Текст книги "Искупление (СИ)"

Автор книги: Илья Городчиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Крышу делали из сосновых стропил – толстых, пахнущих смолой брёвен, которые сплавляли по реке с севера. Их поднимали наверх с помощью парового крана – громоздкой машины, которая пыхтела и дымила, как разъярённый бык. Стропила скрепляли в треугольные фермы, а сверху набивали обрешётку из тонких досок. Потом наступал черёд кровельщиков: они раскатывали листы оцинкованного железа, прибивая их к дереву крупными гвоздями. Металл блестел на солнце, слепя глаза, а когда по нему стучал дождь, весь дом гудел, как гигантский барабан.

Внутри тем временем кипела другая работа. Плотники сбивали деревянные перекрытия – широкие доски, уложенные на балки, скрипели под ногами, но держали вес уверенно. Стены штукатурили смесью извести и песка, а затем белили – комнаты сразу становились светлее, даже без окон. Оконные рамы, сколоченные заранее в столярной мастерской, вставляли в проёмы и закрепляли клиньями. Стекла тогда были дорогими, поэтому их резали экономно – небольшие квадратные форточки в верхней части, а основное пространство закрывали ставнями.

Последними ставили печи – без них дом был непригоден для жизни, особенно зимой. Глиняные кирпичи, сложенные в углах комнат, превращались в массивные «голландки» с извилистыми дымоходами. Печники работали неторопливо, подгоняя каждый кирпич, проверяя уровнем, чтобы не было перекосов. Готовые печи обмазывали глиной и сушили несколько дней, разводя внутри слабый огонь – иначе при первой же топке могла пойти трещина.

И вот, спустя полгода после начала стройки, дом был готов. Его стены, шершавые и неровные, уже не казались такими грубыми, как в первые недели. Штукатурка скрыла следы швов, а побелка придала фасаду нарядный вид. Внутри пахло деревом, известью и дымком – первые жильцы уже пробовали топить печи. Это был не дворец, конечно. Тесные комнатки, низкие потолки, скрипучие лестницы – но для рабочих семей, ютившихся до этого в землянках и бараках, это казалось настоящим чудом.

На новоселье собралась вся стройплощадка. Принесли самогон, чёрный хлеб, солёные огурцы. Бригадир, красный от водки и гордости, кричал тост: «Чтобы стояло!» – и все дружно чокались жестяными кружками. А дом, тёмный и молчаливый, впитывал в себя эти голоса, запахи, тепло человеческих тел – и потихоньку оживал.

Всё время строительства я часто отправлялся на строительную площадку вместе с женой. Ольга изначально вообще не верила в успешность такого странного и, можно даже сказать, революционного строительного проекта, но итоговая стоимость жилья, учитывая очень сжатые сроки самого строительства, убеждали её не разражаться раньше времени удивительно обильным словарём бранных словосочетаний, которыми, казалось, не должна была обладать девушка из благородного семейства. К тому же, ей понравилось, что я ни рубля не потратил для того, чтобы выкупить землю для строительства в границах Подмосковья. Она несколько раз старательно пыталась выведать у меня при встрече причину такого широкого жеста со стороны столичной администрации, но мне и ответить девице было просто нечего. Единственное действие, которое я сделал для получения изрядного куска земли под строительство бесплатного для города жилья, так это небольшое письмо в приёмную великого князя Александра Александровича. Ответ поступил практически моментально, особенно если брать в расчёт здешние привычные скорости коммуникации, после чего прибыл геодезист, выехавший со мной на определение границ участка.

Глава 15

Кабинет Его Императорского Высочества Великого Князя Александра Александровича был обставлен с той сдержанной роскошью, которая отличала Рюриковичей – дубовый стол с резными львиными головами, портреты предков в золочёных рамах, карта империи, занимавшая целую стену. Запах воска, кожи и старой бумаги витал в воздухе, смешиваясь с лёгким ароматом ладана.

