Текст книги "Такие как мы (СИ)"

Автор книги: Илья Шевцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

– Немо, – заорал я, с любовью и с вожделением разглядывая переплетающуюся колючую гнусь.

Он думал, что со мной что-то случилось. Он думал, что меня начали убивать. Он ошибся. Я радовался, осознавая себя умным человеком, и ещё я радовался за Аурум, у которого впереди наклёвывается стройка века, и тёплая, сытная зима. Да здравствую я!

– Немо, собирай в кузне народ. Нам нужен инструмент.

Немо внимательно посмотрел на меня, потом туда, куда смотрел я. Ни говоря, ни слова он развернулся, и исчез в неизвестном направлении.

Через полчаса в горне плясал весёлый огонёк, а в маленькой кузне было шумно и многолюдно.

– Кондрат, куём по-простому. Отбиваем, плющим, придаём форму, закаливаем. Науглероживать кромку не будем. Понятно?

По квадратным глазам пацана стало понятно, что ему ничего непонятно.

– Немо, переведи подмастерью, что вождь сказал. Вишь глаза на лоб лезут…

И работа началась.

Мы с Немо, куём, Кондрат подтаскивает заготовки из горна, и кладёт их обратно, остальные, кто ещё здесь ни разу не был, прыгают на насосе и с опаской глазеют на пролетающее мимо раскалённое железо. Суть траектории полёта которого, когда оно вылетает с гранитной наковальни после удара, предугадать невозможно.

Другие менее любопытные, стоя у бачка с холодной водой ждут, когда кривой, сделанный наспех палаш, остынет и станет пригодным для заточки.

***

И грянул бой, Полтавский бой!

В огне, под градом раскаленным,

Стеной живою отраженным,

Над падшим строем свежий строй

Штыки смыкает.

Пушкин АС

Ива стонала, и под напором железа и железной воли, тёплых и мягких созданий, сдавала свои позиции, уступая место другой, непонятной для неё жизни.

– Поднажми ребята, – хрипел я, упираясь слегой в подрубленный гнутый ствол ивы, – нас ждёт горячая пища, горячий чай, и раскудрить его, тёплое радушие наших женщин.

Рядом со мной смердя едким запахом пота, кряхтел Иван и, размахивая колуном, продолжал рубить плохо поддающееся дерево. Слева послышался лёгкий свист, и в лицо полетели брызги сока и всякий мусор. «Газонокосилка» по прозвищу Немо, зачищала левый фланг, в то время когда я находился в самом центре лесопроходческого клина.

– Оттаскивай, не ленись.

Дерево скрипнуло и начало заваливаться с нарастающим ускорением вперёд, прихватывая за собой соседние, продавливая проход в густых зарослях.

Через Яузу, пошли первые партии строительного материала и топлива, направляясь прямиком на Промышленный Двор к обжиговой печи, где собрались все артели. Без колючей ивы встало всё. Верка, без упругих железоподобных прутьев, не могла продолжать строительство второй хижины, Надька без дров не могла обжигать кирпич и цемент, и все вместе начали экономить на приготовлении еды. К этим проблемам добавилась головная боль у меня. Наш берег до весны стал безжизненным, как я и предполагал, при отсутствии мяса, начался перерасход по другим продуктам, особенно по картошке. Если так дело пойдёт дальше, то по весне сажать будет нечего. Сгрызём, если будет, что и кому грызть.

Рубка просеки продвигалась медленно. Медленнее чем в первый раз, когда я один пробивался к берегу реки, тогда ещё не знавшей, что она Яуза. Во-первых, из-за отсутствия таблеток от жадности, просеку я заложил с размахом, на вырост, шириной в три метра и высотой до конца крон, а не как в первый раз, в виде тоннеля. Во-вторых, лес здесь был гуще, деревья росли плотнее, и колючие ветви переплетались так, что можно было вырезать этот древесный войлок целыми панелями и пристраивать вместо стен в хижинах или пролётов забора. Если найти такой инструмент, который позволил бы это сделать. К этой неприятности, добавилось третья, в перьях.

