Текст книги "Братья"
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)
Доктор Доппель вывез семью в маленький городок недалеко от Берлина. Здесь не бомбили, но городок словно оцепенел от страха. Жители почти не появлялись на улицах, только по утрам у единственной открытой лавки выстраивалась молчаливая очередь за картофелем, да изредка по гулким щербатым плиткам панелей стучали деревяшками инвалиды.
Окно комнаты, в которой жил Павел, выходило на мощенную серой брусчаткой площадь, где высился кирпичный собор, потемневший от копоти, времени, дождей и ветров. Шпиль собора так высоко уходил в небо, что, если смотреть на венчающий его крест, начинала кружиться голова. А возле собора, прямо против Павликова окна, расставив ноги на тяжелом каменном постаменте, стоял рыцарь, закованный в латы. На голове - тяжелый рогатый шлем, лицо прикрыто решетчатым забралом, правая рука в железной перчатке держит опущенный долу меч, словно рыцарь только что отрубил чью-то голову или вот-вот подымет меч и отрубит.
Павел возненавидел железного рыцаря. Он был для него олицетворением тупой, жестокой силы. Меч в его руках был карающим без суда. И устремленный в небо собор за его спиной не взывал о милосердии, а благословлял рыцаря на кровь.
Фрау Анна-Мария объяснила Павлу и Матильде, что в рыцаре, которому поставлен памятник, билось доброе сердце, он защищал немецкую землю от врагов, давным-давно, сколько-то веков назад. Матильда посмотрела на рыцаря и хихикнула. Павлу даже показалось, что она состроила ему глазки, как любому встречному мужчине. А сам он вдруг увидел виселицы на заснеженной площади Гронска и длинное тело клоуна Мимозы, ногами в рваных носках почти касающегося дощатого настила. А вокруг шагают фашисты - потомки рыцаря с добрым сердцем. Ему мучительно захотелось плюнуть в прикрытое забралом лицо. Но он сдержался.
Доктор Доппель каждый день отлучался в Берлин, возвращался поздно. Почти не разговаривал.
Павел ждал писем. А писем все не было.
И вот - хлопотливые сборы, семья уезжает. Куда?
Вопреки установившемуся правилу - не задавать вопросов - Павел спросил за ужином:
– Мы возвращаемся в Берлин, господин доктор?
– С чего ты взял?
Павел пожал плечами.
– Мы переезжаем, а писем из Гронска нет.
– Будут, - бодро сказал Доппель и как-то странно посмотрел на Павла, будто хотел убедиться, что за столом сидит тот самый мальчик, которого он привез в Берлин из России.
Он кривил душой. Он знал, что писем не будет, а те, напечатанные на машинке, сочинил сам. Гертруда погибла или попала в плен.
Что делать с Паулем? Теперь, когда рухнуло "дело", он не очень-то и нужен в доме. Правда, он дисциплинирован и предан, со временем его можно будет использовать. Верный человек всегда пригодится. Но времена тяжелые. Русские вот-вот перейдут в наступление. Не исключено. Фронт выровняли так, что от завоеванной территории остался пшик. Рейх разваливается. Сырье ушло из-под рук. Промышленность сидит на голодном пайке. А если русские ворвутся в Германию?… Что за странная мысль! Ужасная мысль. Прочь ее, прочь!…
Доктор Доппель провел рукой по глазам, словно снимая невидимую пелену.
– Ты что, Эрих? - встревожилась фрау Анна-Мария.
– Ничего, устал.
Фрау Элина принесла тушеное мясо с картофелем. Мяса было очень мало, картофель сладковат.
– Мястофль, - произнесла она.
– Спасибо, фрау Элина, - произнес Доппель и добавил хмуро: - Мы едем в союзное государство, в Словакию.
– Там, наверное, ужасная грязь! - поморщилась фрау Анна-Мария.
