Текст книги "Братья"
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)
– Толик. Если Ржавого увидите - передавайте привет.
– Не знаю такого, - засмеялась женщина. - Пошли. Я тебя представляла старше, солиднее, что ли!
– Успею состариться, - грустно сказал Серега. - Это Валя наша останется вечно молодой.
9
Гертруду Иоганновну все чаще охватывало чувство тревоги. Оно было необъяснимо. Все шло нормально. Каменщики заделывали стену. Прораб, которого ей рекомендовал сам оберст-фюрер Витенберг, раздобыл пиломатериалы - доски, брусья. Прораб не нравился Гертруде Иоганновне, не нравились его пропотевшая шляпа, замызганный плащ и притом всегда тщательно начищенные коричневые штиблеты. Не нравился его то наглый, то вдруг ускользающий взгляд. Даже фамилия его не нравилась - Сисюнин. А самое главное, не нравилось, что его рекомендовал Витенберг.
Вместо арестованного администратора пришлось взять на работу Олену. Ту самую Олену, которая издевалась над ней в тюремной камере еще в начале войны. Они расстались тогда смертельными врагами. Потом эта самая Олена убирала в квартире у доктора Доппеля. А теперь вот стала администратором. И тоже по настоянию Витенберга. Гертруде Иоганновне казалось, что Витенберг специально окружает ее своими людьми, как бы берет в кольцо. И кольцо это постепенно сужается. Малейший неосторожный шаг, слово - и оно замкнется и стянется петлей. И уж не вырвешься из нее!
Нервы были так перенапряжены, что она стала опасаться всего: чьего-то громкого голоса, резкого движения, внезапного появления незнакомого человека. Ей казалось, что сам воздух вокруг нее густеет и пропитывается каким-то ядом. Страх - плохой союзник. Она боится за себя, боится за Петра. Ничего не знает о Фличе. Что с ним? Жив ли?
Витенберг ни разу не заговаривал с ней ни о фокуснике, ни о певце. Ждет, чтобы она заговорила первая. А она не заговорит. Она боится.
Долго в таком состоянии не протянуть.
Связи с лесом нет, посоветоваться не с кем. И за каждым ее шагом следят. Она не видит тайных шпиков Витенберга, но чувствует спиной их глаза. Иногда на улице ей хочется взять и обернуться внезапно и увидеть ЕГО, того, кто идет следом. Но она ни разу не обернулась. Она еще находит силы казаться наивной и беспечной, встречать улыбкой Витенберга, смеяться его грубоватым шуткам. Надолго ли ее хватит?
После побега арестанта Витенберг пришел к ней. Сказал без обиняков:
– Один ваш арестант сбежал.
Она растерялась. Она ничего не знала.
– То есть, как сбежал? А кирпичи? - Это все, что она могла сказать.
И Витенберг понял, что она действительно ничего не знала. Вероятно, это ее спасло. Потому что Витенберг смотрел на нее слишком долгим и пристальным взглядом.
– Вы прекратите работы? - спросила она.
– Из-за одного арестанта, который все равно попадется? - Витенберг засмеялся. - Нет, фрау Копф. Кирпичи у вас будут. И стену заделают.
– Слава богу! - Она действительно почувствовала облегчение. Она так вбила себе в голову, что от ремонта зависит судьба Флича и Федоровича!
Служба безопасности искала мальчишку с серой хромой собакой. Но они как сквозь землю провалились. Вернее, искали собаку. У мальчишки не было примет. А собак в городе осталось немного. Даже к Киндеру присматривались какие-то люди, когда Петр сопровождал ее. Слава богу, Киндер не хромал!
Как-то на улице Гертруда Иоганновна встретила надзирательницу из тюрьмы. Та гуляла под ручку с фельдфебелем. Он был в такой же коричневой форме. Видимо, тоже надзиратель. Гертруда Иоганновна остановилась. Ей пришла в голову мысль, что, может быть, надзирательница знает что-нибудь о Фличе.
– Здравствуйте.
Надзирательница со своим кавалером остановилась, бесцеремонно рассматривая Гертруду Иоганновну. Не сразу узнала. А когда узнала - заулыбалась.
– Здравствуйте, фрау Копф! - она обернулась к фельдфебелю. - Это из двести седьмой. Как вы похорошели! Просто чудо! Я была к вам не очень строга. Ведь верно? А котлеты были великолепные.
Гертруда Иоганновна улыбнулась.
– С удовольствием угощу вас такими же. Фельдфебель Шанце тоже будет рад. Зайдете? Ресторан в гостинице "Фатерланд". Спросите меня.
– Как, Густав, придем?
– Если фрау приглашает, - сказал фельдфебель сиплым голосом.
