Текст книги "Искупление (СИ)"

Автор книги: Илья Городчиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Князь поневоле. Искупление

Глава 1

Морозный воздух был густым, как стекло, и каждый вдох резал лёгкие, словно дамасской сталью. Я медленно шёл по снегу, оставляя чёткие следы на хрустящем снеге. Вокруг были лишь солдаты в серых зимних шинелях. Они на меня не смотрели, пряча глаза под высокими воротниками. Я старался идти, держа спину прямой, гордо подняв подбородок и устремляя взгляд в небо, несмотря на толстые грубые верёвки, что стянули мои запястья. Руки немели, но я даже не тряс ими, стараясь вернуть кровь обратно – всё было бессмысленно.

Снег медленно падал на землю крупными молочными хлопьями, оседая на плечах, в волосах и на ресницах. Вспоминалась прошлая зима, куда больше наполненная радостными моментами, несмотря на не столь давнюю потерю жены. Тогда было холодно только снаружи, а теперь же стужа пробирала всё тело насквозь.

Дорога вела к окраине тюремной территории, к пустырю за небольшим складом. Там уже стоял ряд простых деревянных крестов, чьи почерневшие доски тянулись к тяжёлому свинцовому небу. Между старыми могилами находилась свежевскопанная яма, землю от которой навалили при вскопке другие арестанты. Изнутри будущей могилы пахло смертью, и запах этот останавливал биение сердца. Рядом стоял офицер в офицерской шинели, с каменным лицом, что вовсе не выражало вообще никаких эмоций. Он что-то быстро сказал солдатам, но я не слышал ни слова – только бессвязные звуки, больше похожие на какое-то адское шёптание, чем на обычную человеческую речь. В ушах у меня стоял лёгкий звон, словно кто-то у самого уха ударил в небольшой колокольчик из тонкого металла.

Мне приказали встать на край ямы, и я послушался, даже не подумав сопротивляться. Внизу земля была слегка припорошена снегом, и в голове сама собой образовалась мысль о том, что телу в снег будет падать мягче.

Напротив меня выстроилась шеренга из солдат. Они в одно движение передёрнули затворы винтовок и прижали приклады к плечам, а пальцы аккуратно переместились на спусковые крючки. Дыхание солдат было ровным и спокойным – им не впервой было расстреливать людей.

Офицер зашуршал журналом, зачитал приговор. Голос у него был глухим настолько, будто доносился из-под земли. «За измену, за убийство слуг государства, за попытку бегства и осквернение чести…» – я почти не слушал. Мысли были далеко, а глаза смотрели на белый снежок под ногами. Мелькнула горечь по Семёну, о котором не было ни вести с того момента, как нас задержали на борту корабля.

– Пли!

Тьма разорвалась резким и хлёстким звуком – будто кто-то ударил в обтянутый кожей барабан. Я вздрогнул, сбрасывая с себя путаницу тяжёлых снов, и глаза распахнулись, впуская свет керосиновой лампы, мерцающей где-то в углу. Сердце бешено билось, вырываясь наружу, разбивая рёбра, как решётку клетки. Я судорожно схватился за грудь, пальцы впились в ткань рубахи – не простой холщовой, а тонкой, льняной, с вышитым воротом.

Комната. Далеко не каземат и точно не подвал, а очень просторная, почти что гостиная, с высоким потолком, который сейчас был затянут тенями. Стены из тёмного дерева, местами покрытые потёртыми обоями с практически неразборчивым узором. Кровать, на которой я лежал, была широкой, с массивным резным изголовьем, покрытым тёмно-зелёным потёртым бархатом. Одеяло – тяжёлое, шерстяное, удобное и быстро склоняющее ко сну.

Я медленно поднялся на кровати, и мир вокруг качнулся, как палуба корабля, пробивающегося через бурю и шторм. Голова гудела, в висках стучали мелкие молотки, а во рту стоял отчётливый привкус свинца и порохового дыма. Расстрел. Снег. Выстрелы. Я провёл ладонью по груди и лицу, но пальцы не наткнулись на пятна крови или лишние отверстия в теле, а лишь обнаружили холодный пот, стекающий по лицу.

