Текст книги "Братья"

Автор книги: Илья Туричин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

Толик леса не боялся. Это был их лес, каждая тропа хожена-перехожена, каждое дерево ладошкой тронуто. Он добрался до землянки Великих Вождей. Она была цела, хотя стены чуть осыпались и заплесневел бревенчатый потолок. Да крышка старого аккумулятора для радиоприемника стала зеленой. В землянке зимовали мыши. Всюду их следы. Недалеко от землянки Толик и нашел собаку. Услышал не то стон, не то вздох. Сначала испугался, присел за куст. А потом выглянул и увидел серого волка, он лежал в вырытой во мху ямке. Настоящий волк. Что он делает здесь? И почему не уходит? Или не заметил, что человек рядом? Толик понаблюдал за волком, тот не двигался. Толик хрустнул веткой. Волк поднял голову и снова опустил ее на мох. Больной, решил Толик. И поднялся во весь рост. Спросил громко: – Ты чего? Волк снова поднял голову, посмотрел в его сторону. У него были круглые грустные глаза, длинная морда с черным носом, острые стоячие уши вздрагивали. Толик понял, что не волк это, а собака. Что она здесь делает одна, в лесу? Может, бешеная? – Ты чего? - снова спросил Толик. Собачий хвост слабо шевельнулся, но собака не вставала, на всякий случай оскалила зубы, приподняв верхнюю губу, и заворчала. Но ворчание было жалобным. – Больна, что ли? - Он подошел поближе. Собака не сводила с него взгляда, но не двигалась. – Ну чего ты? Заболела? Ай-я-яй… Осочки поешь. Ему не раз приходилось наблюдать, как собаки обегают поляны или заборы, отыскивают траву осоку и начинают, словно овцы, объедать верхушки. И удивительно - другую траву не едят. Инстинкт такой в них заложен. Толик присел возле собаки на корточки, та все еще скалила зубы, и густая шерсть на загривке стояла дыбом. Толик не трогал собаку, только рассматривал ее и разговаривал ласковым спокойным голосом. Пусть тоже присмотрится к нему и поймет, что он ей зла не желает. Вроде не бешеная, слюна не течет, хвост подвижен. Что же с ней? Тут он заметил возле паха разлизанное пятно, шерсть была вылизана до белой проплешины, а в середины проплешины зияла дырка, голое мясо. – Да ты раненая, - удивился Толик. - Кто ж тебя? Из ружья, что ли? Он вспомнил почему-то собак на площадке возле цирка, свирепых коротконогих, широкогрудых овчарок на длинных поводках, и как солдаты натаскивали их на людей. – Ты по-русски-то понимаешь? А? - Он подумал, что надо сказать собаке что-нибудь по-немецки и посмотреть, как она воспримет немецкий. Но почему-то не приходило в голову ни одно немецкое слово. И он просклонял глагол "есть": - Их бин, ду бист, эр ист. - Собака даже ухом не повела, вряд ли их учат склонять глаголы. Надо подать команду. - Хенде хох! - громко сказал он. Собака оскалила зубы, зарычала и поднялась на передние лапы. – Это другое дело, - сказал Толик. - А здоровая ты псина. Значит, бросили тебя твои хозяева. Помирать в лесу бросили. Ошейник сняли и ушли, ошейник-то казенный… Гады! Ему вдруг так жалко стало собаку, которую бросили умирать в лесу, что даже в носу защекотало, и, не задумываясь, он протянул руку и погладил ее загривок. Конечно, она могла и цапнуть, очень даже просто. Но она не цапнула, густая шерсть на загривке, стоявшая дыбом, вдруг легла на место и стала мягкой и податливой. Собака зажмурила глаза и вздохнула. Толику показалось, что она вот-вот заплачет. – Ты идти-то можешь? А? Вставай, вставай… - Он несколько раз взмахнул рукой с вывернутой вверх ладонью. - Штейн, штейн, ферштеен? Собака еще раз вздохнула, поднялась на все четыре лапы. Зад у нее мелко дрожал. Стоять было больно. Толик обошел ее и с другой стороны увидел еще одну разлизанную проплешину. Вероятно, пуля прошла насквозь. – Стрептоцидом бы тебя посыпать или помазать чем… Как же они тебя бросили, гады? Толик присел возле собачьей морды, посмотрел в глаза. В них были совсем человеческие боль и тоска, они словно просили: "Не оставляй меня здесь, я слабею, помоги мне". – Да не оставлю. Видишь ты какой красивый. Эх, не тому тебя учили, псина. Уж не знаю, как тебя зовут? И хоть говорил он на незнакомом языке, собака поняла его. Она потянулась и лизнула Толика в нос. – Ишь ты, соображаешь, что к чему. Пойдем. Вперед. Коммен, коммен. - Он