Текст книги "Искупление (СИ)"

Автор книги: Илья Городчиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

– Пусть эти украшения, – голос Александра Александровича прозвучал торжественного, – станут символом вашего союза. Сапфир – мудрость и верность. Дуб – крепость и долголетие. Носите их с честью.

Камергер преклонил колено, поднося нам эти сокровища. Когда я взял перстень, его вес оказался неожиданно значительным – будто в мои руки передавали не просто драгоценность, а частицу той невероятной истории, что стояла за человеком, дарящим его.

Едва Великий Князь покинул зал, как началось настоящее паломничество дарителей. Первыми подошли казачьи атаманы, преподнеся нам роскошную шубу из чернобурки, настолько большую, что она могла укрыть двоих. Ее мех переливался синеватыми отсветами, а подкладка была сшита из золотой парчи с вытканными родовыми знаками всех двенадцати войск.

За ними выстроилась процессия промышленников. Их подарки поражали не столько роскошью, сколько практичностью и ценностью: ключи от городской усадьбы в самом престижном районе Москвы, акции на несколько пароходов Волжского флота, даже документы на только что построенный чугунолитейный завод в Донбассе. Каждый из этих даров мог бы сделать человека богачом, но здесь они преподносились как нечто само собой разумеющееся.

Дворянство не осталось в долгу. Князья Голицыны преподнесли сервиз из легендарного «царского» фарфора – тот самый, что делался по спецзаказу только для императорской семьи. Граф Шереметев вручил ларец с фамильными драгоценностями, среди которых выделялась брошь редкой красоты. Даже иностранные послы поспешили внести свою лепту – французский посланник преподнес набор лиможских эмалей, а английский – коллекцию редчайших охотничьих ружей работы лучших лондонских оружейников.

Когда гости начали расходиться, а музыка сменилась на более спокойные камерные мелодии, я в последний раз окинул взглядом этот зал, где всего за несколько часов свершилась не только наша свадьба, но и некий незримый ритуал посвящения. Столы, еще недавно ломившиеся от яств, теперь стояли полупустые. Слуги тихо убирали остатки пиршества. В воздухе витал тонкий аромат дорогих духов, смешанный с запахом обувного воска и цветов.

Но самое главное – ощущение, что сегодня здесь присутствовала сама История. И каким бы богатым ни был наш будущий дом, какие бы сокровища ни наполняли наши сундуки, главным даром этого вечера стало именно это осознание признания со стороны Великого Князя. В ином случае сложно было понять, почему он прибыл с такой помпезностью, одним своим появлением остановив безудержное веселье бесконечного числа гостей.

Последними уходили старые князья. Они кланялись нам с той особой почтительностью, которую аристократы сохраняют только для «своих». В их взглядах читалось нечто большее, чем просто вежливость – признание. Признание того, что с этого дня наш род поднялся на новую ступень в сложной иерархии империи.

Когда зал окончательно опустел, мы с Ольгой остались одни среди этого великолепия. Без слов мы подошли к высокому окну, из которого открывался вид на ночную Москву. Где-то там, за кремлевскими стенами, в своих покоях, возможно, тоже смотрел на звезды человек, изменивший сегодня нашу судьбу.

Глава 13

После свадьбы, несмотря на все мои желания, уехать обратно в Сибирь не получилось – столица держала меня кованными цепями бесконечного списка дел. Москва, этот вечно бурлящий котёл интриг и возможностей, не отпускала так легко, требуя участия в бесконечных приёмах, совещаниях и светских раутах. Мало того, что я понемногу возвращался в работу исследовательского центра «Марс», так и молодая жена, которая, вопреки всем традициям, наотрез отказалась от проведения медового месяца где-нибудь на Лазурном берегу или в швейцарских Альпах, проводила очень много времени в Москве. Её поведение вызывало вопросы не только у меня, но и у всей столичной знати, привыкшей к определённому порядку вещей.

