Текст книги "Караджале"

Автор книги: Илья Константиновский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

СНОВА В РЕДАКЦИИ

Каждый раз, когда Караджале оказывается «на мели», он возвращается к журналистике. Это самый быстрый из доступных ему способов заработать какие-нибудь деньги. И вот после вынужденной отставки с поста директора Национального театра Караджале снова ищет убежище в газете. На этот раз в редакции «Конституционалул». Здесь он и опубликовал свою статью на смерть Эминеску, которую мы цитировали выше.

Знатоки караджалевского письма расшифровали его псевдонимы в «Конституционалуле»: Ганс, Настратин, Фальстаф и Зоил. Кроме того, он писал политические передовицы за подписью «К». В них он развивал свою любимую идею об одинаковой сущности двух главных правящих партий. Придя к власти, и либералы и консерваторы одинаково нарушают конституцию. Попав в оппозицию, они клянутся ее защищать. Главная задача сторонников обеих партий – урвать побольше из правительственного пирога. В то время как газеты продолжают заполняться трескучей болтовней в стиле Рика Вентуриано, журналист Караджале предпочитал придерживаться фактов, наблюдать за действиями людей.

Стоит упомянуть и театральные рецензии Караджале, опубликованные в той же газете. Низложенный директор Национального театра еще раз доказал свою большую любовь к театральному искусству. Не обида за свой вынужденный уход и не стремление кому-либо отомстить, а искреннее желание помочь добрым советом новой дирекции – вот что характерно для театральных рецензий Фальстафа и Зоила в «Конституционалуле».

Работа в редакции «Конституционалул», конечно же, не разрешила материальных проблем Караджале, и он покидает ее уже в конце 1889 года. Он снова колеблется, что делать, но времени для раздумья у него нет, тем более что теперь он семьянин. В сентябре того же года директор Национального театра становится преподавателем истории в младших классах гимназии святого Георга.

Караджале не единственный писатель, вынужденный занимать скромную учительскую должность. В той же гимназии рядом с ним работают Ал Одобеску, Ал. Влахуца, Раду Россети – имена, вошедшие в историю румынской литературы. От Раду Россети мы узнаем некоторые подробности, касающиеся учителяКараджале. Дети очень любили его за веселость и отнюдь не казенный подход к своим обязанностям. Когда один из учеников, все время поглядывавший в окно, честно признался, что он слушал соловья, учитель предложил всему классу выйти в сад и последовать примеру мальчика, очарованного голосами весны. Учитель шел впереди класса, стараясь не шуметь…

В СЕМЬЕ

Итак, с января 1889 года нет более старого холостяка. Перед нами молодой семьянин, влюбленный в свою жену. В двух мирах живет Караджале после своей женитьбы – в пестром, шумном, ветреном, болтливом, тщеславном, вечно переменчивом мире редакций, театров, литературных обществ и в тихом, пристойном, самом нежном и самом любимом мире недавно созданной семьи. Людям, встречавшим Караджале в редакциях и кафе, все еще кажется, что вся его жизнь проходит именно там. Вымышленный образ, который своим поведением рисовал на людях сам Караджале, маска комедианта, которую он а себя напялил, ввели в заблуждение очень многих. Этот вымышленныи образ передался потомству через многочисленные воспоминания. Он нашел свое отражение во всех биографиях писателя. Даже те, кто рисовал его судьбу в темных тонах, не избежали этой традиции – действие драмы Караджале разворачивается главным образом в пивных, обволакиваемое табачным дымом и ароматным чадом популярного в Румынии гратара – жаровни, на которой жарились любимые сорта мяса.

Между тем частная жизнь Караджале после женитьбы уже не имела ничего общего с жизнью богемы. Более важными, чем все его шутки, розыгрыши и шумные споры в редакциях, была жизнь в семье. Кроме увлечения своими произведениями, Караджале знал только одну подлинную привязанность – к своей семье и детям.

«Ион Лука Караджале был хорошим сыном, хорошим мужем и хорошим отцом…» – писал в своих воспоминаниях Ион Славич. И посчитал нужным добавить, что все эти качества Караджале проявлялись «…не вследствие слабости, а из чувства долга, как у настоящего человека, который недоволен собой, пока не сделает того, что, по его собственному мнению, должно быть сделано».