Взявшись за изголовье, я повернулся к окну, и сквозь ручейки тающего снега увидел поднимающийся золотистый диск весеннего солнца. При этом на окне были решётки, но скорее более декоративные, нежели для удержания пленников изнутри – тонкие и изящные, а не толстые и монолитные.

Тюрьма была какой-то нелепой, почти театральной, нереальной, сказочной. В углу камеры стоял письменный стол с чернильницей и стопкой чистой белой бумаги, рядом – кресло с подушкой. Подле стола был деревянный стеллаж, заставленный разнокалиберными книгами, над которым на стене висел портрет с изображением государя.

Потерев лицо ладонями, я встал, и пол под ногами оказался тёплым – видимо, нижний этаж уже отапливали. Ковёр, некогда очень дорогой и пышущий статусом, но теперь потёртый, заглушал шаги.

Сунув ноги в тапочки, я прошёлся к противоположному от кровати углу, где расположился фаянсовый умывальник с тазом и кувшином. Вода в нём была ледяной, но я с большим удовольствием плеснул содержимым таза себе в лицо, ощущая, как свежесть сгоняет пыльные остатки тяжёлого сна, который я видел много раз с момента заключения.

Единственной преградой, которая отделяла меня от свободы, была массивная дверь, сделанная из дуба, перетянутого для укрепления стальными полосами. Обед и газеты протягивали через небольшое окошко, сейчас заставленное металлической задвижкой. Снаружи была тишина – ни шаркающих сапог стражников, ни тихих голосов. Только где-то далеко заскрипела половица, но звук был слабым, затрагивающим самые отдалённые границы слуха.

Я подошёл к столу, взял верхний лист бумаги, гусиное перо и небольшой нож с маленьким лезвием, длиной не больше мизинца. Нужно было написать письмо домой, отдать приказы фабрикам и отправить весточку Мосину, который каждую неделю исправно справлялся о моём здоровье во время заключения.

Дверь открылась, и в проёме появился широкий, как шкаф, тюремный надзиратель, держащий в руках поднос с едой. Пар поднимался от чашки, пахло свежим чёрным чаем и таким же чёрным хлебом.

– Утро, ваше сиятельство, – пробормотал мужчина, не глядя мне в глаза и ставя поднос к прикроватной тумбе, – пора завтракать.

Мне не удалось ничего ответить служащему, поскольку тот скрылся моментально, шмыгнув в дверной проём и закрыв дверь. Странно, что именно этот служащий тюрьмы не просто молча просовывал мне еду через мелкое отверстие, а самолично проникал внутрь камеры, не забывая о моём статусе, несмотря на состояние заключённого. Впрочем, со мной он всё равно не разговаривал, вводя меня в ещё больший ступор.

Делать было нечего, да и желудок успел напомнить о собственном опустошении, а потому я принялся за еду. Чай был хорошим – крепким и обильно сдобренным сахаром. К тому же, даже утренние бутерброды, которые никак не стыковались с моим нахождением в статусе тюремного заключённого, тоже были сытными – с маслом, жирными кольцами рубленой колбасы и полосками сыра.

Смачно хрустя выданным мне завтраком и запивая его мощными глотками вкусного чая, я принялся рассматривать страницы принесённой газеты – трёхдневного номера «Мировых Вестей» прямиком из Риги. Газета целиком и полностью посвящалась мировой политике, а потому выпускалась всего раз в неделю, превращаясь в точную выжимку самых главных и важных событий мира.

'16 марта 1910 года

Пруссия и Саксония объединяются

Вчерашним днём в Берлине был подписан исторический акт о федеративном объединении Прусского королевства и герцогства Саксонского. Это событие уже называют поворотным моментом в европейской политике. Особую роль в этом союзе играет Саксония, чьи развитые текстильные мануфактуры, машиностроительные заводы и богатые залежи угля делают её экономическим сердцем нового государства. Берлин обещает инвестировать в саксонскую промышленность, что может изменить баланс сил в Центральной Европе.

