Текст книги "Добро Пожаловать В Ад"

Автор книги: Игорь Никулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Малышев крупными глотками осушил стакан, шумно занюхал горбушкой хлеба.

– А знаешь, что меня больше всего бесит? – покраснев, спросил он.

Якушев промычал нечленораздельное, управляясь с капавшей соком помидоркой.

– Вранье правительства! Наглое! В глаза… Наш дорогой Министр по делам национальностей божился, что к ночи пятнадцатого, от силы к шестнадцатому с бандитами будет покончено. Пророческие слова, не правда ли?.. А двадцатого в Грозный пошли танки, и также убрались назад. Дюжина догорала в городе… не считая убитых солдат… А Паша Грачев… – он криво улыбнулся. – Паша изволит подвергнуть сомнению само понятие штурм, который мы – продажные писаки – применяем к предстоящим событиям. Штурм – оказывается – есть массированные бомбовые удары по городу, а подобного… не было и не предвидится. И боевиков в Ичкерии – всего ничего, и большинство воюет за Дудаева под угрозой расправы. Надо лишь убрать со сцены его самого и его приспешников в республике настанут мир и порядок. Только кто тринадцатого бомбил Грозный? Марсиане?! А двадцать первого, после чего Дудаев отдал приказ начать повсеместные боевые действия?..

– Почем я знаю? – честно признался Якушев, у которого от обилия противоречивой информации уже пухла голова. – Костиков, пресс-секретарь Президента уверяет, что никакого штурма не предвидится.

– Тогда скажи на милость, с какой стати в аэропорт ежедневно прибывают десятки бортов?.. Послушать того же Егорова [4]4
  Н. Егоров, в 1994 г. Министр по делам национальностей


[Закрыть], так войска вводят только для создания изоляционных колец вокруг Грозного и вокруг всей Чечни… Вранье! Складывается впечатление, что генералы вообще плохо понимают, что происходит. Один обещает расправиться с Дудаевым двумя десантными полками. Другой, блаженный, плетет, что не в характере чеченцев вести партизанскую войну. Бред сивой кобылы! Он, наверное, в школе двойки получал.

Замолчав, Малышев наполнил стакан водкой, посмотрел на собеседника и, получив молчаливый отказ, залпом выпил. Отломив корочку хлеба, забросил в рот, медленно работая челюстями.

– Наши неверно строят политику. Дурацки неуклюжие телодвижения обращают даже тех чеченцев, на которых собирались опираться в будущем, и которых вроде бы защищаем от дудаевского произвола – в смертельных врагов. Сами все поганим!.. Мне иногда становится страшно, какое будущее нас ждет… Мы становимся свидетелями великой ошибки. Великой трагедии, которая виток за витком началась раскручиваться… И я не верю, что война закончится, пусть задавят Дудаева и зальют кровью Грозный… Это только начало…

И он потянулся к бутылке, вытрясая в стакан последние капли спиртного.

* * *

Вечером Малышев пригласил его в баню…

Сидя в душной парилке, Якушев истекал потом. Внизу, где жар слабее, Малышев, постанывая от удовольствия, хлестался березовым веником. На ступень выше млели двое спортивного склада парней, которых Виктор по бритым, окантованным затылкам и нехитрым татуировкам с группой крови, принял за военнослужащих.

– Не замерзли еще? – отложив растерявший листву веник, спросил красный как рак Малышев.

– Поддай-ка еще, старина…

Отправившись в моечную, Малышев вернулся с полным ковшиком воды и, примерившись, выплеснул на раскаленные камни. Вода яростно зашипела на каменьях, к потолку взвился клуб пара. Дышать сразу сделалось нечем.

Парень помоложе, с нательным крестиком на плоской груди, не выдержав температуры, пулей покинул парилку.

– Эх, только выстужает, – проворчал вслед Малышев.

Беглец скоро вернулся с двумя запотевшими бутылками пива.

Якушев завистливо глотал слюну, глядя, как ребята поглощают ледяное пиво. Терпения хватило ненадолго. Выйдя из парной, он вскарабкался по лесенке на скользкий край бассейна, ухнул в воду, охлаждая распаренное тело. Обмотавшись вокруг бедер полотенцем, отправился к банщику за пивом.

