Текст книги "Братья"
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)
– Если они не заколотили изнутри, ключ есть. Я все ключи от школы сберег. - Хрипак тихонько звякнул связкой ключей, отыскивая нужный. Ключ вошел в замок, но не поворачивался. Видимо, дверью не пользовались, и замок заржавел.
– Осторожней. Не сломайте, - прошептал Каруселин. - Дайте-ка я попробую.
Замок не поддавался.
– Может быть, не тот ключ?
– Тот, - ответил Хрипак твердо.
Каруселин снял со связки другой ключ, длинный и толстый, скорей всего от парадного, сунул конец его в кольцо ключа в двери и, ухватив пятерней оба ключа, нажал. Раздался неприятный скрежет. Ключ повернулся.
Каруселин потянул дверь. Она поддалась с каким-то стоном. И петли заржавели.
Все трое замерли. Потом вошли. Двери прикрыли и долго стояли, привыкали к темноте.
Петр так четко представил себе маленький вестибюль, словно видел: направо начинается узкая лестница наверх. На деревянные перила строители предусмотрительно набили деревянные не то шишки, не то шары, чтобы мальчишки не скатывались. Многих шишек не хватало. Прямо - выход в широкий коридор первого этажа. Налево - узкая лестница вниз, в подвал. В начале войны она была наглухо забита. Он помнил, как еще в первые дни бомбежек отбивали доски, и сколько за дверью скопилось мусора, - таскали в ведрах.
В здании стояла тишина. Из тьмы проступили стены, пятнами посветлее наметились окна. Получалось, что и не так уж темно.
– Что дальше? - шепотом спросил Хрипак.
– В подвал. Он сплошной? - спросил Каруселин.
– Узкий коридор и классы, как наверху. Только потолки пониже.
– Пошли.
Хрипак повел их налево, где начиналась лестница вниз. Они спустились по ней, подергали дверь. Она была закрыта.
– Пойдем по другой лестнице, - шепнул Хрипак.
Они поднялись, вышли в коридор и, стараясь ступать как можно мягче, направились к парадному входу. Паркет под ногами поскрипывал, кое-где пол оказался щербатым, верно, тащили по нему что-то тяжелое. Хрипак вздохнул: придется пол перестилать. Эк, загадили школу… Европа!…
Из двери возле главного вестибюля просачивалась в щель тоненькая желтая полоска. За ней слышались голоса. Слов было не разобрать.
Хрипак повел товарищей вниз. Дверь тоже оказалась запертой.
Хрипак ощупал ее. Если немцы не поставили свой замок, ключ должен найтись. Пальцы натолкнулись на тяжелую щеколду, запертую на большой висячий замок. Рядом с замком висела сургучная печать. Вот аккуратисты!
– Надо открыть, - шепнул Каруселин.
– Таких ключей нет.
– Ломик есть.
– Нашумим.
– Что поделаешь? Постараемся потише.
Ломик Каруселин тащил с собой, словно чувствовал, что он пригодится. Конец лома прошел в дужку замка, уперся в дверь. Раздался громкий хруст. Задвижка отскочила.
Наверху показался свет, видимо, немцы услышали подозрительный звук и кто-нибудь выглянул в коридор.
Но все было тихо. И свет исчез.
В подвале стояла непроглядная тьма. В коридоре не было окошек.
– Эх, фонарика нет!
– Есть спички, - сказал Хрипак.
– Можно и свет зажечь, - предложил Петр. - Окон нет.
– Давай, - согласился Каруселин.
Петр никак не мог вспомнить, где выключатель. Никогда не приходилось зажигать свет. Он всегда горел здесь. Вероятно, у дверей?
– Пощупай слева, - сказал Хрипак.
Петр провел рукой по стене возле двери. Нащупал выключатель, повернул. Загорелись три тусклые лампочки. Ток еще подавался.
Каруселин пошел по узкому коридору, осматривая стены, потолок, пол, двери. В одном месте, прямо против закрытой двери, поперек потолка тянулась серая цементная полоска.
– Интересно, - Каруселин попробовал ее ковырнуть пальцем. Цемент схватился хорошо. Он осторожно постучал по полоске ломом. Осыпались кусочки, обнажая пучок цветных проводов.
– Та-ак… Думаю, это то, что мы ищем.
– Перережем? - предложил Петр.
– Не спеши. Перерезать недолго. Кусачки в кармане. А если они под током? И где-нибудь грохнет?… - Он подергал дверь, от которой шел пучок проводов. - Эти, что остались, - он мотнул головой наверх, - ждут команды. А мы будем ждать их. У входа.
Каруселин решительно направился к двери.
– Гаси свет.
Щелкнул выключатель. Коридор погрузился во мрак. Они вышли за дверь и уселись на ступеньках.