Я стоял перед столом, держа в руках папку с чертежами и расчётами. Проект, который мы с Ольгой разрабатывали последние четверть года, наконец был воплощён – пара трёхэтажных домов на окраине Москвы, построенных по новой технологии. Дешёвые, но крепкие, они дали кров больше, чем сотне семей.

Александр Александрович сидел в кресле, его массивная фигура казалась ещё более внушительной в полумраке кабинета. Он медленно перелистывал отчёт, который я ему передал, изредка касаясь пальцем той или иной строчки цифр.

– Интересно, – наконец произнёс он. Его голос, как и всегда, был низким и размеренным, напоминая катящийся по склону горы камень, – Очень интересно.

Я слегка выпрямился.

– Благодарю, Ваше Императорское Высочество.

– Расходы минимальные, а если сразу возводить несколько домов на площадке, то всего дюжина тысяч тратиться? Весьма неплохо. – Рюрикович провёл пальцем по столбцу цифр, – Арендная плата покроет строительство дома за шесть-семь лет.

– Казна при такой сумме не теряет ни копейки, а люди получат достойное жильё. Сейчас слишком много заводских рабочих живут в слишком плачевных условиях, и это сильно настраивает их против царской власти. Двенадцать тысяч – цена смехотворная для того, чтобы расселить шестьдесят рабочих семей.

– И как рабочие восприняли такие… как вы их назвали… «царёвки»?

– Это рабочее название. – Я улыбнулся, стараясь отвести грозный взгляд от себя, – Если говорить серьёзно, то приняли они чуть более чем положительно. – Я не стал упоминать, что первые жильцы едва ли не устроили драку за право вселиться первым, – Каждая семья получила отдельную квартирку с двумя небольшими комнатами, небольшую кухоньку и даже водопровод на этаже. По сравнению с бараками – такое жильё есть настоящий дворец.

Рюрикович усмехнулся.

– Дворец… Да, пожалуй, ты прав. – Он закрыл отчёт и положил его в сторону, – Князь Ермаков, ты действительно смог превзойти себя. Казалось бы, ты только в оружии способен что-то мыслить, а теперь ещё и строительных успехов умудрился добиться. Да и жена твоя умудрилась меня удивить, князь. Не просто так её Ольгой зовут, и кровь Рюриковичей в жилах её течёт.

– Именно так. Хороший брак вы мне устроили. Жена образованная, умом и красотой не обделена.

– Думал, я тебе плохое посоветую? Теперь и у твоих детей будет царская кровь течь. Достойные люди должны будут вырасти. – Александр улыбнулся, – Однако…

– Однако? – осторожно переспросил я.

– Однако я не могу сейчас позволить тратить средства на подобные проекты. Война, князь, значительно ближе, чем мы могли предположить ранее. – Поймав непонимание в моих глазах, он начал пояснять, – Вчера пришли новости из Баварии – семейство герцога погибло в пожаре во дворце, а за неделю до этого был подписан договор о том, что в случае гибели Виттельсбахов на трон восходят пруссаки.

– Чёрт…

– Именно. Германии для объединения осталось не так много. Если они смогут каким-то чудным образом организовать переход Ганновера и Рейнской республики в состав их королевства, то государство может быть объединено. Подобные настроения сейчас царят и в Неаполе, так что до Рисорджименто осталось недолго. Ты должен понимать, что если они все вместе объединятся с Австро-Венгрией и Британией, то нас будет ждать сложнейшая война. К тому же японцы всё чаще проводят учения на наших границах. – Рюрикович замолчал, позволяя мне понять донесённую информацию, – Ваш исследовательский центр «Марс» сейчас единственный во всём государстве по разработке новых видов вооружений. А вы… – Он ткнул в мою сторону пальцем, – вместо того чтобы заниматься оружием и совершенствованием экипировки наших солдат, сейчас пошли совсем в другом направлении.

Я сглотнул.

