Текст книги "Братья"
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)
– Пожалуйста, доктор, не уходите из дому, через двадцать минут за вами придет машина.
Доктор хотел спросить, кто ее посылает и зачем, но на том конце провода повесили трубку.
Доппель погасил свет, приподнял светомаскировочную штору. На улице было темно и пусто. Он опустил штору на место и направился в спальню. Придет машина, не ехать же в халате. Вероятно, он понадобился Розенбергу или кому-нибудь из его заместителей. Вызов к ночи - привычное дело. Мозг рейха не спит.
Когда в прихожей раздался мелодичный звон колокольчика, доктор был готов, сам подошел к двери и открыл ее.
За дверью стоял офицер СД.
– Доктор Доппель?
– Так точно.
– Прошу вас.
Доктор вышел на лестницу, закрыл дверь своим ключом.
У подъезда стоял автомобиль с синими светомаскировочными фарами. Офицер открыл дверцу, доктор Доппель уселся на заднее сиденье. Офицер - рядом с шофером.
"Почему СД? - обеспокоенно думал Доппель. - Неужели они вмешаются в дело, которое он распутывает? Вернее, запутывает. Плохо. Все выплывет наружу. Розенберг будет недоволен. Пятно на аппарат рейхскомиссариата Остланд. Гестапо - машина, которую не остановишь. Неужели фюрер выразил такое недовольство?"
Проходя в сопровождении офицера мимо часовых длинными запутанными коридорами, доктор Доппель напряженно думал: какую позицию занять? Уверенность постепенно покидала его. Наверное, так были устроены эти длинные коридоры, что человек терял себя на каждом повороте.
– Минуту, - произнес офицер, останавливаясь возле двери, похожей на десятки дверей, мимо которых они проходили. Он постучал и вошел. - Доктор Доппель.
Ему что-то ответили.
– Проходите, доктор, - офицер вежливо козырнул.
Доппель вошел. Дверь за ним закрылась. В кабинете не было ничего лишнего. Большой письменный стол. Над ним портрет фюрера. Два стула. Сейф в углу. А возле двери маленький столик, за которым сидел невзрачный человечек над листами бумаги. Возле бумаги в стаканчике торчали карандаши остриями вверх.
"Стенографист", - понял Доппель.
Навстречу ему из-за письменного стола поднялся мужчина в коричневом штатском костюме, голубой рубашке и галстуке в мелкую цветную полоску. Лысину прикрывали тщательно зачесанные вдоль лба волосы.
– Здравствуйте, доктор. Простите, что побеспокоили в столь поздний час. Витенберг. Присаживайтесь. - Мужчина улыбался. Улыбка у него была безмятежной, словно он пригласил доктора на чашку кофе.
Доппель сел на стул, закинул ногу за ногу. Надо держаться спокойно и с достоинством. В конце концов он только начал знакомиться с делом о хищениях. Ни к каким выводам не пришел. Никаких докладов по делу не представлял. Сначала надо понять позицию господина Витенберга и не торопиться излагать свою.
Но уже первый вопрос Витенберга вызвал у доктора Доппеля изумление.
– Фрау Гертруда Копф - ваша любовница? Извините, господин доктор, что я вторгаюсь в сферу личной жизни. Служба.
Доппель смотрел на Витенберга, приподняв брови. Потребовалось время, чтобы понять суть вопроса, настолько он был неожиданным.
– Нет, господин Витенберг, у нас более прочные и более сложные отношения. Мы - компаньоны. Не больше и не меньше.
– Понимаю. Вы - компаньоны, - задумчиво повторил Витенберг. Видимо, он мысленно формулировал следующий вопрос.
– Фирма "Фрау Копф и компания". Гостиница для офицеров рейха в Гронске, - уточнил Доппель.
– Основной капитал ваш? - спросил Витенберг, снова безмятежно улыбнувшись.
Безмятежность раздражала доктора Доппеля и настораживала. Где-то таится ловушка.
– Хотелось бы уточнить, господин Витенберг, некоторые положения, ставшие, так сказать, основой фирмы. Капитал, разумеется, мой.
– Дает приличные проценты? - перебил мягко Витенберг.
Так. Господина Витенберга интересует финансовая сторона дела. Значит, гестапо дали команду закинуть сеть в связи с делом о хищениях продовольствия в крупных масштабах. А вопрос о Гертруде - маневр, чтобы сбить его с толку. Не пройдет, господин Витенберг! Я научился маневрировать, когда вы еще под стол пешком ходили.