– Будем ждать, - прошептал Каруселин. - Утром здесь будут наши.
11
За толстыми стенами тюрьмы грохотала гроза. А небо в маленьком окошке под потолком было голубым. Гроза грохотала уже сутки. Семеро узников прислушивались к ней, сидя на голых нарах или подпирая стены. Двигаться было трудно в этой тесноте: семеро - в одиночке.
– Наши идут, - сказал Федорович и перекрестился. - Даруй, господь, воинству советскому победу!
– Нету твоего бога, нету, - сердито сказал маленький тщедушный заключенный, сидевший на корточках на полу, под самым окошком. - Был бы, не допустил бы, чтоб тебя, его служителя, да в тюрьму.
– Грешен, - вздохнул Федорович. - Мирские песни пел.
– Невелик грех.
– Кто отмерит? - неопределенно ответил Федорович. Малиновая рубашка его слиняла, покрылась светлыми пятнами, правый рукав порван в плече. Под глазом темнело зеленовато-желтое пятно, след "душевного разговора" в камере для допросов.
Послышался слабый стук.
– Поп, прикрой глазок.
Федорович поднялся с нар и встал к двери спиной, длинноволосой головой прикрыв глазок. Спутанная сивая борода его торчала в разные стороны, как куски пакли.
Тщедушный передвинулся и приник ухом к стене. Лицо его замерло в напряжении. Потом он сказал тихо:
– Наши у самого города. Немцы попытаются ликвидировать заключенных.
– Как это ликвидировать? - не понял Федорович.
– А так. Вывезут в лес и перестреляют. А то и прямо в камере. Фашистов не знаешь?
Заключенные молчали.
Федорович вернулся на нары, сидел, опустив голову. "Так и пропадут православные души ни за грош? Где ж справедливость твоя, господи? Опять отвращаешь лик свой. А ведь тут не воры, не тати. Тут честные люди, отцы семейств. Чем же они тебе не потрафили, господи? Молитвы не возносят? Эка печаль! Я-то возносил! Меня за что ж? А эти, крови православной реки пролившие, уйдут? По нашим косточкам? Где ж справедливость твоя?"
Звякнул дверной запор. Фельдфебель-надзиратель каркнул:
– Баланда. Шнель, швайн.
За баландой ходили по очереди. Была очередь тщедушного.
– Погодь, - произнес решительно Федорович и пошел из камеры, прихватив алюминиевый бачок. Фельдфебель двинулся за ним.
Там, где сходятся тюремные коридоры, повар-арестант налил в бачок из большого котла на тележке несколько поварешек баланды, в которой плавали желтые, разварившиеся кусочки брюквы и еще бог весть что.
– Отваливай.
– И на том спасибо, - сказал Федорович.
Фельдфебель ткнул его в спину кулаком. Несильно.
– Шнеллер…
Федорович пошел, неся перед собой бачок на вытянутых руках.
Фельдфебель открыл дверь, пропуская заключенного. И тут Федорович внезапно надел на голову надзирателя бачок и втолкнул в камеру.
Баланда текла по коричневому мундиру. Фельдфебель, ничего не видя, ошалев, потянулся к кобуре. Но Федорович схватил его за руки.
– Чего мешкаете, православные?
Тщедушный выхватил из кобуры пистолет фельдфебеля. Все стояли растерянные. Что дальше?
– Бери ключи.
Ключи связкой висели на ремне надзирателя на длинной цепочке. Их сняли вместе с ремнем.
– Заткни ему рот, - приказал Федорович одному из заключенных. - Да двери прикройте.
Фельдфебелю сунули в рот тряпку, связали ремнем руки.
– Стрелять-то можешь? - спросил Федорович у тщедушного.
– Приходилось.
Тогда так, православные. Грех пропадать без драки. Открывайте камеры, пока этого не хватились. Берите, чем бить можно, а мы пойдем до того кашевара. Ты - за моей спиной, а я с бачком. Возьмем тюрьму, православные! Не сдаваться ж немчуре!
– Ну, поп!… - на скулах тщедушного ходили желваки.
– Между прочим, я советский гражданин, - прогудел Федорович, открыл дверь и пошел коридором, неся перед собой бачок. За его спиной шел тщедушный с пистолетом в руке. На том конце коридора появился второй надзиратель.
Федорович шел прямо на него. Видимо, надзиратель принял идущего позади тщедушного за своего напарника, он спокойно повернулся и пошел впереди. Возле перекрестья коридоров Федорович ударил его бачком по голове. Надзиратель рухнул мешком. Тщедушный извлек из его кобуры второй пистолет, протянул Федоровичу. Тот молча помотал головой: не умею, мол.