Более многочисленная, чем на левом берегу, армия попугаев, которая пополнилась, нашими стараниями, эмигрантами, атаковала нас, не останавливаясь ни на минуту. Но мы, не смотря на стекающий с ушей кал были не в обиде. Повышенная плотность перьевых комков, сделала возможным разнообразить наше меню. Под падающими переплетёнными кронами, и срезанными колючими ветками, мы ежедневно находим до нескольких десятков раздавленных тушек. Война с попугаями, приносила и другие дивиденды, не только разнообразие меню. Читал я где-то, что в седую старину, шкуры вымачивали в курином помёте. Для чего это нужно, я не знаю, но ведь работало! Не исключаю, что и в двадцать первом веке, где-нибудь и кто-нибудь, делает так же. А мы чё, рыжие что ли? Вот и собираем с каждого лесоруба по ведру попугайного помёта в день….

Не успел я возликовать, после удачного заваливания дерева, как жидкое и вонючее нечто, тёплой каплей залепило мне глаз. Это событие подстегнуло меня к решительным действиям, в результате которых Немо, увёл с собой двух охотников и двух подростков, в поход за солью. Мыло у нас стремительно кончалось. Больше всего, этим были недовольны женщины, потому, что их я снял с мыльного довольствия, ещё в первый день строительства Правобережной Магистрали.

– Немо, – напутствовал я новоиспечённого князя, – глину не бери. Возьмёшь у Нади большой горшок, в нём можно кипятить воду, и выпаривайте соль на месте. Вот, – я протянул ему бумажку с краткой инструкцией как разделить соль на месте, – прочти сейчас, если что не понятно, задавай вопросы.

Медленно прочитав текст, проговаривая слова вслух, Немо свернул листок и запихнул в кармашек рюкзака.

– А теперь идите к Еве, она вам корзинки сплела. Три наполните солью, а в четвёртую, вам Верка еды положит. Да, чуть не забыл. Горшок большой и тяжёлый, так, что хватайте в сарае тележку, и топайте вместе с ней. Всё, с богом. Через неделю я вас жду.

Через день, после ухода Немо, я всё проклял. И иву, и соль, и Яузу, и себя, до кучи, за глупость. Людей катастрофически не хватало. То, что проходка замедлилась, это понятно, и на пальцах считать не надо, но вместе с этим, застопорилась отправка на наш берег заготовленной древесины, и мы, по самые уши утонули в колючих завалах.

– Наденька, – я расцеловал морщащую нос от исходящего от меня запаха, младшую жену, – как у вас дела? – елейным голосом поинтересовался я, хотя и так видел, что у них творится. Переговоры, даже внутрисемейные, не всегда дело лёгкое. Тут нужна дипломатическая хитрость и изворотливость, и умение пускать пыль в глаза.

Надя подозрительно посмотрела на меня, смахнула с моего плеча веточкой, дерьмовую попугайную «сосульку» и отошла в сторону, зажимая ладошкой нос.

Промышленный Двор дымил и вонял не лучше чем я. Пять небольших костров, выбрасывали в воздух, густые клубы дыма, которые заволакивали дымной завесой, весь огороженный закуток, создавая иллюзию большого пожара. К запаху дыма, добавлялись миазмы исходящие от трёх глиняных горшков с замоченными в них шкурами, и пяти ведёрных горшков с попугайным помётом.

Полтора десятка женщин, проворно вырезали секаторами из большой кучи покрытые колючками ветки и, опалив их в огне, зачищали от коры и от мелких веточек, после чего складывали в шесть маленьких кучек с прутьями разного диаметра.

Подойдя к сидящей на корточках Еве, перебирающей заготовленные прутья я, поцеловав её в макушку и, сел рядом на жёсткую вязанку обожжённого хвороста. Достав, из заплечной котомки пластиковую бутылку с ягодным компотом, сделал большой глоток и, протянул его старшей жене. Ева не глядя, взяла бутылку, и предала её Таньке.

– Нехорошо у вас тут, – зажмурился я, усаживаясь удобнее, и вытягивая окоченевшие от холодной воды ноги, ближе к огню. – Дым, гарь, жара… То ли дело у нас. Тишина, чистый воздух.

– И что хотеть? – отложив очередной прутик в кучку, подняла голову Ева. Заметив на моей броне потёки помёта, она сморщила носик и отдвинулась от меня дальше.

– Девочки, да я просто так. Соскучился по своим красавицам.