В гардеробной он застал не спеша раздевающихся местных, скинул полотенце и нырнул обратно в парную.

Малышев вновь поддавал жару. Вновь шипела на каменке вода, и пар белым облаком устремлялся к набрякшему крупными каплями потолку.

Кавказцы немного потеснили парней, и тоже заблаженствовали, растирая блестевшие от пота смуглые тела…

После пары ковшиков, чрез меры выплеснутых на камни, они не долго продержались в стоградусной душегубке. С воем сорвался кавказец с багровым шрамом на спине и унесся за дверь к бассейну.

Плеснула на пол вода, следом донесся облегченный не то стон, не то вздох. Как по команде, они бросились прочь из парилки; долго плескались в бассейне, и переполнявшая его вода перехлестывала через выложенные кафелем бортики.

Растеревшись полотенцами – красные, горячие, заново рожденные – расположились за общим столом. Банщик принес водку, пиво с фисташками и фарфоровую тарелку с кусками жареной баранины.

Тот, что со шрамом, оделся в черный джинсовый костюм, ловко скрутил крышку и разлил спиртное по пластиковым стаканчикам. Внимание Виктора привлекла его серебряная печатка с изображением оскаленного волка и арабской, смахивающей на якорь, буквы.

– За дружбу? – поднял тост кавказец.

– За дружбу! – согласился молоденький армеец с лейтенантскими звездами на пятнистой хэбэшной куртке, наброшенной на голые плечи.

Под такой тост не отказался от чарки и Якушев. Водка немедленно обожгла желудок. Раскусив зеленую фисташку, он сплюнул шелуху и хлебнул вспенившееся пиво прямо из бутылочного горла.

Бутылка водки, пройдя по кругу, опустела. Ей на смену, из-под стола, появилась вторая. Появлению ее никто не возражал…

Первым раскис молоденький лейтенант. Осоловев, он уже плохо отдавал себе отчет.

– Ты здешний? – он обнял за шею сидевшего сбоку кавказца. – К-как зовут тебя, друг?

– Нет, я не осетин, – рассмеялся тот, сверкнув частоколом золотых зубов. – Мы с Вахой приехали из Аргуна.

– Тогда еще по м-маленькой? – икнув, предложил лейтенант.

– Витька, тебе хватит, – урезонивал его сослуживец.

– Отстань!.. Я хочу выпить с ними! – возбужденно выкрикнул лейтенант Витя, и полез обниматься с чеченцем. – Д-давай, а?

– Хватит, Витя, – сказал тот, кого звали Вахой – жилистый, с крупным горбатым носом. – Ты уже и так хорош.

– Да… пора собираться, – засуетился второй офицер, вытаскивая пьяного из-за стола и помогая ему одеться.

Дергаясь телом, пытаясь сохранить шаткое равновесие, Виктор кое-как затянул ремень и снова пристал к чеченцу.

– Ты боевик?… Воюешь с нами? Ну… скажи…

– Я в спецназе «Черные волки».

Лейтенант скрипнул зубами:

– Эх… жили бы спокойно. Нет, воевать… Видишь крестик? – он выдернул из-под куртки капроновую нитку. – Когда сюда уезжал, сестренка надела. П-пигалица, десять лет всего, а… соображает. Не драться нам надо, а так вот… за одним столом… Эх!..

Поддерживая лейтенанта, приятель вывел его на освежающий воздух.

* * *

«Жизнь замысловатая штука, – думал, засыпая на разостланной на полу постели, Якушев. – Только она могла свести за одним столом людей, сегодня поднимающих тост за дружбу, а завтра готовых сойтись с беспощадной и бессмысленной схватке, сгорая от обоюдной ненависти и желания уничтожить друг друга… Как жесток и несовершенен мир!..»

Минувший день для него оказался весьма насыщенным разными событиями и встречами, которые еще предстояло осмыслить. Но самое важное удалось договориться с новыми знакомыми – Вахой и его старшим братом Мамедом, и уже завтра, за символическую сумму, его отвезут в Грозный.

Процесс, что называется, пошел…

Глава тринадцатая

Наступив обросшим грязью берцем на штыковую лопату, Коновалов поплевал на ладони и принялся взад-вперед раскачивать отполированный до блеска черенок.