Возле арестанта-повара стоял надзиратель из другого коридора и наблюдал, как повар наливает баланду в бачок. Повар замер с открытым ртом, увидев Федоровича и тщедушного с двумя пистолетами в руках. Надзиратель обернулся, тоже увидел вооруженных арестантов, сунул свисток в рот, но свистнуть не успел. Повар обрушил на его голову тяжелую поварешку.
– Все правильно, товарищ, - прогудел Федорович. - Забирайте ключи, открывайте камеры.
Коридор, в котором была камера Федоровича, наполнялся заключенными. Они выходили из камер бесшумно, без единого слова, еще не понимая, что происходит.
– Православные, - тихо прогудел Федорович. - Большевики есть?
– Ну, - откликнулся кто-то неуверенно.
– Бери оружие. Будем драться… А я стрелять не умею.
– Товарищи, - сказал тщедушный, передавая кому-то пистолет. - Все делаем тихо и молча. Пока они не очухались, берем верхний этаж. Стрелять только наверняка и в крайней необходимости. Пошли, товарищ поп!
И они двинулись длинным коридором. Без шума не обошлось. Железная решетка на запоре перекрывала верхний этаж. Трое надзирателей были в коридоре. Один выстрелил. Кто-то из заключенных застонал. Остальные залегли.
– Знает кто немецкий? - спросил тщедушный.
– Немного могу, - откликнулись сзади.
– Скажи им, что если не откроют - перестреляем. Нам терять нечего. Хотят остаться в живых - пусть отдадут оружие.
Знавший язык прокричал несколько слов по-немецки. Надзиратели жались к стене. Может, не поняли?
– А ну еще разок, - велел тщедушный.
И после того как снова прокричали те же слова, выстрелил. Ближайший надзиратель схватился за ногу. Остальные подняли руки, пошли к решетке. Бросили на пол оружие. Звякнули ключи. Решетка со скрипом откатилась в сторону.
Надзирателей заперли в камере.
Потом захватили женский блок. Федорович метался по камерам, искал Гертруду Иоганновну, но ее не было. Наружная охрана стреляла по окнам.
– Хрен с ними, пускай стреляют, - сказал тщедушный.
– Пускай, - согласился Федорович. - Погоди-ка. - Он отломил доску от нар, снял с себя малиновую рубашку, привязал ее рукава к доске. - Вот так. Пусть город знает, что тюрьма наша, - и высунул самодельный флаг в окно.
И тотчас флаг изрешетили пули.
– Ишь ты, - сказал удовлетворенно Федорович. - Боевое знамя, как на баррикадах.
– Рубахи-то не жалко?
– Жалко, христианин, жалко. А шкуру собственную еще жальчей. Спаси и помилуй, господи!… Ежели ты, конечно, есть.
12
Штандартенфюрер Витенберг только молча скрипнул зубами, узнав, что тюрьма захвачена заключенными. Черт с ними, с заключенными. Конечно, самое верное средство замести следы - ликвидация. Тех, что сидели в подвале службы безопасности, попросту увезли в лес в спецмашинах. Привезли уже мертвых. Задохнулись от выхлопных газов. Остроумная выдумка. Их свалили в старый ров. Закапывать было некогда. Ничего. Главное, они будут молчать.
А сейчас надо вывозить архив. Списки агентурной сети, явки, клички. Все сложное хозяйство контрразведки. И вовремя убраться самому. Русские обложили город. Солдаты сдаются. Только эсэсовцы держатся. И пока не перекрыли мост, надо уходить. Как бы ни окончилась война - агентура всегда понадобится.
Документы службы безопасности грузили на два бронетранспортера. Их охраняли эсэсовцы. Грузили в несгораемых ящиках. В случае чего можно закопать или потопить.
Прежде чем уйти из кабинета навсегда, Витенберг огляделся. Разгром. Позор! Ну, ничего. Они оставят русским развалины. Этому городу больше не подняться.
Штандартенфюрер взял телефонную трубку. Слава богу, связь еще работает. Он назвал номер.
– Шарфюрер Китце, - раздалось в трубке.
– Китце, слушайте меня внимательно. Ровно через час - взрывайте. И уходите.
– Слушаюсь, штандартенфюрер.
– Успеха вам.
Штандартенфюрер знал, что Китце не уйти, штаб тоже минирован. Шарфюрер падет смертью героя.
Витенберг быстро спустился по лестнице, сел в машину.
На центральной улице образовалась пробка. Орали люди, сигналили автомобили.
Штандартенфюрер не стал ждать, повел свои бронетранспортеры по маленьким улочкам. Это даже кстати, что образовалась пробка. Он подъедет к мосту быстрее, чем другие, и переправится через реку без помех. Еще успеет взглянуть на фейерверк.