Брожение индийской общественности

Из Калькутты поступают тревожные новости: индийская и бенгальская интеллигенция, аристократия и местные торговые гильдии начинают открыто выражать недовольство колониальной политикой Лондона. В Бомбее и Мадрасе прошли первые собрания, на которых звучат требования большей автономии и снижения налогов для торговли индийских компаний. Британские власти пока сохраняют спокойствие, но наблюдатели предупреждают: если метрополия не пойдёт на уступки, Индия может стать новым очагом волнений, поскольку ранее принявшие подданство князья Индии, согласно данным секретных источников, начинают закупать вооружение в обход британских властей.

Ирландия вспыхивает

Помимо волнений в Индии, вдобавок к проблемам для Британской короны, начинают появляться вести с Изумрудного Острова. В Дублине и Корке прокатилась волна протестов, организованных радикальными группами, требующими независимости Ирландии. Британский парламент обсуждает ужесточение контроля, но ирландские националисты, вдохновлённые успехами других антиколониальных движений, становятся всё более решительными. Лондон опасается, что ситуация может вылиться в открытое восстание, особенно если к протестам присоединятся сельские районы, где недовольство земельной политикой особенно сильно.

Падение бразильского режима

В Рио-де-Жанейро и Сан-Паулу начались кровавые столкновения между правительственными войсками и объединёнными отрядами рабочих. Поводом стали новые законы, ограничивающие права трудящихся и повышающие рабочий день до 12 часов. Уличные бои уже унесли десятки жизней, а президентская администрация ввела военное положение в промышленных районах. Европейские державы с тревогой следят за событиями, опасаясь, что беспорядки могут перекинуться на другие страны Южной Америки.

Неаполитанский траур

Неаполь погрузился в траур после кончины короля Фердинанда III, правившего страной более тридцати лет. Его смерть ставит перед королевством сложный вопрос престолонаследия: наследник, принц Карло, известен своими либеральными взглядами, что вызывает опасения у консервативной аристократии. Рим и Вена уже выразили соболезнования, но многие задаются вопросом: не станет ли эта смерть началом кризиса в итальянских землях?

Японская Империя наращивает мощь

Из Токио приходят сообщения о значительном усилении военного флота и армии Японии. На воду спущены несколько новых броненосцев и крейсеров, что подтверждает амбиции страны как ведущей морской державы в Азии. Некоторые аналитики связывают это с растущей конкуренцией с Россией, Великобританией и Нидерландами в Тихоокеанском регионе. Влиятельные круги в японском правительстве открыто говорят о необходимости «защиты интересов империи», что вызывает беспокойство у соседей.'

В газете новостей было ещё много. Упоминались скандалы, связанные с подчинённой Бельгией Конго, франко-испанские договоры о разграничении колоний в Африке и до боли знакомое обострение в Боснии и по всей Иллирии, куда Австро-Венгрия ввела дополнительный контингент для противодействия славянским организациям, желающим послабления режима в регионе.

Голову кольнуло понимание, что падение Бразилии может ознаменовать начало красных революций по всей Южной Америке. Сложно сказать, как будут развиваться там события, но если правительство Бразилии падёт, то огонь Революции, к которой я мог бы приложить свою конструкторскую руку, может разгореться с двойной силой.

Когда же газета была прочитана, а до дневной получасовой прогулки оставалось меньше четверти часа, я уже готовился наслаждаться ранним весенним солнцем, но скрип открываемой двери отвлёк меня от одевания. Я уже приготовился встретить привычного тюремного надзирателя, который захочет мне что-то сказать лично, но появилось три фигуры. Двое из них, проникнув внутрь тюремной камеры, сразу же расступились в стороны, встав по бокам от металлической тяжёлой двери. По ним сразу было заметно, что это были не простые полицейские или солдаты, а бойцы внутренней разведки – опричники. Никаких особенных знаков различия на своей форме они не носили, но я успел уже достаточно плотно провзаимодействовать с «чекистами», чтобы суметь их выделять из остальной большой массы силовиков, которых в нашем государстве традиционно было немало.