– Ваше Императорское Высочество, этот проект…

– Не оправдывайтесь. – Он резко махнул рукой, – Я не упрекаю вас. Напротив – вы доказали, что можете мыслить нестандартно. Но сейчас ваши таланты нужны на другом поприще. Я отнюдь не против, если найдутся меценаты, которые воспользуются своими средствами для строительства новых домов, и всячески буду содействовать в этом.

Александр открыл ящик стола и извлёк оттуда тубус, изнутри которого показался чертёж. Я сразу же узнал его, хотя полноценным чертежом назвать подобное было вряд ли возможно. Всё больше это были выраженные на листе задумки по созданию первых в этом мире бронемашин. Не были прорисованы рабочие узлы, лишь внешний вид машины с очень лёгким пулемётным вооружением.

– Это было найдено в вашем кабинете в «Марсе». Ваш помощник говорит, что вы над этим проектом работали в свободное время, но обещали, что готовый вариант позволит доставлять воинов на фронт в полной защите от снарядных осколков и винтовочных пуль.

– Не только. При надлежащем качестве дороги – возможно, на таких машинах будет ещё и атаковать. Правда, с учётом всей навесной защиты максимальная скорость такой машины вряд ли будет превышать тридцати километров.

– Этого достаточно. Считайте, что отдельным моим приказом вы направляетесь на создание отдельной группы по транспортному вооружению.

– А как же…

– Отдел стрелкового вооружения переходит под юрисдикцию Мосина. К нему на усиление был передан конструктор Токарев и ваш бывший помощник Григорий. Они справятся, а ваше внимание должно быть переключено сюда. – Палец великого князя уткнулся в мой чертёж, – Через неделю вы должны будете встать во главе нового отдела. Нужны лучшие идеи.

Разговор продолжался ещё час. Я отвечал на вопросы, делился мыслями, делал предположения. Но в голове крутилась только одна мысль: Ольга будет в ярости.

Когда аудиенция закончилась и я вышел в коридор, меня ждал Семён.

– Ну что, княже? – спросил он, закуривая папиросу. – Похвалил наш проект?

Я сухо усмехнулся.

– Похвалил. И закрыл.

– Как так?

– Война, Семён. Она важнее рабочих кварталов.

Он хмыкнул.

– Ну что ж… На безрыбье и пулемёт – рыба.

Мой личный автомобиль плавно катил по московским улицам, его мощный двигатель почти не шумел, лишь глухо урчал где-то под капотом, словно довольный зверь. Я откинулся на кожаном сиденье, глядя в окно на мелькающие фасады домов. После встречи с Великим Князем в голове стоял тяжёлый гул – смесь усталости, разочарования и тревожных мыслей.

За окном проплывали сначала богатые кварталы с их особняками в стиле модерн, затем – более скромные купеческие дома, а потом, когда мы свернули к окраинам, начались те самые рабочие районы, где ютились те, кто крутил шестерёнки имперского прогресса.

Странная ирония. У меня получается разрабатывать сложные оружейные механизмы, но не в силах продавить княжескую волю, чтобы хоть немного, но исправлять несправедливость, а проблем в гражданской жизни страны было прилично.

Мысли потекли бурной рекой после разговора с великим князем. Первое, что пришло в голову, так это огромные проблемы в деревне. Порядка семидесяти процентов жителей России до сих пор проживали в селе. Это была настоящая Россия, что кормила всю империю. За время жизни в этом мире я проживал в своих имениях, а потому прекрасно понимал, как живут самые простые крестьяне.

Фактически, главным бичом крестьянства было сильное малоземелье. Пусть земледельцы были свободны уже давно, но большая часть земли продолжала находиться в расположении аристократии, богачей и казачества. Часто многим приходилось арендовать землю, если не было возможности выбить себе дополнительные земли от крестьянских общин, а государство всё равно требовало налоги, несмотря на возможный неурожай.