Сначала меня это не интересовало, поскольку, едва переступив порог исследовательского центра «Марс», я оказался погребён под грудой отчётов, чертежей и нерешённых вопросов. Дела, накопившиеся за время моего отсутствия, требовали немедленного вмешательства – от проверки испытаний нового оружия до утверждения бюджета отдела на следующий квартал. Да и потом пришлось потратить много сил для того, чтобы провести анализ всех новоприобретённых активов, которые, зачастую, были разбросаны по стране от Урала до Чёрного моря щедрой рукой гостей, отчего отчёты от управляющих на местах иной раз приходилось ждать по неделе.

– Княже, за дерзость не сочти, но странно себя княгиня ведёт. – заявил Семён, вновь прибывший к моему двору за пару дней до бракосочетания, – Видно по ней, что вольная птица она и сидеть в четырёх стенах имения не собирается, но жена есть отражение мужа. Она едва ли не каждый день покидает дом и возвращается вечером. Я не дворянин, но понимаю, что нехорошие слухи должны пойти и тогда с вами считаться не будут, раз женщину свою в узде держать не можете.

– Семён, мы не по мусульманскому закону Шариата живём, чтобы женщина без мужчины ничего не представляла. Не клепать же мне её цепью к батарее, чтобы она лишь дома сидела. Ольга – женщина образованная. Ей нет необходимости бесконечно в имении время проводить. – я оторвал глаза от журналов с прибылью и посмотрел на сидящего на подоконнике казака, – Или ты другого мнения?

– Другого, княже. Я тебе не как помощник начальнику говорю, а как мужчина мужчине. Высшее сословие от низшего не столь сильно отличается в любви потрепаться языками и пойдут гнилые вести по Москве. Это сейчас ещё не так критично, но когда её дед помрёт, то придётся тебе всеми богатствами семейства руководить, а коль жену твою гулящей назовут, то и особого уважения к тебе испытывать не будут. Так что это не просто семейное дело.

Я посмотрел на казака. Семён был едва грамотным и раньше обладал особенной вспыльчивостью, но людей определять умел и сейчас говорил правильную мысль. Ольга действительно была очень своенравной девушкой с хорошим образованием и едва ли не каждый день, за исключением выходных, покидала мой московский дом примерно в полдень, отправляясь в неизвестном направлении. Со мной совета она не держала и даже в доме старалась не пересекаться, но если подумать, то такое поведение молодой девушки могло насторожить.

– И что ты предлагаешь? Только давай без шуточек и только конкретику.

– Просто проследить. – пожал плечами казак, – Быть может, что мои подозрения беспочвенны и она отправляется в какой-нибудь из столичных «клубов просвещённых девиц». Поговаривают, что среди молодёжной интеллигенции и молодых женщин они сейчас очень популярны.

Слова Семёна засели у меня в голове, как заноза. Как ни крути, а он был прав – слухи в Москве расползались быстрее пожара, и, если Ольга вела себя столь независимо, это рано или поздно бросило бы тень и на меня. Я не был ревнивцем и любви меж нами не было, но репутация в дворянском кругу значила куда больше, чем личные чувства.

На следующий день, ровно в полдень, мы с Семёном уже стояли в тени арок напротив моего же дома, наблюдая, как Ольга выходит из парадного подъезда. Она была одета просто, но со вкусом – тёмно-синее платье без лишних украшений, небольшая шляпка с вуалью, слегка прикрывающей лицо, и кожаный портфель в руках. Никаких признаков того, что она собирается на светский приём или встречу с подругами.

– Видишь, княже? – прошептал Семён, прикуривая папиросу и пряча лицо за воротником шинели. – Ни экипажа, ни сопровождения. Идёт пешком, будто мещанка какая. Странно это для богатой дворянки.

Я молча кивнул. Действительно, странно. Женщина её положения обычно не появлялась на улицах без кареты или хотя бы одной фрейлины.

Мы двинулись за ней, держась на почтительном расстоянии. Москва кипела вокруг – извозчики, торговцы, чиновники, спешащие по делам. Шум города был нам на руку: в этой какофонии звуков наши шаги терялись. Ольга шла уверенно, не оглядываясь, двигаясь настолько быстро, явно показывая, что отлично знала маршрут движения.