Александрита Бурелли, на которой Караджале женился в 1889 году, принадлежала к семье, имевшей претензии участвовать в жизни светского общества столицы. Семья Караджале не пошла по этому пути – в доме писателя царила простая, непринужденная атмосфера. Патер фамилиасбыл очень привязан к семейному очагу и неутешен в своем горе, когда он в одну зиму потерял двух девочек, умерших одна за другой от коклюша. Писатель и дипломат Дуилиу Замфиреску, не принадлежавший к друзьям Караджале, встретил его в ту зиму и написал Титу Майореску, что никогда не забудет несчастного: «…как торчал у него воротник пальто и шапка из поддельного меха, как глядели его близорукие, покрасневшие от холода глаза, и каким тоном он обратился ко мне: «Как поживаешь, мэй Дуилэ?»

В другом письме к тому же адресату Дуилиу Замфиреску как-то писал, что единственное постоянство Караджале состоит в его непостоянстве. К семейной жизни писателя это, во всяком случае, не относится.

Караджале, конечно, не был похож на отца семейства, не знающего иной жизни и забот, кроме своего дома. Слишком неустойчивой материально и слишком страстной по своему идейному накалу была жизнь писателя, чтобы он мог превратиться в спокойного буржуа и запереться в стенах собственного дома. Но Караджале любил свой дом. Когда у него водились деньги, он никогда но тратил их вне дома и ни в чем не отказывал домашним. Веселые поминки в честь Момулои всегда устраивались в семье – Караджале любил приглашать гостей и быть широким, гостеприимным хозяином. Если к этому добавить его страстную любовь к музыке, особенно к серьезной музыке, и частое посещение концертов, образ «богемного» существования тускнеет и растворяется.

После Схмерти двух первых дочерей у Караджале родился сын, потом дочь, которых он назвать в память о своих родителях Лукой и Екатериной. Нам еще придется встретиться и с ними и с первым сыном Матеем на страницах этой книги. В своих воспитательных правилах Караджале придерживался самых строгих принципов. Но любовь к детям и врожденная веселость всегда побеждали принципиальную отцовскую суровость. Дома ничто не тревожило Караджале, кроме как постоянная нехватка денег и мучительные раздумья о том, как их достать. Квартиру его часто посещали не только друзья, но и сборщики налогов и судебные исполнители, угрожающие увезти мебель. В середине жизни материальная независимость была столь же далека, как и в те годы, когда юный начинающий литератор был корректором в двух редакциях, суфлером в театре и давал частные уроки.

Нужно отметить еще одно обстоятельство, характерное для жизни женатого Караджале: круг его друзей очень узок. Этот краснобай, который знал всех и общался с огромным количеством самых разнообразных людей, в сущности, был близок лишь с немногими. Их можно перечислить по пальцам. Часто это люди совершенно неприметные, учителя – коллеги по гимназии, отнюдь не именитые личности, но среди них есть и несколько литераторов – И. Сукяну, Петре Миссир, Александру Влахуца, Барбу Делавранча. Последние два останутся его ближайшими друзьями на всю жизнь, хотя и по характеру и направлению творчества оба сильно отличаются от автора «Потерянного письма». Влахуца был скорее журналистом и версификатором, слепым подражателем Эминеску, чем самостоятельным художником. Он был человеком скромным, но довольно непоследовательным с своих общественных и литературных симпатиях. Делавранча другой: блестящий адвокат, великолепный оратор, Удачливый политик, человек одаренный во всех отношениях, неплохой рисовальщик, автор интересных рассказов и пьес, вошедших в историю румынской литературы.

Караджале старше обоих на шесть лет. Его темперамент, его экстравагантность, его капризы подавляют и Влахуца и Делавранча. К тому же он никого не щадит, когда речь идет о литературе. После того, как Влахуца напечатал свой роман «Дан», имевший огромный успех у читателей, именно Караджале не постеснялся сказать, что «…Дан– самая идиотская книга, опубликованная когда-либо на румынском языке». По своему жанру книга Влахуца – сентиментальный роман, то есть именно то, чего Караджале не терпел. Он даже опубликовал небольшую пародию на язык, которым изъясняются герой Влахуца. И он же высмеял публично роман Делавранча «Смарандица».

И все же, несмотря на эти разногласия, переходившие иногда в публичные ссоры, Влахуца и Делавранча были буквально влюблены в Караджале. И сохранили это чувство на всю жизнь.

IV. Годы поисков и разочарований

ПЕЧАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ ЛЕЙБЫ ЗИБАЛА

1889 год ознаменовался многими событиями, касающимися не только личной жизни Караджале и его положения в обществе. В августе этого года журнал «Конворбирь литераре» напечатал новеллу «Пасхальная свеча», открывшую читающей публике совершенно нового писателя.

