Текст книги "За Тридевять Земель"

Автор книги: Игорь Скарбек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Солнце едва пробивалось сквозь нависшие хмурые облака. Насыщенный влагою воздух был удушлив и тяжел. Поросшая низким густым кустарником падь постепенно стала сужаться и скоро превратилась в глухое и угрюмое ущелье. Пройдя еще с полверсты в том же направлении, путники снова углубились в лес. Теперь, насколько можно было видеть через разрывы едва заметно колышущейся зеленой массы листвы и хвои, на пути их снова, словно призраки, возникли горные кряжи. Ближе к сумеркам собрались на ночлег. Римму быстро сморил сон, а Епимаху не спалось. Усевшись на мягкую подстилку из мха, прислонясь спиной к обнаженному стволу вечнозеленой секвойи, он наблюдал, как где‑то очень высоко в горах появился крохотный огонек. Появился и исчез. Потом снова возник, но уже в другом месте. Через несколько мгновений все повторилось, но появились и другие огоньки. Они уже не исчезали, а перемещались, словно кто‑то подавал кому‑то таинственные сигналы сверху вниз. Во время своих бесчисленных скитаний иеромонах не раз уже наблюдал эти странные, таинственные блуждающие огни, но почему‑то они никогда его так не занимали, как сейчас...

Мивоки, спасаясь от погони солдат и вакеров падре Мариано де Эрреры, сжегши за собой «бычьи мосты», покидали свое старое стойбище. К ногам индейцев, неслышно скользивших между деревьями, были привязаны жуки‑светляки, освещавшие дорогу и отпугивающие аспидов...

Слава Всевышнему! Успел‑таки Ермей Ветка! Россияне обнялись...

На исходе дня перед многострадальными пилигримами нашими показался крест Свято‑Троицкой церкви крепости Росс. Вольно вздохнув и улыбнувшись друг другу, россияне прибавили шагу...

Радостная встреча была омрачена печальным известием. Падре Мариано де Эррера не простил содеянного прелестной донне Ане‑Тересе дель Рока‑Верде. К тому же он, надо полагать, справедливо опасался открытия своего безумного преступления. Потому, много не мудрствуя, он повелел распустить слух о ее связях с Нечистой Силой. Поскольку Ана‑Тереса была племянницей коменданта пресидии Сан‑Франциско, открытого надругательства ему бы не простили. А так как с того злополучного часа донна никогда не покидала своего дома, то и была сожжена заживо рукою безвестного фанатика...

– Экситус акта пробат,– ободряюще улыбнулся Экселенц несколько обеспокоенному последствиями очередного злодеяния падре Мариано.– Клевета все покроет...

XII

Ватепеле Помпонио. Степные палы. «Место, где хохочет Диавол». Пророчества таинственного старца. Лучезарный рассвет.

Помпонио тыльной стороной ладони потер свой подбородок. Он был чист и гладок, как щека юной скво. Индеец отложил в сторону бритву из зуба ископаемой акулы, обитавшей в океанских водах многие миллионы лет назад, и принялся за туалет. Сегодня предстоял большой день. Вожди мивоков должны были собраться в Круглый Дом и обсудить Поход Священной Сумки. Да, Серая Пума твердо верил, что россияне вместе с Одноглазым Пришельцем помогут мивокам вернуть желтый песок и желтые камни их предков, к которым так неравнодушны бледнолицые. Но поверят ли ему братья по крови, остальные хойбо? Если да, то в обмен за золото они получат у Рыжебородого Дьявола много‑много быстрого свинца. Если нет... тогда не позволят ему вырыть священный обсидиановый нож войны. Хоть он и апихойбо племени, решение на Совете хойбо признается за большинством... Увлекшись своими мыслями, Помпонио протянул было руку к заветной святыне племени, покрытой памятными сакральными иероглифами, но вместо боевого полутораметрового ножа неожиданно нащупал белую снизку вампума, ту самую, что давно собирался подарить одной юной скво... Мягко мерцали крупные зерна скатного речного жемчуга. Теперь он уже хорошо знал: та, которая должна была занять место у очага его типи, последнее время сильно изменилась, так сильно, что скорее всего... Впрочем, это ожерелье все равно будет принадлежать ей. Только ей.

