Текст книги "Караджале"

Автор книги: Илья Константиновский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

ВЫБОР ПУТИ

Через месяц после внезапного возникновения и столь же быстрого исчезновения «Плоештской Республики», умер Лука Караджале. После похорон сын ни разу больше не явился на службу, выхлопотанную отцом. Нужно заметить, что юноша, не пожелавший больше тянуть лямку канцелярского чиновника, отнюдь не был лишен чувства ответственности. Став главой семьи, он храбро взял на себя заботу о ее благополучии. Но справедливо рассудил, что, оставаясь судейским писарем, вряд ли сможет обеспечить мать, уже старую немощную женщину, и сестру, который только исполнилось пятнадцать лет. Словом, восемнадцатилетний молодой человек, поставленный в трудное положение, показал себя не только храбрым, но и рассудительным. Этот молодой человек понимал, что после смерти Луки не имело больше смысла оставаться в Плоешти. И семья переехала в Бухарест, найдя на первых порах убежище в доме Клеопатры Лекка – двоюродной сестры Екатерины Караджале.

Итак, восемнадцатилетний Караджале, бывший писарь праховского суда и бывший ученик бухарестской театральной школы, снова в Бухаресте. Он теперь глава семьи. Как он будет выполнять свои обязанности? И какой путь изберет в жизни?

В Бухаресте все было трудным и сложным. Караджале беден, у него нет ни богатых родственников, ни знатных покровителей, у него нет никакой профессии. Еще в Плоешти он убедился, что у него не лежит сердце к службе в любой канцелярии: он жаждет самостоятельности. Осуществить мечту, которую он лелеял в шестнадцать лет, и стать актером? Но мечта эта уже потускнела. И перед его глазами несчастный опыт дядей. Костаке окончательно сломлен и ищет пристанища в адвокатской деятельности. Иоргу все еще разъезжает со своей труппой, но еле сводит концы с концами. А юному Караджале нужен заработок, чтобы уже сегодня прокормить семью. Какой же деятельности он посвятит себя в Бухаресте?

На первых порах все-таки театру. Театральный мир единственный, где у него есть знакомства. По рекомендации известного театрального деятеля Михаила Паскали, того самого, кто несколько лет назад покровительствовал юному Эминеску, Караджале получил должность суфлера и переписчика при Национальном театре. Именно эту должность занимал прежде Эминеску. Даже оклад Караджале тот же, что получал Эминеску, – 166 лей в месяц. Не богато, но жить уже можно. Конечно, без семьи. Ради ее благополучия юноше пришлось сразу же искать дополнительный заработок. Он стал корректором в большой типографии.

Как жилось молодому человеку, проводящему свои дневные часы в типографии среди газетных гранок и ящиков с шрифтами, отдающих тяжелым запахом свинца, а вечера в суфлерской будке, подсказывая вымазанным мукой и краской актерам сомнительные остроты какого-нибудь французского фарса? Судя по его позднейшим высказываниям об этом времени, Ион Лука не очень-то огорчался и не отчаивался. «Я, слава богу, здоров и умею тянуть лямку, – писал он много лет спустя, вспоминая свою бухарестскую юность, – доказательством этому служит тот факт, что я могу одновременно быть суфлером и переписчиком в театре, корректором в большой типографии, где печатаются две газеты, и еще давать частные уроки». Но он тут же признается, что его точит затаенный недуг: желание стать писателем.

Этот отрывок взят из письма Караджале к писателю Александру Влахуца, написанного в 1909 году. В нем он рассказал о реальной дилемме, перед которой он стоял в 1872 году. Читая это письмо, можно подумать, что его написал Караджале-отец. Удивительно трезво судил о своем житейском положении и своих перспективах юный Караджале.

«…Мне исполнилось двадцать лет. Я сын бедных и безвестных родителей. После смерти отца я остался единственным кормильцем своей матери и сестренки. У меня не очень-то серьезное воспитание, у моих родителей не было средств платить за мое обучение; но я обладаю некоторой долей здравого смысла и, как вы можете семи убедиться, не будучи особенно оригинальным, умею все же выражать свои мысли с достаточной ясностью и последовательностью».

