Текст книги "За Тридевять Земель"
Автор книги: Игорь Скарбек
Жанры:
Исторические приключения
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
Внезапно по курсу корабля – если теперь можно было говорить о каком‑либо курсе – возникло исполинское чудовище. Громадных размеров кит выпрыгнул выше гребня самой высокой волны и, взмахнув гигантским хвостом, метнулся в сторону обреченного корвета. Страшный удар потряс судно. Но прежде, нежели в образовавшуюся в корпусе корабля рваную пробоину хлынули мощные потоки воды, надломившись, повалилась за борт единственная уцелевшая до того времени мачта, унося за собой в пучину и нашего героя. Черная бездна сомкнула над ним свою жадную пасть. Но прежде чем разуму покинуть бренное тело, странные видения пронеслись перед мысленным взором послушника валаамского...
Он совершенно явственно узрел поначалу заваленный дикими и величественными каменными глыбами валаамский дремучий бор – все больше сосны да ели,– и такой густой, что кажется, ни одна человеческая нога не ступала здесь со времен Ноева Потопа. Тишь. Покой. Вроде даже и птиц и зверя лесного не слышно. Угрюмые, но вместе с тем до боли в сердце родные места... Промелькнула сирая деревушка средь страны Тысячи озер, потом – старенький погост с покосившимися крестами и ушедшими глубоко в землю замшелыми могильными плитами... Еще выплыл вдруг крутояр красного с черными и серебристыми прожилками гранита. А на берегу том, подле светлых ладожских вод, расположились монастырские насельники. Пыхтит пузатый самовар с петушиной маковкой кранца да курьими же лапками у поддона. По соседству – полные корзины лесных гостинцев. И видит Римма, будто со стороны, себя же самого, вытаскивающего на берег утлый челн с крутым носом, да с уловом, кстати сказать, немалым.
Невдалеке попыхивает огоньками костер, потрескивает хвоя, потягивает сладким дымком – не дурно братии и ушицы доброй отведать. Ширкают прошку охальники‑иноки да потягивают благостный липец, поскидав с себя кто клобук, кто скуфейку – благо настоятеля‑архимандрита не видать... За высокой монастырской оградой лает и подвывает собака...
Шел 182... год. Охоцкий, как его тогда называли, порт поразил Римму обилием и необычайностью кораблей и судов. Одни из них поднимали якоря и уходили в открытое море, другие мирно стояли у причалов под выгрузкой или погрузкой, третьи, взяв рифы, неспешно входили в гавань, становились на рейд. Уже после того, как гребной полубаркас доставил послушника вместе с другими отъезжающими на борт готового к отплытию компанейского судна «Преподобный Нил Столобенский», он и оттуда продолжал с неподдельным любопытством взирать на бесчисленные боты и барки, бригантины и шнявы. Широко раскрыв глаза, глядел он на величественный российский фрегат, который в сопровождении трехмачтового шлюпа с открытой батареей в восемнадцать отливавших солнечной медью до блеска надраенных орудий, уходил теперь, как объяснил Римме вахтенный кондуктор, в кругосветное плавание. Среди сновавших со всех сторон маленьких, юрких суденышек его внимание привлекли лодки со сплетенными из циновок парусами. Римму немало забавляли желтолицые люди с узкими прорезами глаз и смешными косичками, торчавшими из‑под широкополых соломенных шляп. Они громко перекрикивались на непонятном, чудном языке и смешно размахивали руками. Это были китайцы с далекого Желтого моря, приплывшие на своих джонках и сампанах торговать с россиянами.
Отрок, верно, долго еще простоял бы как завороженный, не окликни его кают‑юнга, приглашая в командирский салон, где теперь восседали за длинным, крепко приделанным к полу столом красного дерева все члены православной духовной миссии, направлявшейся по повелению Священного Синода в Русскую Америку для обозрения духовной паствы и церковного благоустройства. Миссия везла с собой множество атрибутов церковной символики, богатую утварь, ризы, облачения, витые церковные свечи для разного рода торжественных служб, а также немало книг как духовного, так и светского содержания – пожертвования богатых вельмож и ученых мужей.