Надзирательница со своим кавалером пришли через день. Гертруда Иоганновна увела их к себе наверх, усадила на диванчик у маленького столика, послала Петера к Шанце за закусками. Надзирательница долго вертела головой, рассматривая письменный стол, шторы, кресла, стены. Она проникалась уважением к этой маленькой женщине, которая металась по камере от стены к стене, как мышь в мышеловке. Уж она-то понаблюдала в глазок! Кресла, шторы, письменный стол казались ей роскошью. Надзирательницы жили по двое, в здании при тюрьме. Простые кровати. Простой стол. Портрет фюрера. Картинки на стенках: киноартисты и просто приятные мужчины из рекламных проспектов и журналов.
– Очень мило, - сказала надзирательница. От нее пахло дешевой пудрой и какими-то острыми духами. Запах наполнил всю комнату.
Гертруда Иоганновна открыла окно.
– Не дует?
– Что вы! Вечер теплый, я вся взопрела.
Ее фельдфебель сидел чинно, спину держал прямо, руки положил на колени. Он явно неловко чувствовал себя в гостях. Еще принесут кучу вилок-ложек, разбирайся, что чем брать! А ведь человеку и надо-то рюмочку шнапса, кружку пива и пару сосисок. Он недовольно покосился на свою подругу.
– Сейчас мы для начала выпьем по рюмочке хорошего французского коньяку.
Гертруда Иоганновна поставила на стол рюмки с плоским дном. Налила в них коньяк.
Фельдфебель оживился. Крашеные усы его вожделенно дрогнули.
– Ваше здоровье, фрау.
– Ваше здоровье, - повторила надзирательница.
Они выпили. Гертруда Иоганновна чуть пригубила рюмку и держала ее, грея в ладонях, как любил делать Флич. Ах, Флич, Флич! Что только не перетерпишь, чтобы узнать, что с ним.
Разговор не клеился. Она снова разлила коньяк в рюмки.
– Ваше здоровье, фрау! - воскликнул сипло фельдфебель.
– Ваше здоровье, - как эхо повторила его подруга.
"О чем с ними говорить? - мучительно думала Гертруда Иоганновна. - О нарядах? Но разве можно говорить о нарядах, глядя на их коричневую форму!… О литературе? Они же читали только "Майн кампф"… О музыке? О цирке?…"
Выручили Петер и Шанце. Принесли закуски. Уставили стол тарелками. Появилась бутылка русской водки. Фельдфебель глядел на нее, как завороженный. Подруга толкнула его в бок: видишь, как нас принимают!
Шанце ушел на кухню, Петер - в спальню. Гости охотно пили и ели. На одутловатом лице фельдфебеля четко обозначились синие прожилки, а кончик носа стал лиловым. Надзирательница порозовела. Засовывая в рот очередной кусок, она издавала странный звук "эм-мме-ууммм". То ли от удовольствия, то ли по привычке.
– Жаль, что мы с вами не познакомились раньше, - сказала Гертруда Иоганновна, не задумываясь, что звучит эта фраза странно и двусмысленно. - Раньше, до того, как эти мерзавцы партизаны взорвали мой ресторан, у меня было кабаре. Танцевали девочки. Вам бы это понравилось, фельдфебель.
– Девочки - да-а… - промычал фельдфебель.
Подруга поднесла к его носу довольно увесистый кулак.
– А фокусник был - просто чудо! Представляете, наливал в кувшин воду, а доставал оттуда живого петуха.
– Надо же! - воскликнула надзирательница.
– Лучше бы жареного, - просипел фельдфебель и затрясся от беззвучного смеха.
– Между прочим, фокусник этот где-то у вас. Не встречали?
– Он мужчина? - спросила надзирательница. - У меня женский блок.
– Такого мужчину вы не могли не заметить. У вас прекрасный вкус, - польстила Гертруда Иоганновна.
– Да-а… Меня она усекла в первый же день, - кивнул фельдфебель. Шея от выпитого у него ослабла, и голова все время беспорядочно двигалась, словно крепилась к туловищу на шарнире.
– Фамилия его - Флич.
– Фамилия ничего не говорит, - качнулась фельдфебельская голова. - Нужен номер.
– Он необычно одет, - осторожно вдалбливала Гертруда Иоганновна. - В черный фрак с белой манишкой.
– А-а… Фрак… Пиджак с хвостом. Был. Был такой! - воскликнул фельдфебель. - Камера шестьдесят семь. Какая память!… Верите, бочку выпью, фрау. Как меня зовут - забуду. А номера помню.
– Так-так, господин фельдфебель. Просто чудо, а не память! Значит, он у вас?
– Был… Был… Еврей… Такой… - фельдфебель взмахнул нетвердой рукой над головой, хотел показать прическу арестанта, но покачнулся и облокотился на плечо подруги. - Теперь нету… Отправлен в лагерь.