– Твой дом будет оазисом в пустыне, - улыбнулся доктор, улыбка была вялой. - Там есть сад и розарий. И нет бомбежек, которые так действуют тебе на нервы.
– А офицеры там есть? - спросила Матильда.
– Тебе еще рано думать об офицерах, - назидательно произнес доктор.
– А я и не думаю, пусть они обо мне думают.
"Законченная дура", - подумал Павел.
…И вот поезд тянется неторопливо, а за окном одинаковые черно-белые коровы пасутся на одинаковых, словно по линеечке расчерченных лужайках. Подстриженный, приглаженный мир, населенный одинаково подстриженными, приглаженными людьми. Запрещена фасонная стрижка, запрещена завивка волос у женщин, дети сидят без игрушек - запрещено их производство.
Солнце прижалось к горизонту.
– Отто, - не поворачиваясь и не отводя взгляда от окна, позвал Павел, - как вы думаете: это - красиво?
Отто потянулся, встал, шагнул к окну, удивился:
– Красиво, надо полагать. Пейзаж.
– Как вы думаете, Отто, туда дойдут письма?
– Почта есть везде… Я получил письмо от брата через два месяца после извещения. Ты не бывал в Орле?
– Где? - не понял Павел.
– В городе Орел.
– Нет.
– Он там и погиб, мой брат. Он был танкистом. Я всегда завидовал танкистам: топать не надо, броня от пули прикрывает. А он сгорел живьем. А потом пришло письмо от мертвого. Выходит, танкисты ездят в собственных гробах.
Павлу стало жутковато от его неторопливых рассуждений. Представил себе брата Петра горящим в танке. Да он бы сокрушил это купе, этот вагон, эту выстриженную землю! Разве можно об этом спокойно?
– Брат был человек тихий. Крестьянин. Теперь вот земля перешла мне. У него трое ребятишек мал мала меньше. Разве одной Гретхен управиться? И Гретхен мне в наследство. Хоть женись, - Отто подмигнул. - А я уж и забыл, как лошадь запрягают. Я - городской. С Гретхен я управлюсь, а землю продать придется. - Он засмеялся.
Не человек, животное какое-то. Даже не животное. Киндер - собака, а заплакал бы. Машина, механизм. Павел неожиданно вспомнил дрессировщика Пальчикова, как он сидел на конюшне, положив голову мертвого медведя себе на колени, тогда, после первой бомбежки.
– Отто, и вам не жалко брата?
– Жалко. Хороший был мужик. Тихий. Да ведь на всех слез не хватит. Война она и есть война, - назидательно сказал Отто. - Фюрер землю обещал, наделы на Востоке. Кто выживет - заживет в свое удовольствие!
– Вам нужна земля на Востоке?
– Да как тебе сказать… Я в земле копаться не люблю. У меня свои обязанности: учесть, подсчитать. Будет достаток - перепадет и мне. А уж я буду стараться: учитывать и подсчитывать.
Отто внезапно встал и вытянулся. Дверь купе откатилась. Вошел Доппель. За его плечами виднелись два полевых жандарма.
"Нюх у него на начальство", - удивился Павел и тоже встал.
– Этот юноша - Пауль Копф, - сказал Доппель.
Один из жандармов кивнул и обратился к Отто:
– Пожалуйста, документы.
Он внимательно прочел удостоверение, снова кивнул, возвратил обратно
– Благодарю. Можете следовать.
Жандармы ушли.
В дверях появилась Матильда. Она посмотрела на отца, на Отто, на Павла, капризно скривила пухлые губы.
– Пауль, развлек бы меня. Все-таки я - дама.
– Садись, Матильда, - сказал Павел покровительственно. - Покажу фокус.
– Фокус! Обожаю! - Матильда плюхнулась на диван.
– Развлекайтесь, дети. Отто, пройдите ко мне.
Они вышли из купе.
– Оставили нас одних, - прошептала Матильда.