На баке дернули рынду‑булинь. Прозвучала команда: «Отдать якоря», а вслед за ней послышался певучий скрип вымбовки, сопровождаемый глухим грохотом выхаживаемых якорных цепей, пролезающих сквозь узкие оконца клюзов. Спустя совсем немного времени оставшиеся на берегу городские начальники да местный батюшка с немногочисленным причтом, провожающие миссию после торжественной литургии святого Иоанна Златоустаго, стали свидетелями того, как судно, поставив паруса бабочкой, почти бесшумно двинулось навстречу своей неведомой судьбе.
Сильный норд‑ост без устали надувал полотнища парусов; на бизань‑мачте развевался архимандричий брейд‑вымпел с изображением Георгия Победоносца, поражающего дракона; на гроте гордо реял трехцветный флаг Российско‑Американской компании с золотым двуглавым орлом посредине.
Попутный ветер гнал «Преподобного Нила» по Великому океану к Аляксе – как называли в ту пору северо‑западную часть Американского Континента российские мореходы. Под водорезом весело рассыпались искристыми брызгами пенистые волны. Вокруг кружились чайки, добывали себе пропитание альбатросы, изредка попадались навстречу морские бобры.
Спустя несколько дней плавания повстречали стадо китов. Животные размеренно пускали высокие, искрящиеся фейерверки сжатых водяных паров и не обращали ровным счетом никакого внимания на судно. Когда стадо подошло поближе, с палубы корабля отчетливо можно было различить странные звуки, похожие на тяжелые вздохи; время от времени кто‑то из исполинов потрясал выплеснутым из воды хвостом и шумно ударял им о морскую волну, порождая тем самым гулкое эхо, разносящееся на многие мили вокруг. Прерывисто урча, в сетчатую пасть левиафанов струилась соленая морская вода, вместе с которой просачивались мириады рачков, креветок, целые cf аи медуз и мелкой рыбешки.
Благополучно миновав Уналашку, судно вошло в Аляскинский залив (Отсюда для удобства прочтения будем называть Аляску и Охотск в нынешнем их звучании).
В скором времени ветер переменился, погода заметно испортилась. Небо плотно заволокло свинцово‑синими дождливыми тучами. Лето было на исходе, на Великий Восточный океан надвигалась пора осенних штормов. Намертво затянулись на снастях пеньковые узлы. Ветер посвежел до шести, а потом и до десяти баллов.
– Кончилось баловство наше, будет погода,– негромко проговорил шкипер стоявшему рядом на шканцах отцу Епимаху. Иеромонах никак на это не отреагировал, лишь поглубже натянул на голову зюйдвестку, выданную ему из подшкиперской по случаю грядущего ненастья.
Приходилось постоянно менять курс судна. Римме то и дело слышались команды: «Брасопить реи, лечь на прежний курс!.. Лечь на... Руль на борт!.. К брасам!..»
Ныне большинству из нас трудно даже и вообразить, сколь сложно было управление морским судном первой половины прошлого столетия: одних парусов у него насчитывалось от полутора до двух с лишком сотен, и каждый имел свое специальное, особое назначение. А сколько сил, энергии, сноровки отдавали отважные мореплаватели всего света в любую непогоду: и в стужу, и в зной! Но, пожалуй, как нигде сложным и опасным было плавание мореходов российских к Чаемой Земле Американской. Туманы, дожди, жестокие штормы в полной мере пришлось познать на себе и нашему «Преподобному Нилу».
...Рыжебородый боцман орал что есть мочи, перекрывая шум волн, на марсовых матросов. Могучие кормщики едва справлялись со словно взбесившейся вымбовкой. Шторм, налетевший к вечеру, свирепствовал несколько дней и ночей. Только на пятые сутки, поутру, услышал наконец Римма ровный скрип просмоленной обшивки судна и тяжелые вздохи утомленного океана.
