Текст книги "За Тридевять Земель"

Автор книги: Игорь Скарбек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Ермей Ветка и Лешек Мавр, исполнявшие теперь роль проводников каравана, попав в эту столь запутанную сеть пропастей и ущелий, узнавали и вместе с тем не узнавали свой прежний маршрут. Карабкаясь по неровным трещинам и уступам скалистых откосов, они наконец выбрались на бесплодное плоскогорье открытой всем ветрам «висячей долины», откуда узрели нескончаемую цепь вулканических конусов, возвышающихся над скалистыми гребнями сьерры на всем ее видимом протяжении. К югу от реки Колумбия, известного вулкана Шаста и близнеца его – Шастино, вплоть до Средней Калифорнии подобных, просыпающихся время от времени, огнедышащих гор насчитывалось более сотни...

– Да вроде горы эти с порубленными верхушками были тогда по левую руку, а ныне – по правую...– неуверенно проговорил Ветка, обращаясь к Лешеку.

– И правда,– согласился тот.– Незадача...

Не прошли и сотни шагов, как оказались в новом ущелье, которое постепенно сужалось и, поворотивши в сторону, устремлялось куда‑то вверх. Изредка встречались ответвления от него, однако теперь, уразумев, что обошли искомую галерею золотоносых идолов с обратной стороны, проводники уверенно выбирали нужный маршрут. Шли молча. Лешеку Мавру припомнилась почему‑то та самая стрела с изумрудным носком на конце, что едва не стоила ему жизни... Скоро каменистая тропа выровнялась, потом снова резко пошла под уклон. В воздухе запахло серой. Сделав еще несколько поворотов, путники очутились на дне кратера небольшого притихшего вулкана, затаившегося в своем злобном коварстве. Тяжелый, удушливый газ выбивался из‑под расщелин наружу и словно ластился к земле, обволакивая гладкие зеленоватые, покрытые ослизлой плесенью валуны.

– Виждь! – негромко обратился Ветка к одноглазому, указывая перстом куда‑то вверх.– Нам вроде туда... Иль нет...

Лешек Мавр взглянул в том направлении, куда указывал ему старовояжный, но так ничего и не усмотрел, разве что черно‑сизые крылья кондоров, круживших над зубчатыми краями котлована.

– Да не туда глядишь! Смотри правей,– поворотил Ермей поляка. Только теперь увидел Лешек тот самый верный ориентир, что привлек к себе их внимание еще во время первого посещения этих мест. Неподалеку от выхода из идольской галереи приметили они тогда на оголенном кусте одинокого чапыжника окатанный, отшлифованный до блеска песками и ветрами человеческий череп. Золотая Пещера, являвшаяся целью их многотрудного путешествия, находилась теперь где‑то совсем рядом. Однако, выбравшись из кратера наружу, они были до того поражены представшим их очам зрелищем, что на время даже забыли о главной задаче своей экспедиции. Прошлый раз они не спускались вниз из галереи, а посему и не могли увидеть эти мертвые величественные руины Таинственного Города, что раскинулся сейчас вокруг.

Едва золотоискатели перешагнули порог галереи идолов, как позади них в тихом прозрачном воздухе раздался вой. Сначала он был едва различим, потом все более громок и настойчив. Ничто на свете не могло сравниться с этим ужасающим, монотонным и отвратительным воем. Кровь стыла в жилах от этого нескончаемого концерта: было явственно слышно, как чей‑то голос тут же подхватывался другим, потом еще одним... Каждый участник экспедиции всем своим существом, напрягшимися до предела нервами чувствовал, что за ним зорко и неустанно следят. Поджавши хвосты, жалобно скулили собаки. Каза лось, что Духи Гор и Подземелий и впрямь не желают расставаться со своими сокровищами. Словно пробудилось дремавшее столетиями встревоженное Эхо...