Она свернула на Пречистенку, затем на одну из небольших улочек, застроенных доходными домами. Это был не самый бедный район, но и не место, где можно было ожидать встретить княгиню с личным капиталом несколько десятков или даже сотен тысяч рублей.

– И куда это жену вашу занесло, княже? – заинтересовано спросил Семён, придерживая меня за рукав, когда Ольга остановилась у одного из домов.

Я прищурился, рассматривая здание. Дом был четырёхэтажным, кирпичным, хорошо отштукатуренный и с лепниной на фасаде – типичное жильё зажиточных столичных мещан, а может, что и мелких государственных чиновников. Во внешнем виде дома не было ничего примечательно, если исключать широкую вывеску над центральным подъездом: «Сберегательная касса. Квартиры сдаются – обращаться к дворнику».

Ольга оглянулась – мы мгновенно прижались к стене лавки, – затем достала из портфеля ключ и спокойно вошла внутрь.

– Ключ, – прошептал я. – У неё есть ключ от этого дома.

Семён свистнул сквозь зубы.

– Это уже не просто «клуб просвещённых девиц», княже. Тут что-то посерьёзнее.

Нам повезло – во дворе дома был сам дворник, неспешно подметающий подчинённый ему двор аккуратно сделанной метлой. В эти времена дворники были не простой прислугой низшего ранга, как их считали большинство людей, а были едва ли не самыми главными людьми в таких домах – они знали всех жильцов, все выходы и входы, управляли хозяйством дома и собирали плату со всех жителей.

Семён, как человек, выглядящей куда проще меня, взял инициативу на себя.

– Здорово земляк! – бодро поздоровался казак, подходя к дворнику с улыбкой до ушей.

Тот, коренастый мужчина с седыми усами, хитрыми глазами и крепкими мозолистыми руками посмотрел на нас оценивающей, после чего отставил метлу к стене дома и достал самокрутку из нагрудного кармана лёгкого жилета, кончик которой споро подпалил зажигалкой неожиданно учтивый казак.

– Здравствуйте, барин. Что-то нужно?

– Да вот, присматриваем квартиру для одного нашего знакомого. Дом хороший, чистый. Много ли жильцов?

Дворник усмехнулся, – Места все заняты, барин. Свободных нет.

Семён сначала многозначительно посмотрел на висящую над входом вывеску, после чего, подняв бровь, глянул в мою сторону. Я хмыкнул, достал из кармана кожаный портмоне и вытянул оттуда свежий и ещё хрустящий царский рубль. Глаза дворника загорелись нездоровым блеском и в его протянутую руку быстро перекочевала банкнота.

– А вот эта молодая дама, что только вошла – она тоже жилица?

– Нет, барин, она не живёт. Но тут на третьем этаже у неё… ну, скажем так, кабинет.

– Кабинет? – переспросил я, не выдержав.

– Точно. Снимает комнату уже месяца три. Приходит почти каждый день, иногда с другими барышнями.

– Какие ещё барышни?

Дворник замялся. Я достал ещё один рубль.

– Ну, разные. Молодые, образованные. Носят книги, бумаги… Говорят тихо, но иногда споры такие затевают – за стеной слышно.

Меня будто током ударило. Книги, споры, образованные барышни… Это звучало как собрание какой-то кружок – возможно, даже политический. А сейчас подобные вещи могли закончиться очень плохо.

– Ты не знаешь, о чём они говорят? – спросил я, стараясь сохранять спокойствие.

Дворник засмеялся, – Барин, я человек простой. Какое мне дело до ихних умных разговоров? Но… – он понизил голос, – однажды слышал, как они про «равенство» и «землю» толковали.

Семён и я переглянулись.

– Можешь провести нас наверх? – спросил я, доставая уже трёхрублёвую бумажку.

Дворник мгновенно сообразил, в чём дело.

– Провести-то могу… но если барыня узнает…

– Она не узнает, – твёрдо сказал я.