Наступил черед выяснения нанесенного штормом ущерба. Оный был весьма и весьма ощутимым... Несколько моряков оказались смытыми за борт. Спасти же удалось далеко не всех. В корпусе судна образовался значительный пролом. Каким образом он возник, теперь можно было лишь гадать. Не исключено, что виною тому был один из многочисленных подводных камней. Вполне вероятно также и то, что сражающемуся с бушующей стихией кораблю довелось встретиться с кем‑нибудь из исполинских обитателей океанских вод. Так или иначе, но для ликвидации образовавшейся в трюме течи употребить пришлось немалые усилия. Однако и это было еще не все. Самое печальное произошло, увы, под конец. В то время, когда утихающий шторм практически совсем уже перестал свирепствовать, глава духовной миссии, архимандрит Амфилохий, с великой срочностью поспешивший отблагодарить по сему случаю Всевышнего, невесть каким образом сподобился со шканцев влететь в отверстие грот‑люка. Полет сей был совершен головою вперед, а потому и неудивительно вовсе, что часом позже архимандрит скончался, так и не приходя в сознание...
Согласно древнему поверью покойник на борту сулит напасти великие, ибо беспокойная душа его манит за собой и живых. Хоронят на море скоро, и нет ничего грустнее похорон на корабле. К тому же, архимандрита не похоронишь как простого матроса, зашив его в собственную парусиновую постель да сбросив в море. Поэтому искусные корабельные мастера соорудили из имевшегося под рукою кое‑какого материала вполне приличный гроб и для крепости сбили его железными обручами. Нелегкие заботы почившего принял на себя Епимах. После заупокойной литии и воззвания иеромонаха («Во царствии Твоем, Господи, помяни раба Твоего... от Ада воздвигни, Человеколюбче...») по чину облаченного архимандрита поместили в сию заготовленную домовину. На правой стороне судна, как раз в том месте, где обычно подвешивается парадная лестница, устроен был гладкий деревянный настил наподобие стапеля, по которому гроб, имея в ногах чугунный балласт, плавно соскользнул в воду. Раздался всплеск, и последний приют инока российского скрылся в океанских пучинах.
Словно оплакивая покойного архимандрита, несколько суток держался полный штиль, колдунчик не подавал никаких признаков жизни, мертвые паруса застыли на стеньгах. Случалось, поднимался иногда чуть слышный ветерок, но и то было не лучше. По морю блуждала мертвая зыбь, судно слегка покачивало из стороны в сторону, шуршали да вяло похлопывали паруса, наводя на всех безмерную тоску.
Однако прошло время, и от норд‑веста потянуло свежим ветром.
Миля за милей оставались за кормой... Буря отнесла судно далеко к югу, и теперь путь до Кадьяка оказался значительнее, нежели это можно было предположить по слишком благополучному началу кампании. Похолодало. В некоторых местах обмерзли ванты. Каждый новый день встречал российских мореходов очередными неприятностями. Люди страдали от нехватки пресной воды. Большая часть из имевшегося запаса неожиданно протухла. А где в открытом море найти драгоценную влагу? Оставалось надеяться разве что на небеса... Однако дождь пошел лишь на одиннадцатые сутки после окончания шторма. Тогда на палубу были выставлены все имевшиеся посудины: бочки и лагуны, котлы и кастрюли с камбуза. Стекавшая с рангоутных деревьев вода имела смолистый привкус. Но косохлест был короток, и снова пришлось ввести строгую норму. Кончились запасы топлива, и пищу стали выдавать сухим пайком. В каютах развелась сырость, одежда сделалась влажной, обогреться и обсушиться было негде. Запасы продовольствия, состоявшие из солонины, бобов да каменной твердости сухарей, постепенно таяли. Изнемогшие люди тощали, превращались в бродячие тени. Наконец пришло одно из самых страшных, хотя и естественно ожидаемых несчастий сих мест – скорбут! От болезни той кровоточили распухшие десны и вываливались зубы, тело покрывалось цинготными пятнами, пухли суставы, людей постоянно тянуло ко сну, иных одолевало безотчетное чувство страха перед чем‑то неведомым. Не помогали и молитвы, возносимые иноками к угодникам божиим...