Атепель Помпонио приютился на одном из высоких склонов, поднимавшихся от каньона Горных Козлов, где били фонтаны гейзеров, истекали минеральные ключи и струились по сланцевым скалам горячие серные источники, благодаря которым покрытые мхами и лишайниками камни казались совершенно зелеными. Хребты сьерры громоздились над селением едва не до самых небес. Где‑то там, в самой низине, протекала бурливая речушка, а в долине ревел и пенился огромный водопад, каскадами ниспадая с западного склона, где росли могучие виргинские дубы. На небольшом расстоянии от берега речушки и брали свое основание лесистые горы, поднимающиеся вплоть до самого селения и много‑много выше. Даже днем верно охраняли они своих обитателей, ночью же тем более трудно было что‑либо тут отыскать. Заросли надежно защищали атепель, и бесшумно пробраться сюда не смогло бы ни одно живое существо. Мы уже немало говорили о богатстве и разнообразии флоры Северной Калифорнии. Дремучие леса, где перемежаются чаги и кедры, заросли чапарраля и исполинские сосны служили укрытием для индейцев, вынужденных вести скитальческую жизнь, спасаясь от порабощения ненавистными бледнолицыми. Краснокожие никогда не возводили мощных укреплений, понимая полную их бесполезность, но, обладая исключительно чуткой, налаженной системой охраны, почти всегда вовремя покидали прежнюю стоянку, уходя в глубь леса или укрываясь в сьерре, оставляя преследователям лишь кольца своих типи. Согласно образному выражению «краснокожие владели мудростью тропы...».

Вопреки традиции не в центре, а вблизи одной из стен Круглого Дома потрескивал синим пламенем открытый очаг. Двое немолодых туземцев занимались приготовлением торжественной трапезы для хойбо и чуйбо. На дно вырытой по соседству широкой ямы были уложены раскаленные камни, затем слой травы и слой мяса с разными приправами; все это было засыпано землей – яствам предстояло томиться до достижения необходимой сочности. Один из апичуибо, с землистого цвета лицом, запалил огнище жертвенника и приступил к своим священнодействиям. Затрещала, зацокала магическая погремушка, сработанная из черепахового панциря, имеющая чудесный дар отводить болезни, приносить счастье, подавать людям мудрые мысли и верные советы. Недаром когда‑то Великая Черепаха, чьим именем индейцы и поныне именуют Новый Свет, спасла на своей спине праматерь человечества от Всемирного Потопа... Затем присутствовавшим вождям племени подали жареное алоэ, тонкие лепешки и запеченные апельсины, вовнутрь которых для сладости добавлялось предварительно немного меду. Помпонио удалось убедить своих соплеменников отрыть Священный Нож Войны.

И скоро во все стороны света умчались быстроногие гонцы, прихватив с собой вампумы‑послания от имени апихойбо мивоков с предложением собрать Великий Совет Вождей. Разные по времени, но одинаково многотрудные пути предстояло преодолеть посланцам Помпонио. Впрочем, время как таковое калифорнийские индейцы отсчитывать не умели; могли определять разве что сроки, оставшиеся до того или иного памятного события, да и то очень приблизительно. Нарочные Помпонио, минуя преграды, оставляя позади себя десятки и сотни миль, неслись к указанной им цели... Прошло время, и иные из них уже возвращались в главный атепель мивоков, принося с собой ответные вампумы‑послания из раковин, соколиных когтей, золотых самородков‑пепитов, наконечников стрел, трубчатых цуклей и даже зубов аллигаторов. Возвратились они от племен помо, ваппо, винтунов, прибрежных костаньо, горных майду, обитавших вокруг озера Тахо, туземцев Бета‑Такина, проживавших к северо‑востоку от горы Шаста, жителей Лука‑Чукай, что неподалеку от двуглавого вулкана Лас‑сен‑Пик, из легендарной Соноры, где особо зверствовали монахи «сатанинской» католической миссии Санта‑Ана. Видимо, этим и объясняется тот факт, что первые вести о предстоящем Великом Совете Вождей пришли к Мариано де Эррере как раз из далекой Соноры. Прознал‑таки проклятый иезуит о местонахождении атепеля мивоков...