Что-то не похоже, что они мне поверили. Где же я прокололся?

На лице Евы заиграла улыбка, но Надя, обломав весь политес, резанула в глаза, правду матку.

– Ты когда скучаешь, нас в дом тащишь, – как будто угадав мои мысли, ответила она на не заданный вопрос. – И от тебя так не пахнет.

Перестав улыбаться, Ева кивнула головой и, вытянув из одной кучки прутик, осмотрела со всех сторон и, переложила в другую кучку.

Я вздохнул. Переговоры пошли не так как надо, пришлось перейти на приказной тон. Плохой из меня дипломат.

– Я хочу вас ополовинить, барышни. Вас много, и скоро делать здесь будет нечего. Колючки кончаются…

Поднявшись на ноги, я посмотрел на притихших женщин.

– Мне нужно пять человек. Матрёну я беру сейчас, а остальные… сами решайте, кого отдадите, и отправляйте к нам. Жду.

Матрёна, услышав своё имя, медленно разогнула широкую спину с рельёфными трапецеидальными мышцами, и повернула ко мне голову, украшенную массивным квадратным подбородком, маленьким носом картошкой, и большими глазами, обрамлёнными густыми будёновскими усами… бровями. Вслед за головой повернулось и всё остальное накаченное тело с большой, размера эдак пятого, упругой грудью, которую она не под каким предлогом не хотела закрывать.

Имя я этой женщине дал, из-за её стати, которая при одном взгляде на неё, навевает картины с горящими избами, и разбежавшимися конями. Несмотря на то, что она, на мой вкус, была некрасивой, охотники вились около неё как ночные мотыльки у горящей лампочки. Взяв её с собой, я убивал сразу двух зайцев. Во-первых, приобрёл агрегат не на сто киловатт, а так на тысячу с гаком. И, во-вторых, охотники в её присутствии начнут между собой тихую конкуренцию, выкладываясь на лесоповале по полной программе. А ещё, Матрёна была мягкой и покладистой женщиной и, с ней было легче договориться, чем с Евой. Разумеется, в определённых рамках.

С помощью Матрёны, мы перевыполняли план на двести процентов ежесуточно.

Но, что-то было не так. Пробив просеку более ста метров, мы из леса так и не вышли. А ведь с нашей стороны реки ширина зарослей едва доходит до пятидесяти метров, и то не везде. Напротив Аурума было всего тридцать метров.

С одной стороны это хорошо. Извести эти заросли за восемь месяцев, как мы это сделали на своём берегу у нас не выйдет. Запасы дров здесь на порядок больше, о стройматериале и говорить не приходится. Уже сейчас, из того что мы нарубили, напилили и нарезали, можно сбацать хижин пять. Больших. Вместе с сортирами. А мы только просеку рубим.

С другой стороны, если заросли не кончаться в ближайшее время, мы рискуем не успеть обзавестись к зиме тёплыми вещами. Охотится пока не на кого.

***

Немо с охотниками и солью пришёл через две недели.

Я бы радовался, да нечему. Жира у нас нет, Правобережную Магистраль мы к их приходу не пробили. Сузив ширину прохода до полутора метров, мы прошли более двухсот, а на открытое пространство так и не вышли. Даже просветов не видно.

А еще, два дня нет солнца и моросит мелкий противный дождь. Едкий натр, получить проблематично. Зато простуду, мы словили все поголовно. Вода в реке стала холодной, и с каждым днём переходить её вброд, становится всё гаже и гаже. Мне вода доходит чуть выше пояса, а аборигенам по грудь. Мелких девчонок на работу я переношу на руках, иначе, небыстрое течение Яузы, их смоет. Нужен мост, но отвлекаться на его строительство, мне не хочется. Ширина реки в нашем месте, метров двадцать, если считать по урезу воды. А если считать раскисшие подходы, которые затапливаются водой особенно по весне, то метров шестьдесят вынь да положь. Так, что Немо, к моему состоянию раздвоенности добавил ещё одну вилку на два зуба, и я расчетверился. Буриданову ослу было проще, у него было только два стога сена.

– Ну-с, что у вас тут, – я подошёл к тележке, и залез рукой в первую корзину. Несмотря на мерзкую погоду, Немо светился как лампочка, предвкушая встречу с Веркой и Дашкой, и ожидая от меня похвалы.