Каюта, занимаемая прежде архимандритом, перешла после гибели последнего к Епимаху и Римме. Была она до смешного мала и вмещала всего‑навсего привернутую к полу койку, обыкновенный подвесной гамак для послушника да ничтожный столик‑тумбочку. Табурета и того поставить было негде. Роскошества же каюты (панели мореного дуба, ворсистый ковер – дань почтения духовному начальству, позлащенный обод иллюминатора) вовсе не радовали теперь ее обитателей.
Сморенный морской скукой Римма лежал в своем гамаке. Скорбут пощадил его, однако послушник слабел день ото дня – без посторонней помощи он уже, пожалуй, и не вышел бы из каюты. Зато Епимах, несмотря на все невзгоды, держался по сравнению со многими бывалыми моряками молодцом. Иногда, случалось, даже подменял кого‑нибудь на собачьей вахте. Каждый раз, возвращаясь в каюту, он ласково гладил по голове послушника и непременно давал ему то сухарик, то горсточку зерен, уделяя их от своего и без того скудного пайка. В такие мгновения Римме делалось так тепло на душе, словно возвращался он в родной дом, на далекий и, казалось, выдуманный им самим, никогда реально не существовавший Валаам.
Даже если бы мы очень захотели, то все равно не смогли бы сосчитать, на какой день перед взорами оставшихся в живых насельников «Преподобного Нила» открылся окутанный сероватой дымкой, мрачный лесистый берег. Молитвы ли благочестивых иноков православных помогли или что другое – кто знает! Но как бы то ни было, прямо по курсу «Преподобного Нила» лежала Чаемая Аляска. Судно взяло курс на Павловскую гавань. Прижавшись к оконцу иллюминатора, Римма с радостью глядел на пустынный и загадочный берег. Нигде никакого признака жилья – ни дымка, ни огонька, одна только темная зелень хвойных лесов, стеной поднимавшихся над крутым берегом. Позади мрачно‑величественных столетних елей и лиственниц вздымались горы с оснеженными вершинами.
Когда миновали гавань Трех Святителей, погода снова стала портиться. Чаемую Землю заносил мелкий бус. Вдобавок ветер стал прижимать судно к каменистому берегу. Шкипер «Нила» приказал убрать верхние паруса и во избежание опасности взять мористее. Теперь уже нельзя было углядеть ничего, кроме сплошной сети моросящего дождя. С рассветом подошли к Павловской гавани – проливу от полтораста до пятидесяти сажен шириной. Бросили якорь.
Штормовой порыв разорвал на время серую пелену и открыл слева по борту российское поселение на высоком скалистом берегу – Павловск. По правую руку лежал остов разбитого трехмачтового парусника Ост‑Индской компании, рискнувшего, имея при свежем ветре довольно резвый ход, проскочить узкий пролив.
Запасшись на берегу необходимым продовольствием и пресной водой, «Преподобный Нил Столобенский» обратно благополучно миновал Павловский пролив и взял курс на Ново‑Архангельск – конечный пункт своего назначения. С моря нес легкий полуденный бриз. Штормгласс обещал добрую погоду. Поначалу плавания, невдалеке от берегов, вода была мутноватой, попадались поросли морской капусты, плавающей промеж небольших льдин; изредка встречали нерп, но больше – морских котиков, крупными стадами уходивших с лежбищ в открытое море. Потом и животные, и птицы пропали. Вода изменила свой цвет, сделалась чистой и синеватой. На четвертые сутки ветер переменился с норд‑веста на противоположный и посвежел до пяти‑шести баллов. На следующий день на Великий океан опустился густой туман: не было видно не только неба, но и самой воды – люди ходили по палубе, натыкаясь на корабельные снасти и друг на друга. Ветер ослаб. «Преподобный Нил» медленно пробирался, больше ориентируясь на доносчика, нежели на штурвальный компас, находившийся наверху. Потому вестовые то и дело сновали снизу вверх и обратно. Туман поглотил судно целиком, со всем его стоячим и бегучим такелажем. На укутанном липким туманом корабле только и развлечений было, что ловить на уду палтусов, окуней да налимов морских. То и дело подбирали с палубы оглушенных чаек, альбатросов, бакланов, натыкавшихся с налету на такелаж. Птицы эти по большинству были несъедобны.