– Боюсь ввести вас в заблуждение неточным ответом, господин Витенберг. Надо проверить по расчетам. Не думаю, чтобы доход был велик. Меня интересовала не столько финансовая сторона дела, сколько морально-этическая. Наши доблестные офицеры нуждались в хорошей крыше над головой, в добротном питании и хотя бы минимальных развлечениях. Особенно выздоравливающие после ранений. И я счел своим долгом сделать все возможное, чтобы организовать им хоть бы минимум удобств. Я старый член партии, господин Витенберг, - Доппель покосился на свой золотой значок, - и во всем руководствуюсь интересами рейха.
Витенберг кивнул.
– Простите, что перебил вас. Вы начали излагать основные положения существования фирмы.
– Да. Капитал мой. Но при моей занятости как уполномоченного рейхскомиссариата Остланд я не имел возможности заниматься организацией дела. Нужна была твердая хозяйская рука. И выбор пал на Гертруду Копф.
– Почему?
– Она - немка, знающая местные условия. Владеет русским. Абсолютно лояльна и безукоризненно честна. Согласитесь, это не мало. Она обижена большевиками. Мы освободили ее из тюрьмы.
– Уголовное дело? - поинтересовался Витенберг.
– О нет. - Доктор Доппель позволил себе скупо улыбнуться. - Она ни в чем не замешана. Ее арестовали только за то, что она немка. Потенциальный враг. И содержали в ужасных условиях. Она родилась здесь, в Берлине. В семье артистов цирка. И сама выступала на арене. В тысяча девятьсот двадцать седьмом году, заметьте, наше великое движение еще только начиналось, она гастролировала в России. Влюбилась там в акробата, некоего Ивана Лужина. Осталась и вышла замуж. У нее двое детей, мальчики, близнецы. Одного из них, с ее искреннего согласия, я взял на воспитание. Служба безопасности проверяла ее. И неоднократно. Это - настоящая немка по рождению и психологии. Преданная делу фюрера.
– Вот как, - обронил Витенберг, и не понять было, соглашается он или сомневается.
– Под ее руководством фирма процветает, - добавил Доппель. - Офицеры чрезвычайно довольны.
Витенберг достал из ящика стола папку, открыл ее и положил перед Доппелем две вырезки из русских газет. Это были указы о присвоении звания Героя Советского Союза младшему лейтенанту Ивану Александровичу Лужину. Один подлинный, другой с впечатанным словом "посмертно".
– Да, это моя инициатива, - вздохнул Доппель, - мол, что поделаешь, иногда приходится идти на уловки. - Хотелось окончательно отрезать фрау Копф от всего русского. Она любила мужа. Это был мостик. Мы его сожгли.
– Значит, вы все-таки сомневались в Гертруде Копф?
– О нет, господин Витенберг. Это была чисто профилактическая мера.
– И она оказалась действенной?
– Безусловно.
– Вы совершенно уверены, что фрау Копф не знает, что ее муж жив?
– Совершенно. За ней наблюдал штурмбанфюрер Гравес, начальник службы безопасности в Гронске. Фрау Гертруда ни разу не дала ему повода сомневаться в своей лояльности. Он может подтвердить это.
Витенберг покачал головой, словно сомневался и в штурмбанфюрере Гравесе.
– Скажите, господин доктор, вы покинули Гронск двенадцатого июня?
– Да. Именно двенадцатого июня.
Доппель насторожился. К чему клонит Витенберг?
– Вы не заметили ничего особенного в поведении фрау Гертруды или кого-либо из ее окружения? Ведь у нее были свои люди, друзья, служащие.
– Да. Безусловно. Ничего особенного. Правда, она была несколько возбуждена, в связи с отъездом своего сына Пауля вместе со мной в Берлин.
– Она не хотела этого отъезда?
– Нет-нет, она охотно отпустила его. Он даже переселился ко мне. Но в последний день убежал.
– Убежал?
– Да. К маме. В сущности, он еще мальчик. Пятнадцать лет. Он испугался разлуки, хотя мечтает стать бригаденфюрером.
– Похвальная мечта. Значит, ничего особенного в тот день вы не заметили. А накануне?
– Ничего. Все шло своим порядком.
– Господин доктор, а почему вы покинули Гронск именно двенадцатого?
– Я бы уехал раньше, но задержался мой преемник. Пока передавал дела.
– А позже?
– Доктор Розенберг торопил.
Витенберг поднялся и прошелся по кабинету.
Доктор Доппель следил за ним взглядом, выражавшим понимание и готовность отвечать на любой вопрос. А сам думал: "Куда он клонит? Вопросы не относились к делу о хищении продовольствия. При чем здесь Гертруда? Или он расставляет ловушку? Такое впечатление, что он знает что-то, чего не знаю я".