И тут произошло нечто, совершенно удивительное по своей природе, никак не объяснимое. Поотставший от остальных россиян Епимах узрел вдруг впереди себя на расстоянии всего лишь нескольких сажен будто сотканную из воздуха, совсем юную девушку необычайной, сказочной красоты. Ее свободное одеяние было расписано какими‑то замысловатыми, таинственными фигурами‑письменами. Иеромонах успел заметить, что разноцветные полосы, круги, квадраты и прямоугольники на ее платье повторялись в некой строгой последовательности... Как тут было не вспомнить о старом предании, гласящем, что в начале XVI века оставшиеся в живых инки, спасаясь от пуль и мечей беспощадных рейтар, нашли приют где‑то в горах Сьерра‑Невады. Как тут было не вспомнить про историю прекрасной Беатрис, несчастной наследницы Великого Престола. «Неужели она!» – пронеслось в голове ученого, всезнающего монаха. Но девушка‑инка растаяла так же быстро и неожиданно, как появилась...

На сторожевой башне мелькнули неведомые огоньки. Потом погасли... Вслед за их исчезновением разом умолк и ужасающий вой. И снова продолжили россияне путь свой, плутая по подземным лабиринтам. Спустя некоторое время оказались они в продолговатой галерее футов в десять высотой. Пройдя еще немного, поворотили направо и, наконец... увидели вырубленный в горной породе проем с дверью на каменных петлях. Толкнув ее, очутились в довольно просторном помещении. Картина, представшая взору россиян, захватывала дух, безусловно, превосходя все, что видели они допрежь... В необъятных размеров каменной зале лежали чаемые сокровища! В наполненных до краев сундуках не было ни золотых монет, ни шедевров доколумбовых цивилизаций, ни масок египетских фараонов, ни уникальных скифских ваз... Здесь было лишь золото, только золото, одно золото – «искры зыбей», как говорили древние норманны; золото в виде песка и пепитов... При виде такого обилия желтого металла, на котором во все времена исторические лежало, да и по сей день лежит «дьявольское клеймо», Лешеку невольно пришли на память слова великого римского поэта: «О! аури сакра фамес!» (О! Проклятая жажда золота!)

«Прав был Вергилий! Много раз прав!» – подумалось мятежному поляку, когда представил он, как тысячи индейцев поднимали из сырых и мрачных, словно пасть чудовища, шахт‑преисподен мешки бычьей кожи, наполненные презренным металлом, и тащили их на своих плечах.

Но не золотые сундуки более всего поразили россиян: стены и потолок величественной залы представляли собой целую художественную галерею – здесь были тысячи изображений людей, а также всевозможных зверей и птиц.

Чаще прочих встречались на росписях изображения обитателей моря, громадных змей и древних ящеров. Краски словно только что вышли из‑под кисти живописца и светились, блистая новизной. Пол был выложен цветными изразцами. Посредине ровными рядами стояли золотые, в натуральную величину, изваяния правителей Великой Империи Тауантисуйо... «Аллея Мертвых» – так окрестил ее про себя Лешек Мавр – вела к невысокому постаменту из черного мрамора, на котором покоился богато инкрустированный саркофаг. Поверху восковыми красками была изображена прекрасная девушка...

– О, Господи!.. Беатрис!..– едва не вскрикнув, выдохнул Епимах, вспомнив свое недавнее воздушное видение...

Взгляды всех без исключения россиян устремились на золотые изваяния и гробницу последней инки. Некоторое время стояли молча.

– Сокровище должно принадлежать тому, на чьей земле оно находится. Так завещал старый Гамбузино,– прервал воцарившееся в пещере молчание Лешек, указывая на сундуки с золотом.– Во имя Бога и справедливости – это закон. И индейцы Помпонио получат его!

...Вскоре ход раздвоился: один оказался тупиковым, пошли по другому, из которого исходил какой‑то немыслимо‑тошнотворный запах, и скоро оказались в гнездовье, где обитали многие тысячи летучих мышей. Россияне облегченно вздохнули – выход наружу был где‑то совсем рядом.

