты считаешь, что мы правильно сделали, уйдя в пещеры? – спросила она по радиосвязи, когда я также опустил забрало.

– Вся надежда на то, что я правильно понял чертеж на том одеяле, – ответил я. – Если он действительно является планом или картой эвакуации, то нам нужно пройти через ход в горах, для того чтобы достигнуть убежища. Как видишь, этот тоннель весьма напоминает такой ход, ну и… – Я замялся, не зная, как лучше сформулировать свою мысль: – Как я и говорил, у меня такое чувство, что мы идем правильно. Понимаешь? Словно уверенность, что так правильно. Правда, я все больше начинаю думать, что это у меня от стресса такие глупости в голове.

– Понимаю. – В голосе Ками действительно звучало понимание и сочувствие.

Странно, но именно она спокойнее всех отнеслась к моему желанию идти в глубь пещер. Санек все же сделал попытку поспорить, но он оказался слишком вымотан, и его сопротивление было достаточно вялым, чтобы я смог настоять на своем. Люська и Имар просто промолчали, хотя я видел по их лицам, что они не в восторге от моей идеи. Только шебекчанка одобрила мое предложение и первая стала собирать валяющиеся в грязи вещи.

Теперь мы уже который час брели извилистым ходом, который не только извивался вправо-влево, но и менял высоту, так что нам приходилось то подниматься по довольно крутому подъему, то спускаться, что добавочно изматывало и так уставшие ноги.

– Черт! – громко и как-то особенно болезненно вдруг сказал Санек. Его голос прокатился вперед по тоннелю и стих вдали.

Я повернулся и увидел, что штурман сидит возле стенки тоннеля и, морщась, держится за перемотанную ногу. Возле Санька тут же уселась Люська, пользуясь незапланированной возможностью отдохнуть. Имар также остановился и скинул с плеч оба рюкзака, что он нес: свой и Санькин.

– Можно что-то сделать? – спросил я у Ками.

Шебекчанка покачала головой:

– Он на грани. А нога действительно больше не выдержит. И я не смогу больше сдерживать его боль.

Я подошел к штурману. Выглядел он действительно не ахти, и стало ясно, что на ноги своими силами он вряд ли снова поднимется.

Имар тоже не радовал мой взгляд: несмотря на массивную мускулатуру, он также походил на выжатый лимон, так что я не осмелился попросить его нести штурмана на себе. Про Данилыча и говорить нечего – его лицо давно уже было белее грязных бинтов, охватывающих его голову.

– Ле-ша, думаю, нам нужно идти дальше вдвоем, а их оставить здесь, – мягко проговорила Ками, взяв меня за локоть.

– Зачем нам идти без них? – рассеянно спросил я, разглядывая утомленные лица в мечущихся лучах фонарей.

Я сам был не прочь улечься на каменный пол и поспать несколько часов, чтобы не брякнуться подобно Саньку в ближайшее время.

– Мы можем привести помощь или найти материал для носилок, – твердо сказала Ками, открыв перед этим забрало, так что ее слова слышали все.

– Она права, – проговорил Имар. – Идиче и за нас не беспокойчесь: оружие у нас есчь, в темноте не видич один Саньёк…

Видимо, от усталости у пионца опять прорезался жесткий акцент.

– Там фонарь есть, – простонал Санек, – с автопоезда универсальный фонарь, я его в свой рюкзак засунул. Так что без света не останемся.

Я молча сел рядом с сестрой, помог ей отцепить туристический коврик от рюкзака, чтобы она не сидела на голом камне. Люська грустно посмотрела на меня, практически не щурясь от света моих фонарей, и я вдруг понял, что свет на самом деле не такой уж и яркий. Как видно, разрядились аккумуляторы комбинезона, что последние сутки работал на всю, пытаясь сохранить своего хозяина в целости, давая мне тепло, дыхание, сдерживая удары и перегрузки…

– Нужно идти, – тронула меня за плечо Ками. – Комбинезоны скоро совсем разрядятся.

Я с трудом поднялся на ноги, скинул рюкзак, достал из заплечной кобуры дробовик и протянул его сестре:

– Держи. Для меня он – добавочный вес.

Люська приняла тяжелое ружье, положила его на колени, в обращенных ко мне глазах блеснули слезы.

Имар покопался в своем рюкзаке и протянул мне на ладони револьвер. Я взял его в руки, усмехнулся: это был тот самый наган, что принадлежал ранее убитому Имаром вожаку пустынных бандитов.

Засунув револьвер в один из многочисленных карманов комбинезона, я чмокнул сестру в щеку, пожал Имару и Саньку руки и поплелся вслед за шебекчанкой, удивляясь, откуда у этой хрупкой с виду девушки столько внутренних сил, так что она может вынести намного больше, чем здоровенные мужики?

Когда я посмотрел назад, я увидел, что Маня также поднялась и неторопливо трусит вслед за мной, видимо собираясь сопровождать меня до последнего. Я хотел было оставить гиверу, чтобы она охраняла сестру, но мысль о том, что ее нюх может оказать нам с Ками хорошую услугу в поисках выхода из пещеры, удержала меня от этого.

Тоннель повернул направо, я оглянулся в последний раз и увидел несколько светлых пятен в экономном свете универсального фонаря: повернутые нам вслед лица.

Господи, как же не хотелось мне их там оставлять!