Дворник, получив ещё пару монет, провёл нас через чёрный ход. Лестница была узкой, тёмной, с запахом капусты и керосина. На третьем этаже он остановился у неприметной двери в конце коридора.

– Вот тут. Но тише, барин, а то услышат.

Мы с Семёном замерли у двери, прислушиваясь к голосам из-за неё. Обрывки фраз долетали до нас сквозь толстое дерево руды:

«…передел земли должен быть проведён по указу, а не через кровь…»

«…царь-батюшка не ведает, что творят его министры…»

«…наша задача – донести правду до народа, а не бунтовать…»

Казак нахмурился, его мозолистая рука непроизвольно потянулась к кобуре, откуда торчала рукоять трофейного английского револьвера.

– Что за чертовщина, княже? – прошептал Семён, отстёгивая пуговицу кобуры, – То ли монархисты какие-то, то ли социалисты.

Я сжал зубы. Такого исхода мне очень сильно не хватало. Только недавно с меня сняли обвинения в сотрудничестве с боевитыми синдикалистами, а теперь это. Да и всё звучало слишком подозрительно. Сейчас царь не жаловал даже лояльные ему политические кружки, а политические партии и вовсе стали негласно запрещены. Если Ольга как-то замешана в этом, даже таком странном объединении, то это может обернуться катастрофой. Сейчас неодобрение власти, даже под маской лояльности, могло караться дубинками опричников. К тому же, если верить словам старого дворника, то женский политический кружок вообще выходил за рамки обычного.

– Врываемся, – тихо приказал я, вытягивая пистолет из наплечной кобуры.

Семён кивнул, щёлкнул взводимым курком. Я совершил глубокий вдох и со всей силы пнул дверь ногой в области замка. Защита не выглядела крепкой и сдержать удар не смогла.

Дерево двери с треском хрустнуло и дверь распахнулась. Мы ворвались внутрь, сразу замечая столовую комнату, наполненную людьми так, что сельдь в прибалтийских консервах с ужасом содрогалась.

Комната оказалась небольшой, заставленной столами, заваленными бумагами, брошюрами и книгами. На стенах висели не портреты Маркса или Бакунина, как я ожидал, а иконы и лубочные картинки с изображением царя в крестьянской рубахе, раздающего хлеб голодным. За столом сидели несколько человек, из которых трое мужчин в скромных, но опрятных сюртуках. Их лица, сначала оживлённые спорами, теперь застыли в шоке.

Но шок длился недолго. Один из мужчин – высокий, худощавый, с острым взглядом интеллигента – резко вскочил, доставая из-под стола старый револьвер. Двое других последовали его примеру. В считанные секунды стволы смотрели уже друг на друга: мы – на них, они – на нас.

– Руки вверх! – рявкнул Семён, его голос прозвучал как выстрел мощного ружья в ночной тишине.

– Вы кто такие⁈ – крикнул высокий мужчина.

Револьвер дрожал в руках незнакомца и ладони держались на рукояти так, что было понятно, что он не столь часто тренировался с оружием. Взгляд же не показывал решимости и легко можно было понять, что этот не выстрелит – слишком слаб.

Семён же выглядел совсем иначе. Ему было не впервой убивать людей и счётчик убитых им людей уже давно перешёл за десяток. Сейчас он выглядел как матёрый волк, готовящийся прыгнуть на свою жертву – хватит всего одного признака агрессии, чтобы он опустошил все каморы барабана.

Ольга, бледная как полотно, медленно поднялась, примирительно поднимая руки вверх.

– Игорь… – её голос был тихим, но в нём не было страха. Только усталость. – Ты не должен был сюда приходить.

Напряжение было настолько плотным, что его можно было резать ножом прямо на весу. Я окинул взглядом широкий обеденный стол. Среди бумаг выделялись рукописи с заголовками: «За царя и землю! Манифест монархо-народников». Рядом лежали листовки с тем же лозунгом, а также несколько самопечатных газет, где царь изображался защитником крестьян от помещиков, форма которых приближалась к идеальной геометрической фигуре.