Один из разведчиков с намёком продемонстрировал мне пистолет, скрытый в наплечной кобуре. Оружие было нетрадиционным даже для разведчиков, отчего стало понятно, что разработал его кто-то из сотрудников центра «Марс». Мне было непонятно, зачем угрожать оружием, если из тюрьмы сбежать мне невозможно, а до рассмотрения моего дела оставалось всего полторы недели, после чего будет выбрана мера пресечения, которая легко может стать смертельной. Однако упускать надежды я не собирался, отчего навлекать на себя ещё одну статью не собирался.

Больше всего интереса вызвал третий человек. По одной его походке можно было понять, что офицерское звание им получено не за простое сиденье в армейских кабинетах. Его легко можно было назвать гвардейцем: прямая осанка, атлетическое телосложение, рост значительно выше среднего. Черты лица же сложно было назвать особенными, он был из таких людей, которых при встрече в толпе выделить не получится и забудутся через несколько мгновений. Только лишь борода с залихватски закрученными усами заставляла глаз задержаться.

– Приветствую вас, ваша светлость, – сделал лёгкий почтительный поклон гость, после чего приложил правую ладонь с двумя искривлёнными пальцами к груди в области сердца. – Меня зовут Волконский Дмитрий Сергеевич. Подполковник отдельного корпуса Генерального Штаба.

– И вы не болейте, ваше благородие, – я пожал протянутую в приветственном жесте ладонь. – Думаю, имя вы моё знаете, и по титулу звать нет нужды. Я заключённый, и сомнительно, что могу называть себя князем. – С грустной улыбкой проговорил я, опускаясь обратно на кровать.

– Пока суд не вынес приговора, вы вправе звать себя князем, – резонно заметил подполковник, подставляя рядом с кроватью стул и садясь напротив меня. – Заседание по вашему делу будет через полторы недели. Я же прав?

– Правы. Я чуть ли не каждый час отсчитываю до суда. Учитывая, сколько душ я загубил – итоги заседания понятны уже сейчас. Единственное, на что я сейчас уповаю, так это что моему семейству останутся фабрики и мои накопления, а Семёна судить будут не столь строго. Всё же он подчинялся моим приказам.

Я не боялся откровенничать. Раз в два дня меня посещал следователь, который пытался чуть ли не клещами вытянуть из меня информацию, несмотря на то что раз за разом я выкладывал одну и ту же информацию. Потому-то все мои переживания, раскачивания, опасения и все другие эмоции уже давно были известны следователям.

– Именно об этом я направлен переговорить с вами.

– Целого подполковника на разговор с опальным князем? Как-то государство в последнее время слишком сильно распыляется кадрами.

– Вам напомнить, откуда я прибыл к вам? – На лице подполковника не появилось и намёка на улыбку.

И ведь точно. Особый корпус Генерального Штаба. О таком подразделении армии я ранее никогда не слышал. Сразу появились размышления в голове, но я понял, что нет никаких причин рассуждать, ведь сам член этого необычного подразделения сидел передо мной.

– И что это за корпус такой? Когда я по лесам бегал, то подобного ещё не существовало.

– Именно. Считайте, что ваши рассуждения, которые вы передали после своей поездки в Америку, начинают понемногу сбываться. Мир изменяется быстро, и предугадать дальнейшие события нашим аналитическим центром не представляется возможным. Потому было решено форсировать события и атаковать первым.

– Неужто война? – Я поражённо поднял брови, пытаясь представить, какой же фронт начал движение, ведь я сам не ожидал такого скорого начала крупномасштабных боевых действий.