Молодой человек отдает себе отчет, что мог бы сравнительно легко сделаться адвокатом. Он не считает себя глупее других, и если столько посредственностей добились успеха в адвокатуре и политике, то, надо полагать, он сумеет достичь не меньше их. Но в глубине души он давно знает, что не сможет все же сделаться ни адвокатом, ни судейским чиновником, ни профессиональным политиком. Его мальчишеские мечты о сцене потускнели. Их заменила другая страсть, которая не дает ему покоя. Он жадно вглядывается в окружающих его людей, и странная улыбка блуждает на его устах. Нет, он уже не собирается передразнивать их смешные жесты, как это делал некогда плоештский школьник. Но ведь можно о них написать. Мир полон смешных нелепостей. Сколько вокруг комедийных персонажей, которые так и просятся на сцену. О, они этого, конечно, не подозревают. Они бы обиделись, если бы узнали, что думает этот двадцатилетний молодой человек, готовый острить но любому, поводу и способный смеяться даже над самим собой.

И все ж в этом молодом человеке, чьи длинные черные волосы и блестящие глаза несколько напоминают юного Эминеску, а овал смуглого лица уводит мысль к Востоку, к его балканским предкам, нет и капли легкомыслия. Он знает, что путь в литературу долог и труден. «Мне говорят, что я ничего не заработаю, но я чувствую, что именно этой профессии я смог бы отдаться с большой любовью. Мать и сестра любят меня и никогда не станут упрекать за то, что я обрекаю их на постоянную бедность – лишь бы они были уверены, что я душевно удовлетворен своей работой».

Юный Караджале не строил воздушных замков. Он не принадлежал к той породе начинающих литераторов, которые верят, что их первые же произведения принесут им славу и богатство. Особый склад ума предохранял его от иллюзий. К самому себе он относился еще строже, чем к другим. Он даже не уверен в своем таланте. Ну, а что если его способности окажутся невелики? Тогда: «…я сделал бы все возможное, чтобы трудом и терпением восполнить недостающий талант».

Жаль, что Караджале-отец умер так рано. Он убедился бы, что его опасения не оправдались: сын, несмотря на свой неугомонный характер, вел себя отнюдь не легкомысленно. Хотя и поторопился отказаться от места писаря в трибунале города Плоешти.

КАКОВ ПОРТРЕТ ПРАВИЛЬНЫЙ!

Один румынский поэт, возненавидевший нашего героя вскоре после его литературного дебюта, чему не стоит удивляться, так как Караджале нажил себе множество врагов в самый короткий срок, оставил нам портрет начинающего сатирика.

«Уже с 1872 года, – писал поэт Ал. Мачедонски в 1876 году, – постоянные посетители одной столичной пивной имели возможность приветствовать появление среди них шумного и странного юноши, производившего оригинальное впечатление, – казалось, что если бы он посвятил себя литературе и искусству, он многого бы достиг. Уже сама внешность этого молодого человека, его быстрые движения, саркастическая улыбка, голос, всегда возбужденный и презрительный, а также его софистические рассуждения сразу же обращали на себя внимание. Этому юноше Иону Л. Караджале было тогда лет восемнадцать, но он уже отличался огромным самомнением. Не имея ни образования, ни средств, следовательно, будучи материально очень несчастен, с порванными ботинками – и еще ничего не написав, он все же сумел благодаря своему веселому характеру завоевать некоторые симпатии и мало-помалу пробить себе дорогу. Без всякой помощи со стороны он проник в журнал «Гимпеле» и в Национальный театр, где работал суфлером. Потом он выступил без всякого успеха на сцене барака, именуемого театром Альказарс площади Константин-Водэ, именно там, где дебютировали такие блестящие актеры, как Манолеску, Аристицца Романеску, Матееску, Хаджиеску и другие. Побывав некоторое время в редакции газеты Телеграфв качестве корректора и переводчика материалов из иностранной печати, он довольно долго бедствовал и, как говорится, тянул кобылу за хвост, ведя, однако, весьма легкомысленную жизнь. Психология Караджале того времени была такова: посредственный ум и грубость сочетались у него с тенденцией начисто отрицать всю румынскую литературу; литературный нигилизм по отношению ко всем остальным литературам; и все это на фоне тотального невежества». Мы привели эти высказывания главным образом потому, что они отлично характеризуют общественную атмосферу, в которой начинал свою деятельность наш герой. И еще потому, что, несмотря на явное злопыхательство и ложные утверждения, – Караджале, например, никогда не выступал на сцене и его частную жизнь никак нельзя назвать легкомысленной – Ал. Мачедонски все же не случайно проявил такую пристрастность к юному литератору.