По мере продвижения вперед опасность все возрастала, ибо ничего не стоило напороться на любой из помеченных или не помеченных на карте островков. Шкипер решил переждать туман в дрейфе. Судно было приведено носом против ветра, марсовые взяли рифы – заполоскались обезветренные паруса. «Преподобный Нил» погрузился в глубокий, но тревожный сон...
На нижней койке после обыкновенного причащения‑возлияния в корабельной баталерке – более теперь на судне делать было нечего – похрапывал Епимах. Батюшка не снял с себя ни сапог, ни скуфейки. Над головой его преподобия негромко, в ритм качке позвякивал на вбитом им же самим гвозде серебряный павловский наперсный крест. Под мерное, неспешное покачивание судна послушника также сморило...
И без штормгласс было понятно, что сызнова грядет ураган: пеньковые веревки снова стягивались в тугие узлы, резвящиеся дельфины собирались в косяки... На реях заискрились блуждающие огоньки Святого Эльма. Римма поглядел на ют и обомлел – из‑за косой бизани показалась хитрющая рожа Клабаутерманна. Уродливый маленький человечек строил послушнику рожки и, подмигивая, косил на один глаз. На едином вздохе Римма оказался там, где мы его впервые и застали. Шквальный ветер сменился смертоносным ураганом. Корабль несло на скалы...
Как уже, наверное, догадался читатель, происшествия, описанные в этой главе, явились, по сути своей, отправным моментом интереснейших приключений, выпавших на долю наших героев. И теперь, прежде нежели продолжить наш рассказ, представляется совсем не лишним сообщить читателю кое‑какие сведения из истории и географии Американского Континента, ибо именно Он является ареной дальнейших событий сего повествования.
Первопоселенцы
... Доктор Кабрера перевел взгляд в другую сторону, и ужас сковал его члены. Вдоль волнистого хребта с едва заметными признаками тощей растительности медленно тянулось стадо гигантских бронтозавров. Мощные хвосты этих «блуждающих гор» волочились следом, поднимая невообразимые тучи пыли. На спинах животных сидели завернутые в шкуры человекоподобные существа с несуразно большими яйцевидными головами. Бронтозавры неспешно брели у самой кромки воды зажатого ущельем озера, над гладью которого на змеевидных шеях торчали отвратительные морды каких‑то ящеров – громадные тела их были скрыты в глубине водоема. «Наверное, брахиозавры или, может, диплодоки»,– подумал доктор. В этот миг над ним пронеслось нечто исполинское. Доктор машинально пригнулся к земле. С опаской подняв через некоторое время голову, он увидел удаляющегося крылатого ящера, несущего на себе очередное человекоподобное. «Мустьеры!» – промелькнуло в мозгу ученого...
Вечерело. Вдалеке, соприкасаясь с линией горизонта, переливно поблескивала океанская гладь; чуть ближе поднимался дымок от костров. В сумеречном небе плавали какие‑то удивительные, странной формы округлые предметы. Иные какое‑то время кружили, другие исчезали, растворяясь в воздухе, едва успев появиться...
Неторопливой трусцой к доктору Кабрере приближались два стегозавра...
– Значит, я был прав! О, Америка! Континент загадок и открытий...– чуть слышно простонал доктор и лишился чувств.