К немалому своему удивлению, путники скоро обнаружили, что вышли почти к тому самому месту на восточном склоне хребта Черных Балахонов, где оставили они своих месков под охраной Чик‑о, улыбавшейся теперь благополучному их возвращению. На северо‑востоке курились сопки двуглавого вулкана Лассен‑Пик; ближе струилась впадающая в Тахо речушка, которой иезуиты по неведомой причине дали имя Комес – «Сотоварищ»...

...Немало переходов пришлось проделать россиянам от Золотой Пещеры Инков, что находилась в горах Черных Балахонов, до Ближнего хребта, где в скрытом месте устроили индейцы свое временное золотохранилище, пока не явился к ним апичуйбо Сам‑са‑пун, чье имя в переводе с индейского означало «видящий гору».

– Видящий Гору,– перевел обеспокоенный Помпонио,– говорит, что нельзя больше идти в Золотую Пещеру. Скукумы проснулись. Духи Подземелий не хотят отдавать то, что принадлежит другому племени. И нам,– гордо добавил он,– не нужно чужого...

– Но там осталось еще немного из того, что принадлежит мивокам,– возразил Лешек Мавр.– За один раз мы возьмем остальное.

– Скукумы проснулись...– повторил Помпонио.– Ты видишь этот дым? Духи Подземелий поднялись к Духам Гор и уже закурили свои калюметы...

– И все же мы рискнем. Думаю, время есть...

– Сам‑са‑пун никогда не ошибается,– упрямо, в который раз повторил Помпонио.– Ты видишь, змеи выползают из своих нор, муравьи покидают свои жилища, рыбы и бобры уходят в глубь озер, волнуются собаки, и поднимается вода в колодцах... Видящий Гору говорит, что скукумы проснулись, и, значит, грядет большая погибель. Я сказал...

Надо! Ох как надо было бы прислушаться к словам пророка‑апичуйбо Видящего Гору, а равно и к разумным предостережениям Серой Пумы. Кому, как не им, суждено было знать о предвестниках грядущих катаклизмов... Однако на этот раз мятежный поляк не счел нужным внять голосу разума. Вместе со своими российскими спутниками и верной Чик‑о, прихватив остатки сокровища и взглянув в последний раз на гробницу несчастной Беатрис, рядом с которой, будто часовые в почетном карауле, застыли золотые изваяния правителей Великой Империи Тауантисуйо, он находился теперь уже на полпути к Ближнему хребту. Все, что произошло следом, поистине напоминало Конец Света...

Сначала послышался легкий, но странный, будто бы исходивший из самого нутра земного тревожный гул. Спустя мгновение позади каравана раздался ужасающий грохот. Обернувшись, пораженные россияне увидели, как из разверзшегося жерла одного из вулканических конусов вырвалось и поднялось в самую высь громадных размеров газовое облако. Постепенно расплываясь, оно все более и более обволакивало солнечный диск своей клубящейся пеленой. Совсем рядом с оцепеневшими Лешеком и Чик‑о неожиданно воспламенился горб ничем не приметного с виду холма. Черный столб раскаленного пепла стремительно взмыл к небесам. Скоро все сущее погрузилось в густую, непроглядную мглу. Лишь изредка сокрытые во мраке окрестности озарялись ярким блеском огненных стрел и зловещими зигзагами оранжевых молний. От земного содрогания в скальных породах появились трещины. Из образовавшихся проломов шумно валили клубы пара с примесью удушливого серного запаха. То здесь, то там вырывались наружу широкие языки пламени; докрасна раскаленные камни размером с доброго бизона вприпрыжку неслись по наклонной поверхности. Горные кряжи ходили ходуном; иные из них проваливались вниз, образуя зияющие пропасти. Из вулканических жерл выливались все новые и новые потоки кипящего варева. Гигантские волны лавы устремились по склонам гор, затопляя каньоны и ущелья. Там, где только что протекали полноводные реки, в течение считанных минут образовалась дымящаяся пустыня. Но даже и те участки сьерры, что находились, казалось бы, в стороне, на безопасном удалении от всего этого хаоса, разъяренная стихия пощадила лишь относительно. Редким горным склонам посчастливилось избежать страшных отметин в виде черных просек, выжженных лесными пожарами. Однако и это было еще не все. В пейзаж катастрофического бедствия, и без того весьма напоминавшего восшествие Ада на Землю, внесли свою лепту треснувшие в первые же минуты катаклизма ледники. В одно мгновение расстаяли многовековые снежно‑ледяные покровы вершин и ревущей грязевой лавиной, ничуть не менее грозной, нежели пламенные потоки, ринулись с бешеной скоростью вниз, оставляя позади себя миллионы поваленных, вырванных с корнями и превращенных в труху деревьев...