прихватил собаку за загривок и потянул. Она пошла, неуверенно ступая лапами и пошатываясь. Верно, много крови потеряла, ослабела. – Ничего, ничего. Мы с передышками… Эх, покормить тебя нечем… Коммен, коммен. Корзинку с черникой он забыл в лесу, не до ягод было. А когда вспомнил о ней, возвращаться не стал. У него - собака, настоящая овчарка. Она ему поверила и пошла с ним. Он ее перевоспитает. Он уже любил ее. Только к вечеру они добрались до реки. Через мост он вести собаку побоялся. Еще пристрелят немцы. Они вышли к реке ниже поворота, в том месте, где река расширяется и умеряет свое течение. Толику здесь переплыть - раз плюнуть, а собака не переплывет. Лодку бы или плот. Но все, что могло плыть, давно уже собрано и сожжено в печках. А все лодки немцы стащили на один причал, который охранялся солдатами. Собака не спустилась, а скатилась вниз с кручи, взвизгнув от боли, жадно пила воду, а потом растянулась на тонкой прибрежной полоске песка. Толик присел рядом с ней. Вот незадача! Придется плыть на тот берег, искать что-нибудь плавучее и вернуться за собакой. Ты полежи здесь, - сказал он, - я сооружу какой-нибудь плотик. От забора доски оторву. Ты не беспокойся. Я вернусь. - Он скинул рубаху и штаны, связал ремешком - привычное дело. Собака не отводила от него взгляда измученных круглых глаз. Он погладил ее и поцеловал в голову. – Жди… Эх, не знаю я, как "жди" по-немецки. Леген зи. Битте. Толик вошел в воду и поплыл. Но собака не хотела оставаться одна. Она поднялась на лапы, заскулила тихонько и пошла в воду вслед за человеком. Когда Толик оглянулся, он увидел над водой собачью морду с торчащими ушами. Он подождал, пока собака поравняется с ним. Она плыла медленно, хрипела. Толик подхватил ее за загривок, как хватают за волосы утопающих. Они доплыли до пологого городского берега и, обессиленные, растянулись рядом. – Ну ты и псина! - сказал Толик. Собака хотела ответить, но даже вильнуть хвостом не хватило сил… Дома Толик постелил в углу старый ватник. Сказал: – Место, место, место… - несколько раз, чтобы запомнила. Собака не легла, рухнула на ватник. Толик выгреб в тарелку остатки каши из котелка, поставил перед собакой. – Ешь. Собака только пошевелила носом, но есть не стала. Закрыла глаза. – Ладно, поспи. А потом поешь. Когда вернулась от старух мать, Толик спал, сидя за столом. Он все смотрел на свою собаку, как она спит, и незаметно уснул сам. Собака открыла глаза и тихо прорычала. Мать испугалась. – Господи! Толик! Что это? Спросонья не сразу сообразишь. Снилось, будто он подобрал в лесу собаку… Да нет, вот же она! Лежит на своем месте. Он улыбнулся. – Это - Серый. - Собственно, он еще не придумал, как назвать пса. Имя пришло само. - Серый, - повторил он. – Господи! Какой страшный! – Он не страшный, он раненый. Мы с тобой его вылечим, верно, мам? Он дом сторожить будет. – Чего сторожить-то!… Самим есть нечего. – Да он мало ест, мама. - Видя, что мать недовольно хмурится, добавил: - Он же божья тварь, мама. Его надо пожалеть. – Делай, как знаешь, сынок. Только гляди, объест он нас. Разве время собак держать! Утром Серый съел кашу. У Толика появилась куча обязанностей, Серый заполнил его дни. Прежде всего надо было чем-то лечить пса. Разлизанные раны не заживали, гноились. Ни стрептоцида, ни мази хоть какой-нибудь достать было негде. Толик сбегал к деду Пантелею Романовичу посоветоваться. Но Пантелей Романович заявил, что никогда не держал собак, а тем более раненых, и как лечить их, не знает. Толик очень расстроился. До войны он бы сводил пса к ветеринару, в городе даже лечебница была для животных. Дед Пантелей, видя, как расстроился Толик, пожалел его, слазал в подпол и принес оттуда маленькую бутылочку. – На… Рану промой… – А что это, дед? – Первач… Старого производства… Берег на случай. Толик держал бутылочку обеими руками. – Спасибо, дед… Поможет? – Какую хошь микробу наповал… Первое средство… Потому и зовется - первач… - Пантелей Романович был уверен в своем средстве. Придя домой, Толик разорвал ветхую стираную-перестираную простыню на полосы, смочил небольшой клочок этим самым первачом. По комнате поплыл острый запах спирта. Серый лежал на своем месте. Толик уселся рядом, одной рукой обнял пса, а другой стал