Спасающийся от преследования отряд Помпонио все дальше и дальше уходил на северо‑восток, по направлению к Русской Калифорнии. Из‑под конских копыт летели искры. Но увы, лошади йори были лучше, да и как наездники испанцы, несомненно, превосходили краснокожих. Одним словом, участь индейцев была бы предрешена, если бы не два события, скоротечно происшедшие одно за другим. Первое из них было связано с так называемыми палами – гигантским пожаром, охватившим более пяти тысяч акров одного только лесного массива. Все началось с того, что индейцы из миссии Сан‑Пабло по обыкновению сдирали кору с деревьев, а затем поджигали засохшие стволы, высвобождая тем самым место для будущей пашни. Но дьявольский, ураганный ветер, неожиданно пришедший со стороны сьерры и песчаных плоскогорий, подхватил огонь и понес его со стремительной скоростью к побережью Великого Восточного океана, сметая на своем пути все живое и неживое. Засушливое лето подходило к концу. Заходящее тускло‑багряное солнце горело зловещим неровным сиянием, отбрасывая последние умирающие лучи свои на бушующую стихию, распространявшуюся по отливающим бронзой склонам сьерры. Свод серо‑желтого неба покрылся черными с кровавым подбоем клубящимися облаками. В воздухе повис сухой туман, запахло гарью, атмосфера наполнилась золистой пылью. На землю спустилась густая, тяжелая мгла, от которой слезились глаза и перехватывало дыхание. Деревья и кустарники, произрастающие по краям дорог, вдоль рек и ручьев, поседели от пыли. Внезапно сначала один, потом другой, третий... жерла каньонов прорвались; заполыхали гонимые воющим ветром громадные языки пламени. Скоро огонь перекинулся на гребни холмов, где тут же был подхвачен новым порывом ветра. Огнедышащий вал лавиной покатился вниз по склонам. Карликовые дубы, ядовитый сумах и чапарраль служили идеальной пищей для всепоглощающего пламени. Горели леса. Лесной пожар ходок– все испепеляет на своем пути. Одни лишь могущественные секвойи ожидали приближающееся бедствие как величайшее для себя благо: их древесина не горела, зато «конкуренты» (теплолюбивые растения) оказывались полностью истребленными в огне. Этот вид флоры, «уходящий своими корнями» в самую глубокую древность, сохранился до настоящего времени во многом благодаря именно лесным пожарам. Страшные языки пламени, стремительно гонимые свирепым ветром, охватывали все большую и большую территорию калифорнийских лугов и пастбищ. Вокруг мчавшейся во весь опор кавалькады мивоков запрыгали вдруг десятки и сотни маленьких огненных шаров. Бедные кролики! При виде пламени в густом дыму звери совершенно теряли ориентировку, переставали подчиняться природному инстинкту и растекались во все стороны дикими, фантастическими потоками. Подгоняемые ужасом, в неодолимой панике, позабыв вражду и разлады, они мчались с громким визгом, криками и ревом вперед, только вперед... стремясь во что бы то ни стало уйти от страшной, мучительной смерти!..

Калифорния! Сказочная страна с благодатным, райским климатом! Но почему так устроен мир?.. Когда ведут речь о землетрясениях, вулканах, торнадо, цунами, наводнениях, ураганах и всепожирающих пожарах с катастрофическими последствиями, то опять же таки прежде всего вспоминают Калифорнию – «огненную землю» и «сущий ад»...