Вдобавок к малоземелью выходила на первую роль ещё и техническая отсталость. В то время как немцы, англичане и французы использовали паровые и дизельные молотилки, новые удобрения, наши крестьяне продолжали пахать ручными сохами или использовали животных для этих целей, как-то было ещё при первых Рюриковичах. Только лишь крепкие крестьянские, так называемые «кулацкие» хозяйства могли себе позволить моторизировать выращивание, закупая технику на столичных и новоархангельских заводах.

Отдельным крестьянским семьям выживать становилось всё сложнее. Те, кто не смогли в своё время устроить свои хозяйства, сильно уступали частным фермерским хозяйствам и даже проигрывали крестьянским общинам, способным вскладчину делать инвестиции. Некоторые просто продавали свою землю за бесценок и либо устраивались к кулакам в качестве батраков, либо уходили на заводы в город.

Кто-то пытался переселяться. Проблему малоземелья решали малыми переселениями народа из привычных земель в Сибирь и даже Америку. Многие, продав свои небольшие земельные наделы, перебирались в иные регионы, уже на месте понимая, что земля неосвоенная, климат жестокий, инфраструктура нерабочая и помощь от местных властей помощи знать не стоит.

Машина проехала мимо группы мужиков, бредущих по обочине. Одежда поношенная, лица усталые. Скорее всего, шли на сезонные работы – в ту самую Москву, которая так блистала куполами и витринами.

Рабочим было не легче. Если на своих фабриках я старался обеспечить людей вменяемыми условиями жизни, то у остальных фабрикаторов такого милосердия к рабочим не было. Я видел, где жил пролетариат – длинные бараки с двухъярусными нарами, где вповалку спали двадцать-тридцать человек. Никакой вентиляции, сырость, вши. А рядом – заводы, дышащие ядовитыми выбросами. Средний срок жизни такого рабочего – лет сорок. Если не умрёт раньше от чахотки или другой тяжёлой болезни, которые во множестве ходили по индустриальным городам со страшно плотной застройкой.

Фабриканты держали людей на коротком поводке. Хочешь жить в городе и содержать свою семью с многочисленным выводком детей? Хочешь жильё? Работай на заводе, и уволиться не сможешь. Задержали зарплату – жди, когда её милостиво выдадут. А если в профсоюз попытаешься пожаловаться, то могут и вышвырнуть, ведь у владельцев фабрик везде есть свои соглядатаи. Больничные? Несчастные случаи? Пенсии? Смешно. Рабочий для многих лишь расходный материал – как погибнет, так и заменить не жалко.

Вот и выходила взаимосвязь проблем. Крестьяне бегут в города, потому что в деревне ждёт голод от неурожая. В городах их ждёт каторжный труд, а те, кто остаётся в деревне, должны теперь кормить уехавших. Замкнутый круг.

Кабинет в нашем московском особняке был залит мягким светом настольной лампы. За окном уже сгущались сумерки, окрашивая город в сизые тона. Я стоял у камина, потягивая коньяк и наблюдая, как языки пламени отражаются в хрустальном бокале. Дверь открылась без стука – только Ольга позволяла себе такое.

– Ты вернулся, – произнесла жена. Её голос был ровным, но я не знал эту интонацию – за внешним спокойствием этой девушки скрывалось сильное напряжение.

– Да.

Я повернулся к Ольге. Она стояла в дверном проёме, одетая в простое серое платье, без особенных украшений, если не считать серебряных серёжек, поблёскивающих в свете ламп. Руки девушки были сцеплены перед собой так крепко, что костяшки побелели до белоснежного цвета.

– Ну? – Ольга, взволнованная, сделала скромный шаг вперёд, – Что тебе сказали?

Я вздохнул и поставил стеклянный бокал на каминную полку.

– Он похвалил проект. Назвал его очень перспективным.

– И?

– И сказал, что у государства нет никаких свободных денег для того, чтобы сейчас вкладывать в такие масштабные проекты.

Ольга замерла. Я видел, как по её лицу пробежала тень – сначала недоумение, затем догадка, и наконец – холодное разочарование. Мне даже показалось, что слеза навернулась у неё на щеке, но характер княгини был слишком сильным, чтобы пойти на такое послабление и показать свою нерешительность.