– В лагерь?
– Всех евреев отправляют в лагерь. Такой порядок… Вы не сомневайтесь, фрау… Всех!
Гертруда Иоганновна почувствовала, как кровь отливает от лица, сцепила руки. Держаться, держаться!…
– Ой, какая вы бледная, фрау! - сказала надзирательница.
– Это бывает, - просипел фельдфебель. - Я тоже от белого краснею, а от красного - белею. - Он опять затрясся от беззвучного смеха.
– Еще у вас сидит дьякон, поп, - Гертруда Иоганновна выдавливала слова сквозь зубы. - В малиновой рубахе.
– Номер?
– Откуда ж мне знать, господин фельдфебель.
– Без номера человек не бывает…
– Говорит таким густым басом.
– Нет… У нас не говорят…
– Романсы поет.
– В карцер!… У меня порядок, фрау.
Гертруда Иоганновна поняла, что больше ничего не добьется. Она встала.
– Спасибо, господа, что заглянули. Рада была посидеть с вами.
– Густав, - сказала надзирательница. - Пойдем. Пора. Чудесный вечер, фрау Копф. Мы очень довольны. Все очень вкусно.
Фельдфебель вцепился неуклюжими пальцами в бутылку.
– Фрау не рассердится, если я возьму остатки с собой? На свежий воздух. - Он громко икнул. - Нельзя недопитую… Непорядок.
– Бога ради, господин фельдфебель.
– Густав, - он поднял бутылку над головой и покачнулся. - Попадете в тюрьму, вызывайте меня… Густав.
Они вышли в коридор. Гертруда Иоганновна слушала, как удаляются неверные шаги. Потом заперла дверь, прошла в спальню, села на кровать, опустив руки, как плети.
– Что, мама? - спросил встревоженно Петр.
– Флича отправили в лагерь.
– Неплохо набрались, фельдфебель.
– Так точно, господин штандартенфюрер! Выходной.
– Давно служите?
– Всю жизнь при тюрьме, господин штандартенфюрер.
– Пора уже быть обер-фельдфебелем?
– Так точно, господин штандартенфюрер. Жду.
– Фрау Копф угостила?
– Подруга моей подруги. - Фельдфебель ткнул надзирательницу локтем в бок. - Сидела у нее в блоке.
Витенберг улыбнулся.
– Еще смею сказать, господин штандартенфюрер, нет ближе знакомых, чем арестант и тюремщик.
– Да вы - философ, фельдфебель!
– Никак нет! Старший надзиратель.
Витенберг остановил их в вестибюле. Фельдфебелю льстило, что такой начальник обратил на него внимание.
– О чем же вы говорили с фрау Копф?
– Милейшая женщина…
– Фрау спрашивала об арестанте, - вставила надзирательница, она чутьем поняла, чего хочет от них штандартенфюрер. У нее был врожденный нюх на начальство.
– Фамилия арестанта Флич?
– Номер шестьдесят семь, господин штандартенфюрер. Пиджак с хвостами… - Фельдфебель показал бы руками хвосты, но перед начальством надо держать руки по швам. Это он усвоил с детства. Порядок.
– И что вы ей сказали?
– Отправлен в лагерь, - ответила надзирательница.
Штандартенфюрер снова улыбнулся.
– Спокойной ночи, - он покосился на бутылку в руке фельдфебеля и добавил: - И хорошего похмелья.
Предчувствия не обманывали Гертруду Иоганновну. Круг замыкался.
10
– За Гертрудой установлена слежка. Шура видела, как за ней ходят хвосты. Думаю, что под наблюдение взяты все, кто ее окружают, - и Петр, и повар, и служащие в гостинице. Штандартенфюрер Витенберг никому и ничему не верит. Его принцип - нет дыма без огня. Так я понимаю. Он замкнул круг, а Гертруда - в центре. Судя по ее поведению, она ни о чем не догадывается. Вероятно, уверена, раз выпустили, беда миновала. - Алексей Павлович перочинным ножичком сдирал кору с прутика. Прутик был тоненький и гнулся.
Рядом на расколотом вдоль бревне, уложенном на два пня, сидел "дядя Вася". Такие лавочки сооружены почти возле каждой землянки. Лагерь обжит, через болота проложена надежная гать, настил притоплен в воду. Заготовлены дрова на зиму. На высоких соснах сооружены неприметные площадки для наблюдателей. Выставлены секреты и дозоры. Ни суеты, ни крика. Штаб бригады живет размеренной деловой жизнью. Уходят на задания группы. Летят под откос вражеские эшелоны, горят склады, громятся фашистские гарнизоны. Сотни людей собирают сведения о передвижении гитлеровских войск на железной дороге и на шоссе. Можно сказать: ни один фашист не пройдет незамеченным. В определенное время штаб бригады связывается по радио с центральным штабом партизанского движения. Идут шифровки в Москву и из Москвы.