– Ну-ну, без книжных штучек! Я тебе не граф! - прикрикнул на девушку Павел.
– Фи!… Показывай фокус.
Пауль достал из кармана советскую трехкопеечную монету. Он сберег ее, ту самую монету, которую подарил Флич. Положил на тыльную сторону ладони.
– Вот.
– Ну и что? - разочарованно спросила Матильда.
Павел усмехнулся.
– Монета-то живая!
И монета медленно двинулась, перешла на пальцы. Нырнула под них, перешагнула на ладонь.
Матильда следила за ней, как завороженная. Глаза ее округлились.
– Как ты это делаешь?
– Я ничего не делаю. Такая монета.
– Дай я попробую.
– Пожалуйста.
Монета легла на Матильдину руку и лежала там неподвижно.
– Ну что ж она? - разочарованно спросила Матильда.
Павел пожал плечами и вдруг сказал голосом фрау Анны-Марии:
– Матильда, ты опять съела все печенье.
Девушка от неожиданности вздрогнула и зажала монету в кулак.
– Отдай-ка, - сказал Павел и отобрал у нее монету.
– А как я, можешь?
Павел произнес голосом Матильды:
– Я вовсе не думаю об офицерах. Это они пусть обо мне думают. А я их держу в голове.
Она рассмеялась.
– Ну, Пауль, ты и верно артист! Хотя на меня и не очень-то похоже.
Поезд дернулся несколько раз, замедлил ход и остановился возле длинной деревянной платформы. Горели фонари - здесь не было светомаскировки. По платформе сновали люди, какой-то солдат тащил тяжелые чемоданы, следом шел гауптман. Не шел, а вышагивал прямой как палка. На груди и на шее висели кресты. В левом глазу сверкало стеклышко монокля.
– Какой душка! - воскликнула Матильда. Он показался ей похожим на графа из книжки. Настоящий прусский офицер старинного рода.
Павел посмотрел в окно и обмер. Мимо проходил Фридрих фон Ленц. Тот самый, что возил их за город на прогулку: маму, Петьку, его и Киндера. Они тогда наловили рыбы в реке и варили на костре уху в солдатском котелке.
Павел рванулся к двери.
– Я сейчас.
Он промчался мимо удивленного Ганса и выскочил на платформу.
Может быть, фон Ленц что-нибудь знает про маму? Но того уже на платформе не было. То ли он сел в вагон, то ли ушел в здание вокзала.
– Вы что, Пауль? - спросил Ганс, появляясь в дверях вагона.
– Знакомого увидел. Офицера, - растерянно ответил Павел.
– Пожалуйте в вагон. Поезд может тронуться.
Павел еще раз огляделся и поднялся по ступенькам обратно.
– Ты чего сорвался, как сумасшедший? - спросила его Матильда, когда он вернулся в купе.
– Я его знаю. Он жил у нас в гостинице.
– Кто?
– Ну, тот офицер с моноклем.
– Вот как? - спросил появившийся в дверях Доппель. - И как же его зовут?
– Фридрих фон Ленц. Только тогда он был обер-лейтенантом.
– А сейчас гауптман, - вставила Матильда. - Гауптман Фридрих фон Ленц. Звучит, как музыка.
– Помолчи, - строго сказал Доппель. - Что-то я не припомню офицера с такой фамилией.
– Он жил у нас в гостинице. Друг штурмбанфюрера Гравеса. Может быть, он что-нибудь знает о маме?
– Пауль, надо уметь сдерживать свои порывы. Может быть, офицер даже не помнит твою маму. Столько воды утекло! Только поставишь его в неловкое положение. Как, ты сказал, его зовут?
– Фридрих фон Ленц.
На станции три раза ударили в колокол.
Поезд дернулся. Медленно двинулось назад станционное здание. Дежурный в форменной фуражке. Группа жандармов…
Поезд вползал на территорию протектората Чехии и Моравии.
Павел долго не мог уснуть, все ворочался на мягком диване.