До этого имя Караджале было известным как имя публициста, театрального деятеля и автора нашумевших, хотя и не всеми признанных, комедий. В течение десятилетия Караджале – самый известный сатирический писатель Румынии. Его призвание – сатира, его оружие – смех. Ни один румынский сатирик не защищал с таким фанатизмом свой жанр и не верил так горячо в его высокое предназначение: «ничто так не ранит негодяев, как смех», – говорил Караджале.

Все это вполне согласовывалось с характером и склонностями человека, у которого, по мнению его ближайших друзей, было подлинное «призвание к иронии и смеху, как искусству». Караджалевское чувство комического, по мнению современников, напоминало «врожденный инстинкт».

«В доме Караджале, – писал И. Д. Геря, сын Доброджану Геря, знавший писателя с детских лет, – когда не спали, постоянно смеялись. Все домашние, включая слуг, беспрестанно хохотали. Тон, разумеется, задавал сам великий юморист; гениальный мим, умевший подражать всем, но сохраняя при этом свою оригинальность».

Как же были, наверное, удивлены и читатели и друзья, когда они прочитали «Пасхальную свечу» – психологическую новеллу, скорбную и трагическую, питаемую совсем другой почвой, чем та, из которой выросли караджалевские комедии. Здесь, как в контрапунктическом противопоставлении ироническому видению мира, свойственному Караджале, появляется совсем особое влечение к тайнам человеческой психологии, к наблюдениям за истиной, кроющейся в области подсознательного.

Сразу же возник законный вопрос: сатирика и драматурга Караджале можно соединить с Караджале-новеллистом? Или комедии и новеллы Караджале воплощают полярность, двойственность его внутреннего «я»?

На эту тему говорилось многое. Мы не станем пересказывать все мнения; ограничимся тем, что, в свою очередь, спросим у читателя: разве существует противоречие между Гоголем, создателем «Ревизора», и автором «.Портрета»?

«Пасхальная свеча» – мастерский рассказ о том, как возникает, растет и достигает пароксизма чувство страха, как оно может перейти в чистое безумие. Действие происходит в уединенной корчме села Подень, затерянного среди болот и лесов, знакомых автору со времен его разъездов в качестве инспектора народных училищ. Герой новеллы корчмарь Лейба Зибал.

Длинна и печальна история жизни Лейбы Зибала. Был он на своем веку и торговцем мелочью, и перекупщиком, и старьевщиком, и чистильщиком пятен – он все перепробовал после трагического происшествия, случившегося с ним еще в юношеские годы, когда он служил приказчиком в одной винной лавке. На его глазах началась однажды жестокая драка между двумя грузчиками; один из них упал, захлебываясь в собственной крови, а тот, кто его ударил, выбегая из лавки, замахнулся и на попавшегося ему навстречу мальчика. Испытанный тогда страх оставил неизгладимый след в душе Зибала. В течение всей последующей жизни этого бедняка, встречавшегося на каждом шагу с бесправием, угнетением и ненавистью, страх все больше разрастался и превратился в невидимую опухоль, разъедающую душу несчастного Зибала. А когда он стал корчмарем в уединенном селе Подень, «норе, закрытой с четырех сторон лесистыми холмами», страх пробудился в нем с новой силой, особенно после того, как он вынужден был уволить тупого, свирепого и грубого служителя Георге. Уходя из корчмы, Георге пообещал вернуться в пасхальную ночь, чтобы расправиться с хозяином.

Измученный приступами малярии и собственного страха, Зибал ждет наступления пасхи с ощущением приговоренного к казни. Тщетно просил он защиты у властей. Напрасно строил планы переезда в город. Страх разматывается даже в его снах – ему снится, что он уже переселился в город на большую шумную улицу, но именно здесь на него нападает жестокий безумец, сбежавший из сумасшедшего дома. А когда Зибал узнает, что на соседнюю корчму совершено нападение и бандиты вырезали всю семью корчмаря, он окончательно теряет покой.

С большим мастерством и уверенностью ведет Караджале свое эпическое повествование. В нем нет ни одной лишней детали, ни одного случайного слова. Сам воздух корчмы насыщен страхом и предчувствием неминуемой трагедии.