...Итак, сначала начались палы... а несколько позже... На опушку леса, которую только что минули мивоки и мимо которой мчался теперь во весь опор отряд желтых мундиров, с дикими воплями: «Ру‑ру‑ру!.. Хгоу! Хгоу!» – выскочили два мохнатых демона. Трудно описать тот ужас, что в течение одной секунды охватил души благочестивых католиков, получивших возможность воочию узреть живых обитателей Преисподней, про которых столь красочно повествовали им с раннего детства ученые патеры. Суеверные испанцы оцепенели. Тут было уже не до погони. Кони тамариндос сначала буквально вросли в землю, а потом... потом на едином дыхании понесли они прочь от сатанинского логова, провожаемые хохотом, смешанным с завыванием и непрерывными воплями саскватчей: «Ру‑ру‑ру!.. Хгоу! Хгоу!..» Неожиданно испанцы ощутили, что со всех сторон окружены пламенем. Когда же, вдобавок к этому, под ними начала оседать черная как смоль земля и вокруг захлюпали пузырящиеся лужи, они поняли, что Вельзевул принимает их в свою обитель живьем. Вязкая, клейкая масса предательской трясины постепенно поглотила остатки отряда тамариндос, но долго еще метались по глухим чащобам, по глубоким расселинам скалистых утесов, то исчезая, то возникая сызнова, их дикие предсмертные стенания... И поныне этот калифорнийский уголок с асфальтовыми «озерами» известен у туземных жителей как «Место, где хохочет Диавол»...

Когда чудом уцелевшие вакеры доложили подробности происшедшего падре Мариано де Эррере, преподобный только ругнулся непотребным словом да отшвырнул попавшееся под руку ружье.

– Акабоссе... (Вот и все...) – сокрушенно покачал головой Экселенц.

А повернувший в сторону и оставшийся позади отряда Помпонио страшный ураган продолжался ночь, день и еще три дня и три ночи...

...Падре Мариано де Эррера изображал высшую степень возмущения неблаговидными поступками россиян: мало того, что они‑де потворствуют мятежникам, не раз нападавшим на римско‑католические миссии и пресидии его католического величества, так, более того, даже укрывают их у себя. Но и это еще не все... Они надругались над миссией Святого Игнатия Лойолы, прислав туда живописца‑святотатца. Это надо же! Так осквернить храм господен! Или православная церковь дозволяет заместо Господа нашего, Иисуса Христа, богомазам своим определять: кого в Ад, а кого в Рай направлять?! Между тем Экселенц внимательно следил за россиянами, прикидывая в уме, что к чему и какую из всего этого можно извлечь выгоду для Общества Иисуса...

Трофим Лопотов со всем вниманием выслушал прибывших в Росс иезуитов и францисканцев. Положение его, и это приставник прекрасно понимал, в некотором роде было действительно щекотливым. И смех, как говорится, и грех. Картина Страшного Суда, содеянная послушником для костела миссии Сан‑Игнасио, была поистине великолепна: сидя на пьедестале во всем своем величии и могуществе, Иисус Христос вершил правый суд, отсылая праведников в Райские Кущи, а нечестивцев в Геенну Огненную. Полотно, достойное кисти умелого мастера, потрясало воображение. Паству привозили не только из окрестных, но и из самых дальних миссий и пресидий, дабы все краснокожие могли воочию узреть, что сулит им послушание или, напротив, непослушание «матери их» – Римской церкви. Святые отцы готовы были торжествовать... Послушника нашего, богомаза православного, стремились заполучить и другие храмы, когда, совершенно неожиданно, разразился скандал. На смену благопослушанию среди индейцев обнаружились вдруг некоторые волнения, причину коих смогли уразуметь лишь после того, как один проницательный вакер донес, что в правом нижнем углу картины по соседству с рожами семи богомерзких диаволов изображен искаженный от ужаса и муки лик преподобного патера Мариано де Эрреры...

Случись воля Лопотова, он, как и Римма, ни на минуту не задумываясь, беспременно упек бы сего паскудного иезуита в самое Горнило Адово. Но дипломатия есть дипломатия. Ссора с соседями, да еще в такое неспокойное для россиян время, вовсе не входила в планы приставника. К тому же он пока не знал, чего, в сущности, добиваются святые отцы: выдачи Помпонио? Каких‑либо иных преимуществ? Каких именно?..