В чем тут дело? Почему уже первые шаги Караджале вызвали неприязнь и осуждение? Какую ошибку он совершил?

С точки зрения многих, очень многих бухарестских литераторов того времени, крупной ошибкой восемнадцатилетнего корректора, начавшего печатать свои первые заметки, фельетоны и пародии в газетах, была следующая; он не скрывал своих суждений, даже если они шли вразрез с общепринятым мнением. Он находил смешные стороны в людях и любил по этому поводу острить. Если ему не нравилось литературное произведение, он писал на него пародию, не считаясь с личностью автора. Более того, уже с первых шагов Караджале как бы поставил перед собой цель скандализировать общество: каждое его слово и каждый жест полемичны. Заставляя публику смеяться, Караджале не стесняется напомнить при каждом удобном случае, что она смеется над собой.

В те годы в Бухаресте часто возникали и столь же быстро исчезали самые различные периодические издания. И множество молодых, еще не признанных талантов шумели в редакциях и пивных, толкались в приемных министров и других важных людей, готовые сочинять по любому заказу, пойти в услужение к любому деятелю, кто может хорошо платить. В этом коррумпированном, беспринципном мире юный Караджале с самого начала чувствовал себя чужим. Одаренный незаурядным умом и безошибочным чутьем, он с самых юных лет остро возненавидел всякую неправду не только в жизни, но и в литературе и журналистике. Поэт Ал. Мачедонски был среди тех, кого юный Караджале высмеял достаточно язвительно и талантливо, чтобы возбудить против себя острую неприязнь, которая еще принесет ему немало огорчений.

После первых же фельетонов и пародий Караджале, хотя они и были подписаны различными псевдонимами, осведомленные литераторы и журналисты стали говорить, что их юный коллега – резкий, самодовольный и невыносимый тип.

Поведение молодого литератора в жизни только подливало масла в огонь. Многие не подозревали, что этот юноша – прирожденный актер, не попавший, однако, на сцену и ставший тем, что называют актером в жизни. Это значит, что он смеялся более раскатисто, чем другие, спорил безудержно, словом, все, что он делал, приобретало преувеличенную форму. Естественно, что он обращал на себя внимание окружающих. И уж конечно, Мачедонски и другим не приходило на ум, что перед ними незаурядный талант и проницательный ум писателя, который уже с первых опытов, даже в своих фельетонах и сценках, как будто пригодных только для юмористических журналов, сделает решающие открытия, проникнув в самую глубину общественных отношений своего времени. Никто не предполагал, что уже в караджалевских анекдотах содержатся образы и видения большого рассказчика.

Юный Караджале отнюдь не самоуверен, как думают многие из его знакомых, – он только резок и чрезмерно правдив для своего времени. Караджале саркастически улыбается, но он умеет и грустить и сочувствовать. Он эмоционален, из-за любой опечатки готов устроить грандиозный скандал в типографии. Но он и отходчив и рабочие любят его за простоту, за то, что он считает их равными себе, подсаживается к ним во время обеда, смешит их своими анекдотами, ссужает им деньги из своего мизерного жалованья. И разве это его вина, что у него особое зрение, что ему органически противопоказаны конформизм и сделки с собственной совестью и что он видит вокруг себя великое множество никчемных и смешных героев, которые так и просятся в фельетон, в пародию, на подмостки?

ШКОЛА ЖУРНАЛИСТА

Очень скоро выяснилось, что Караджале не совсем обычный журналист. Он обладает литературным талантом, его заметки, фельетоны и пародии отличаются своим стилем, своей особой манерой письма. Эта особенность его первых литературных опытов поможет впоследствии румынским литературоведам расшифровать все псевдонимы начинающего писателя. А их было великое множество. Юный Караджале никогда не подписывался своим полным именем. Он сомневался и колебался, он отнюдь не был самонадеян, как казалось иным посетителям литературных пивных, ставших первыми жертвами его сатирического дарования.