Когда и как проникли первые люди на Американский Континент? Какими путями шли предки индейцев, заселявших его к моменту появления у берегов Нового Света ладей викингов и каравелл Колумба? Ибо аксиомой считается, что ни в одной из Америк никогда не существовало обезьян – по некоторым данным, прародителей определенной части ныне существующего рода человеческого, которая именует себя Хомо Сапиенс; не обнаружено там никаких следов ископаемых питекантропов и неандертальцев. Сомнительно также, чтобы человек палеолита мог добраться сюда даже самыми кратчайшими морскими путями: чукотско‑аляскинским (впервые эту гипотезу выдвинул в 1650 году англичанин Томас Гейдж) или антарктически‑огнеземельским. Впрочем...
По свидетельству ученых, в последний ледниковый период, то есть около 25 тысяч лет тому назад, уровень моря в районе нынешнего Берингова пролива был ниже по крайней мере метров на семьдесят. Значит, затонувшая Берингия и развалившаяся на ледовые куски Арктида, как называют геологи суши, существовавшие когда‑то в районе Чукотского и северной части Берингова морей, могли служить теми самыми сухопутными мостами, по которым первопоселенцы Америки перебирались с одного континента на другой. Но и здесь указывается обычно несколько путей. Прежде всего – это самая узкая часть Берингова пролива, между мысом Дежнева и мысом Принца Уэльского, в районе скалистых островов Диомида. Второй путь: цепочка Командорских и Алеутских островов. Согласно же точке зрения американского геолога Бейерса переселение происходило в районе острова Святого Лаврентия и залива Нортон.
В далекие времена Берингия вовсе не была ледяной пустыней. На роскошных пастбищах ее разгуливали стада бизонов, мастодонтов, мамонтов, шерстистых носорогов, слонов (последние превосходили размерами всех прочих животных и достигали пятиметрового роста), встречался пещерный медведь. По ту сторону пролива обитали саблезубые тигры, гигантские ленивцы, бизоны, ископаемые верблюды и императорские мамонты. Следует отметить, что в Америке некоторые ископаемые виды вымерли значительно позже, нежели в Европе. На их костях время от времени встречаются следы от оружия древнего человека. Животные меняли пастбища. Следом за ними, с запада на восток, перекочевывали первобытные охотники: где посуху, а где на плотах, в кожаных и долбленых челнах переправлялись они через многочисленные реки и озера. Первопоселенцы Америки, далекие предки индейцев, умели изготовлять каменные орудия труда и охоты: наконечники для стрел и копий, ножи‑скребки, топоры. Для поделок употреблялись также дерево, кость, рога, панцири черепах и раковины моллюсков, шипы мечехвоста. Люди эти умели добывать огонь, одевались в шкуры убитых ими животных, плели корзины и пряли, приручили собаку. Достигнув необитаемого материка, первопоселенцы устремились на юг...
Но как давно происходило переселение первых палеоиндейцев – европеоидов и монголоидов? К единому мнению ученые пока не пришли. Самая скромная из называемых дат – 15 тысячелетий. Археологические раскопки, произведенные в долине реки Иллинойс в конце 60‑х годов нашего столетия, и изучение обнаруженных там предметов материальной культуры (черепков посуды, орудий из камня, кости и рога) показали, что жителями существовавшего некогда здесь поселения были палеоиндейские люди, переселившиеся из Азии как минимум 20 тысяч лет назад. В штате Пенсильвания, близ Питсбурга, под одиннадцатью культурными слоями с остатками костров, костей диких животных и каменных орудий профессор Роберт Шукенрат открыл пещеру – «гостиницу первых американцев», возраст которой 23 тысячи лет. В районе реки Юкон на Аляске археолог Ли Портер обнаружил следы деятельности древнего человека, жившего не менее 30 тысяч лет назад. К тому же времени, по определению бразильского, ученого Нейде Гидона, относятся наскальные рисунки и каменные изделия, открытые в 1979 году на доисторической стоянке в штате Пиауи. Радиоуглеродный анализ стоянок в Санта Роса Айленд (Калифорния) и местности Вальсекильо, недалеко от города Пуэбла (Мексика), отнес начальный период заселения Америки ко времени 30–40‑тысячелетней давности. По мнению же боливийского археолога и этнографа Дика‑Эдгара Ибарро Грассо, этот процесс протекал не позднее 50 тысяч лет назад. Наконец, поистине сенсационная находка! Стоянка палеолитического человека со следами древнего очага, обнаруженная археологами на глубине семи метров в калифорнийской пустыне Мохаве, позволила сделать поразительный вывод: «В Северной Америке более 120 тысяч лет назад существовали поселения первобытных людей!»