Разговор так ничем и кончился. Возражения россиян сводились к нижеследующему: во‑первых, гость есть гость, и на нем не написано, где он был и что делал; во‑вторых, еще Христофор Колумб, приобретя для его величества короля Кастилии и Леона новых краснокожих подданных, докладывал своему повелителю, что «они не откажутся дать ничего из того, чем сами обладают, готовы поделиться с каждым и держат себя при этом столь любезно, словно и сердца не пожалеют»; зачем же вести себя подобно хорькам в курятнике. Разумеется, все было сказано с подчеркнутой корректностью, в несколько иных словах и более пространных выражениях. К слову, не худо бы святым отцам, заметил приставник, позаботиться о возвращении задержанных подданных короны его императорского величества, государя Российского, захваченных во время незаконного задержания ими «Инфанты Изабеллы». В этом месте кое‑кто из патеров скромно потупил глаза: увы, так и не смогши своротить россиян в латинство, вернуть они могли теперь далеко не всех, а потому и не заикались больше о злополучном послушнике. Да, согласился Тимофей Лопотов, мальчонка, нашкодивший в храме Божием, достоин епитимий и за непотребство будет строго наказан. Но зачем было благочестивым падре зашивать его в кожи?..

– Может, ваши преподобия желают сами побеседовать с ним, выслушать его показания? – Лопотов лукаво сощурил левый глаз.– Так я теперь же распоряжусь...

Однако их преподобия любезно отклонили предложение русского начальника и, откушав, убрались восвояси...

В одном из приделов церкви во имя Триипостасного Божества, что в крепости Росс, стоял коленопреклоненный Римма, отбывая церковную епитимию, наложенную на него отцом Епимахом. Творил умную молитву и ожидал своей дальнейшей участи, которая решалась теперь за глухими стенами храма. Перед строгими ликами угодников Господних, осуждающе взиравших на послушника со всех сторон, теплились лампады, наполненные маленькими бурыми жуками‑светляками.

В глазах святых стоял немой укор иноку, осмелившемуся осквернить дом Божий. Тут только уловил Римма устремленный на него точно живой взгляд одного из праведников. Он узнал Его!..

Будто наяву воскресла обветшалая избенка, притулившаяся где‑то посреди молчаливых, суровых северных российских сосен. Кругом лежат громадные валуны и каменья, за что прозвали землю его «чертовой сторонушкой»: сказывали тогда старые люди, будто камнями черти заместо костей играли, но «когда преподобные Варлаам и Герман воздвигли на острове Валааме честной, животворящий Крест Господен, то черти перепугались и в воду побросались; а камни, как они играли, так и остались...».

Как сейчас помнил Римма, что день тот приходился на Покров Святой Богородицы. Совсем уже рассвело, и с монастырской колокольни далеко в округе разносился стройный малиновый перезвон, благовестивший к поздней обедне. Мать поправляла фитиль у божницы, а отец читал вслух: «Проходил чудотворец свой путь не во славе, не в почести, не в святительском величии, а в смиренном образе бедного странного человека...» В этот самый момент кто‑то глухо стукнул тяжелым железным кольцом о дубовое полотно калитки. Цепной пес залился звонким лаем. Подумав, что опять то калики перехожие, коих великое множество слонялось тогда по бескрайней, многострадальной Руси, отец со вздохом отложил книгу и подался к двери. Через некоторое время Римма услышал:

– Кого Господь дарует?

– Странник я о Христе Иисусе...– отозвался из‑за калитки неведомый голос.– Не дозволите ль напиться?..

Тогда Римма впервые увидел Его. В свете, падавшем от очага, стоял согбенный человек с длинной, немного вьющейся седой бородой и потухшими глазами.

Поначалу странник снял широкополую шляпу и, отставив в сторону суковатую шалыгу, поискал глазами образа; перекрестился и неслышно, как то следует, творя Господню молитву, положил к красному углу три поясных поклона. Потом, подойдя ближе к киоту, принялся внимательно разглядывать старинные иконы...