осторожно промывать рану. Серый дернулся и зарычал, не понравилась ему процедура. – Ничего, Серый, ничего, потерпи. Хочешь поправиться, побегать - терпи. Вот промоем рану, перевяжем и станешь ты поправляться. Мяса бы тебе сырого! Мать отвела взгляд от иконы. – И тебе бы мяса какого… Тощий. И не растешь. Василь вымахал, а ты - не растешь. – Мне еще в школе доктор сказал, что у меня конституция хилая. – В кого ж? Гриша у нас крепкий. - Она никогда не называла отца - отцом, только по имени. – Стало быть, в тебя, мам. – А я разве такая была? - Она подошла к зеркалу, вгляделась в свое осунувшееся, серое лицо с натеками под глазами и вздохнула. – Да ладно, мам. Вот кончится война, папа вернется - наедимся досыта! – Услышит господь молитву, услышит… - пробормотала мать. Серый перестал дергаться, только шкура мелко дрожала. – Вот и молодец, вот и стерпел. Теперь перевяжу тебя. - Толик стал перевязывать промытую рану, наложив на нее чистый тампон из той же простыни. Повязка держалась плохо. Чтобы Серый не содрал ее и не принялся снова разлизывать рану, Толик надел на него свои трусы. – Еще чего! - сказала мать сердито. – Ну, мама… Ты посмотри, как ему в трусах… Хоть сейчас в цирк! - Он вспомнил цирк-шапито, залитый ярким светом, и даже почуял запах лошадей, опилок и еще чего-то. Вот с кем посоветоваться надо насчет Серого - с Петькой или с Гертрудой Иоганновной! Уж они-то наверняка знают, как собак лечат. Но посоветоваться не удалось. Район гостиницы оказался оцепленным. Люди обходили его стороной. По городу шли облавы. Больше месяца прошло, пока зажили у Серого раны. Трижды в день выводил его Толик во двор. Сперва ребятишки боялись пса. Впрочем, ребятишек во дворе раз-два и обчелся. Взрослые смотрели на Серого недоверчиво и даже неприязненно. Серый обходил двор, тяжело припадая на зад. С трудом делал свои собачьи дела. На улицу Толик выводить его не решался. Еще нарвешься на старого хозяина! Постепенно пес ходил все лучше и лучше, но прихрамывал на обе ноги. Может, у него что внутри повреждено? – Усыпить его надо, - сказала одна из маминых старух. – Грех, бабушка, даже говорить так. А еще богу молитесь! Вы б помолились, чтобы он скорее поправился. – Тьфу на тебя! - рассердилась старуха. А чего сердиться? Это была его собака! Его, и больше ничья! Он любил ее такой, какая она есть! Злата приносила кости и даже кусочки мяса. Так что Серому хватало, да еще перепадало маме и ему. Мать варила эти кусочки, добавляла немного пшена, и получался вкусный суп. Наконец Толик решился вывести Серого на улицу. К тому времени он сшил великолепный ошейник из толстой веревки и суконных тряпочек. Ошейник не застегивался на шее, а просто морда Серого просовывалась в него. Где же возьмешь застежку? И поводка толкового негде взять. Вместо поводка - та же толстая веревка, а чтоб было красивее, веревка обмотана пестрой ситцевой лентой. К центру Толик Серого не повел, много немцев. Прошлись в сторону речки и свернули на улицу Коммунаров. У разбитого каменного дома какое-то движение. На середине улицы стоит автоматчик. У ног его сидит овчарка. Серый забеспокоился, заскулил тихонько, посмотрел на Толика. – Пойдем домой, Серый, - он потащил пса за угол. - Чего-то там делается. А чего, мы с тобой не знаем. Но мы узнаем. - Он погладил собачью шерсть. - Ничего не бойся, Серый. Толик отвел собаку домой и пошел обратно не улицей, а дворами. Какие-то люди разбирали стену разрушенного дома. Одни работали ломами, другие обстукивали молотками уже выбитые кирпичи, а долговязый парень относил очищенные кирпичи и складывал в штабель на панели. Над местом работы висела кирпичная пыль, затрепанные рубахи и худые лица людей тоже покрыты пылью. Вот почему автоматчик с собакой занял местечко поодаль, на середине улицы. Пыли боится. А может, ломов и молотков? Толик стоял в подворотне на противоположной стороне и наблюдал. Автоматчик переминался с ноги на ногу. Люди работали не торопясь. Толик стал присматриваться к долговязому парню, что-то было в нем неуловимо знакомое, как он брал кирпичи и аккуратно складывал их, как шел обратно, опустив руки. Лица Толик никак не мог рассмотреть. Парень двигался как автомат и все время смотрел себе под ноги. Переминавшийся с ноги на ногу