"Дядя Вася" прислушался к тоненькому писку, доносившемуся из землянки. Эдисон работает.
– Значит, контакты с ней исключены?
– Исключены. Любой контакт только расширит сферу слежки. И приведет к провалу. - Алексей Павлович осторожно, чтобы не сломать, достругивал кончик прутика.
– Думаю, пора Гертруду забирать из города.
– Все не так просто, командир. У нее сын, Павлик, в Берлине. В руках Доппеля. Старый нацист знал, что делает. Ему надо, чтобы Гертруда выколачивала деньги из гостиницы и не рыпалась. Пока Павел у него в руках - и Гертруда у него в руках. К тому же в глазах окружающих он добрый наци, обращает мальчишку в свою веру. Вот такой узелок, командир.
– Н-да… Но если Гертруда провалится…
– Павлу все равно не поздоровится. Да и Доппелю, вероятно. Я даже предполагаю, что из тюрьмы ее вызволил Доппель. Нажал в Берлине на какие-то пружинки. Витенберг вынужден был ее выпустить. И наблюдает. И припрет к стенке и Гертруду и Доппеля вместе с ней. Фашисты, как пауки в банке, командир. Готовы в любой момент сожрать друг друга.
– Выходит, как ни кинь - все клин?
– Выходит.
– Гертруду надо из города забрать, - повторил "дядя Вася". - Она для нас ценный человек. И сделала очень много. Не по-нашему это, своих в беде бросать.
– У меня у самого душа болит. Я ее в эту историю втравил. Между прочим, когда я ей предложил в тюрьму сесть, чтобы ее немцы оттуда вызволили, не задумываясь согласилась. А ведь у нее дети!
– Ты что, Алексей, себя уговариваешь?
– Да не уговариваю, - раздраженно сказал Алексей Павлович. - Я все понимаю, выхода не нахожу!
– Слушай, а ты, часом, в Гертруду не того?… - лукаво спросил "дядя Вася".
– Эх… Не будь ты командиром, наладил бы я тебе сейчас по шее.
– Ладно, Алексей, не сердись. Это я так, чтобы тебя из равновесия вывести. Спокойный ты больно стал. Помнишь, мы с ней на речке встретились, ее твой дружок привез… Как его?
– Обер-лейтенант фон Ленц.
– Пусть фон Ленц… - "дядя Вася" умолк, поджал губы.
– Ну… - не выдержал молчания Алексей Павлович.
– Не "нукай", не запряг… Как бы ее вместе с сыном снова туда выманить.
– Зачем?
– Засаду устроим. Нападем. Захватим в плен. Пусть тогда немцы по ней плачут. Погибла патриотка великого рейха!… А? И Витенберг с носом. И Павел цел. И Гертруда с нами.
– Ну, командир!… - Алексей Павлович загорелся. - В этом что-то есть… Определенно есть в этом сермяга… Есть сермяга… Только как ее из города выманить? Да прямо на засаду?
– Это уж твоя забота. Думай.
Из землянки вышел Серега Эдисон в новеньком ватнике, накинутом на плечи.
– Радиограмма, товарищ командир.
– Иду. А ты думай, Алексей. День тебе на раздумья.
Алексей Павлович кивнул. Спросил Серегу:
– Как, Эдисон, обживаешься?
– Как дома. Половина знакомых. - Эдисон улыбнулся.
– А почему у тебя борода не растет?
Серега покраснел.
– Не знаю, товарищ командир разведки.
– Алексей Павлович меня зовут. Ты ведь с Василем Долевичем в одном классе учился?
– Так точно.
– Василю шестнадцать. А тебе сколько ж?
– Восемнадцать, - все больше краснея, ответил Серега.
– А по правде?
Серега помолчал, подумал, не выгонят же из отряда… Уж раз попал - не выгонят! И сказал:
– Тоже шестнадцать.
– Как же ты в школу радистов попал? Охмурил кого?
– Прибавил два года. Справку с завода принес. Из отдела кадров.
– Да-а, - засмеялся Алексей Павлович. - Лопухи у вас в отделе кадров сидят.
– Нет, - вступился Серега за отдел кадров. - Не лопух он. Просто видит плохо. А я очки газеткой прикрыл. Он поискал, рассердился и спрашивает: "Какой тут год?" Ну, я и прибавил.
– Ладно, Эдисон. Ты мне не говорил, я тебя не слышал. Найди-ка мне дружка своего.
– Ржавого? Есть!
И Серега побежал искать Долевича.