– Чего ты возишься? – подгонял Кошкин, держа за углы матерчатый мешок.

– А попробуй сам, – огрызнулся каптенармус. – Штык толком не присобачили, вон как гуляет…

Черенок лопаты и впрямь не был должным образом закреплен, и при неловком нажатии металл вдавливался в него, грозя переломить.

Выворотив ком земли с торчащими сухими стеблями, Коновалов перебросил его в мешок.

– Хватит пока, – заглянул внутрь мешка Володька и попробовал его на вес. – Мы же не Гераклы. Хватит, а, Юр?

Они едва оторвали мешок от земли и сразу бросили.

– Ну, на фиг, так надрываться, – проворчал Кошкин, скручивая горловину. – Бери тесемку, завязывай.

Тащить его было с десяток шагов к проселку, ведущему на Петропавловскую. Комбату пришла в голову мысль построить подобие блокпоста, а так как бетонных блоков не предвиделось, в качестве строительного материала было велено использовать заранее припасенные мешки. Песка в окрестностях станицы также не наблюдалось, и потому, после недолгих сомнений, майор приказал засыпать их землей.

Надо сказать, что морозы и снег приходили только ночами, тогда как с восходом солнца устанавливалась вполне весенняя, плюсовая температура. Выпавший ночью снежок к обеду таял, а поле, в котором расположился мотострелковый батальон и артиллеристы, раскисало.

Мешок то и дело вырывался, падал в грязь. Чертыхаясь, они волоком подтащили его к выложенному в четыре яруса оборонительному сооружению, где возился, поправляя мешочную кладку, старшина Максимов.

– Помогай! – срывая голос, крикнул ему Кошкин.

Подхватив тяжеленный куль, втроем раскачали, забросили наверх. Максимов поправил его, отошел, любуясь на свою работу. Выложенные в ряд мешки приходились ему по грудь.

Володька слегка навалился на стену, качнул, испробуя на прочность, и усомнился:

– Хлипковато. Если снаряд или мина прилетит, все завалится. И тех, кто будет внутри, завалит.

– Ты еще про танк вспомни. Мешки прежде всего от пуль защищают. Осколки сдержат. А бункер нам не из чего строить.

Стащив с плеча автомат, Максимов подсел к будущей бойнице, нацелился на далекую станичную окраину, покрутил стволом, проверяя сектор.

– Оба на… – застыл он, смотря на дорогу. – К нам, похоже, гости.

Солнце входило в полуденный зенит, растопив на лужах лед. Лучи его отражались от разлитой воды, создавая вокруг двух приближающихся силуэтов слепящие нимбы. Приставив ладонь ко лбу, пряча глаза под козырьком, старшина различил в фигурах мужчин: старика и помоложе, лет тридцати пяти.

Визитеры направлялись именно к ним. Максимов посмотрел на приятелей и снял оружие с предохранителя.

– Еще не легче…

– Здравствуйте, ребята, – подойдя вплотную, поздоровался аксакал.

Он был в короткой меховой куртке и каракулевой папахе; лицо избороздили глубокие морщины, в уголках слезящихся глаз скопился гной.

– И вам день добрый, – кивнул Турбин.

Сопровождавший старика – обросший неопрятной рыжей бородой, в белой мусульманской шапочке, пожал им руки.

– Как дела?

– Нормально, – недоверчиво ответил Кошкин.

Кто знает, с какими намерениями пришли эти двое, и чего от них ждать?

– Курить будете? – мужик достал пачку «LM», предложил солдатам.

Подошел Коновалов, прислонил лопату к мешкам и вытянул из пачки цивильную сигарету.

– А вы?

– Спасибо, – ответил за всех старшина. – У нас есть.

Чеченец хмыкнул: мол, не хотите, как хотите, убрал пачку в карман.

– Надолго вы здесь расположились?

– Не знаем, – отозвался, наслаждаясь ароматным дымом, Коновалов. – Прикажут, дальше пойдем.

И прикусил язык. Турбин незаметно саданул его локтем, прошипев:

– Чего мелешь, дурак?