Отто храпел в своем углу. Ганс сидел у окна, облокотившись на столик. Занавеска была отдернута, и он смотрел в темноту своим замороженным взглядом. Поезд часто останавливался, Павла так и тянуло встать и тоже взглянуть в окно, а еще лучше пройти в тамбур и открыть дверь. А вдруг фон Ленц выйдет на какой-нибудь, станции?
Но Павел научился скрывать и свои желания и свои чувства, научился быть немцем. Наконец сон взял свое.
…Мимоза выходил на ярко освещенный манеж.
– А вот и я!
И смешно сгибался пополам…
Потом выбежала Мальва. За ней - Дублон.
Надо прыгнуть, а ноги как ватные… Дублон бежит мимо, удивленно косит круглым темным глазом: что ж ты?…
Надо прыгнуть… Прыгнуть… Что с ногами? "Мама!" - кричит Павел. Нет, не "мама" - "муттер". Даже во сне он помнит, что кричать надо по-немецки…
Он проснулся, поезд стоял. Не было ни Отто, ни Ганса. Он торопливо натянул бриджи, застегнул пуговки под коленями, сунул ноги в башмаки. Выглянул в коридор. Никого. Куда все подевались? Он открыл дверь в тамбур. Там стояла Матильда в халатике поверх длинной ночной рубашки.
– Ты чего тут? - спросил Павел.
– Так интересно! - воскликнула Матильда. - Сперва была стрельба, потом взрывы. Мама потеряла сознание, мы думали - партизаны.
– Какие партизаны? - удивился Павел.
– Не знаю. Папа не велел высовываться из вагона. Он пошел туда.
– Куда туда?
– В соседний вагон. Ну, такая была стрельба, такая стрельба!
Павел открыл наружную дверь, но у двери стоял Ганс.
– Сидите в купе! - строго сказал он.
Павел и Матильда ушли в купе и стали смотреть в окно. На маленькой станции было пусто и тихо, ни души.
– Кто же там стрелял? - спросил Павел.
– Мне холодно, - сказала Матильда жалобно.
– Иди оденься.
Матильда замотала головой.
– Боюсь пропустить чего-нибудь.
Они проснулись от грохота разрывов. Поезд еще шел. Доктор Доппель долго прислушивался. Фрау Анна-Мария побелела и затряслась от страха.
– Надо посмотреть, - сказал доктор.
– Не надо, - быстро ответила жена. - Тебя убьют.
– Кто? - криво усмехнулся Доппель. - Это наш протекторат.
– Партизаны… - У фрау Анны-Марии стучали зубы.
– Глупости. - Доктор оделся и выглянул в коридор. - Я прихвачу Отто и Ганса.
Он открыл дверь соседнего купе. Павел спал. Отто вскочил сразу. Отличная выучка. Ганс только повернул голову.
– Идемте, - сказал Доппель.
Они пошли в соседний вагон. Дверь из тамбура в коридор не открывалась. Что-то мешало. Ганс услужливо поднажал, протиснулся в образовавшуюся щель.
– Тут покойники.
Пахло пороховым дымом. На полу коридора в нелепых позах лежали два эсэсмана. В дальнем конце коридора тоже кто-то лежал. Из ближайшего купе вышел крупный мужчина в штатском с револьвером в руках.
– Кто такие?
– Доктор Эрих-Иоганн Доппель.
– Документы.
– Позвольте.
– Не позволю, - он обернулся к двери купе, сказал что-то неразборчиво. Оттуда тотчас появились еще один штатский и обер-штурмфюрер СС.
– Пройдите в купе, - мужчина говорил властно.
Доппель, Отто и Ганс двинулись в купе.
– Один. Остальным остаться на месте.
Доктор Доппель вошел. Стекло окна в купе было разбито. Ветер развевал занавески. В углу на диване сидел, съежившись, солдат, возле него два раскрытых чемодана. Вещи в них перерыты и лежали мятыми горками.