– То есть похоронил.

– Не стал бы так говорить. Он позволил воспользоваться собственными средствами или поискать меценатов, которые будут способны вложиться в строительство таких «царёвок». Даже пообещал помогать с землёй для строительства, но придётся собственными силами обходиться.

– Пока люди продолжают жить в трущобах, – её голос дрогнул. Она резко отвернулась и подошла к окну, сжимая подоконник пальцами. – Я так и знала.

Я наблюдал за её профилем, освещённым мерцающим огнём камина. В её глазах стояли не слёзы – нет, Ольга не из тех, кто позволяет себе плакать. Но в них читалось нечто худшее: горькое понимание того, что система сильнее любых благих намерений.

– Ольга, – я сделал шаг к ней. – Это не конец.

– Нет? – она резко повернулась ко мне. – Тогда что это? Ещё одна красивая идея, которую закопали в бюрократических отчётах?

– Мы можем продолжить без государства.

Она приподняла бровь.

– Ты хочешь сказать…

– Я готов финансировать строительство таких домов из личных средств. Пусть не в масштабах всей Москвы, но хотя бы несколько зданий в год. Даже с добычи от нефтяных вышек мы можем строить хотя бы по десятку домов в год, но сильно спешить мы не должны. Есть очень серьёзный шанс того, что против нас тогда выступят большие строительные компании, но полтысячи домов при поддержке властей землёй…

Она смотрела на меня, словно проверяя, насколько я серьёзен.

– Ты… действительно хочешь этим заняться?

Я подошёл ближе.

– Ты была права. Людям нужно достойное жильё. Если государство не хочет это дать – значит, мы сделаем это сами. Всё же, раз у нас есть средства, то возможно возводить нормальное жильё.

Она медленно выдохнула.

– Спасибо, – прошептала она.

Но я знал, что этого недостаточно.

– Есть ещё кое-что.

– Что?

– Великий Князь снова привлекает меня к работам в «Марсе». Военные проекты.

Я видел, как её лицо снова напряглось.

– То есть ты…

– Я не могу отказаться.

Она скрестила руки на груди.

– И что теперь? Я должна забыть о кружке? Обо всём, что мы обсуждали?

– Нет.

Её глаза расширились.

– Ты… разрешаешь мне продолжать?

Я усмехнулся.

– Разве ты бы послушалась, если бы я сказал тебе прекратить?

Она ответила лёгкой улыбкой – первой за весь вечер. Теперь она не выглядела такой стальной дамой, которой предстала передо мной в первый раз. Теперь она выглядела значительно милее и, как мне показалось, обдавала меня какой-то теплотой. Я бы соврал, если бы сказал, что такое проявление чувств не было для меня приятным.

– Нет.

– Тогда вот моё предложение: ты продолжаешь свои собрания. Но – осторожно. Никаких листовок, никаких громких заявлений. Только обсуждения и реальные проекты, которые мы сможем воплотить без шума. Если вы начнёте агитацию, то будет слишком легко попасть под внимательные глаза опричников. Против них не защитит родовое имя. Потому нужно что-то, что мы можем реализовать, и люди будут видеть действительные изменения, а не новые громкие речи. Поверь мне, простой народ сыт по горло такими речами. Дома – уже хорошо. Если сможете придумать полезные проекты, которые возможно реализовать силами наших семейных предприятий, то вообще отлично будет.

Она кивнула.

– Я понимаю.

Мы стояли в тишине, прерываемой только потрескиванием дров в камине. Я просто наслаждался тем, что смог найти общий язык с женой, и понимал, что деньги не просто копятся, а идут в дело. Конечно, можно было бы поднять большие средства на стройке таких домов с чуть большей ценой.

– Почему ты это делаешь? – неожиданно спросила Ольга.

Я подошёл к окну, глядя на темнеющий город.