Но у самого моста стоял разбитый грузовик. Рядом и на мосту - трупы. Возле разбитой машины сидел на корточках солдат, прислонившись к скату, перебинтовывал руку с помощью другой руки и зубов.
Штандартенфюрер выскочил из бронетранспортера:
– Что случилось?
Солдат даже не встал, только голову повернул.
– Русские.
– Откуда русские? - Штандартенфюрер не поверил, но с того берега раздалась автоматная очередь и пули просвистели рядом.
Витенберг невольно присел рядом с солдатом.
– Здесь не может быть русских.
– Значит, это деревья стреляют. И машину разнесли снарядом.
Штандартенфюрер перебежал к своим бронетранспортерам.
– Нам надо выбраться во что бы то ни стало. Идите по домам, сгоняйте сюда жителей. Быстро.
Василь Долевич лежал за деревом возле самой дороги. Мост как на ладони. На мосту - ни души. Только на настиле лежит несколько мертвых фашистов. Да сразу за мостом стоит разбитая автомашина. В нее ударили в упор из сорокапятки. Говорят, что и партизанский танк вот-вот подойдет.
Налет на мост совершили так внезапно, что гитлеровцы и выстрелить не успели. Вправо и влево от моста залегли партизаны. Здесь фашистам пути нет.
Потом на той стороне появились бронетранспортеры.
Рядом с Василем лежал командир группы Захаренок.
– Сейчас попрут, - сказал он, ни к кому не обращаясь. И повернулся к Василю. - Ржавый, скажи артиллеристам, чтобы глядели в оба. Начнут прорываться, пусть бьют прямой наводкой.
– Есть! - Василь вскочил и побежал, петляя между стволов, к артиллеристам, благо они были рядом, передал приказ, вернулся и снова залег за деревом. На той стороне началось какое-то движение.
А потом из-за разбитой машины появились люди: женщины, дети. Они молча взошли на мост, прижимаясь друг к другу и ступая осторожно, словно мост мог под ними провалиться. Следом шли эсэсовцы с автоматами, а за ними ползли бронетранспортеры.
Партизаны лежали в укрытиях, боясь шевельнуться, не раздалось ни одного выстрела. Видно было, как на бронетранспортерах поворачивались черные стволы пулеметов.
– Сволочи, - выругался Захаренок тихо. Он растерялся. Что предпринять? Есть приказ - не выпустить из города ни одного фашиста. Но как будешь стрелять по женщинам и детям?
Безоружные горожане уже добрались до середины моста, живой щит фашистов.
– Хозяин, - сказал Василь, по привычке назвав Захаренка хозяином. - Я подползу с гранатами. Как женщины пройдут, брошу под бронетранспортер.
– Убьют.
– Не, я верткий.
И вдруг увидел в первом ряду Злату с Катериной. Сердце оборвалось.
– Ступай… Товарищи, - тихо сказал Захаренок, - пропустите наших. А как я дам команду - ложись! Бейте по фашистам без передыху, чтобы головы не поднять. Ах, сволочи.
Василь пополз к мосту, с которого спускалась перепуганная толпа. А в толпе уже заметили партизан. Кто-то всхлипнул. Женский голос крикнул:
– Стреляйте, сынки, стреляйте по супостатам!
На мосту грохнул выстрел. Женщина упала.
– Вперед! - кричал Витенберг.
Злата увидела ползущего вдоль дороги Василя, прижала к себе Катерину.
– Падайте, как крикнут: "ложись", - сквозь зубы сказал Василь, когда первый ряд поравнялся с ним.
Он понимал: как только его заметят - поднимут стрельбу, и полз, как ящерица, припав животом к земле. С двумя тяжелыми противотанковыми гранатами в руках. И замер, словно мертвый, когда прошли женщины. Эсэсовцы не обратили внимания на труп. А Василь вскочил, словно в нем выпрямилась пружина, бросил обе гранаты под бронетранспортер. И упал на землю.
– Ложись! - крикнул Захаренок.
Злата придавила к земле Катерину, упала на нее, за ней повалились остальные. И тотчас заработали автоматы и винтовки, партизаны выскочили из-за деревьев, бросились на эсэсовцев.
Грохнули разом два взрыва. Бронетранспортер метнулся в сторону, сломал перила и рухнул на берег.
Витенберг, оглушенный, бросился в сторону, но чья-то пуля сразила его.
Второй транспортер, брошенный водителем, стоял на середине моста, урча невыключенным мотором. Оставшиеся в живых эсэсовцы бежали в город.
– Живы? - крикнул Захаренок.
Люди стали подниматься с дороги, оглядывать друг друга. Живы, неужели живы? Злата метнулась к мосту, таща за руку плачущую Катерину.
– Василь! Василь!… - звала она. - Ржавый!
– Ржавый, - тоненько затянула вслед за ней Катерина.
И обе остановились.