Витенберг остановился у стола, побарабанил пальцами по столешнице, оклеенной зеленым сукном. Звук был мягким, едва уловимым.
– Доктор Доппель, когда вы последний раз получили корреспонденцию из Гронска?
– Ни разу. Это меня начинает тревожить.
Витенберг посмотрел на него в упор.
– Значит, вы ничего не знаете?
– Не понимаю, о чем вы, господин Витенберг…
"Так я и предполагал, что он знает что-то, чего не знаю я".
Витенберг снова сел за стол, порылся в папке и положил перед Доппелем фотографию. Стена. Окна без стекол. Сорванные рамы. Между оконных проемов зияет брешь. Торчат неровные кирпичи.
– Не узнаете?
– Н-нет…
– Это стена ресторана вашей гостиницы.
Доппель непонимающе посмотрел на Витенберга, потом перевел взгляд на фотографию.
– А это что? - он ткнул пальцем в пролом.
– После вашего отъезда двенадцатого июня, в двадцать один час неизвестными лицами произведен взрыв в ресторане. Погибло много наших людей. В том числе бригаденфюрер Дитц.
– Боже! - только и смог произнести Доппель. Во рту и в горле стало сухо, язык словно распух. - Разрешите глоток воды, - добавил он, не узнавая собственного голоса.
Витенберг кивнул. Доппель услышал за спиной бульканье, подошел невзрачный человек со стаканом. Доппель выпил воду залпом. Рука тряслась.
– Боже! - повторил Доппель.
– Наши люди ведут расследование на месте. А я вынужден был побеспокоить вас здесь.
– Боже, какое несчастье! - И внезапно Доппель сообразил, что и он мог оказаться в ресторане, не покинь Гронска днем. У него непроизвольно вырвалось: - Ведь и я мог быть там!
– Вот нас и интересует, почему вы уехали днем двенадцатого?
Доппель уже жалел о вырвавшихся словах и сердился на себя за несдержанность. Лучшая оборона - наступление, поэтому он спросил прямо:
– Вы подозреваете меня?
– О нет, доктор Доппель. Просто требуется распутать маленький узелок, который завязался сам собой. Мы с вами его распутаем.
– А Гертруда… фрау Копф жива?
– Да. Она не пострадала.
– А штурмбанфюрер Гравес?
– Застрелился. При весьма странных обстоятельствах. Застрелился не сразу, а прошел сначала в комнату, где находилась фрау Копф. И там застрелился.
– Вы подозреваете фрау Копф?
– Мы подозреваем всех, - жестко сказал Витенберг. Он уже не улыбался.
Только не фрау Копф! - воскликнул Доппель, стараясь в интонацию вложить всю свою убежденность. Он уже сообразил, какая беда нависла над ним, над его репутацией, над его карьерой. Никто не поверит, что он причастен к диверсии, но имя его так или иначе будет фигурировать во всей этой истории. Будет фигурировать. В связи с Гертрудой. Она тоже никакого отношения не может иметь к взрыву. Он в этом убежден. Не станет же человек взрывать собственное благополучие! Подвергать опасности свою жизнь и жизнь детей. Гертруда прекрасно понимает, что здесь, в Берлине, не пощадят Пауля. Надо убедить службу безопасности в невиновности Гертруды. Спасти ее. Спасая ее, он спасает себя.
– Господин Витенберг, я потрясен.
– Понимаю вас, доктор, и сочувствую.
– Дело не в потерянных деньгах, хотя я вложил в гостиницу немало. Я готов вложить в десять раз больше! Это не только мое горе. - Доппель постучал пальцем по фотографии. - Это горе рейха. Я уверен, что фрау Копф переживает это так же, как мы с вами. Она - немка до мозга костей! - патетически произнес Доппель и опустил голову, склоняясь под бременем внезапного горя. Потом добавил обычным тоном: - Одного не понимаю: почему она мне не сообщила о несчастье?
– У нее не было времени, господин доктор. Арестованные лишены возможности сношений с внешним миром.
– Арестованные? Вы хотите сказать, что фрау Копф арестована?
– Господин доктор, вы - известный юрист. Будьте объективны. Поставьте себя на место службы безопасности. И потом у нас есть основания подозревать ее в двойной игре. Вы утверждаете, что она - немка до мозга костей, преданная делу фюрера, а между тем она покрывала еврея, выдавала его за француза.