– Потрапезуй, честной отче, чем Господь послал,– пригласила хозяйка.– А там те и Никола в путь!

Пришелец строго взглянул на хозяйку – по его суровому облику видно было, что гость – человек не простой. От кушаньев отказался, но котомку снял и, развязав лопатину, подсел к столу, где испил два стакана пустого чаю. Помолившись обратно на святые иконы, облачился и совсем уже собрался уходить, как взгляд его упал на Римму. Тут он прищурился как‑то странно, да и сказал те мудреные слова:

– Страшен сон, да милостив Бог. Много милостей у Бога, и во власти его чудеса творити. Будет на то воля Господня – и в лопатине деньга сыщется. А воля Господня – первей всего, потому как все мы во власти Его...

Странник пошел было прочь, да у порога остановился и вымолвил на прощанье:

– Во иноках ему бысть, в землях дальних, крест трудный, да славный несть...

Кинулась было в ноги старцу хозяйка, да тот только посохом на нее махнул. Вышел за ворота, перекрестился на все стороны и был таков.

– Царица небесная! – всплеснула руками мать и кинулась в красный угол под образа...

Дорога круто поднималась между высушенных и выжженных скал. Чик‑о казалось, что еще чуть‑чуть и она сможет рукой дотянуться до синевы вечернего неба, потрогать высветлившиеся на нем ласково сверкающие звездочки. Сумерки опередили всадников, въезжающих в каньон, где скромно и тихо приютился атепель о трех типи. Горы, раздвинув свою неприступную гряду и несколько смягчив суровость очертаний, вплотную подходили здесь к самому берегу Великого Восточного океана. Все вокруг пребывало в полном покое. Бледный месяц торжественно проплывал над каньоном. Тихая ночь воцарилась над землей: ни людских голосов, ни звериного крика, ни птичьего щебета...

...В наполненные ласковой прохладой предутренние часы Чик‑о более всего на свете любила представлять, будто попадает она в некую волшебную, сказочную Страну Добрых Духов. Сегодня ее мечтаниям сопутствовал чудесный рассвет. Промчавшаяся где‑то неподалеку ночная гроза донесла сюда лишь свежий ветерок, благодаря которому дышалось легко и весело. Одно только омрачало это прекрасное солнечное утро – отсутствие Лешека Мавра. Они теперь редко разлучались, но Чик‑о печалили и беспокоили даже самые короткие отлучки любимого, непременно связанные, как ей казалось, с чем‑нибудь очень опасным.

Как сладились они?.. Господь ведает!..

Мокрая галька приятно освежала пятки босых ног. На нежной шее Чик‑о мягко мерцали крупные зерна скатного речного жемчуга. В одной набедренной повязке бежала она по берегу, радуясь шуму прибоя и улыбаясь, как улыбался ей пришедший с Востока и отражавшийся теперь в водах Великого океана лучезарный рассвет...

XIV

История Беатрис. Заколдованный путь. Золотая пещера инков. Скукумы проснулись... Рассказы старого мивока.

В храм «Кампана дель Куско», что находился в столице бывшей великой империи Тауантисуйо, уже перед самым его закрытием вошли два человека. Ни на кого не обращая внимания, они сразу же направились к одной из внутренних дверей и, остановившись, устремили свои взоры вверх – туда, где помещалась картина, изображавшая старинную свадьбу. Потускневшие от времени краски передавали образ испанского идальго времен конкисты: самодовольная ухмылка, лихо закрученные усы, секира в руках. Рядом невеста – юная индианка с прекрасным и печальным лицом. Помимо скорби во взгляде ее подернутых влагой глаз, можно было, приглядевшись повнимательнее, прочесть еще и презрение, даже ненависть к окружавшим. Нарядное платье новобрачной украшали замысловатые разноцветные фигуры...

– Это она? – негромко спросил один из вошедших. Едва заметный акцент обнаруживал в нем чужестранца.