Согласно мнению специалистов длительная история первозаселений Северной Америки характеризуется существованием трех последовательно сменивших друг друга палеоиндейских культур: древнейшей – Сандиа, затем – Кловис и, наконец, Фолсом. Однако до поры до времени исследователям не попадался, увы, даже «кончик мизинца» хотя бы одного из первопоселенцев загадочного Американского Континента. Тысячелетия назад погибли Берингия и Арктида. Толщи океанских вод навсегда сокрыли под собою следы «колумбов каменного века». Тщетными были попытки обнаружить их на суше по обе стороны Берингова и Чукотского морей.
Но ничто не уходит абсолютно бесследно...
В феврале 1947 года археолог Хельмут де Терра обнаружил в долине Мехико (местечко Тепешпан) находившийся на глубине одного метра череп со стертыми до основания зубами, а затем и полные останки 50‑летнего мужчины‑монголоида, жившего более 10 тысяч лет назад. Почти в то же самое время археолог‑любитель Кейт Глассок раскопал в Мидленде (штат Техас) останки тридцатилетней женщины, которая жила около 20 тысяч лет назад. За первыми палеоиндейскими находками последовал ряд других... Во время раскопок стоянки Олд‑Кроу в провинции Юкон (Канада) была найдена челюстная кость человека, возраст которой около 22 тысяч лет. 28 тысячам лет равняется возраст окаменевшего человеческого черепа, найденного недавно в Эквадоре. По сообщению археологической комиссии, « в чертах этого древнего человека первобытные признаки комбинируются с признаками, свойственными современному человеку; хорошо выражены надбровные дуги, а строение челюсти говорит о сильном развитии жевательных мышц, но передние зубы мало отличаются от зубов современного человека».
Любопытна судьба палеоиндейского черепа, найденного в 1929 году возле местечка Дель‑Мар в Калифорнии и отправленного тогда же прямиком в музей, ибо возраст геологического слоя, в котором он был найден, превышал общепринятую датировку возможного появления человека на Американском Континенте. Лишь в наши дни геохимик Джеффи Бад методом воздействия аминокислот на протеины костей точно установил возраст находки – 48 тысяч лет! Но вплоть до недавнего времени вся эта «палеоиндейская цепочка» обрывалась у берегов Берингова моря. В 1964 году археологической экспедицией Академии наук СССР, возглавляемой членом‑корреспондентом Н. Н. Диковым, была обнаружена стоянка древнейшей камчатской культуры на южном берегу незамерзающего Ушковского озера. Находки свидетельствовали о несомненном сходстве палеолитических культур Старого и Нового Света. Тут же последовал еще целый ряд открытий: несколько палеолитических стоянок в Якутии, палео‑эскимосская стоянка на острове Врангеля, древние стоянки в долинах Лены и Ангары, на Алдане и берегах Амура... И наконец, сенсация! Доктор исторических наук из Сибирского отделения АН СССР Ю. А. Мочанов обнаруживает в 140 километрах от Якутска Диринг‑Юряхскую стоянку древнейшего человека возрастом... более полутора миллионов лет! Кстати сказать, азиатское происхождение коренных жителей Нового Света не являлось откровением и для века минувшего. Так, к примеру, отвечая на соответствующий запрос Священного Синода, глава Православной духовной миссии в Русской Америке епископ Иоасаф сообщал: «Хотя жители Кадьякские разумеют, что все около их живущие народы произошли от них, но по сообразию их языка с аляскинцами и даже с чукчами догадываться можно, что они произошли из Азии через Чукотский мыс».