Увы... Стоит ли говорить, что благородная миссия россиян, бесстрашно ринувшихся в рискованную экспедицию за оставшимся в пещере золотом, дабы помочь угнетенным индейцам, мало для кого закончилась благополучно. Как ни печально, но лишь очень немногим удалось уйти от погони огненных посланцев скукумов. Ермею Ветке, Епимаху, да еще двоим‑троим попросту помогло чудо: расколовшаяся надвое скала отгородила их одной своей половиной от Светопреставления. Прочим же, отброшенным взрывной волной куда‑то в сторону, суждено было навеки остаться в горах Сьерра‑Невады. Над куполами отдельных горелых сопок, будто в память о погибших россиянах, выросли темные султаны‑обелиски из застывших вулканических пород.

Гигантский оползень навеки погреб под собой Золотую Пещеру Инков, а вместе с ней саркофаг несчастной Беатрис и золотые изваяния правителей великой империи Тауантисуйо. Единственное око Лешека Мавра было тому свидетелем. Покачиваясь из стороны в сторону, словно в полузабытьи, спускался он теперь с пологого холма, держа на руках потерявшую сознание Чик‑о. Изнемогая от усталости, физической и душевной боли, из последних сил прижимая к груди бесценную свою ношу, поляк, как это ни странно, припоминал события, происшедшие не сейчас, не только что, а два‑три дня назад... Ведь видел же он тогда на севере и причудливые кольца дыма, выпускаемые из жерл курящихся горелых сопок двуглавого Лассена и Шасты, словно из Трубок Циклопа... видели проплывавшую в красном дымном зареве огненную тучу... слышал в отдалении непонятное грохотание, эхом отражавшееся от остроконечных скал... Ведь видел же и слышал! Собственным глазом и собственными ушами видел и слышал! Еще до предупреждения Сам‑са‑пуна... Так как же он, человек, отличавшийся трезвостью мысли при любых обстоятельствах, мог решиться на это погибельное предприятие?! Да ведь не только сам решился, но и других увлек... О Господи! Неужто и с ним сыграла злую шутку золотая лихорадка?! И что из того, что намерения были самые высокие... сколько невинных людей погубила его самонадеянность... «О! аури сакра фамес!»

Мивоки во главе со своим апихойбо перекочевывали на новое стойбище, стремясь уйти как можно далее от тех мест, где на многие сотни миль в округе не осталось ни одного живого деревца. На всем протяжении их долгого пути то и дело встречались валяющиеся на земле мертвые животные и птицы. Не один десяток лет потребуется, прежде чем оживет этот мертвенный ландшафт. Однако в настоящий момент думы индейцев были направлены на другое: драгоценный груз их был сохранен, и это самое главное!

Позади осталось кипящее озеро Тахо, которому предстояло кипеть еще целых семь дней, пока не испарится вся вода и осевшая соль не превратит его в громадное сверкающее зеркало. Очертания гор приобрели совершенно новый вид. Панорама затерявшегося среди их вершин атепеля изменилась до неузнаваемости.

...Спустя несколько суток на калифорнийскую землю обрушилась новая напасть. Сильнейший шквал пронесся над Великим Восточным океаном. Вздыбилось море, окутывая белой пеной своей зубчатые скалы. Волны цунами, высотою до сорока сажен, обрушились на берег, сея смерть и разрушения. Прячьтесь, люди и звери, кто где может, не то – верная погибель!