Соль… если это можно назвать солью была странного серовато-коричневого цвета, с вкраплениями чего-то тёмно-буро-зелёного.

– Ты воду, прежде чем выпаривать, процеживал? – меня стали терзать смутные подозрения. Я осторожно лизнул отсыревшую массу. По вкусу, самая обыкновенная соль, только песок на зубах хрустит.

Улыбка на лице Немо, сменилась большим знаком вопроса.

– Дай бумажку, которую я тебе написал.

Достав из рюкзака помятый документ, Немо отдал его мне.

Я развернул лист и стал читать.

«Набрать воды и выпарить. Если набрать глины, развести с водой. Воду слить, глину выбросить. Перед выпариванием воду процедить…», ну и так далее.

– Так процеживал воду или нет?

– А как это? – Знак вопроса на лице Немо, углубился и стал более осязаемым. И с чувством выполненного долга он добавил, – мы её пробовали.

Понятно. Надо было мне расписать эту процедуру более подробно, без заумных слов. Типа – налить из, вылить на, отлить с, и в конце, залить в.

– Ладно, Немо. Молодец. Тащите это в погреб, и идите отдыхать. Сегодня у вас выходной, а завтра…

Из горла так и рвалось наружу сакраментальное, земное – вешайтесь черти, пипец вам пришёл.

– …. Добро пожаловать в ад господа. Девчонок заменить надо. Нечего им там больше делать. И меня тоже. Печи класть надо, зима на носу.

На следующий день всё в Ауруме вошло в свое прежнее русло. Две созданные мной артели, трудились по своему профилю, создавая огрубевшими женскими руками материальные блага Аурума, а охотники, войдя в ритм, продолжили пробивать Правобережную Магистраль к новым горизонтам, и новый путь к процветанию нашего маленького городка деревенского типа.

***

(347 день)

Мастерок, провернувшись пару раз подхватил немного цемента и бросил его на лежащий кирпич.

Хорошо, подумал я и, разровняв серую массу по шершавой поверхности, положил сверху следующий кирпич. Печная труба, уютно расположившаяся на плоской поверхности маленькой печки, медленно продвигалась вверх.

Весёлое хрюканье, заменяющее аборигенам русское «Ура!», я услышал после обеда, когда подводил печную трубу под крышу, то есть через полторы недели после возвращения Немо.

– Лёнька, узнай, что за шум.

Прекратив изображать из себя бетономешалку, Лёнька отложил в сторону горшок с густой массой и, выбежав из хижины, сразу вернулся обратно, произнеся всего одно слово:

– Степь.

Знакомое слово, однако. Но ничего не понятно.

– И что со степью?

Разровняв комочек цемента, я притёр кирпич к другому кирпичу, подобрал плоской щепкой, служащей мне вместо мастерка, вывалившийся по бокам раствор, бросил его к торцу только что положенного кирпича и потянулся за следующим.

– Чего мочишь?

Лёнька смотревший заворожено на мои руки встрепенулся.

– Там, другая степь. На том берегу.

Твою мать… Больно-то как.

Кирпич выскользнул у меня из руки и точно попал по большому пальцу правой ноги.

– Чего орёшь, – сморщился я, массируя ушибленное место, – нормально сказать, не мог? Садись, и продолжай работать, видишь, цемент застывает. Я сейчас приду.

Меня смели сразу у порога. Но в хижину я влетал не один, а с трепыхающимся в моих объятиях мужиком. Фу, какая гадость.

– Стас, какого хрена я тебя спрашиваю… – оттолкнув от себя Стаса, я встал на ноги, отряхивая их от налипшей земли. Стас не ответил, а задом на карачках вылетел на улицу и исчез из моего поля зрения.

– Лёнька, не отвлекайся. Активнее мешай, видишь, цемент застыл. – Подойдя к выходу, я осторожно выглянул наружу. Похоже, пронесло, табун вооружённых до зубов охотников, дружно ломился в калитку, выходящую к Яузе.

Как застоявшиеся кони, – пронеслось у меня в голове и, взяв высокий старт, подгоняемый любопытством, я побежал в их сторону.