– Потому что ты была права. Потому что кто-то должен что-то менять. И потому…

Я обернулся к ней.

– Потому что я не хочу однажды проснуться в стране, где улицы залиты кровью из-за того, что вовремя не услышали народ.

Она смотрела на меня с новым выражением – не с гневом или разочарованием, а с чем-то вроде уважения. Ещё не любовь, но уже что-то.

– Значит, мы союзники?

– Да, – я улыбнулся. – Хотя, пожалуй, самые странные союзники в истории. Князь-инженер и княгиня-народница.

Я поднял бокал.

– За перемены?

Ольга взяла со стола второй бокал и налила себе коньяку.

– За перемены.

Глава 16

После женитьбы мне стало понятно, что бесконечная работа в исследовательском центре уносит мою жизнь зря. Пусть Ольга до сих пор относилась ко мне с значительной степенью настороженности, но немного потеплела с того момента, как началось очередное строительство новых домов для простых рабочих и даже выделяли пару тысяч рублей для снабжения благотворительных столовых. Мы до сих пор продолжали жить в разных сторонах не самого большого дома, а встречались вместе лишь на время принятия еды или для обсуждения проекта.

Практически весь сентябрь был занят тем, что я составлял команду конструкторов, прекрасно понимая, что выбор меня в качестве главы очередного конструкторского бюро был абсолютно ошибочным. Да, у меня было достаточно теоретических знаний и опыта производства ручного огнестрельного вооружения, но этого определённо не хватало для того, чтобы произвести танк. Если с подобными БТР-машинами всё было относительно легко, ведь можно было положиться на уже готовую базу грузовиков, то танки не позволяли настолько сильно расслабиться. Возможно, что в этом вопросе сплоховала разведка, но не было никаких данных насчёт производства военно-промышленными комплексами других стран. Всё же мне приходилось существовать в необычное время начала десятых годов двадцатого века, а потому технологии столь сильно не баловали.

Набранная мною группа была, мягко скажем… пёстрой. Нет, набирал я не попугаев, а людей разнообразной направленности и с различных производств со всех краёв Империи, которая с запада на восток тянулась почти на тринадцать тысяч вёрст, учитывая Тихий океан. Это было серьёзной проблемой, учитывая, что пару специалистов из Калифорнийских территорий приходилось ждать практически полный месяц из-за вод Тихого океана, у которых отношение к тишине имели сильно посредственное отношение, постоянно бушуя и заставляя корабли воздерживаться от переправки гражданского сектора, тогда как авиация была в просто зачаточном состоянии. Самолёты в это время больше напоминали развлечение, чем очень амбициозную часть промышленности, которую в будущем ожидает бурное развитие.

Гул мастерских столичного завода оглушал с первых же шагов. Воздух здесь был густым от запахов раскалённого металла, машинного масла и пота – тяжёлого, старого, трудового, того, что пропитывает одежду насквозь и остаётся там на долгие десятилетия, несмотря на тысячи стирок и килограммы порошка. Мы стояли на пороге нового века на полях сражений – века машин и толстой стали, и именно здесь, на московских конвейерах, среди искр и лязга толстой стали, рождался ответ множеству вызовов войны, которая ещё не успела случиться. Мы создавали первый в мире танк – машину, которую ещё не знал этот мир. Он ещё не имел настоящего ратного имени, но уже обретал форму: низкий, приземистый, с бронёй, скошенной под углами, словно клыки хищника, готового впиться в оборону врага.

Конструкция была со всех сторон смелой, но отнюдь не безрассудной. Пришлось сознательно отказаться от возможной гигантомании, которая была присуща британским «Маркам» из моей реальности. Всё же подобные размеры и имели смысл на момент его создания, но делали этот ромб неповоротливым и лёгкой мишенью для артиллерии, экипажи которой рано или поздно научатся разить такие крупные стальные мишени. Главной же особенностью моего танка, который отличался от схожих его конструкций Первой мировой войны, была вращающаяся башня с тяжёлой пушкой, способной крушить толстые железобетонные укрепления и разрывать пехоту на сотни шагов от себя. Но именно с ней и начались самые первые трудности. Башня, чёртова башня.