Старик мивок, укрывшийся вместе с нашими героями в одной из волно‑прибойных ниш, рассказывал россиянам историю Священного Койота, который, подобно Ною, спасся от потопа, сопровождавшегося огненным дождем. Поведал он и другие предания. Много интересного узнали слушатели о могучем Боге Ветра Йапонче. Лешеку Мавру особенно понравилась и запомнилась история про двух отважных воинов, которые добивались расположения прекрасной девушки, неожиданно оказавшейся ведьмой. Своих поклонников‑соперников она превратила в две огнедышащие горы. Да только и в каменных обличьях продолжали они вечный свой поединок, изрытая друг на друга огонь. Между прочим сообщил индеец и о том, что люди его племени умеют заранее определять, когда проснутся Лувлаклафы, «извергающие густой черный дым». Обычно мивоки успевали покинуть опасные области сьерры еще задолго до того, как Духи Гор усаживались вместе с Духами Подземелий и принимались раскуривать свои страшные калюметы. Индейцы никогда не поднимались на дымящиеся горы, более того, как правило, даже не приближались к их подножию. Согласно поверьям на опрометчивого непременно должны были наброситься Злые Духи – скукумы – и утащить его в Пекло...

Природа медленно зализывает раны, даже если наносит их себе сама... Однако, по мнению многих ученых, урон от катаклизмов был бы зачастую значительно меньшим, если бы люди прислушивались не только к прогнозам сейсмологов, но и к индейским легендам. Так, в частности, сент‑хеленская трагедия была заблаговременно предсказана краснокожими.

Как сообщал в 1976 году «Естественно‑информационный бюллетень» Смитсоновского института, археологическая экспедиция университета Санта‑Клара (штат Калифорния) в местах, нами описываемых, обнаружила накрытую оползнем и потому прекрасно сохранившуюся, неизвестную ранее стоянку индейцев... Возможно, это обстоятельство поможет когда‑нибудь более подробно и достоверно восстановить события, которые нашли место в настоящей главе.

XV

У подножия Учеакуочуке. Бледнолицый предатель. Последняя битва. Отмщение. Слово о судьбах людских.

В один из дней Месяца Желтой Травы в каньоне Милосердного Чапарраля, подле священного камня Учеакуочуке, что в переводе означает Поющая Скала, выросли многочисленные типи различных калифорнийских племен. Вожди и шаманы – хойбо и чуйбо, апихойбо и апи‑чуйбо, один за другим, в сопровождении немногочисленной свиты подходили к Поющей Скале, чтобы вытянутой во всю длину правой рукой с открытой кистью, ладонью вверх, приветствовать Святыню. Они шли неслышной, но твердой поступью, и со стороны казалось, что это шествует Само Время. На исходе другого дня они вновь встретятся у подножия Учеакуочуке, разведут вокруг костры из хвойных веток и ароматических трав, принесут жертвы Великому Духу, и, когда дым окутает Поющую Скалу, Души Предков, живущие в камне, через апичуйбо Пожирателя Молний, что старше самого кашайя на девять лун, будут давать советы собравшимся вождям.

На этот раз у прародителей следовало получить лишь один совет: следует ли отрывать Сакральный Нож Войны и начинать Великий Поход Священной Седельной Сумки или нет? Ровно в полночь Пожиратель Молний должен будет возвестить волю предков. Но для того, чтобы апичуйбо мог совершить путешествие в Потусторонний Мир и говорить там с Душами Предков, ему непременно нужны были посредники. Роль посредников между живыми и мертвыми могли выполнять лишь Злые Силы Тени. И Пожиратель Молний, уже с вечера удалившись в знахарское типи, начал священнодействовать, призывая Нечистую Силу. Священнодействие это сводилось в основном к одурманиванию себя ядовитым ягодным напитком толоачо, заедаемым наркотическими лепешками из мякоти пейоты. К полуночи, когда вокруг Учеакуочуке горело десятка полтора ароматических костров, апичуйбо Пожиратель Молний, дойдя до состояния невменяемости, общался у священного камня с Самим Сатаной, который кормил его огненными грибами и объявлял волю Предков...