– Что за бред? – спросил я, не опуская пистолета.

Высокий мужчина, не отводя пистолета в сторону, ответил мне, – Это не бред, ваше благородие. Это будущее России.

– Будущее? Вы собираетесь устраивать революцию закрываясь портретами императора?

– Революция? – мужчина удивлённо поднял глаза, после чего ткнул пальцем в сторону разбросанных по столу листовок, – Нет. Мы требует, чтобы царь услышал народ! Чтобы земля перешла из владения помещиков крестьянам без крови, чтобы чиновников-вором сменили честные люди! Мы верные подданные короны, а не преступники!

Семён фыркнул, одним зловещим взглядом заставляя испуганных девушек сесть обратно за стол, – Батюшку-царя на мякине проводите?

– Мы проводим тех, кто душит крестьян налогами, – вступила одна из девушек, рыжеволосая, с горящими глазами. – Вы, князь, может, и не знаете, как живёт народ, но мы знаем.

Ольга быстро встала перед нами, заслонив своих товарищей собой.

– Хватит! – княгиня рыкнула на меня, накладывая на ствол пистолета свою утончённую ладонь, – Игорь, мы не заговорщики, не думай так о нас. Мы никогда не желали свергнуть царскую власть. Мы хотим дать ей эволюционировать!

Я медленно опустил револьвер. Всё это было слишком абсурдно, чтобы верить в слова прямо с ходу. Лица мужчин и девушек выражали полную уверенность в своих заявлениях и это сильно сбивало с толку. Я был знаком с идеями партии младороссов, которые, по правде говоря, не имели никакой осязаемой силы, но встретить их отдалённой подобие перед собой никак не ожидал. И ладно бы они сидели себе спокойно, никак не затрагивая меня самого, но вот новоиспечённая жена оказалась слишком уж активной, чтобы спокойно обходить этих ребят стороной.

– Ты понимаешь, чем это пахнет? – тихо спросил я. – Даже если вы кричите «за царя», любое несанкционированное собрание – это мятеж. Особенно с оружием. Я понимаю, что оружие держать можно спокойно, но если при вас его обнаружат, то по голове не погладят, а как отягчающее в дело припишут и правы будут. Как вы вообще её на свободе?

– Потому что мы не нарушаем закон, – сказала Ольга. – Мы лишь… обсуждаем.

Семён посмотрел на меня, продолжая держать палец на спусковом крючке, – Княже, что делать будем?

Я прикрыл глаза на секунду. Если я донесу об этом кружке, то Ольгу ждёт ссылка, меня долгое разбирательство и явно немилость государя. Если промолчу – рискую собой. С другой стороны, эти сборища пока не сделали ничего плохого, а значит и преступления как такового за ними не наблюдается, но покамест они только «обсуждают», да и Ольга не простая девица из дворянского семейства, а моя законная жена, причём брак этот подтверждён всем, начиная от священников, заканчивая светскими чиновниками. Простым людям эта итерация «народников» хотела помочь, а значит и противодействовать им не стоит. Возможно, стоит узнать их идеи получше и уже тогда выносить решение.

– Убирайте оружие. – резко сказал я, но мужчины колебались, – Сейчас же!

Мужчины подчинились и опустили оружие.

– Отныне вы перестанете собираться здесь. Если я смог отыскать вас, то и опричники нисколько не глупее меня. Если хотите и дальше проводить собрание, то сначала покажите мне манифест, а потом решим, что с вами делать. – я посмотрел в сторону окна, где дворник продолжал неспеша сметать пыль в сторону, – В любом случае, это место уже скомпрометировано и больше вам собираться здесь нельзя.

Глава 14

Карета медленно двигалась по московским улицам, покачиваясь на неровностях мостовой, выщербленной тысячами колёс и копыт. За окном мелькали жёлтые огни газовых фонарей, отражаясь в лужах после недавнего дождя, превращая мокрый булыжник в зеркальную мозаику. Тяжёлые капли продолжали падать с крыш, барабаня по кожаной крыше экипажа, создавая монотонный аккомпанемент нашему напряжённому молчанию.