И вот наступает пасхальная ночь. Для Лейбы Зибала пробил роковой час. Он не ложится спать, он ждет ночного гостя. И тот приходит и начинает потихоньку пилить ворота, чтобы открыть запирающую их задвижку. Душа притаившегося за воротами корчмаря парализована страхом. Но в последний момент в ней вдруг совершается странный переворот – вместо хаоса в мыслях воцаряется порядок, и Зибал приступает к хитрым и осторожным действиям. Он достает веревку, делает петлю и терпеливо ждет, пока человек, пытающийся снаружи открыть ворота, просунет руку в выпиленное им отверстие. Когда это происходит, Зибал набрасывает петлю на руку бандита, привязывает ее к бревну и ставит под нее зажженную лампу. От загоревшейся руки воспламеняются ворота, потом и вся корчма. А безумный корчмарь спускается в долину навстречу людям, выходящим из церкви с пасхальными свечами в руках, и, показывая им на горящую корчму, говорит, что он тоже зажег пасхальную свечу…

За исключением, быть может, последних фраз, бьющих на театральный эффект, новелла Караджале не имеет себе равных в румынской литературе. Пожалуй, никто из румынских писателей ни до, ни после Караджале не достигал такого объективного отношения к материалу и вместе с тем такой мастерской вещественности рассказа. В своих комедиях и сатирических рассказах Караджале откровенно насмешлив и накаляет действие смехом. В своей первой новелле он сдерживает себя, он остается в стороне, он хочет быть точным и холодным. И язык его больше не кувыркается, не поражает своей пестротой и непринужденностью, он точен и тверд, он как бы отлит из другого сплава. «Пасхальная свеча» читается с трепетом, она вызывает дрожь и захватывает читателя, подобно самому фантастическому рассказу. Первая новелла Караджале раскрыла новые грани его творческих возможностей. Она обнажила остроту его ума, его страсти, его душевное изобилие. Вскоре все это будет подтверждено новыми разнообразными произведениями, которые покажут, сколь широк охват этого «комика», призванного, по мнению некоторых критиков, только смешить скучающую публику.

ДРАМА «НАПАСТЬ»

С 1885 года, когда появилась комедия «Карнавальная карусель», Караджале как будто прекратил писание пьес. Но вот 1 января 1890 года журнал «Конворбирь литераре» публикует новое произведение Караджале. Оно называется «Нэпаста» – «Напасть». И это драма.

Покинув знакомый мир лавочников, мелких чиновников и политиканов из магалы, драматург впервые обращается к людям из народа. И пьеса сразу же приобретает иной смысл и иное звучание. В ней не показаны социальные конфликты, сюжет построен на трагедии ревности и чрезмерности любовного инстинкта. Но так как герои «Напасти» крестьяне, естественным фоном драмы. становится их тяжелая, бесправная жизнь. И, несмотря на «любовный» сюжет, мы словно слышим крики из глуби народной жизни, крики истерзанных, измученных, затравленных людей.

Караджале считал себя человеком городским и твердил, что он не любит деревни. Но он знал крестьянскую жизнь. Сюжет «Напасти», по мнению И. Сукяну, возник во время посещения школьным инспектором Караджале долины реки Тополог. В одной корчме он видел тогда девушку удивительной красоты. В той же корчме сидел мрачный парень и неотрывно смотрел на красавицу.

– Из-за нее еще совершится убийство, – сказал мрачный влюбленный.

В драматическом конфликте «Напасти» участвуют всего три персонажа: Анка, Драгомир, Ион. В сущности, это драма женщины – Анки. Ее первый муж погиб при таинственных обстоятельствах. Анка убеждена, что ее мужа убил корчмарь Драгомир, который был влюблен в нее еще до замужества. Но он устроил так, что подозрение пало на слабоумного, жалкого Иона. Жандармы арестовали Иона и били его, пока он не признался в несовершенном преступлении и был осужден на пожизненную каторгу. После этого Анка согласилась стать женой Драгомира, чтобы выведать правду и отомстить за убитого.

Такова предыстория драмы.

На сцене мы видим корчму, которую содержит Драгомир. Прошло десять лет после убийства первого мужа Анки. Она теперь вполне уверена, что убийца Драгомир, однако у нее по-прежнему нет доказательств. Но вот в корчме появляется Ион, бежавший с каторги. У него окончательно помутился рассудок. Лишь изредка он вспоминает о постигшей его напасти и пытается найти виновного. Он пробует призвать к ответу Драгомира. Потом в припадке тоски накладывает на себя руки. И тут Анка находит, наконец, возможность отомстить: она обвиняет Драгомира в убийстве Иона. И жандармы уводят мнимого убийцу.

Так замыкается круг: напасть за напасть!