Мы шли около двух часов, прежде чем совсем ослабевшие лучи фонарей уткнулись в завал из довольно крупных глыб. Свод пещеры в этом месте уходил вверх не меньше чем на десяток метров, и завал пологим подъемом возвышался до самого верха. Я беспомощно оглянулся на Ками, но прочитал в ее глазах такое же отчаяние. Из тоннеля еле движущейся тенью возникла Маня, проплелась еще несколько шагов и шлепнулась на камень, не дойдя до меня метра полтора.

Я тоже сел на пол. В голове была полнейшая пустота.

– Может, мы пропустили какой-то поворот? – робко спросила Ками, и по ее хрипловатому голосу я понял, что и она ужасно, немыслимо устала. – Может, нужно было свернуть в какой-то тоннель?

– Какой? – глухо проговорил я. – Вот уже час как никаких боковых проходов. К тому же те, что попадались нам раньше, были так же завалены камнями. Кто скажет, какой завал следовало разбирать?

– Что будем делать?

Ками бодрилась, но голос выдавал ее, и было понятно, что девушка держится на остатках сил, словно на тонкой ниточке вися над пропастью. В любой момент ниточка могла оборваться, и тогда…

– Нам нужно отдохнуть, – поспешно сказал я. – Не знаю, насколько комбинезоны защитят нас от холода камней, но отдохнуть мы обязаны. Давай присаживайся, не стой. Если мы даже пойдем назад, чтобы вернуться к нашим, силы нам все равно нужны.

Но Ками, словно не слыша меня, пошла вдоль завала, спотыкаясь, переступая с глыбы на глыбу. У меня создалось впечатление, что она что-то искала. Наконец девушка присела и принялась разглядывать что-то невидимое мне.

– Здесь дерево, Ле-ша, – сказала она.

Я с трудом, ощущая, как скрипят все мои несчастные суставы, поднялся и поплелся к ней. Маня благоразумно осталась на месте.

– Ну и что, что дерево? – пробормотал я недовольно, пробираясь по осыпающимся камням завала. – Что я, дерева не видел?

Наконец я добрался до Ками и увидел конец толстого бревна, что торчал из-под завала. Девушка с победоносным видом восседала на валуне, как будто отыскала, по меньшей мере, золото партии или хотя бы библиотеку Иоанна Грозного.

Я плюхнулся на камень напротив шебекчанки, не удержался, съехал задницей ниже, наконец утвердился, сердито взглянул на виновницу моих новых страданий…

– Понимаешь, Ле-ша, – как ни в чем не бывало проворковала Ками, и даже голос ее приобрел более бодрые нотки, – это дерево означает, что это не просто насыпь.

Я мрачно смотрел на Ками, а та втолковывала мне, словно я был первоклашкой, по недоразумению попавшим на урок тригонометрии:

– Насыпь – последствие искусственного обвала. Кто-то, кто прошел здесь раньше нас, специально обрушил деревянные подпорки, удерживающие массу камня, чтобы завалить за собой проход. Смотри: вон ниши, прорубленные в стенах, они, наверное, тоже несли на себе какую-то функциональную нагрузку…

– И что? – проворчал я. – Будем все это разгребать? Да сюда экскаватор с бульдозером нужно подгонять, и то – на сутки работы, если не больше.

Ками пожала плечами, но было видно, что мои слова подействовали отрезвляюще: она сникла, потушила фонари и сняла шлем.

– Энергию экономить нужно, – пробормотала она, объясняя свой поступок. – Пока отдыхаем.

Я также выключил фонари своего шлема, и воцарилась такая тьма, что, казалось, ее можно было ножом резать на пласты и отправлять на заводы по выработке чернил.

Мы молчали, каждый по-своему переживая ситуацию, в которой оказались. Слышно было, как где-то неподалеку, капля за каплей, капает вода, то ли со сталактита, то ли просто со свода пещеры. Я даже немного обрадовался этому: значит, в пещере есть вода… что ж, от жажды мы не будем мучиться. Затем мои мысли перекинулись на возможность найти пещерную речку и попробовать по ней выбраться наружу. Обдумав немного эту мысль, я решил оставить ее на потом, как самую безнадежную, и попытался представить разочарование Санька, Люськи и Имара, когда мы с Ками приплетемся назад ни с чем. Это означало бы, что нам всем нужно идти обратно в ту сторону, откуда мы пришли, и ждать окончания потопа и миграции мерзких опасных тварей. Вот только долго ли нам придется ждать и на сколько нам хватит взятых из автопоезда скудных съестных припасов – я не знал. Мысли, сроки, даты стали понемногу путаться у меня в голове, и я даже начал дремать, когда Ками снова засветила фонари шлема и пошла куда-то к левой стене пещерного прохода.

«Неугомонная, – мелькнула у меня вялая мысль, – и чего ей на месте не сидится? Лучше бы поспала немного, чтобы силы восстановить!»

Ками завозилась в пещерной нише, погремела там чем-то, а затем устало заявила:

– Здесь какие-то леса были, от них бревна остались. Чуть поменьше, чем то, в завале, но тоже большие: Саньку носилки не получится сделать.

Я сначала равнодушно выслушал ее слова, но затем в моей голове появилась неплохая мысль: у меня ведь есть «кото-хи»! Так почему бы мне не нарезать из тех бревен подобие досок или реек для носилок? Да я при желании и при наличии моего «кинжала», что резал дерево подобно маслу, мог Саньку настоящие костыли соорудить, чтобы штурман самостоятельно передвигался!