Ближе к утру мистерия кончилась. Все предвещало благоприятный исход войны с бледнолицыми. Души Предков, по словам апичуйбо Пожирателя Молний, дали свое добро на отрытие Ножа Войны. Впрочем, этот, казалось бы, неоспоримый довод иных мог и не устроить. Согласно обычаю последнее слово оставалось за Великим Советом Вождей, хотя в случае иного указания Душ Предков Совет не собирался бы вовсе...

Вот уже более часа семнадцать индейцев‑апихойбо, усевшись в круг, торжественно и сосредоточенно передавали из рук в руки раскуренный калюмет, однако не было сказано пока ни слова. У каждого была своя мысль, каждый заранее принял решение, но в то же время каждый понимал, что уж коли он дал свое согласие принять участие в Великом Совете Вождей, то ему придется подчиниться воле большинства. Калюмет, переходящий теперь по кругу, служил не только незыблемым символом мира, но и символом покорности. Ну а воля большинства будет, несомненно, на той стороне, которая окажется более красноречивой. Известно, что молчаливые индейцы – самый красноречивый народ в мире, в этом отношении они вполне могли бы поспорить со знаменитыми древнеримскими ораторами. Недаром первые европейцы, пересекшие Атлантику, окрестили их «римлянами Нового Света». Можно с уверенностью сказать, что на Совете Вождей всегда торжествовало мнение самого красноречивого – это вовсе не являлось признанием силы демагогии, это была дань таланту, дару, ибо уважающий себя индеец в отличие от европейца никогда не позволит себе говорить не по существу. Оратора здесь никогда не перебивали, равно как никогда не допускалось здесь хотя бы малейшей, будь то злобной, иронической и даже доброжелательной реплики в адрес выступающего – он мог высказываться сполна, мог говорить столько, сколько считал необходимым; остальные были обязаны выслушать его до конца.

Апихойбо выступают по старшинству, и потому первым взял слово Кабанья Голова из племени майду. С достоинством поклонился он участникам Совета и сказал так:

– Тропы между нами заросли травой и колючим чапарралем, их прервали буреломы, и за туманом, который застлал нам глаза, мы давно уже перестали видеть друг друга. Братство наше распалось, и дух единства мертв. Бледнолицые сеют измену среди наших братьев, натравливают одно племя на другое, и если мы не обновим дружественной цепи, мы погибнем! Я сказал.– В голосе его прозвучала великая печаль...

– Бледнолицые хотят уничтожить всех свободных индос бравос,– поддержал Кабанью Голову Помпонио.– Мы должны не забывать и о наших братьях по крови, индос мансос, томящихся в неволе, влачащих свою жизнь в цепях; за малейшую провинность их завертывают в кожи и оставляют умирать медленной смертью под раскаленными лучами Дневного Светила. Если мы не поможем им, то никто не встретит наши вечно гонимые души на Песчаных Холмах Царства Мертвых. Я сказал... .

– Жизнь наша была прекрасна от великой радости, которую дарили нам наши меньшие братья, обитающие в горах и лесах, свободно плавающие в реках и озерах, вольно парящие под облаками,– это были наши друзья. Бледнолицые же сделали из них своих врагов. Они не щадят даже священного Кондора – тотема моего племени. Оскорбляя нас, они истребляют эту гордую птицу всего лишь для того, чтобы понаделать сумок из кожи их шей для проклятого желтого песка! – с негодованием воскликнул Гем‑ле‑ле.

Никто не посмел возразить выступавшим. Даже апихойбо тех племен, что находились обычно в состоянии войны, согласно наклоняли головы, едва очередной оратор заканчивал свою речь. На удивление, все без исключения индейцы были не только едины в решении – отложив на время собственную вражду и раздоры, освободить индос мансос, предать воле священного огня ненавистные миссии и пресидии бледнолицых,– но и немногословны. В заключение каждый апихойбо получил назад свое оружие – во избежание недоразумений на Совете оно всегда предусмотрительно оставлялось за пределами типи.