Около Яузы никого не было, охотники были уже в ней, а частью на другом берегу.

Сзади послышались шаги, и ко мне подошли, облачённый в доспех Немо, тоже вооружённый до зубов, с зажатым подмышку арбалетом и громоздким щитом, и Максим с Юркой. Парни тоже были вооружены, но чем попало. Максим красовался с моим старым копьём с примотанным вместо наконечника ножом, которого я обыскался. А Юрка щеголял большим кухонным ножом, который меняет хозяина в пятый раз. Щедрый Немо, однако. То Изыр, то Максим…

– А ты зачем так вырядился? Тоже на охоту собрался?

– Воевать!

Час от часу не легче. Мы ещё из зарослей толком не вылезли, а наш бравый сержант уже поднял «армию» в штыки.

– С кем?

– Там чужой род. Он убьёт нас.

Кровожадный какой, сержант оказался.

– Немо, ты чего сегодня с утра ел? Откуда там быть другому роду? Он уже на юг откочевал давно.

Немо задумался.

– Родов много. Надо проверить.

– Хорошо, идите. Немо, за ребят головой отвечаешь, а охотники сами о себе позаботятся если что. Ты понял? В войну не играй. Только наблюдай. Если, что заметите, бегите ко мне. Всё, иди.

Проследив за уходящими парнями. Сняв ботинки и штаны, я отправился вслед за ними. Догонять и удовлетворять своё любопытство. Аурум прирос новыми землями, а я оказался на обочине.

Непорядок!

Сузившаяся, до одного метра просека, длинной почти полкилометра, вывела меня на холмистую равнину. На правом берегу оказалась лесостепь. Не как на нашей стороне, вытоптанной мамонтовыми коровами, а с желтеющими перелесками и лесистыми островами. Трава здесь тоже другая, пониже, и мягче. Встречаются и наши метёлки, но немного.

И…. Стада. Бегающие, убегающие, щиплющие травку, и поедающие наших охотников…

– Назад. Немо, к бою.

А, мог и не орать. Тот, кто открыл рот, показав острые зубы моим диким домочадцам, уже понял, что совершил ошибку и спешно делал ноги. Жаль, рассмотреть не успел, но что-то не очень большое, размером с пони и лошадиным хвостом. Или я чего-то не понимаю, или зрения меня обманывает? Но, с другой стороны, чужая планета… Обновка. Не Земля!

Зря я сюда пришёл без оружия, здесь степь дышит, что африканская саванна, полной грудью. Глаза разбегаются от изобилия местной фауны, и не только травоядной. Вон, кто-то опять охотников гоняет, мелкий какой, а пади ж ты. А нет, это они его гоняют…. А теперь наоборот. Ну, пускай развлекаются.

В следующий раз приду сюда более подготовленным, а сейчас пора идти работать.

– Немо, после того как охотники набегаются, проход обратно завалите. Что-то сердце моё не спокойно. Уж больно много здесь обитателей, как бы к нам в гости кто не зашёл.

Посмотрев ещё раз на холмистые просторы, я вернулся обратно, доделывать одну печь, и приступать к другой. Времени уже нет. Половина женщин, носом хлюпает. Из кузни лазарет сделали, и Олесю туда переселили, временно, вместо фельдшера. Алёнку к себе забрали, но долго так продолжаться не может. Тёплые дома нужны срочно.

Тёплые дома, пока остаются фантастикой.

Хижины получились на загляденье. Светло-коричневые «вьетнамские шапочки», бликовали на осеннем солнце жёлтыми зайчиками плетёных стен. С какой стороны не посмотришь, если не заглядывать в широкие во всю стену окна, кажется, что солнечный свет следует за тобой повсюду. Но окна, напоминающие не застеклённые витражи костёла, вызывают сомнения. В здравом ли уме Ева, или её бес попутал?

– Ты зачем окна на полстены сделала? – вопрошал я у старшей жены, разглядывая широкие проёмы. – Здесь же холодно будет.

– Не знаю холод. Темь будет, – возражала Ева, защищая своё творение. – Видеть нет, дышать нет.

– Видеть, дышать…. – передразнил я жену. – На ощупь пускай ходят и, дышат так же. Когда замерзнут, им не до ходьбы будет. А может мне тебя по зиме сюда переселить? К свежему воздуху поближе. Ты как на это смотришь?