Ольга сидела напротив меня, её стройная фигура, облачённая в тёмно-синее дорожное платье, почти сливалась с тенями в углу кареты. Её лицо было скрыто тенью от широкополой шляпы, но я чувствовал её взгляд – тяжёлый, испытующий, полный немого вопроса. Мы молчали почти всю дорогу, и это молчание было гуще московского тумана. Семён, мой верный казак, понимая, что нам нужно остаться наедине, предпочёл ехать верхом рядом с каретой, изредка покрикивая на кучера, чтобы тот выбирал менее разбитые участки дороги.

– Крест и перекрещённые топоры… – наконец нарушил я молчание, разглядывая эмблему на одной из брошюр, выпавшей из портфеля Ольги. – Интересный вы себе символ выбрали. Крест – понятно, вера, нравственность… А топоры? Это что – призыв к бунту?

– Ты даже не пытаешься меня понять, – сказала жена тихо, но чётко, не поднимая глаз. Её пальцы нервно перебирали кружевной край перчатки, выдавая внутреннее напряжение, которое она так старательно скрывала.

Я перевёл на неё взгляд.

– Понимать что? Что моя жена тайно посещает политический кружок, тем самым подставляя не только себя, но и меня. – Я выдохнул, стараясь успокоить бушующее в сердце недовольство.

– Мы пытаемся изменить страну в лучшую сторону.

– Изменить? – Я сдержанно ухмыльнулся. – Пугая дворников и рискуя оказаться в Сибири? Я бы не рассчитывал на то, что авторитет твоего умирающего деда смог бы сохранить тебя от серьёзного наказания. Узнай внутренняя разведка о том, что вы организовывали политические собрания – и никто бы не смог защитить тебя от тяжёлого наказания.

Она резко повернулась ко мне, и в её глазах вспыхнул огонь.

– Ты видел, как живут рабочие в Москве? Видел их дома – эти гнилые бараки, где по стенам течёт плесень, где зимой дети спят вповалку, чтобы не замёрзнуть?

Я промолчал. Да, я видел. Но в моём мире такие вещи решались иначе – не через подпольные кружки, а через связи, деньги, влияние.

– Ты думаешь, я не знаю о проблемах? – наконец сказал я.

– Знаешь. Но тебе всё равно.

– Мне не всё равно. Но я не верю, что ваши листовки что-то изменят.

Ольга глубоко вдохнула, словно собираясь с мыслями.

– Мы не просто разбрасываем листовки. Мы разрабатываем проекты. Например, строительство доступного жилья для рабочих. Дешёвого, но крепкого. Чтобы у каждой семьи была своя комната, а не одна печь на двадцать человек.

В голове мелькнула мысль. Проект, который мог бы хотя бы временно, но решить проблему критического заселения рабочих в городах. Урбанизация шла по стране семимильными шагами, отчего множество крестьян из сельских земель переселялись в города, пополняя ряды рабочего класса на многочисленных производствах, которые возникали силами как коммерческих, так и государственных инвесторов. Только вот новоиспечённые рабочие жили не в самых приличных условиях. Зачастую это были крошечные комнатушки в подвалах или на чердаках, где по стенам ползла сырость, а зимой на промерзших окнах нарастали ледяные узоры. В лучшем случае – узкая койка, грубо сколоченный стол да пара табуреток. В худшем – «каморка» на двоих-троих, где спали вповалку, сменяя друг друга по графику заводской смены. Общие кухни в таких домах были местом вечных споров, проклятий и редких моментов человеческого тепла. Здесь, у коптящей керосинки, женщины варили скудную похлёбку, а мужчины, вернувшись с фабрики, молча курили, глядя в потолок, закопчённый до черноты. По углам копошились тараканы, а в щелях пола шебуршались крысы. Ночлежки – последний приют для тех, кому не хватало даже на угол. Грязные, пропахшие потом и водкой бараки, где на нарах вплотную лежали люди, словно скот. Здесь не было имён – только измождённые лица, кашель чахоточников и хриплые стоны тех, кого жизнь уже перемолола. Иной раз даже нормальных коек людям просто не хватало, отчего рабочие просто без сил повисали на бесконечной сети развешанных верёвок, на которых люди просто повисали.