– Не совсем, но нам предназначено сделать всё, чтобы, когда началась война, мы имели наиболее удобные позиции. – Волконский глянул на лежащий газетный свёрток. – Вижу, что вы уже в курсе событий в Индии.

– Ваших рук работа?

Я удержался от того, чтобы присвистнуть. Если новые волнения в Жемчужине Британской короны происходят благодаря посильной помощи русских агентов разведки, то это очень и очень хорошее достижение. Если этот восточный полуостров вскипит пусть даже не полностью, но частично, то англичанам придётся отвести туда по-настоящему громадные силы, чтобы подавить протесты одного из самых густонаселённых регионов.

– Пока что лишь частично. Недостаточно снабжать людей оружием – важно вложить в их головы направление, куда это оружие должно стрелять.

– И зачем вы решили за этим обратиться ко мне?

– Потому что это возможность вам сильно уменьшить наказание, которое падёт на вашу голову молотом суда. Вы искупите собственную вину кровью, работая в Индии на благо отечества. На этом настоял сам Великий Князь.

– А если я не соглашусь?

– Тогда ответите по всей строгости закона. Лишь вам решать, какой будет итог. Даю на размышления сутки.

Глава 2

Раскинувшись от заснеженных вершин Гималаев до изумрудных плантаций Малабара, от знойных пустынь Раджастхана до душных мангровых болот Бенгалии, Индия дышала тысячелетиями истории, пропитанной запахом пряностей, пылью дорог и дымом священных огней. В долинах Кашмира, где шафрановые поля сливались с лазурью озёр, а воздух звенел от переливов ситара, жизнь текла неторопливо, словно не затронутая временем. Но южнее, в джунглях Центральной Индии, где тигры скользили меж вековых деревьев, а племена гондов хранили древние обычаи, уже слышался грохот поездов, везущих хлопок и опиум в Калькутту и Бомбей.

Каждый уголок этой земли говорил на своём языке, молился своим богам, носил свои цвета. В Раджастхане, где раджпуты, потомки воинов, гордо носили тюрбаны, украшенные изумрудами, а их жёны – тяжелые серебряные браслеты до локтей, дворцы Джайпура и Удайпура сверкали розовым песчаником, отражаясь в искусственных озёрах. А в Керале, где пальмы склонялись над тихими заводями, а воздух был густ от аромата кардамона и кокосового масла, женщины в белых сари с золотой каймой шептали молитвы в храмах, стены которых были покрыты резьбой, рассказывающей эпосы «Махабхараты» и «Рамаяны».

Богатства Индии текли в трюмы британских кораблей: шёлк Варанаси, тонкий, как утренний туман; дамасская сталь Хайдарабада, клинки которой гнулись, но не ломались; кашмирские шали, такие лёгкие, что их можно было протянуть через обручальное кольцо; чай Ассама, тёмный и терпкий, словно сама земля, на которой он рос. В Бенгалии джутовые мешки грузили на пароходы, а в Гуджарате ремесленники вышивали золотом ткани для европейских аристократок. Но за этим великолепием скрывалась иная правда – опустошённые поля, где крестьяне, согнувшиеся под бременем налогов, смотрели, как их урожай увозят на экспорт, пока их дети голодали.

Махараджи, чьи предки когда-то сражались с моголами и маратхами, теперь танцевали на балах в честь короля Георга V; их сокровищницы ломились от алмазов Голконды и рубинов Бирмы, но их власть была призрачной. Британские резиденты сидели в их дворцах, курили сигары и диктовали условия, а местные правители, словно роскошные попугаи в золочёных клетках, могли лишь кивать. В Хайдарабаде низам – самый богатый человек в мире, чьи конюшни были полны арабскими скакунами, а счета в лондонских банках – миллионами фунтов, – не смел принять ни одного решения без одобрения колониальных чиновников.