Ева зябко поёжилась. В хижинах гулял сквозняк, и в проходах слышался постоянный гул. Это Эол играл на своей арфе, где струны заменялись внутренними стенами. Перебираться сюда, даже сейчас, у неё не было никакого желания.

– Что делать?

Блин, ещё один Чернышевский нашёлся. Или вопрос такой универсальный, что над ним ломают голову все живые существа, включая бактерий?

– Что-то поздно ты спохватилась, девочка. О таких вещах думают ещё до того как начинают строить, или спрашивают у других, если своих мозгов не хватает.

Девушки из артели «Эдем», что должны были вселяться в этот дом, похоже, были со мной согласны, и Ева это чувствовала. Но, нельзя допустить, что бы подчинённые думали о начальнике плохо.

– Делай ставни…. Плетите щиты, на пару сантиметров больше окон, и обейте по краям кусками шкур. Одной стороной крепи к стене…. Туда, с внутренней стороны, – я показал где, – не забудь вплести толстую жердь. Сделаешь, меня позови, крепить буду.

Вот так, мы с Лёнькой, и работаем на сквозняке. Ева, ещё доделывает хижину охотников, и до ставней доберётся не скоро.

Лёнька, шустрый парень, не смотря на то, что дикарь, в моё отсутствие не только мешал цемент, но и употреблял его по назначению. Труба стала выше. Всего на пару кирпичей, зато кладка была не кривее моей. Именно не кривее. Не смотря на наличие инструментов, типа уровнемера и отвеса, отсутствие опыта привело к тому, что моя кладка напоминает кладку кубиков сложенных ребёнком. И цемент положен не так как надо. Местами его не хватает, и меж кирпичей зияют дыры, в других местах всё наоборот, цемент выползает из-под кирпичей. Мне ещё учиться и учиться….

– Лёнь, куда Борис делся?

Лёнька, положил последний кирпич под крышей, смахнул выступивший по бокам цемент на подставленную дощечку и, спустившись с маленькой приставной лесенки, повернул ко мне измазанное лицо. Подняв «мастерок» к потолку, он медленно опустил руку и, стал похож на Ленина на броневике, т. е. на печке.

– Там, – указал он направление где должен находиться брат. Потом подумав, довернул руку чуть в сторону. – Там.

Близнецы! Что с них взять. Они и под землёй покажут, где находится другой, но мне нужна конкретика.

– Там, это где?

Лёнька почесал грязным «мастерком» затылок.

– В кузне, – нашёл он ответ и с грустью посмотрел на законченную, внутри хижины, трубу.

То, что у Кондрата появился помощник, это хорошо. Но вызывает определённое беспокойство. По неопытности, и по не знанию примитивных вещей о горячей обработке металла, можно запороть много хорошего железа, которого у нас и так не хватает. В последнее время я начал подумывать о замене металлического забора на плетёный, чтобы выгадать ещё тонну металла. При рачительном использовании, этого должно хватить на год, а то и на два. А если Кондрат, в процессе обучения, будет его портить? Нет, надо идти смотреть. Класть трубу выше сегодня всё равно нельзя, так, что время есть.

– Всё Лёнька, здесь на сегодня закончили, теперь надо ждать, когда цемент застынет.

Лёнька, спрыгнул с метровой высоты печки, сложил деревянный инструмент в ведро с неиспользованным цементом и, посмотрев на свою работу, недовольно покачал головой.

– Что-то не так? – заинтересовался я поведением мальчишки.

– Не так, – сознался Лёнька и, достав из ведра «мастерок», в несколько взмахов нарисовал на земляном полу, ту часть печной трубы, которая находится в моём доме. – В доме так. Щелей нет, не дует. Дождь не капает.

А ведь прав пострел. Я с самого начала думал, как закрыть дыру между крышей и трубой, но всё откладывал этот вопрос до окончания работ. А мальчишка, не думая, подсмотрел готовое решение, запомнил, нарисовал. И хорошо нарисовал. Дикари, однако! Если не надоест парню возиться в грязи и с тяжёлыми кирпичами, будет у меня первый каменщик. Теперь надо думать, как подогреть у мальчишки этот интерес, к очень нужной и очень востребованной профессии. К сожалению, в моих произведениях, нет ни одного педагога. Придётся идти на ощупь.