– И кто будет строить эти дома? – спросил я, стараясь сохранить нейтральный тон.

– Государство. Если убедить его, что это выгодно.

– Ты действительно веришь, что царь станет тратить казну на строительство? На носу масштабная война, и на такие масштабные траты никто не пойдёт.

– Если не он, то кто? – Голос девушки стал твёрже. – Помещики? Буржуазия? Они только и делают, что выжимают из народа последние соки.

– Твои идеи благородны, – осторожно начал я. – Но опасны. Если бы не я, а полиция ворвалась в ту квартиру…

– Я знаю риски, – перебила она. – Но если ничего не делать, всё станет только хуже. Ты видел, что творится в Риге? На заводах уже начинаются забастовки. Скоро они дойдут и до Москвы.

Я снова замолчал. Она была права – недовольство росло. Но её методы…

– Ты хочешь помочь? – спросил я наконец.

– Да.

– Тогда давай делать это по-умному.

– Не сейчас, Ольга. Сейчас лучше посиди какое-то время в спокойствии. У меня есть некоторые идеи, как помочь твоим планам.

– Чего? – В глазах у девушки появилось такое количество вопросов, моментально возникших в её голове. – Что ты имеешь в виду?

– Не буду рассказывать тебе все детали проекта, ведь если не получится, то не хочу тебя разочаровывать.

Я погрузился в свои размышления. Конец 1950-х. Страна, ещё не остывшая от военного пепла, задыхается от жилищного кризиса. Миллионы людей ютятся в бараках, коммуналках, подвалах – там, где стены пропитаны годами нищеты, а на семью порой приходится три квадратных метра «жилплощади». Власть понимает: так дальше нельзя. И тогда рождается величайший советский компромисс – хрущёвки.

Пусть сейчас не было ещё разрушительной войны, но чем больше становилось в городе населения, тем тяжелее становилась ситуация с приемлемым жилищем, а пока семей нет достойных условий жизни, то и лояльного отношения к властям ожидать не стоит, да и демографическая проблема с ростом индустриализации, в отсутствии нормального жилья, будет лишь ухудшаться.

– Нет уж, Игорь Олегович, раз уже начал говорить, то будьте добры рассказывать до самого конца.

– Пока лишь задумки, но если ты воспользуешься связями своей семьи, то есть возможность действительно реализовать эту идею. Мне нужна целая плеяда конструкторов, строителей, инженеров и архитекторов. Мы оплатим все затраты из собственной казны. Если мои идеи выгорят, то на такой идее мы сможем заработать очень много денег.

Стоит отдать должное моей жене. Несмотря на практически полное отсутствие семейного доверия, она смогла собрать в моём имении два десятка специалистов в строительной сфере из разнообразных коммерческих контор. Уж не знаю, какие обещания она им наплела, но когда через неделю началась разработка «царёвок», как я их назвал, то стало понятно, что Ольгу стоит всегда держать во внимании.

Задача была отнюдь не тривиальной. Массовое строительство хрущёвок началось лишь в конце пятидесятых годов двадцатого столетия, а значит, технологически нас разрывали больше сорока лет – это громадный срок, как для столь скорого на изобретения столетия.

Во-первых, нужно было решить проблему того, что нет возможности поднимать на большую высоту тяжёлые панели, из которых и состоит привычная конструкция фамилии одного генерального секретаря партии, не существующего в этой реальности страны. Фактически, сейчас имелись краны, грузоподъёмность которых достигала необходимых трёх тонн, но они передвигались исключительно на рельсах и применялись всё больше для строительства мостов, но никак не многоэтажных домов. Либо же воспользоваться классическими стационарными поворотными кранами с паровым приводом. Таких кранов понадобилось бы две штуки для строительства параллельно стоящих домов, но это избавило бы от проблем в доставке самих кранов, поскольку потратить три дня на монтаж на месте звучит намного проще, чем присоединение к железнодорожной сети, что потребовало бы громадных финансовых вложений.