Начинающий Караджале писал и стихи и прозу. Некоторые его стихи несколько напоминали лирические и философские произведения Эминеску. Но Караджале довольно быстро понял, что стихи противопоказаны его натуре, что ирония противоречит лиризму. И он продолжал писать только шуточные стихи и совершенствоваться в сатирической прозе.

Юмористический листок «Тимпеле» («Колючка») был связан с радикальным, или, как говорили тогда «красным», крылом либеральной партии. Сатирический стиль времени был пышным и наивным. Но бывший участник «Плоештской Республики» наивностью уже не отличался. Караджале резко высмеивал пустых фанфаронов, лицемеров, стяжателей, ставил неудобные вопросы городским властям Бухареста, весьма мало заботящимся о нуждах города, воевал с литературными халтурщиками, с фабрикантами псевдоисторических романов, коллекционировал «жемчужины стиля», нелепые и безграмотные фразы, которыми изобиловала печать времени.

Таким образом, приобретя известный опыт и нажив себе благодаря своим пародиям несколько десятков врагов среди литераторов Бухареста, Караджале приступил в мае 1877 года к изданию собственного юмористического листка «Клапонул» («Каплун»), который он целиком заполнял сам. У «Каплуна» была недолгая жизнь. За ним последовал «Календарь Каплуна», изданный известным бухарестским книготорговцем Леоном Алкалай. Среди юморесок, напечатанных в этом календаре, был и анекдот о бакалейщике Гицэ Калуп и его приказчике Илие, послуживший вскоре основой для первой караджалевской комедии.

В материалах «Календаря Каплуна» уже можно увидеть эскизыбудущих произведений Караджале. Ему не дают покоя наблюдения и открытия, сделанные с самого раннего возраста. Больше всего потрясает его катастрофический разлад между громкими фразами и делами окружающих. Общественная арена кажется ему театром,люди ведут себя на ней, как на сцене, произносят громкие и лживые тирады, им, в сущности, совершенно безразличны разыгрываемые роли.

Уже начинающий Караджале останавливает свой взгляд на пестром, шумном, почти карнавальном мире бухарестской магалы.В буквальном смысле слова магала – городская окраина. Но слово это имело и более широкий смысл. Балканская магала – это целый мир, проникавший и в аристократические салоны, мир, придавший свою окраску духовному облику описываемой здесь эпохи. Будущий автор политических комедий собирал свой материал именно там, где современная ему жизнь проявлялась в своих наиболее ярких аспектах.

Словом, участие Караджале в юмористических листках и его сотрудничество в ежедневных газетах, требовавшее переработки злободневного материала, взятого из реальной действительности, было хорошей школой для будущего драматурга и сатирика. Но понадобится, конечно, еще множество наблюдений, размышлений и большой труд, прежде чем газетные фельетоны превратятся в сатирические комедии.

ЕЩЕ ОДНА НЕУДАЧА

Итак, молодой журналист Ион Лука, или, как его называют друзья, Янку Караджале, с самого начала не захотел стать таким, как его коллеги, – он не пожелал поддаваться нравам, царящим в большинстве редакций. Он хочет оставаться честным и не подставляет свой парус ветру времени. Его лодку опрокидывает. Но каждый раз он каким-то образом выплывает снова на поверхность и вновь плывет своим курсом. За несколько лет он побывал в разных редакциях. Он уже издавал и свой собственный листок и свой календарь. Он был и «ответственным жирантом», то есть юридически ответственным лицом одной газеты. И он, разумеется, по-прежнему беден и вынужден постоянно искать себе новые источники заработка.

Однажды он редактировал ежедневную газету. Это продолжалось совсем недолго – что-то около недели. Новое издание основал журналист, перекочевавший из Франции в Румынию, – Фредерик Даме. У него были грандиозные планы, у этого Даме. Он назвал свою газету «Нациуня ромына» – «Румынская нация» – и решил, что она должна стать самой большой информационной газетой в Бухаресте. Караджале храбро взялся ему помогать.

Однако газету подвел корреспондент, давший ложную информацию. Конкуренты не преминули, конечно, воспользоваться случаем и добиться ее запрещения.