– Лёнь, завтра, когда цемент застынет, я дам тебе сделать, так как ты захочешь. Если не передумаешь. И если всё получиться хорошо, следующую печь, будешь класть самостоятельно.

И что я делаю? Десятый год пацану… А где выход? Взрослых охотников к этому делу не приставишь. Они уже не перестроятся. Да и нельзя пока. Животноводством я ещё не обзавёлся. Вот когда обзаведусь, и охотники будут не так востребованы, тогда займусь ими вплотную.

Лёнька был доволен. Идя вприпрыжку рядом со мной он завалил меня кучей вопросов, на некоторые из которых я не мог ответить.

– А почему в доме печь, до крыши,… – Лёня замялся вспоминая незнакомое слово, – до потолка, а здесь маленькая?

– А, правда, что наш дом каменный?

Ну, да, дом покрыт сайдингом и кирпичных стен не видно, а внутри обклеены обоями.

– А можно построить дом больше нашего?

И так до самой кузни. Хорошо, что близко идти, иначе я бы взвыл как саблезубый волк.

Около кузни на маленькой скамеечке сидела Алёна и, подобрав ручки на колени, прищурившись, смотрела на сваленную кучку железа. При нашем появлении она вздрогнула, но узнав меня, снова перевела взгляд на железо и, замерла.

За всё время, что эта девочка находится в Ауруме, я не слышал от неё ни одного слова. Бедняга, всё понимает, на тарабарском, но не говорит. Вообще. Её бы к хорошему психиатру сводить, да где ж его возьмёшь?

Погладив девочку по головке, я пропустил вперёд Лёньку, и пошёл вслед за ним.

Первое, что мне захотелось сделать, это прибить Кондрата на месте. Горна не было! С тяжёлой кувалдой в руках Кондрат доламывал то, что от него осталось. Земляной пол кузни был завален битым кирпичом, перемешанным с углём. Я непроизвольно потянулся к поясу, на котором, обычно, висят деревянный меч или мачете.

Повезло парню. Оружие я оставил дома, чтобы не мешало во время строительства.

– Всем стоять, – рыкнул я и, подпрыгнув к Кондрату, выхватил из рук занесённую вверх кувалду. От неожиданности, Кондрат по инерции продолжил движение, и чуть не налетел носом на остатки разбитого горна…

Налетел, гадёныш. Я ему пинка дал.

Кондрат поднялся быстро и, развернувшись в мою сторону, сжал кулаки… и тут же расслабился.

Поигрывая кувалдой, я посмотрел ему в переносицу.

– Я жду.

За зажатой в распорках трубой, послышалось шевеление, и на свет божий выбрался… чёрт. Весь в саже и копоти, с всклокоченными волосами, осторожно перешагивая босыми ногами через груду битого кирпича, ко мне пробрался… Борька!

– Не так, – сказал он загадочную фразу. – Не правильно.

Этот тоже здесь? Спелись, значит, у меня за спиной.

– Вы что тут натворили, сволочи? – я схватил мальца за ухо и поставил рядом с Кондратом. – Вы зачем кузню разгромили?

Потирая покрасневшее ухо, Борька начал что-то бубнить себе под нос.

– Что ты там булькаешь? Говори громче, и моли всех своих духов, чтобы я не всыпал вам обоим батогов.

– Не правильно, – повторил Борька. – Здесь всё сделано неправильно.

Во, блин, молокосос даёт! Дикарь, десяти лет нет, а меня учить начал как делать. И что? Кузнечный горн, который он только здесь и увидел.

– А вот я сейчас сниму ремень, и посмотрим как правильно или неправильно. И вообще, что ты понимаешь?

Борька поднял опущенную голову, и пожал плечами.

– Не знаю, оно само приходит. Закрываю глаза, и вижу как надо.

Это уже интересно. Неужели поганок наелся, и видения уже начинаются?

– Ну и как надо?

Борька развернулся на месте, и пошёл к стене за горном.

– Это делать надо так, – он показал на груду обычных, гранитных камней, с которыми у нас в последнее время напряг.

– Что надо делать? – не понял я.

Борька покачал головой.