А в это время в деревнях, где женщины носили воду в глиняных кувшинах, а старики вспоминали времена, когда реки были полны рыбы, а не болезней, зрело недовольство. Британские законы калечили традиционный уклад: крестьян заставляли сеять индиго вместо риса, ремесленников разоряли фабричными товарами, а тех, кто осмеливался протестовать, вешали или отправляли на каторгу на Андаманские острова.

Но даже под пятой колонизаторов Индия жила – в храмах, где горели масляные лампы, в переулках Варанаси, где брамины читали веды, в мелодиях ситара, звучавших в сумерках, в глазах садху, смотревших сквозь время. Она ждала своего часа, как тигр в зарослях, как муссон, готовый пролиться над иссушённой землёй.

Жара стояла такая, что воздух дрожал над пристанью, как жидкое стекло. Порт Кандала, куда я прибыл на пароходе, кишел людьми – босоногие грузчики с почерневшей от солнца кожей, крикливые торговцы, немногочисленные британские солдаты в светло-зелёной форме с лицами, покрасневшими от вечного пекла южного региона. Запахи, состоявшие из рыбы, специй, гниющего дерева и угольного дыма, смешались в густую, удушливую смесь, к которой ещё приходилось привыкать.

Я вышел в порт и сразу же отошёл в тень склада, поправляя лёгкую полотняную рубаху, уже давно обильно пропитанную моим потом. Миссия у меня была безумной – поднять индийцев на борьбу с британским колониальным режимом. Конечно, сделать мне это было необходимо не в одиночку; было важно отыскать агентов разведки, но до этого ещё нужно было дойти.

Из тени прохода между складами вышла фигура – высокий, загорелый, в потрёпанной рубахе, закатанной по локти. Лицо его скрывала тень широкополой шляпы, но я узнал его по осанке, по привычке стоять чуть боком, будто готовясь к удару.

– Здравствуй, княже, – раздался знакомый хрипловатый голос.

– Семён?

Мужчина сдвинул шляпу, и я увидел его лицо, сильно изменившееся за последние несколько месяцев. Теперь оно будто постарело, обветрилось; появился новый шрам через левую бровь, плохо заживший и покрывшийся маленькими бугорками, но глаза остались всё теми же, источающими упрямство, храбрость и лихость.

– Живёхоньки, – пробормотал казак, и в уголках его губ появилось что-то похожее на улыбку. – А я-то думал…

– Ты как тут вообще оказался⁈ – Казак сразу же оказался в моих крепких объятиях, несмотря на и без того высокую температуру. – Я думал, что тебя на каторгу пошлют или вовсе за преступления вздёрнут.

– Меня и в тюрьме долго держать не стали, – Семён похлопал меня по плечу. – Если вас в казематы Нижегородские сразу отправили, то я не больше суток пленником был. Мне едва ли не сразу предложение сделали: либо по законам судить будут и скорее всего вздёрнут, либо пойти в особенный отдел сюда. Я рассуждать долго и не стал – всяко лучше живым быть, чем в петле дёргаться. Меня-то долго судить не стали бы, как тебя, княже. Либо в петлю сунули и делай что хочешь, либо пулю в затылок пустили – и все дела. Только не сказали мне, что и вас сюда направят.

– Мне куда проще было. Несколько месяцев просидел в камере, а затем полкан пришёл и тоже предложил сюда двинуться. Дескать, сделай доброе для страны дело, и царь в ответ смилуется. Можешь посчитать, что у меня особенного выбора не было. Ты не думай, что раз я дворянин, то и с меня спрос куда меньший будет. Слишком сильно мы успели с тобой покуролесить и зла наделать. Вообще чудо, что нам такой шанс выдали.

– Великий Князь не глупый, чтобы просто так полезными людьми разбрасываться. За то, что мы наворотили, мы ещё успеем ответить, ваша светлость, но раз уж нас сюда отправили, то должны мы выполнить возложенные на нас задачи. Лучше бы уж свечку поставить в церквушке какой, но здесь с этим всё сложно. Всё больше католические да протестантские храмы. Но давайте лучше уж в другом месте с вами переговорим – вас люди ждут. Тут опасно на глазах говорить – британские псы не дремлют. Чуют, черти, что конец им скоро настанет.