Бородатый слова каптера мимо ушей не пропустил.

– Дальше куда, в Грозный?

Сообразив, что лучше помолчать, Коновалов пожал плечами.

– Ребята, как нам увидеть вашего командира? – просипел сквозь редкие зубы аксакал, опираясь на палку.

– А с какой целью? – спросил Максимов.

– Да вы не бойтесь! – бородатый осклабился. – Мы его не украдем.

Не нравились старшине эти непрошеные гости, что-то исходило от них, вызывающее неясную тревогу. Он мог бы послать их подальше, сослаться на занятость комбата, на несуществующее совещание или полевые занятия, но вместо этого, помня наказы взводного не конфликтовать с местным населением, попросил Коновалова сбегать за комбатом.

Коновалов отбросил дымящийся окурок, раздавил башмаком, и быстрым шагом направился к палаточному городку.

Он сразу сунулся в офицерскую палатку; перед тем как войти громко откашлялся и спросил разрешения.

В палатке было тепло. Вовсю грела буржуйка, на которой фыркал закопченный чайник. Кровати, составленные ближе к печи, аккуратно застелены, и лишь на одной, укутавшись с головой в одеяло, спал Черемушкин, сменившийся с ночного караула.

Комбат занимался не присущим ему делом– наряжал елку. Возле накренившегося стола, заставленного посудой, на земляном полу стояла латунная снарядная гильза. Из гильзы торчало корявое уродливое деревце, изображавшее елку. Елочных украшений с собой не захватили, впрочем, как и самой елки.

В тот самый момент, когда Коновалов, отогнув брезентовый полог, входил в палатку, комбат обвешивал голые ветки разноцветными крышечками от осветительных ракет. На столе валялась пустая пулеметная лента, которой предстояло в канун Нового года изображать гирлянду.

– Чего тебе? – не оборачивался комбат, недовольный, что его потревожили.

– К вам ходоки… Из станицы.

– Кто-о?! – комбат выронил зеленую заглушку, и та закатилась под стол.

– Старейшина местный. И с ним еще один…

Сняв с гвоздя бушлат, майор одевался.

– Чего им надо?

– Не могу знать, товарищ майор. Требуют вас.

– Требуют… – проворчал комбат, выпроваживая его из палатки. – Сейчас приду.

Застегнувшись, он поправил ровнее шапку и вышел, плотно задернув занавеси. Пройдя мимо палаток, лишний раз укорил себя, что не привез добрых досок. Настелили бы тротуары, не месили бы грязь. Но досок нет. Нет ни для растопки, ни для палаток, где бойцам, вопреки всем уставам, приходится спать на земле, в ватных спальных мешках.

Ботинки налипли комьями, ноги разъезжались, точно он брел по раскисшему мылу. И это у палаток, где тропинки уже более-менее были натоптаны.

На дорогу он выбрался, по уши в грязи, с силой потопал на прошлогодней траве, отбивая от подошвы липкие ошметки. И пошел к строящемуся блокпосту, где дожидались его сельчане.

Он представился, вежливо отдав под козырек. Старшина Максимов, верно поняв ситуацию, обошел чеченцев со спины, держа автомат на взводе.

– Слушаю вас, – сказал комбат.

Но разговор начал не аксакал, чему комбат был немало удивлен, наслышанный об уважении горцев к старшим, а небритый чеченец.

– Люди послали нас узнать, сколько вы здесь еще будете стоять?

– Я вам так сразу не отвечу. Начистоту – не знаю сам. В зависимости от складывающейся обстановки.

– У нас там, – старик поднял палку, тыча на станицу, – старухи, дети и женщины. Нам непонятно, зачем у вас пушки и автоматы? Вы по нам будете стрелять? Вы пришли убивать?..

«Опять – двадцать пять! – с раздражением подумал комбат. – Как мне надоела эта песня, снова да ладом…»

– Добром предлагаем, валите отсюда, – комбату сделалось неуютно под горящим взглядом рыжебородого. – Не доводите до греха.