автоматчик крикнул что-то своему невидимому для Толика напарнику. Тот ответил. Автоматчик торопливо повел собаку за собой. Долговязый поднял голову и посмотрел вслед. И тут Толик узнал его, да это ж Серега Эдисон! Провалиться на месте! Как же он тут оказался? Ведь еще в самом начале войны эвакуировался с папиным заводом. И почему их охраняют автоматчики? Арестованные. Как бы перекинуться словечком. Надо же, Эдисон! Толик вышел деловым шагом из подворотни, будто он тут живет и направляется куда-то по делу. Остановился, сделал вид, что зашнуровывает башмак. Автоматчика с собакой на улице не было, другой стоял далеко. – Серега! - тихо позвал Толик. Тот не услышал. – Серега! - сказал он громче. Над панелью висела рыжая пыль. Серега обернулся, ему показалось, что кто-то зовет его. На противоположной стороне стоял мальчишка. Серега стал взглядываться, но мешала пыль. И вдруг мальчишка скрестил руки на груди. Знакомый знак Великих Вождей. Да это ж Толик-собачник! Эдисон тоже сложил руки на груди. В это время из соседней подворотни вышел автоматчик с собакой. Закричал: – Арбайтен! Арбайтен! Серега пошел к кирпичам, искоса поглядывая на Толика. – Цурюк! Пошель! - крикнул автоматчик Толику. – Иду, господин офицер, иду, - громко сказал Толик. - Но скоро снова приду! - Это для Сереги, хотя говорил он, обращаясь к автоматчику и слегка кланяясь. И Толик ушел, не оборачиваясь. Через полчаса состоялось экстренное совещание Великих Вождей, из которых в наличии оказались Толик и Злата. Надо было выручать Эдисона. Но как? Арестованных было десять человек, охраняли их два автоматчика и собака. А может быть, и внутри здания или во дворе был третий. С улицы не видно. Для чего немцам понадобилось разбирать стену и долго ли там будут работать - неизвестно. Когда арестованных приводят, когда уводят и куда уводят - тоже неизвестно. Их могли уводить в тюрьму, и в службу безопасности, и в полицию. Впрочем, если бы в полицию, тогда их охраняли бы "бобики". – Странно, что Серега в городе. Он же где-то в глубоком тылу должен быть, - удивлялась Злата. – Факт есть факт. Слушай, меня когда-то твой повар выручил. Может, он и Серегу… Можешь ему растолковать? – Растолковать-то могу, а что толку? Надо бы с Гертрудой Иоганновной поговорить. Толик махнул безнадежно рукой. – Она сама из тюрьмы. Я так думаю, что нам надо напасть на часовых. – Тебе и мне, что ли? - удивилась Злата. – А что?! Гранату кинуть… Трах-тара-рах!… Арестованные врассыпную… Серегу спрячем у тебя. Или у меня. А еще лучше у Пантелея Романовича. У него Петька пересидел, пока Гертруду не выпустили. – У деда Пантелея? – Точно. Дед сам проговорился. Я к нему раза два заходил, даже следов Петьки не заметил. Даже Киндер не тявкнул. Дед умеет прятать. Так как? – Чего как? – Насчет гранаты. Бросим? Гранаты нету, - насмешливо ответила Злата. – Гм… А если есть?… – Все равно бросать нельзя. Шумно больно. А на шум немцы набегут. И сами пропадем и Серегу не выручим. Ржавого нету, Ржавый знал бы, что делать. Толик покосился на Злату. Ишь ты, Ржавого вспомнила - глаза засветились. Странные люди девчонки. Хотя какая Крольчиха девчонка? Великий Вождь. – Подумаешь, Ржавый… У меня, между прочим, серого вещества не меньше, - слегка обиделся Толик. – Зато извилины короче. – А ты мерила? – А чего их мерить? И так видно. Да ладно тебе, не дуйся. Это я так, для красного словца. У тебя мозги тик-так!… Только гранату нельзя. Осколки не разбирают, где свой, где чужой. – И нету гранаты, - признался Толик. - Ее где-то стащить надо. Слушай, ты не помнишь, в том доме двор проходной? – Глухарь. Там же Любка жила, кругленькая такая из седьмого первого. – Жиргут? – Ага… Я у нее как-то была. Пошла по привычке дворами, а там - стена. Пришлось обходить. – Стена высокая? - заинтересованно спросил Толик. – Высокая. Там еще склад мебельный был. – А сейчас там чего? – А чего там может быть. Он два дня горел. – Точно. Еще краской пахло. Как подойдешь - чихаешь. Надо стену посмотреть. Пойдем? – Сейчас? – А чего откладывать? Со стороны склада посмотрим. – Ладно. Катюня, - позвала Злата. Девочка появилась из кухни с тряпичной куклой в руках. – Я отлучусь вот с Толиком ненадолго. А ты дверь на крюк запри и сама из дому не выходи. Ладно?