Драма Караджале была поставлена 3 февраля 1890 года.

«Она не была освистана», – уверяет И. Сукяну. Но зрители… смеялись. Наблюдения И. Сукяну подтвердила известная деятельница рабочего движения София Надежде, присутствовавшая на премьере. Она писала в социалистическом органе «Контемпоранул»:

«К моему великому удивлению, я увидела, как важные особы, сидящие в театре, смеялись, когда у Иона начались эпилептические конвульсии! Впрочем, это не ново и не удивительно, что все те, кто не знает крестьян, воображают, будто у них нет человеческих страстей и глубоких чувств; не удивительно также, что наши офицеры будут холодно взирать на Иона – ведь они расстреливали и истязали крестьян!»

София Надежде имела в виду подавление крестьянских восстаний, имевшее место всего за год до премьеры «Напасти». Но ведь драма Караджале все же не была социальной драмой и не имела никакого отношения к крестьянским восстаниям.

Что-то в самой глубине всехпьес Караджале было не по нутру его эпохе. Так случилось и с его драмой «Напасть». Прежде всего театральные рецензенты заговорили об аморальности автора, который позволил себе показать на сцене историю одного убийства. Затем стали указывать на то, что герои драмы – не румынские крестьяне: Анка, Драгомир, Ион лишь переодетыв крестьянскую одежду. Театральные критики, как и офицеры-каратели, о которых писала София Надежде, не верили, что у румынских крестьян такая же тонкая душевная организация, как у городских людей. А эти рассуждения в конце концов навели критиков на мысль, что автор заимствовал свой сюжет у какого-нибудь иностранного автора. У кого именно? Назывались самые разные имена, но чаще других упоминался Толстой. Многие были убеждены, что «Напасть» – плагиат по «Власти тьмы».

Странное и произвольное утверждение! Караджале, безусловно, испытал на себе влияние великих русских реалистов, чьи произведения он знал и ценил очень высоко. Но, разумеется, не может быть и речи о каком-нибудь механическом подражании или заимствовании.

Конечно, у Караджале нашлись и защитники. На сцену снова выступил Доброджану Геря. Он пригласил читателей представить себе, что произойдет, если подойти к «Гамлету» с теми методами, которые применяют критики «Напасти». Им придется сказать, что и «Гамлет» аморальная, к тому же еще и алогичная пьеса. Вот, например, сцена, в которой Офелия сходит с ума. Наши критики могут возразить: почему Офелия должна лишиться рассудка – ведь столько девушек в ее положении перенесли бы это спокойно?

Впрочем, много лет после написания статьи Геря в защиту «Напасти» тонкий и остроумный знаток литературы Г. Калинеску провел интересную параллель между «Гамлетом» и «Напастью». «Анка все же не совсем обычное существо, – писал Калинеску. – Женщина, которая из-за желания отомстить за смерть мужа, способна выйти замуж за убийцу, жить с ним десять лет, чтобы потом отправить его на каторгу за другое убийство, которое он не совершал, – чудовище. Это женский Гамлет». Ведь и принц датский посвятил свою жизнь поискам доказательств, изобличающих убийц, и мести за совершенное когда-то преступление. Но можно провести параллель и между Анкой и Медеей. Самая важная душевная черта Анки – это ее страсть к справедливости и убеждение, что она должна покарать убийцу. И поскольку правосудие далеко от справедливости, а слепой механизм официального, суда часто карает невиновного, Анка, не колеблясь, использует этот механизм и заставляет его служить правде вопреки его природе.

Словом, как видите, о караджалевской драме можно спорить и писать по-разному.

Но пролитые по этому поводу чернила автору не помогли. Драма успеха не имела и быстро сошла со сцены. Этот провал подействовал очень тяжело на драматурга. Период 1879–1890 годов, когда Караджале создал лучшие румынские комедии и написал первую современную драму, можно считать законченным. После «Напасти» он перестал писать пьесы. Подводя итоги своей драматургической деятельности, Караджале мог констатировать, что она принесла ему множество огорчений и очень мало радостей. Он не оставил мечту о театре, продолжал и дальше придумывать новые сюжеты, однако на протяжении следующих двух десятилетий он не довел до конца ни один из своих драматургических проектов.

Свою литературную деятельность Караджале продолжал в других жанрах. Его манит новая форма, новый материал. Но история «Напасти» еще не закончена. Пройдут годы, и как раз эта пьеса сыграет большую роль в той напасти, которую придется перенести самому автору.