Литературовед Шербан Чиокулеску подробно изложил содержание единственного дошедшего до нас номера этой газеты. Он поражает своей разносторонностью, умелым подбором материала и свидетельствует об организаторском таланте и редакторских способностях компаньона Фредерика Даме. Шербан Чиокулеску даже высказал сожаление по поводу того, что Караджале не имел возможности продолжить свое газетное предприятие.

Прав ли Шербан Чиокулеску? Нас интересует здесь прежде всего мнение самого Караджале. Надо полагать, что его не очень сильно удивил конец «Румынской нации». Он уже свыкся с тем, что все его прожекты и начинания терпят крах. Он даже начал уговаривать себя, что это неизбежно, поскольку он человек невезучий. Ну, а если человеку на роду написано быть неудачником, тут уже ничего не поделаешь. Но поскольку существовать вне литературы он не мог, неудачи его не остановили.

СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ ВСТРЕЧАЮТСЯ ВНОВЬ

К двадцать шестому году жизни сотрудник юмористических листков, фельетонист и пародист, уже приобретший некоторую известность в бухарестских редакциях, успел накопить опыт и солидный багаж знаний. И он решил, что настало время показать, на что он способен, и удивить окружающий его мир.

И точно – двадцатипятилетний Караджале удивил бухарестский мир, причем первой жертвой этого удивления стал он сам.

В январе 1878 года в «Ромыния либера», что означает «Свободная Румыния», стали появляться статьи нового театрального рецензента этой газеты, который подписывался Лука. Псевдоним был довольно прозрачным – для театральной публики не составляло никакого секрета, что новый рецензент – Ион Лука Караджале: Друзья уже давно называли его Лука, а в некоторых случаях Янку.

Итак, Лука, о котором мы уже знаем, что он был суфлером, статистом и слушателем театральных курсов, Решил высказать все, что он думает по поводу положения дел в румынском театре. Три его статьи, напечатанные под общим названием «Критическое исследование о румынском театре», произвели на многих театралов впечатление холодного душа. Потому что Лука с самого начала отказался идти по пути остальных рецензентов – он не желал потворствовать плохому вкусу и никого не щадил.

Повторилось все то, что уже случилось однажды с начинающим журналистом Караджале. Театральный рецензент повел нападение весьма энергично, сначала на театральную критику, потом на текущий театральный репертуар, который он разбил на три категории: «инсценировки, плагиаты и переводы». При этом Лука не стеснялся в выражениях и испортил свои отношения почти со всеми театральными деятелями времени. Он не поща-' дил даже своего бывшего покровителя Михаила Паскали. А в списке литературных фальсификаторов, занимающихся переплавкой стертых монет в новые, упоминался и бывший компаньон Караджале по изданию газеты «Румынская нация» – Фредерик Даме. Настанет день, когда это упоминание дорого обойдется Луке. Поистине точна зарисовка, в которой Караджале однажды охарактеризовал самого себя как человека, «владеющего секретом наживать себе новых врагов и терять старых друзей».

Театральные статьи Караджале свидетельствовали о литературных способностях, эрудиции и остром уме их автора. Они могли бы стать событием в литературной жизни. Но увы! По вполне понятным причинам их постарались замолчать и забыть. Редакция «Свободной Румынии» быстро решила, что, пожалуй, не стоит портить отношений с театральным миром, и поспешила отказаться от услуг своего нового рецензента. Таким образом, критическое исследование Луки осталось незаконченным. Работа не принесла автору ничего, кроме неприятностей. С точки зрения здравомыслящих литераторов, все начинания Караджале – цепь неудач, ошибок, неловких положений.

Следует, однако, отметить, что в Бухаресте нашелся человек, которому статьи Караджале очень понравились. В особенности одна из них, в которой Лука, издеваясь над псевдопатриотическими пьесами, говорил с горечью о судьбе румынских солдат, об их жертвах в недавней войне за независимость. И человек этот был не кто иной, как великий румынский поэт Михаил Эминеску.