С этим Витенбергом надо держать ухо востро. У него, вероятно, запасено еще немало сюрпризов. Ни в коем случае нельзя с ним соглашаться. Этот, за столиком, записывает каждое сказанное слово. Потом они будут анализировать, истолковывать, делать выводы. А может быть, кроме стенограммы, включена и звукозапись.
– Знаю. Все это делалось с моего ведома. Вы же не обвините меня, старого наци, в том, что я покрываю евреев? А также с ведома штурмбанфюрера Гравеса. Мы обсуждали с ним этот вопрос. Полезный еврей - лучше мертвого. От мертвого какая польза, господин Витенберг? Вы имеете в виду Флича, настоящая его фамилия Фличевский, он был фокусником и немало позабавил господ офицеров. Вспомните, господин Витенберг, сам фюрер, призывая к истреблению евреев, как низшей расы, оставлял отдельных индивидуумов как полезных евреев.
– Господин доктор, что можно фюреру…
– Фрау Копф смотрела на дело глазами фюрера. Это высшее проявление любви к фюреру.
"Похоже, Витенберг несколько растерялся. В словесной дуэли вряд ли он меня переиграет. Добавим".
– Уверен, что вы сами убедитесь в невиновности фрау Копф. В человеческих поступках мы ищем логику, причины и следствия. Участие фрау Копф в этом преступлении лишено логики, ибо у нее нет причин взрывать собственную гостиницу, единственный источник доходов. Это - самоубийство! Если, разумеется, она не сошла с ума. Я проработал с ней год и не замечал каких-либо отклонений в психике. Все, что она делала, - логично и целеустремленно. Более того, она жила мечтой о возвращении на родину. Она верила в нашу победу, господин Витенберг. Она послала своего сына в фатерлянд. Надо искать подлинных виновников!
– Мы ищем, господин доктор. - Витенберг наклонил голову в знак того, что беседа закончена. - Не смею больше вас задерживать. И еще раз извините, что побеспокоил.
Доппель поднялся.
– Вы исполняете свой долг, а мой долг - помочь вам.
Доппель откланялся и в сопровождении того же офицера, который, видимо, ожидал за дверью, пошел невыносимыми коридорами, лестницами и переходами к выходу. На улице он глубоко вдохнул свежий ночной воздух. Сердце нехорошо покалывало. У подъезда стояла та же машина, офицер услужливо открыл дверцу.
– Благодарю. Я пройдусь пешком. - Доктор Доппель кивнул, прощаясь, и медленно пошел по улице.
Надо было привести мысли в порядок. Перед глазами все еще маячила фотография с проломом в стене. Вот почему нет ни писем, ни счетов. Проклятая страна!
Гулом отдавались в ушах собственные шаги. Он был один на длинной черной улице.
Потеря невелика. Арендные платежи за гостиницу отсрочены на четыре года. Он не заплатил ни пфеннига. Только текущие расходы. И не заплатит. Взрыв - стихийное бедствие. За стихию он отвечать не может. Он и так теряет доходы от эксплуатации. Да и аренда оформлена на имя Гертруды.
Гравес, значит, застрелился. Трус. Между ними никогда не было особой приязни, и еще неизвестно, кто кого больше остерегался: он Гравеса или Гравес - его.
Гертруду надо вызволять. Чушь какая-то! Завтра же он пойдет к доктору Розенбергу, попросит, чтобы тот позвонил рейхсфюреру. Если за каждую диверсию партизан будут отвечать немцы, мы растеряем кадры и некому будет осваивать новые "жизненные пространства". Такие женщины, как Гертруда, - украшение нации. Надо будет рассказать Розенбергу, как она вела себя в большевистском застенке. Это его позабавит.
Гертруда еще принесет пользу рейху и ему, Доппелю. У нее незаурядные организационные способности. Она еще восстановит гостиницу. Да-да, уж он-то знает эту женщину!
До чего неприятное учреждение гестапо. Эти длинные коридоры. И стены, словно налипла грязь. Надо будет принять ванну.
Рассказать Паулю? Мальчишка только начинал осваиваться. Пожалуй, не стоит. Пока все не разъяснится.
Улица была черной, не светилось ни одно окно. И только изредка в подворотнях мелькали синие точки лампочек.
Дела на юге идут отлично. Русские сломлены. И вероятно, недалек тот день, когда Берлин снова вспыхнет миллионами огней, обретет свой прежний вид столица великого рейха, столица мира.
Ночная прогулка сняла напряжение, и домой доктор Доппель вернулся успокоенным и уверенным в себе. Утром он попросит доктора Розенберга принять его. И все станет на свои места.
3