– Точно так, ваша милость, она, прелестная Беатрис, на чью долю выпало столько страданий...– горестно ответствовал седобородый мексиканец в лохмотьях и с помятым сомбреро в жилистых руках, почтительно стоявший позади своего спутника.

– Итак, стало быть, середина шестнадцатого столетия... Основание инквизиции...– то ли продолжая прерванный разговор, то ли рассуждая сам с собой, проговорил тот, кого назвали «ваша милость».– Однако нельзя ли, почтеннейший, поподробнее...

– Разумеется, ваша милость, разумеется.

Негромко, но затем все более и более увлекаясь, повел мексиканец свой рассказ об одной из великих трагедий прошлого.

Все было и в самом деле трагично – иначе не назовешь... В начале XIV столетия группа родов из индейского племени аймара, объединенных впоследствии под общим названием «инки», образовали могущественное государство Тауантисуйо, что означает «Четыре страны света». Территория его простиралась на нынешние Боливию, Перу, Эквадор и северные районы Чили. Это было рабовладельческое общество. На вершине иерархической лестницы стоял наследный глава государства Сапа Инка (Единственный Инка – Сын Солнца), род которого восходил к самому Богу. Дабы не осквернять род, члены семьи Сапа Инки могли вступать в брак только между собой. Сосредоточивая всю полноту власти в своих руках, Сапа Инка считался лишь с мнением жрецов, представлявших избранную касту, и мыслителей‑амаута. Последние обучали членов его семьи тайнописи – кильке, пользоваться которой могли лишь очень немногие.

В религии инков наиболее значимое место занимал культ предков. Инки мумифицировали умерших представителей знати и в одеждах, украшенных драгоценностями, погребали их в склепах, вырубавшихся обыкновенно в скалах. Язычники‑инки поклонялись Солнцу, Луне, Земле и Воде. Храм Солнца и храм Луны были поистине чудом зодчества. В восточной стене центрального зала первого из них был помещен золотой диск Дневного Светила с изумрудными глазами. Между храмами находилось так называемое Солнечное поле, иначе «Золотой сад», в котором растения и птицы, животные и люди были отлиты из золота и серебра. Свободный доступ в храм Солнца разрешался лишь самому Сапа Инке.

Конец Великой Империи инков был ужасен. Их армия не смогла оказать сколько‑нибудь серьезного сопротивления завоевателям‑конкистадорам... С тех пор, то есть с начала XVI столетия, вся духовная жизнь новой испанской колонии находилась под недремлющим оком Римско‑католической церкви. Все, что противоречило церковным догмам, было уничтожено, в том числе и бесценные письменные документы, хранившиеся в храмах Солнца и Луны. Отнюдь немаловажной причиной их уничтожения явилось также и то, что тексты – небольших размеров, причудливо разрисованные холсты – были заключены в драгоценные рамы. Конкистадорам, не слишком умудренным даже в своей грамоте, памятники письменности были попросту ни к чему; зато дорогостоящее их обрамление, совершенно естественно, не могло оставить идальго равнодушными.

Не подлежит, однако, сомнению и другой факт: по какой‑то неизвестной до сей поры причине сами инки уничтожили часть холстов. Согласно одной из версий толчком к этому послужила страшная эпидемия, косившая людей в начале столь недоброго для Великой Империи инков XVI столетия, от которой умер сам Сапа Инка, отправившийся на Север страны для подавления непокорных восставших племен. Предание гласит, что в связи с этим верховный жрец храма Солнца сказал: «Нужно запретить употребление письма, и тогда беда отступит». Рассказывают также, что, когда один из амаута попытался тайно сохранить часть предназначенных к сожжению холстов, его сожгли самого.

Много золота и драгоценных камней вывезли в Европу испанские конкистадоры. В числе их был и десятиметровый в диаметре золотой диск из храма Солнца, весивший целую тонну. В Мадриде он был переплавлен. Однако значительную часть своих богатств инкам удалось‑таки спрятать в тайниках и увезти затем на Север. Сохранилось предание, что где‑то далеко на Севере есть пещера, в которой инки укрыли свои несметные сокровища; там же будто бы находятся и золотые фигуры всех правителей Тауантисуйо...