Географические и геологические открытия, археологические раскопки, исследования в области антропологии и этнографии – все это позволило сделать вывод: прародиной американских первопоселенцев – палеоиндейцев – были Якутия, окрестности озера Байкал, Забайкалье и Монголия.
Следует ли, однако, полагать, что Берингия являлась единственным путем, по которому шло заселение Нового Света, столь многообразного, а порой и противоречивого? Поиски ответа на этот вопрос породили самый широкий круг различного рода гипотез, характеризующихся той или иной степенью вероятности. Впрочем... Ее Величество История учит нас тому, что даже самые фантастические на первый взгляд догадки и предположения оказываются подчас... Но не будем забегать вперед. Вопрос не случаен, ибо во времена палеоиндейских переселений большую часть Североамериканского континента покрывало знаменитое Висконское оледенение, окончившееся всего 10–// тысяч лет назад. Возможно, ледник и оставлял кое‑где проходы, в частности прибрежную полосу. В таком случае разумно предположить, что расселение шло здесь преимущественно по двум направлениям: на юг, вдоль горных цепей, и на восток. Ну а если названный выше путь все же не был единственным? В разное время высказывались предположения, что переселение могло идти через цепь Гавайских островов или по маршруту: Австралия – Тасмания – Антарктида – Огненная Земля – Южная Америка (мнение португальского антрополога Мендес‑Корреа) или, наконец... из Атлантиды.
Атлантида! Сколько преданий! Сколько восторгов и анафем! Проблема. Древнейшая из загадок. Неудивительно, что именно о ней вспомнили в первую очередь, когда на открытом Христофором Колумбом материке были обнаружены могущественные и высокоразвитые государства и народы. «Не потомки ли они тех легендарных атлантов?» – вопрошал еще в 1530 году итальянский гуманист и поэт Джироламо Фракастро.
О гибели Атлантиды поведал нам в начале IV века до н. э. древнегреческий философ Платон в своих знаменитых диалогах «Тимей» и «Критий»: «Остров этот был больше Ливии и Азии, вместе взятых, и от него открывался плавателям доступ к прочим островам, а с тех островов – ко всему противолежащему материку, которым ограничивался тот истинный понт. ...Впоследствии же времени, когда происходили страшные землетрясения и потопы, в один день и бедственную ночь... остров Атлантида исчез, погрузившись в море». Вполне возможно, что Платонова Атлантида, некогда действительно существовавший остров (о котором повествуется, правда туманно, и в древнеирландских преданиях), была разрушена неистовым цунами.
Многие географы античности, в том числе и Страбон, упоминали об Атлантиде, однако... с непременной ссылкой на Платона. Тем не менее еще за полвека до него об атлантах писал древнегреческий историк Геродот, хотя и без указания на то, что Атлантида является островом. С той поры Загадочная страна не переставала волновать умы человеческие, обретая из века в век все новых себе приверженцев и отрицателей. Епископ Карфагенский, знаменитый Тертулиан, не находил свидетельство Платона «противоречащим Священному Писанию». Загадочный Материк воспевали многие великие мыслители прошлого: автор «Новой Атлантиды» Фрэнсис Бэкон лорд Веруламский; «первый француз, осмелившийся самостоятельно мыслить», философ‑скептик Мишель Монтень и даже, как правило саркастичный, Франсуа‑Мари‑Аруэ Вольтер. Известный ученый геолог середины XVII века иезуит Афанасий Кирхер, воспроизведя в своей книге «Подземный мир» (1664) Платонову Атлантиду, объявил землетрясение причиной ее гибельного погружения в пучины морские. Светило магии прошлого столетия Фабр д'Оливе свидетельствовал, что «около миллиона лет назад красная раса, населявшая цветущий остров в Атлантическом океане, покорила все народы земного шара, но по окончании Великого Цикла Лет была уничтожена страшной катастрофой вместе с островом Атлантида». Согласно его же утверждению «средняя раса» атлантов – тлаватли основали впоследствии Великую Цивилизацию в Калифорнии.