В описываемое нами время бывший суфлер бродячей труппы, с которым восемнадцатилетний Ион Лука познакомился еще в 1870 году, был уже всеми признанный поэт, что, впрочем, мало повлияло на материальные обстоятельства его жизни. Ему уже не приходилось торчать в суфлерской будке, но как раз в то время, о котором мы ведем рассказ, Эминеску гнул спину за конторкой редакции газеты «Тимпул» («Время»). Рядом с ним работал известный прозаик Ион Славич.

И вот Эминеску пригласил в редакцию своей газеты и Иона Луку Караджале. Так возобновилось знакомство этих двух очень непохожих, но, несомненно, и чем-то родственных талантов румынской литературы.

Интересно отметить, что газета «Тимпул» издавалась на деньги консервативной партии, а Караджале прежде сотрудничал в изданиях, поддерживаемых либеральной партией. Пока Караджале писал в газетах либералов, эта партия находилась в оппозиции и страной правили консерваторы. Но вот произошла смена кабинета, к власти пришли либералы. И Караджале, приняв предложение Эминеску, снова оказался в оппозиции.

Был ли он либералом и стал потом консерватором? Литературоведы и поныне спорят на эту тему, подкрепляя свои гипотезы цитатами из караджалевских статей. Мы убеждены, что дело тут не в политических принципах. Суть в том, что Караджале не видел особой разницы между тогдашними консерваторами и либералами. Его переходы из одной редакции в другую объясняются личными симпатиями и антипатиями. Он вечно искал места, где мог бы оставаться свободным в своей воле. И так как обстоятельства в редакциях менялись, Караджале менял редакции.

Михаил Эминеску жил в те годы в двух более чем скромно меблированных комнатах на улочке с символическим названием «Сперанца» – «Надежда». Она еще не покинула великого поэта, вынужденного проводить весь свой рабочий день в редакции, не получая регулярно Даже своего мизерного жалованья. Его товарищ по редакции Ион Славич сообщал зимой 1877 года одному из своих друзей, что он не получал жалованья несколько месяцев и что Эминеску находится в том же положении, «но работает с большим прилежанием, чем я сам; сильно мешает ему отсутствие дров».

Гак вот в убогих, не всегда отапливаемых комнатах Эминеску по вечерам собирались литераторы и товарищи по редакции. Одним из них был Караджале. Споры и дискуссии за чашкой кофе затягивались далеко за полночь. Вот где Караджале показывал себя! Он, этот по-прежнему веселый, шумный молодой человек, с вечно иронической улыбкой на устах, любил затевать самые невероятные споры. У него была любимая игра: подвергай все сомнению!

– Вот ты все читаешь немецких философов, – говорил Караджале, рассматривая книги, лежащие на столе Эминеску. – А мне, по правде сказать, твой Кант кажется свистуном!

Можно легко себе представить негодование Эминеску. И с какой горячностью он принимался тут же излагать учение Канта. А Караджале только это и было нужно. Каждый спор был для него уроком – выслушивая различные точки зрения, он усваивал на ходу все, чего не знал раньше, чему не успел научиться в школе. Он с удовольствием слушал пламенные речи Эминеску. От него он узнал множество серьезных вещей, касающихся философии и истории литературы. Эминеску был великим человеком, но наивным и рассеянным. Иногда он вдруг вспоминал, что Караджале утверждал накануне нечто прямо противоположное тому, что он говорит теперь.

– Но еще вчера ты придерживался другого мнения! – восклицал удивленный Эминеску.

– Ну, знаешь ли! – невозмутимо откликался Караджале. – Как же мы могли бы спорить, если бы всегда придерживались одинаковых мнений!

Да, удивительные разговоры происходили при свете восковых свечей в двух маленьких, часто нетопленных комнатах Эминеску, на убогой улочке с красивым названием «Надежда».

И удивительной была эта дружба между великим поэтом, погруженным в свое интеллектуальное одиночество и невеселые думы, и общительным, ироничным сатириком, который и часа не мог прожить без шумных споров, смеха и шуток, между пламенным фанатиком поэзии и саркастическим юмористом, готовым высмеять все и вся, в том числе и самого себя! Этой дружбе еще суждено пройти через драматические испытания. И все-таки она осталась прекрасной и, в сущности, непоколебимой, потому что в ней отразилась сходная судьба двух гигантов, натолкнувшихся на ничтожное время.