А он снова закипал, как тогда, на пути в Чечню. Но сорваться, как было с ингушским врачом, права не имел. Хоть из кожи лезь вон, но сумей, докажи этому колхознику с тремя классами образования, что ничего против него не имеешь, как и против его сородичей. Дебильная ситуация, он должен оправдываться за то, чего не совершал, и чего вряд ли совершит…

– Никуда мы не уйдем, – сказал он, выдерживая тяжелый взгляд нохчи. – Я человек военный, я ношу погоны и не имею морального права оспаривать приказы. Как бы вы к этому не относились.

– Тогда скажи мне, зачем вы пришли? – пошел по второму кругу старейшина.

– Восстанавливать конституционный порядок. Нельзя, чтобы в одном государстве часть населения жила так, будто не существует закона…

– Ельцин, когда его выбирали, говорил: берите суверенитета, сколько унесете. – Заспорил старик. – Почему теперь нас загоняют в общее стойло?

– Повторяю, я не политик, я военный. Мне поставили приказ – я пришел. Прикажут вернуться в казармы, уйду.

– А прикажут стрелять – тоже будешь?.. Смотри, – с угрозой произнес бородатый. – Мы предложили тебе по-хорошему… Если до тебя не доходит, можем и по-плохому. Два дня тебе времени. Не уберешься, пеняй на себя. И не надейся на технику, у нас тоже есть чем… сожжем!

Сплюнув под ноги майору, он круто развернулся и потопал к станице. Старик, опираясь на клюку, засеменил следом.

Глава четырнадцатая

Будильник задребезжал в половине седьмого. Потянувшись, Якушев встал (на кровати заворочался, просыпаясь, Малышев), сложил на стуле подушку и свернутое стеганое одеяло, скатал матрас.

Тихо ступая, чтобы не потревожить квартирную хозяйку, сходил на кухню и умылся; заглянув в зеркало, потрогал колючую поросль на щеках и решил не бриться. Вернувшись в комнату, застал Малышева одевающимся и борющимся с зевотой.

– Поставлю чайку, – Олег потер помятые щеки и удалился на кухню.

Но попить бодрящего чая Якушеву не довелось. За окном завизжали тормоза – он ждал этого и сразу прилип к стеклу – из подержанной «шестерки» высунулся горбоносый Ваха и трижды посигналил.

– Мне пора! – столкнулся в дверях с Малышевым Виктор. – Машина подъехала.

– Что ж, – тот протянул растопыренную пятерню, и они обменялись крепким, мужским рукопожатием. – Удачи тебе. Даст Бог, свидимся. Я сам на неделе собираюсь в Чечню наведаться. Но теперь уже с «федералами».

Повесив на шею футляр с видеокамерой, Якушев забрал спортивную сумку и вышел за ограду.

– Садись, – Мамед открыл ему заднюю дверь.

Забросив сумку на сиденье, Якушев прощально махнул показавшемуся в окне репортеру…

Они выехали за окраину города, успев за какие-то двадцать минут дважды подвергнуться досмотру. На выезде, у КПП с бронетранспортером, загнанным по башню в капонир, машину еще раз досмотрели.

Военные с видимым неудовольствием полистали паспорта чеченцев, но придраться было не к чему; сверили номера.

– А ты зачем туда едешь? – спросил Якушева прапорщик, дыша водочным перегаром. – Баксы зарабатывать?..

Спорить, что он не продался, и едет с чеченцами искать правду, а не за большими деньгами, Виктор не стал. Молча забрал документы и уселся в машину. Наигрывала магнитола, из динамиков лилась восточная мелодия.

Выехав за границу поста, Ваха нажал на тормоза. На обочине голосовала белокурая девушка в спортивной куртке, у ног ее стоял кожаный рюкзачок.

Подбежав к машине, она улыбнулась очаровательной улыбкой водителю.

– До Грозного не подкинете?

– Почему нет? – воскликнул Мамед, не сводя глаз с ее ладной фигурки. – Садись.

– Нет, правда, мальчики? – переспросила она.

Якушев открыл дверь и потеснился. Она села рядом, обдавая его сладким ароматом духов.

– Поехали? – обернулся Ваха.

Жигуленок взревел и сайгаком помчался вперед…

* * *

– Вы тоже журналист? – повернувшись к попутчице, спросил Якушев.

Поправив ладошкой сваливающуюся челку обесцвеченных волос, она удивилась:

– А что, у меня на лбу написано?