– Та печь не ломается.

– Какая ещё печь?

– Ну, та. Где кирпичи делают.

Ой!

Продвинутый мэн, то есть я, дорвавшись до таких же «продвинутых» кирпичей… заменил ими, с дуру, более стойкий к высоким температурам камень. За красотой погнался, за прямыми углами. И теперь каждый раз перед началом работы занимаюсь заменой лопнувших кирпичей, и перевожу дефицитный цемент. И делать это надо за день, а лучше за два, до начала работы. Влага, сохранившаяся в цементе, при нагреве разрывает его вместе с кирпичами.

– Ну, ну… – я посмотрел на ничего непонимающего Кондрата и, протянул ему кувалду, – доделывай то, что начал.

Кондрат взял инструмент и вопросительно посмотрел на Борьку. Борька перевёл.

Всего один взмах и удар, понадобилось квадратному мальчишке, чтобы закончить разрушительное дело.

Я вздохнул. Моё детище, сделанное собственными руками, ломает какой-то дикарь. А я стою и смотрю. Ужас!

– Борис, здесь всё убрать. Кирпичи отнесите к Наде, и скажи Кондрату, чтобы раздробил их в пыль. А сам приступай к строительству нового горна, и смотри у меня… Лёньку в помощь на сегодня оставлю.

Я повернулся к Лёньке.

– Справитесь, или мне с вами остаться?

Близнецы переглянулись. Какой раз замечаю, как они «разговаривают» между собой. Телепатия у них, что ли?

– Справимся, – одновременно ответили мальчишки и выжидательно замерли.

– Хорошо, но чтобы к вечеру, здесь всё было чисто. Людей размещать негде.

Близнецы опять одновременно кивнули головами. Кондрат повторил их жест и, схватив большой обломок, потащил к выходу.

***

(348 день)

У дома царил форменный бардак. Уютное местечко под каштанами превратилось в скотобойню и мясокомбинат.

Застоявшиеся без охоты охотники дорвались. И новое оружие, которое мы им подарили в замен утраченного, тоже сделало своё дело. Добычи было много.

В последнее время, привычки охотников, немного изменились.

Плохонькие кривые копья с каменными наконечниками, не давали такой отдачи как то, которым мы их вооружили. Редкую и скудную добычу, охотники разделывали сами, и делили её между членами рода по своему усмотрению. Сейчас всё до наоборот. Копьеметалка и дротики, позволяют бить зверя, на таком расстоянии о котором охотники раньше и не мечтали. И копья с прямыми древками, и с тяжелыми стальными наконечниками, лучше пробивают толстую шкуру многих представителей местной фауны. И… разделывать стало слишком много и муторно. А учитывая моё требование к сохранности шкур, долго. Проще было отдать тушку женщинам, и бежать за следующей, пока зверь не ушёл на зимние пастбища.

Уж, как я был рад такому повороту… до тех пор пока это не повернулось против здравого смысла. А как повернулось, так теперь хожу с зажатым носом. Дышать нечем.

У нас под окнами, и перед крыльцом расположился зоомузей местной фауны, мечта таксидермиста, мясника, колбасника и продавца шаурмы с вокзала. Мне бы впору пускать слюни, да что-то кроме тошноты ничего не пускается. Вонь от сваленных большой горой кишок, пропитала покрытые пластиковым сайдингом стены дома, въелась в кору каштанов. По тротуарной плитке и по щелям между ними текут потоки крови и прочих нечистот, на что так обильны внутренности убиенных животных.

Тьфу, гадость какая…. Опять вляпался!

Гнать надо в шею этот «Армагеддон» зоофильной наружности. За забор, подальше в степь, пока не утонул вместе с домом.

Всё, решено. Сейчас скажу дамам пару веских слов, а буде заартачатся, Немо под раздачу попадёт, за то, что не следит за своими женами.

Я вздохнул. Всё равно переселю.

От кухонного стола, который превратился, не по своей воле, в разделочный, шёл грохот, стук и лязг затачиваемых ножей. Пять барышень, утопая в жиру и крови, вели бурную заготовительную деятельность. Три разделывали освежёванные туши неопознанных мной животных, и двое скоблили разложенные на плитке, перевёрнутые мездрой вверх, шкуры.