Ближе к вечеру апичуйбо‑некроман вместе со своими помощниками хойбо удалился в знахарское типи – добывать священный огонь, необходимый, дабы умилостивить духов, чтобы зажечь от него очаги и костры, без чего непозволительно было готовить угощение к предстоящему пиршеству...

Участники добывания огня расселись вокруг Священного Очага, по бокам которого стояли Сакральные Столбы. По ним к камлающим чуйбо должны были спуститься духи. Некроман достал из потайного места завернутые в шкуру горного льва плоскую дощечку и несколько круглых палочек, украшенных магическими знаками. В дощечке имелось несколько круглых ямок по толщине палочек, от каждой из которых была прорезана неглубокая канавка. Апичуйбо положил дощечку на очаг, насыпал в канавку истолченных сухих кореньев и, пока двое его помощников придерживали эту дощечку, сам принялся быстро‑быстро вращать ладонями вставленную в одну из ямок палочку. Прошло время, и от обуглившегося дерева вспыхнула искорка, потом другая... Сначала задымились неведомые растения, а спустя еще немного показалось и само пламя. Типи наполнилось запахами благоуханных трав. В продолжение всего этого священнодействия другие хойбо, припевая и приплясывая, колотили палками, украшенными перьями и погремушками, по Сакральным Столбам, приглашая духов снизойти к Священному Очагу. Индейцы Калифорнии с благоговением относились к огню, почитая его первоосновой мироздания. По их представлениям, Вселенная некогда представляла собой один Огненный Шар, который стал Матерью Огня. Поэтому все, что относилось к огню,– от очага до раскаленных камней, которые индейцы бросали в свои ишкаты, приготавливая пищу, было для них священно... Из знахарского типи огонь понесли по хижинам‑шалашам межплеменного атепеля. Всю ночь готовили угощения – пекли, жарили, варили. А в знахарском типи, где ярко пылал очаг, полный горящих углей, багровое сияние озаряло лица собравшихся в круг чуйбо. Услаждая духов, они жгли табак. На жертвеннике стоял «черный напиток», рядом лежали смазанные медвежьим жиром плоды – все это предназначалось для Великого Духа Огня.

Прошел день, за ним ночь, а за ним еще девять дней и ночей. Все это время длился праздник. Повсюду пылали огромные жаровни, из рук в руки передавались ишкаты с самыми изысканными, по понятиям краснокожих, напитками и кушаньями. Торжества сопровождались неизменными плясками‑куксу. Но вот на одиннадцатый день звуки празднества наконец смолкли, и снова собрались вожди подле священного камня Учеакуочуке, чтобы в торжественной обстановке публично отрыть у основания Поющей Скалы Сакральный Нож Войны. С этого момента индейцы считали себя формально вступившими на тропу войны с ненавистными йори. Все необходимые предпоходные обряды были закончены, испещренную сакральными письменами обсидиановую святыню передали на хранение апичуйбо Пожирателю Молний. Оставалось дело за немногим – мески, груженные золотом, вот уже третий день как должны были возвратиться назад, с оружием от Рыжебородого Дьявола Йорта. Но увы, их не было... Впрочем, Сакральный Обсидиан был вырыт, и краснокожие вступили на тропу войны: будет быстрый огонь или нет, битвы уже не миновать. Помпонио твердо это знал, ибо в ином случае он не был бы апихойбо мивоков...

Утро еще не наступило. Караван в дюжину груженных золотом, а потому и не слишком резвых месков нащупывал дорогу в густой непроглядной тьме, продвигаясь значительно медленнее, нежели хотелось бы погонщикам‑арриеро, стремящимся во что бы то ни стало добраться до конечной цели, прежде чем заблещут лучи коварного рассвета. На то были достаточно веские причины.