Инженер Лоткин, человек с острым умом, но ещё более острым языком, некогда работавший на одном из заводов Новоархангельска, настаивал на полностью электрическом приводе вращения, несмотря на его дороговизну и стоимость производства.

– Механика – это прошлый век! Нам нужно электричество! – горячился Михаил Лоткин, тыча чёрными от копоти пальцами в чертёж, – Башня выходит очень тяжёлой. Если мы будем механический привод использовать, то башня полный оборот только ко второму пришествию Христа полноценный сделает. И сколько раз за это время танк поразить смогут? Хороший пушечный расчёт за минуту сделает четыре прицельных выстрела, особенно при этом не торопясь. Из хорошего орудия из танка решето за это время сделают, а у нас задача какая? Машину собрать, которая фронт прорывать сможет и экипаж при этом сохранит. Чтобы пехоту на пулемётах не класть полками.

Я видел трясущиеся руки Лоткина. По нему можно было увидеть, насколько он устал от последних нескольких дней, постоянно находясь за чертежами и стараясь устранять каждую проблему, которая постоянно появлялась во время работы механизмов, а их хватало с избытком.

Супротив Лоткина стоял Шуляков. Он был нашим главным механиком и возвышался над всей остальной плеядой конструкторов, как монолитная гора. Шуляков был молчалив, с руками, покрытыми странным рисунком из шрамов, ожогов и свежих порезов. С Лоткиным он не спорил, лишь хмурился.

– Ток – ненадёжно. В бою может отказать, – цедил он сквозь сжатые зубы, – Механику можно и на полевых лагерях починить, а с электроникой не получится так. Электроника – дорого. Машина и без того выходит настолько тяжёлой для бюджета, что если десяток таких собрать, то можно полк пехоты по последнему слову техники снарядить.

Конфликт назревал. Лоткин обвинял Шулякова в ретроградстве, тот в ответ лишь хмурился и чертил в блокноте какие-то схемы, сопровождая свои записи бубнежом. Я понимал обоих: Лоткин видел будущее в электричестве, Шуляков же доверял только тому, что можно починить молотком и зубилом прямо на поле боя. И мне, как руководителю проекта, предстояло найти решение. Конечно, можно было бы обратиться к руководству центра, чтобы повлиять на инженеров, но тогда была грош мне цена как руководителю.

Я собрал весь конструкторский отдел в чертёжной зале. Воздух был наэлектризован – не только от споров, но и от настоящего напряжения: сроки поджимали, а танк всё ещё был грудой бронелистов и нестыкующихся механизмов. Я подошёл к доске и провёл линию. «Башня будет вращаться вручную, но с расчётом на то, что позже мы поставим электропривод, когда убедимся в его надёжности». Лоткин заскрипел зубами, но кивнул. Шуляков кивнул, дёрнув косматой бородой. Компромисс был найден, но даже так проблемы не заканчивались.

Следующим камнем преткновения стала ходовая часть. Гусеницы, заказанные у завода в Риге, оказались слишком хрупкими – при первых же испытаниях треснули траки. Пришлось срочно переделывать, усиливать сталь, менять конструкцию. Работали сутками, спали прямо в цеху, завернувшись в шинели. Я лично стоял у станков, проверял каждую деталь. Это была не прихоть – я понимал, что если мы допустим ошибку сейчас, на полигоне танк развалится, а вместе с ним и наша репутация. Если проблемы со стрелковым вооружением мне ещё готовы были простить, но те серьёзные средства, которые казна выделила на реализацию проекта, уже так просто мне бы не разрешили растратить настолько просто и без последствий.