– Двинули.

Мы зашагали по узкой улочке, прижимаясь к стенам, где ещё сохранились островки тени. Мой спутник двигался чуть впереди, не оборачиваясь на меня, но каждый жест, каждый поворот говорил о том, что он внимательно следит за окружением. Мы теперь не общались, ведь сейчас мы находились в одной из самых накалённых провинций, куда наплыли агенты британской колониальной полиции.

Кандла оказалась городом контрастов. С одной стороны – британская часть с широкими проспектами, обсаженными чахлыми пальмами, с белыми колоннами административных зданий, где важные чиновники в пробковых шлемах обсуждали налоги и подавление бунтов. С другой – лабиринт индийских кварталов, где улицы сужались до размеров щели между домами, где воздух был густ от запахов специй, пота и дыма. Здесь, в этой паутине, можно было потеряться навсегда.

Мы миновали улицы и двинулись на базар. Торговцы, сидящие на корточках перед разложенными товарами, не поднимали глаз. Женщины в ярких сари скользили между прилавками, как тени. Где-то плакал ребёнок. Над всем этим висел гул – не язык, не речь, а что-то вроде общего дыхания, шума жизни, которая текла здесь веками, не обращая внимания на смену правителей. Правда, на базарах мы были едва ли не единственными белыми людьми, отчего внимание было особенным. Я же и вовсе приехал в город с толстым кошельком и в неплохой одёжке, отчего крикливые лавочники старательно привлекали меня, приглашая купить своеобразные восточные товары. Отбиваться от них было сложно, ибо наседали они, как любящие одну своеобразную субстанцию насекомые.

Семён свернул в переулок, где тень была гуще. Стены здесь были покрыты выцветшими фресками – боги, демоны, сцены из эпосов, почти стёртые временем. Под ногами хрустели косточки фиников, брошенные кем-то накануне. Где-то в глубине дворика спала собака, свернувшись калачиком в пыли.

Я замедлил шаг, стараясь не наступить на бедняков, которые валялись тут и там прямо на земле. Их было столько, что иной раз из тел можно было сделать ковёр. При этом, чем дальше мы уходили от главных улиц, тем больше становилось мусора. Огрызки, какая-то гниль, бумага, рваная ткань, остатки пищи – всё это валялось на улицах, и местных это совсем не волновало. Казалось, что горы мусора были лишь частью ландшафта, который никоим образом не трогал индийцев.

– Далеко ещё?

Семён не ответил, лишь указав вперёд, где переулок перетекал на небольшую площадь. Территория была пустынна, если не считать старика в тюрбане, который продавал кокосы. В центре находился давно высохший фонтан, уже частично разрушенный. На другой от нас стороне стояло белое кирпичное здание с вывеской на местном и английском языках: «Гранд Отель».

Сам отель выглядел слишком чужеродно для древних кварталов индийского города. Трёхэтажный, с колоннами и балконами, выкрашенный в неестественно белый цвет, он никак не сочетался с царящей вокруг грязью.

Дверь захлопнулась за нами, отсекая шум улицы. В вестибюле царила прохлада, пропитанная запахом старого дерева, лаванды и слабого, но навязчивого аромата индийских благовоний. Пол был выложен потрескавшейся плиткой, некогда белой, но теперь пожелтевшей от времени.

За стойкой никого не было. Семён какое-то время смотрел по сторонам, после чего двинулся вперёд, махнув рукой. Его сапоги глухо застучали по полу. Казак и без того прекрасно знал, куда необходимо идти – вверх, по лестнице с коваными перилами, где краска давно облупилась, обнажив покрытый толстым слоем ржавчины металл. Я следовал за своим бывшим телохранителем, отмечая детали тотального запустения этого заведения: облупившуюся побелку на стенах, трещины, сетью идущие по потолку, слабое мерцание керосиновой лампы в нише на втором этаже.