Во-вторых, была проблема в основных материалах, которые можно было использовать для возведения самого дома. Не было возможности воспользоваться теми технологиями, которыми обладал Советский Союз, а у меня даже близко не было нужных знаний, отчего пришлось сильно адаптировать итоговый вариант. Фундамент создавался из бутового бетона, сделанного из смеси крупного камня и цементно-песчаного раствора. Несущий каркас создавался из стальных двутавровых балок, а стены – из шлакобетонных панелей с армировкой из стальной сетки. Крыша покрывалась либо рубероидом, либо оцинкованным железом, а отделка оставалась скромной.

Проект был готов через неделю размышлений и один дом. Рассчитанный на пять подъездов, он позволял разместить до шестидесяти готовых квартир. Это могло разместить множество городских семей, особенно учитывая тот факт, что на одной строительной площадке строилось сразу два здания одновременно. Общая же стоимость одного такого здания, без учёта стоимости земли, а временные затраты составляли порядка двух месяцев на два дома сразу.

Утро начиналось с гула. Ещё до рассвета, когда первые лучи солнца только начинали золотить верхушки деревьев, на стройплощадку уже стягивались рабочие – кто пешком, кто на подводах, запряжённых усталыми лошадями, а особенно организованные бригады прибывали на посланных за ними тентованных грузовиках. Место под будущий дом расчистили заранее: выкорчевали пни, срыли мелкие холмы, засыпали ямы. Земля здесь была плотной, глинистой, и когда бригада землекопов вгрызалась в неё лопатами, лезвия со скрипом отскакивали от слежавшихся пластов. Пришлось даже пригнать паровую машину с экскаватором – редкую по нынешним временам диковинку, которая копала медленно, но без устали, выбрасывая из-под стальных ковшей кубометры жёлто-бурой земли.

К концу недели котлован под фундамент был готов. По его краям уже стояли деревянные опалубки – грубые, но крепкие ящики из наспех оструганных досок, скреплённых железными скобами. Внутрь засыпали бутовый камень – его везли с ближайшего карьера, где каменотёсы вручную раскалывали валуны на куски поменьше. Потом начали заливать раствор: цемент, смешанный с песком и известью, месили в больших металлических мешалках, раскручиваемых силами крепких разнорабочих, а затем на подводах подвозили к нужному месту, стараясь управиться как можно быстрее, пока густая серая масса не заполнила все пустоты между камнями. Работа шла споро, под присмотром опытного столичного бригадира, который то и дело покрикивал: «Не лей всё в одну кучу, равняй!».

Через две недели фундамент схватился. На него уже можно было ставить каркас. Стальные колонны – двутавровые балки, привезённые с завода, – поднимали вручную, с помощью деревянных козел и канатов. Рабочие, обливаясь потом, тянули верёвки, пока тяжёлые металлические рёбра не вставали вертикально, а затем фиксировали их временными подпорками. Потом пришла очередь поперечных балок: их крепили заклёпками, которые один из рабочих разогревал в переносной кузнечной печи до красна, а второй, ловко орудуя молотом, расплющивал с другой стороны. Звон металла разносился далеко вокруг, смешиваясь с криками и скрипом лебёдок.

Тем временем на другом конце площадки шла подготовка стен. Шлак – чёрный, пористый, ещё тёплый от недавнего выхода из домны – смешивали с цементом и водой в больших деревянных формах. Получались блоки, тяжёлые и неровные, но прочные. Их грузили на телеги и везли к каркасу, где каменщики выкладывали из них стены, промазывая швы тем же раствором. Работа была пыльной: мелкие частицы шлака висели в воздухе, оседая на лицах и одежде, забиваясь в лёгкие. Но никто не жаловался – за день нужно было уложить не меньше сотни блоков, иначе бригадир грозился урезать расценку.