Помпонио хорошо знал повадки эль Дьяболо Колорадо. От Рыжего Черта можно было ожидать какую угодно пакость. Апихойбо мивоков не раз приходилось своими собственными ушами слышать любимую присказку этого мерзавца: «Эль мехор индио, эс эль индио муэрто». Именно поэтому, провожая верных своих соплеменников, Серая Пума наказывал им избегать больших дорог, именуемых бледнолицыми камино реаль (Королевская дорога), и идти только по ночам. Темнота мало‑помалу таяла, все явственнее стали проступать волшебные краски осеннего леса. Легкий ветерок заигрывал с огненно‑красной и медно‑бурой листвой. Кроны иных деревьев вполне соответствовали по цвету содержимому тюков, свисающих по бокам навьюченных месков. Между чернеющими стволами струилась мутноватая дымка. Приближался восход. Арриеро торопились...

До места оставалось совсем уже малое расстояние, когда произошло нечто более чем странное. Едва первый из двенадцати месков ступил на вполне крепкий с виду мостик, сооружение неожиданно разлетелось на куски. Испуганное животное и индеец, ведущий его на поводу, лишь каким‑то чудом убереглись от падения в глубокий провал. Как это ни печально, но теперь мивокам надлежало делать весьма значительный крюк, на который, даже по самым скромным подсчетам, уйдет не менее суток. Иного выбора не было.

Сегодняшний завтрак ничуть не уступал по роскоши вчерашнему ужину. Отсутствовало черепашье жаркое, зато подали превосходные медвежьи окорока, которые наемные вакеры готовили тут же, во дворе Приюта Бездомного Пса – нынешней резиденции шкипера Йорт Йорта. Датчанин, распростившийся недавно с Российско‑Американской компанией, дожидался теперь более выгодного фрахта. Не станем утверждать, что нынешний, так сказать, сухопутный фрахт свалился ему как снег на голову. Нет и тысячу раз нет. Осведомители шкипера давно уже доложили ему, что у Помпонио и его индейцев должно вскорости объявиться золотишко. Что именно собираются приобрести мивоки в обмен за свое сокровище, датчанин также прекрасно знал. Однако сбросить со счетов преподобных отцов‑иезуитов... Йорт Йорт был человеком достаточно умудренным, чтобы не понимать, чем может обернуться ему подобная сделка. Тем не менее соблазн был слишком велик – двадцать четыре тюка с золотыми пепитами на дороге, как известно, не валяются. Стоило рискнуть. С тем, разумеется, чтобы по совершении сделки немедленно поднять паруса своей «Инфанты» и смыться отсюда ко всем чертям собачьим...

Не дремали все это время и соглядатаи падре Мариано де Эрреры, что сидел теперь напротив шкипера и разрезал ножом коричневатую, запекшуюся на вертеле, хрустящую корочку. Монах, казалось, всецело был поглощен своим занятием и думал лишь о том, как бы найти себе посочнее кусочек этого великолепного, с кровью мяса. Перед сотрапезниками стоял ряд приземистых голландских бутылок с яванским ромом. Экселенц, сидевший на другом конце потемневшего от времени деревянного стола, маленькими глотками отпивал горячительный напиток, время от времени разбавляя его водой из глиняного кувшина.

Шкипер отдавал предпочтение темному элю собственного приготовления. В Испанской Калифорнии, так же как и в Россе, пили по преимуществу ром, реже французскую водку или фряжские вина, что ввозились из метрополии или покупались здесь же, у бостонцев. Сами испанцы делали вино в одной лишь миссии Сан‑Мигель, да и то, по свидетельству отведывавших его россиян, «имело весьма дурной вкус».

Подали кофе и сухари. Йорт Йорт потянулся за другой бутылкой. Прислоненная к стулу трость из акульих позвонков с грохотом шлепнулась на глинобитный пол. Однако шкипер не удосужился даже посмотреть в ее сторону. Он явно нервничал, поджидая известий. В памяти его еще свежи были вчерашние клятвы и заверения, адресованные святым отцам. Иезуиты весьма недвусмысленно дали ему понять, что, если хоть одно ружье попадет в руки индейцев Помпонио, самому шкиперу не придется долго ждать случая объясниться по поводу содеянного перед ликом Всевышнего.