Коридор отеля был узким, стены давили даже меня, никогда не отличавшегося клаустрофобией. Двери тёмными прямоугольниками были рассыпаны по стенам и мало чем отличались друг от друга. За одной из таких дверей слышался разговор на языке, который мне не удавалось опознать.

Семён остановился у комнаты в конце коридора.

– Ваш номер, – сказал казак и вытянул из кармана штанов ключ – старомодный, с крупной бородкой, раза в полтора превышающий размер обычных ключей.

Дверь открылась беззвучно, явно намекая, что её не просто используют, но и обслуживают, в отличие от всего остального постоялого двора. Комната за преградой была куда просторнее, чем можно было предположить снаружи. Высокий потолок со стёсанной лепниной, большое окно, затянутое полупрозрачной белой занавеской, через которое лился рассеянный свет. Мебель из простого дерева с резными ножками, кровать с балдахином, письменный стол, комод с запылённым зеркалом. Из украшений оставалась лишь небольшая картина с европейским пейзажем, сильно чуждым индийскому миру.

– Кто-то ещё знает, что я здесь?

– Вам, княже, вообще ничего не сказали о миссии?

Я многозначительно посмотрел на стоящего в дверном проёме Семёна. К сожалению, мне рассказали очень немного. Фактически, после того как мою камеру посетил подполковник особого корпуса Генерального Штаба, на следующий же день меня посадили на поезд, едущий из города в сторону Тегерана через Туркестан. К моему удивлению, регион был преодолён без особенных проблем, несмотря на возможные нападения бандитствующих племён кочевников. Уже в иранской столице меня, под присмотрами опричников, посадили на поезд до Бандер-Аббаса, а уже там посадили на морской пароход, направленный до Индии.

Материальное снабжение тоже сложно было назвать богатым. Хотя, мне позволили забрать не только крупную сумму денег с собственного счёта, но и стандартный для колониальных вооружённых сил Британии револьвер «Webley Mk IV» с небольшой горсткой патронов. Конечно, можно было бы воспользоваться более привычным Наганом или любой другой моделью отечественного вооружения, но становился вопрос снабжения. Всё же, большая часть вооружения и боеприпасов, которым будет снабжаться восстание, происходит под британские нормативы.

– Ничего. Никаких инструкций мне не удосужились рассказать. Единственное, что сказали, так это что меня встретит здесь очень знакомое лицо и сопроводит дальше. Даже примерное поле работы.

– Плохо агентура сработала у нас. – разочаровано произнёс казак, мотнув коротко обритой головой из стороны в сторону.

– Вполне наоборот. – стал я пояснять казаку систему работы, – Если до южной Персии меня ещё агенты сопровождали, которые могли проследить за моей сохранностью, то вот дальше мне самостоятельно пришлось двигаться и никто бы не смог гарантировать моей безопасности и что агенты британской разведки меня не перехватят. Думаешь, что я бы под пытками информацию бы не раскрыл? Какое-то время может ещё и продержался, но всё равно поведал бы очень многое. Мало кто вообще может под пытками держаться. Вот представь сейчас, что меня поймали и что тогда смогли бы сделать? Официально я никто иной, как самый обычный и ничем не примечательный подданный русской короны. Так? Так. Может быть, я Индию прибыл для того, чтобы наладить торговлю или деньги в регион влить, так что и задерживать меня нет никакого смысла.

– Фамилия-то у вас известная. Уж разведка бритская точно успела прознать, что Ермаков не простой человек, а изобретатель оружейный.

– И? У англичан своих оружейников хватает, так что до меня им дела особенно не будет. А вот поведай разведка мне информацию, какие-то пароли и явки, то многочисленным нашим операциям будет окончательный конец. Вот и выходит, что правильно разведка поступила, не снабдив меня информацией. Стратегическое решение, Семён.