Не прошло и трёх месяцев с момента начала производства, как танк, ещё неокрашенный, с грубыми сварными швами, стоял на заснеженном поле под Москвой. Машина казалась живой – низкий, широкий, с башней, нацеленной вперёд, как голова хищника. Механик-водитель Калинин, вызывавшийся самолично испытать сложную новую машину, забрался внутрь, тогда как весь остальной экипаж дожидался его внутри. Раздался рёв мощного дизельного двигателя, танк дёрнулся, затрясся, затем медленно пополз вперёд. Гусеницы вгрызались в снег, башня медленно, но плавно повернулась – Шуляков лично проверил все узлы вращения.

Прошло несколько секунд, наблюдатели отошли в сторону. В трёх сотнях метров стояла громадная, но успевшая поржаветь цистерна, в которой некогда провозили нефть из Баку. Она была специально выкрашена в ярко-красный цвет, чтобы её можно было заметить на высоком расстоянии даже в снежном зимнем покрывале. Конечно, это было послабление для первого экипажа экспериментальной версии танка, но для неофициального тестирования можно было пойти на такие шаги.

Я скрылся за высоким земляным бруствером, закрыл уши ладонями и открыл рот. Над окопом взметнулся алый треугольный флаг, и через мгновение рявкнула пушка. По ушам ударило даже сквозь плотную вату. Танк от отдачи качнулся назад, а бочка… Цистерны теперь просто не существовало. На её месте, где раньше было яркое красное пятно, теперь красовался глубокий кратер. Прошёл десяток секунд, и раздался второй, а затем и третий выстрел. Пушка работала без больших проблем и наверняка смогла бы отработать и дальше, но на испытания взяли лишь один ящик, который расстреляли меньше чем за минуту. Экипаж, надрессированный десятками часов, работал как слаженный механизм, и вскоре махина с позиции для стрельбы подкатила к окопу, за которым прятались молчаливые от шока наблюдатели первого испытания.

– Это точно нужно показать самому императору! – прошептал сидящий со мной в окопе лейтенант, который первый отошёл от шока и теперь смотрел на меня с горящими глазами, – Так с этим мы не только Берлин во второй раз возьмём, но и по всей Европе паровым катком пройдёмся.

– Обязательно, – хмыкнул я, – Только некоторые детали подправим и обязательно всё покажем.

Второе испытание назначили через неделю. Утро тогда выдалось морозным, но небо было чистым. На полигоне близ столицы, затянутом серой дымкой инея, собрался узкий круг высших чинов – те, кому император лично дозволил присутствовать при испытаниях. Среди них выделялась фигура Великого Князя Александра Александровича, заведующего всей силовой частью государства. Он стоял чуть впереди остальных, закутанный в длинную шинель с бобровым воротником, руки в перчатках сжаты за спиной. Его взгляд, холодный и оценивающий, скользил по танку, который теперь уже не был грубым нагромождением металла, а обрёл законченный, грозный вид.

Машину раскрасили в пятнистый камуфляж – зелёные и коричневые разводы по серой основе, чтобы сливаться с лесистой местностью. На броне красовался двуглавый орёл – знак того, что это уже не просто опытный образец, а будущее оружие Российской Империи. В корпусе, справа от водителя, был встроен пулемёт, его ствол торчал из узкой амбразуры, прикрытой бронезаслонкой. Башня, массивная и угловатая, формой напоминающая усечённую пирамиду, медленно поворачивалась, словно осматривая собравшихся, а длинный ствол главного орудия смотрел в небо.

Сперва танк двинулся вперёд, гусеницы с лязгом вгрызались в подмёрзшую землю. Он шёл уверенно, без рывков, дым из выхлопной трубы стелился за ним плотным сизым шлейфом. Затем раздалась команда, и башня быстро, насколько это позволял сделать не самый расторопный электрический привод, развернулась – пушка грохнула, выбросив языки пламени и дым от сгоревшего. Снаряд ударил в старую кирпичную стену, оставленную как мишень, и та рухнула в облаке пыли и щебня. Пулемётчик дал очередь – пули прочертили воздух и впились в плотные мешки с песком. Всё работало как часы.