– Ну а о печальной судьбе Беатрис я уже рассказывал вашей милости.

Восьмилетняя девочка, дочь одного из оставшихся в живых последних вождей Великой Империи, Сайри Тупака попала в лапы католических монахов и конкистадоров. Ее пытали, насиловали... но она каким‑то чудом выжила.

Ее бросили, о ней забыли. Однако, когда испанцам потребовалось «узаконить» свою власть над побежденным, но так и не сломленным народом, о ней снова вспомнили. Ибо она осталась единственной живой наследницей престола Тауантисуйо из рода Сапа Инки. Вездесущие отцы‑иезуиты быстро подыскали ей жениха. Им стал родной племянник основателя Общества Иисуса Иньиго Лойолы – Мартин.

– Теперь, Экселенц...– столь неожиданное обращение, казалось, совсем нечаянно сорвалось с уст продолжающего свой рассказ мексиканца,– теперь ваша милость видит перед собой сцену свадьбы Беатрис с этим идальго... А так как племянник Лойолы был женат на последней и единственной наследнице престола инков, то иезуиты и по сей день полагают, что все золото, все письмена «по праву наследства» должны принадлежать именно их ордену. Но обратила ли ваша милость внимание на орнамент, украшающий подвенечное платье Беатрис? Эти разноцветные полосы, квадраты и прямоугольники, повторяющиеся в строгой последовательности... Ведь это письмена! Мало того, я полагаю, что они могут указывать, где именно инки укрыли свои сокровища, а главное – уцелевшие полотна! Я слышал, что ваши соотечественники видели их еще в прошлом столетии, где‑то в горах Сьерра‑Невады, в Калифорнии. Видели! Но где именно?..

Постояв еще немного перед картиной, ни словом более не обменявшись, мексиканец и его загадочный собеседник вышли из храма...

Миновав галечную пойму неширокой реки, Лешек Мавр и его спутники выбрались из густых чапарралевых зарослей и очутились в глубокой замкнутой дебре, покрытой слегка пожухлой порослью трав. Здесь они наконец получили возможность осмотреться. Место было им незнакомое. По правую руку простирался пологий склон, покрытый земляничными деревьями и вековыми раскидистыми дубами с морщинистой корой. Прямо поднимались отвесные, лишенные какой бы то ни было растительности базальтовые кручи, известные у индейцев под названием Дьявольских Столбов. Несколько левее от их подножия едва различимо змеилась тропинка, сворачивавшая в поросшее красноствольными чажными деревьями ущелье. Именно туда и направлялись наши путники, держа на поводу навьюченных месков. Сопровождавший россиян отряд индейцев вновь, как и в прошлый раз, наотрез отказался двигаться дальше, едва только приблизились они к сим «заколдованным», по мнению краснокожих, местам. Оставалось лишь дивиться неизменности их таинственных страхов.

Вдали виднелись спускающиеся от унылых вершин искрящиеся снегами ярко‑белые языки ледников. Пустынные горные цепи вздымались перед медленно продвигавшимся караваном десятками параллельных хребтов, и не было, казалось, конца миру величественной сьерры. Небо над головой на протяжении всего пути было удивительно чистым, а прозрачно‑хрустальный воздух свеж и бодрящ. Однако иногда, на особенно трудных перевалах, сказывалась нехватка кислорода; слабость сковывала движения, трудно дышалось, свинцом наливался мозг.

Долго ли, коротко ли, добрались до знакомого вроде бы места, вдоль и поперек изрезанного длинными извилистыми расщелинами. Здесь россиянам вместе со своими месками с неимоверными трудностями и предельной осторожностью пришлось огибать тысячефутовой глубины пропасть. Целый лес мертвых деревьев круто спускался к страшному ее дну. Гул, исходящий от бурлившей внизу реки, едва долетал до слуха путников.