– Документы.
Доппель достал из внутреннего кармана пиджака паспорт и протянул мужчине в сером костюме.
– Оружие.
– Нету.
Мужчина бесцеремонно ощупал его карманы. Потом внимательно рассмотрел паспорт.
– Что вы здесь делаете?
– Слышал стрельбу.
– Ну и что? Вы всегда бежите на выстрелы?
– Но позвольте, что, собственно, происходит?
– Здесь вопросы задаю я. Присядьте. Так что вы делали в этом вагоне? Где вы едете?
– В соседнем.
– Один?
– С семьей.
– Куда?
– В Словакию.
– По делам?
– Я не могу вам ответить на этот вопрос.
– Мне вы должны отвечать на любой вопрос. Обер-штурмбанфюрер Шлифман, - представился он, сердито сдвинув белесые брови.
– Простите. По делам. Особое поручение партайгеноссе Бормана.
– Что за люди с вами?
– Мои подчиненные.
– Вам кто-нибудь знаком из едущих в этом вагоне?
Доппель посмотрел на солдата.
– Нет.
Шлифман впился в Доппеля взглядом, потом чуть прищурился.
– Фридрих фон Ленц. Вам ничего не говорит это имя?
– Гм… Имя я слышал. Если не ошибаюсь, он несколько дней жил в нашей гостинице в Гронске.
– В Гронске?
– Да.
– Что вы делали в Гронске?
– Комиссар рейхскомиссариата Остланд.
Шлифман кивнул.
– А где сейчас Фридрих фон Ленц?
– Представления не имею.
– Кто-нибудь из ваших людей его тоже знал?
Доппель подумал о Пауле. Ведь это парнишка увидел фон Ленца и хотел расспросить его о своей матери. Не хотелось бы впутывать его в эту странную историю. Гестапо - учреждение серьезное. Прилипнут - не отклеются.
– Нет, - сказал Доппель. - Никто.
– Вы разговаривали с ним? Он не сказал вам, куда направляется?
– Нет.
– Не сказал?
– Мы не разговаривали. Я его просто не знаю.
– Понятно. Не смею вас больше задерживать. Спасибо.
Доппель встал.
– И все же, господин обер-штурмбанфюрер, что произошло? Может быть, я смогу вам помочь? Почту за долг.
– Господин доктор, фон Ленц не совсем тот, за кого себя выдает.
– Выдает? - растерянно спросил Доппель.
– Если бы он был на самом деле тем, за кого себя выдает, он бы не поднял стрельбу и не бросил гранаты.
– Гранаты?
– Уложил пятерых. Объясните, зачем офицеру вермахта держать под рукой гранаты?
– Надо полагать, вы его прикончили? - уверенно сказал Доппель.
– Прикончим. Далеко не уйдет.
И обер-штурмбанфюрер посмотрел на разбитое окно.
Павел и Матильда прильнули к стеклу. Из соседнего вагона выносили эсэсманов и складывали у вокзальной стены.
Дверь купе открылась.
– Задерните занавески! - резко произнес Доппель. Он стоял в дверях хмурый, брови сдвинуты.
Но папочка… - попробовала возразить Матильда.
– И марш из купе. Мне надо поговорить с Паулем.
Матильда вышла.
– Пауль, никогда и нигде не произноси имя фон Ленца. Его ищет гестапо. Ты его никогда не видел и о нем никогда не слышал.
– Что случилось, господин доктор? Его убили? - Павел невольно посмотрел в окно, - среди трупов, лежащих у стены, не было ни одного в форме вермахта.
– Он выпрыгнул в окно.
– На ходу?
– Очевидно. Но его найдут. И возьмутся за всех, кто его знал. Ты можешь очень сильно подвести маму.
– Понимаю, господин доктор.
– Никогда не видел и никогда о нем не слышал, - повторил Доппель.
2