– Не-ет, – отвлекаясь от дороги, обернулся Ваха. – Просто нормальные люди стараются уехать из Чечни, а не наоборот.

– Что же, – она пожала худыми плечиками. – Вы правы. Я корреспондент радио «Свобода»…

– У вас в редакции мужиков не нашлось? – задал вопрос Якушев.

Ваха снова забыл о руле; машина меж тем с приличной скоростью неслась по шоссе.

– Вот еще, – фыркнула она. – Как будто только мужики в состоянии делать нормальные репортажи?.. Наш главный в этом смысле без предрассудков. Дал команду послать от отдела человека, и ему по барабану, кто поедет: в штанах или в юбке. Лишь бы материал приходил вовремя, да стоящий материал…

– Вы, поди, еще и жребий бросали?

– А это выглядит смешным?

– В некотором роде… Некоторые правдами и неправдами отмазываются от таких командировок. Я не берусь, конечно, утверждать со стопроцентной уверенностью, но наш спецкор, которого пришлось заменять, неприкрыто закосил… Сейчас уже в Москве, рад не рад, что успел сделать ноги.

– О-о, как все запущено, – протянула она. – Нет, в нашем коллективе скоты не задерживаются… Когда я вытянула короткую спичку, ребята проходу не давали: откажись да откажись. Черта с два! Я не феминистка, но считаю: в некоторых обстоятельствах женщина даст фору любому мужику.

Ваха, прислушивавшийся к разговору, только и покрутил головой.

– И вы сумели уже воспользоваться своей неотразимостью? – на полном серьезе спросил Якушев.

– Да где уж там, – ответила она, покусывая пухлую губку. – Я же хотела по нормальному. Военные плачутся, что журналисты больше внимания оказывают не им, а повстанцам. Про армию забыли и наплевали. Даже депутаты Госдумы, наведываясь в Чечню, навещают не увязшие в полях войска, а генерала Дудаева, и ведут с ним невнятные переговоры.

– Так значит, вы надеялись работать с военными?

– Вот именно!.. Да только зря! У пресс-центра информацию клещами не выудишь. Комсостав на контакт не больно идет. К одному полковнику из штаба пыталась подмылиться, так он открыто сказал: «За все надо платить». Причем, ему нужны не деньги, а натура…

– Знакомая картина, – согласился Якушев. – Как я понимаю, «гражданских» журналистов здесь кидают повсеместно …

– Правильно подметили… В нашей гостинице жили ребята из «Военного вестника». Им – никаких препонов. Поверите, даже вертолет выделяли, чтобы в какую-то удаленную часть смотаться.

– Остается по-доброму позавидовать. Как один мой знакомый, редактор областной газеты, в свое время завидовал редактору «Гудка». Не надо изворачиваться, придумывать что-то новое, иногда не брезговать желтизной, чтобы не потерять своего читателя. Что бы не написал, и как бы не написал, все равно разберут – в подписчиках все МПС ходит.

Она негромко засмеялась.

– А я полторы недели провела в Моздоке. Сначала пыталась договориться со штабистами, потом пошла в «народ», к ребятам, которых со дня на день сюда отправят. Бесполезно, шарахаются, как бес от ладана. Интервью не возьмешь, по каждому вопросу требуют письменного разрешения начальства или ссылаются на все тот же пресс-центр.

– И вы решили работать самостоятельно…

– Абсолютно верно. Никто за меня ответственности не несет, никто не будет контролировать каждый шаг. Я ни от кого не завишу, и качество материала, и его полнота – все только от уровня моего профессионализма.

Замолчав, она немного опустила боковое стекло и полезла в рюкзачок за сигаретой.

– А я вас, журналистов, не понимаю, – гортанно заговорил Мамед. – И чего не сидится на месте, чего вы все ищете приключений на свою голову? Вот слушаю вас и диву даюсь: ради какой-то статейки собой рисковать? Там идет война, там не шутят, а убивают, и не смотрят, во что ты одет. Поверьте, пуле до лампочки: ополченец или журналист. И бомбе без разницы, на кого свалиться.

– Хорошо, ты нас не понимаешь, – возразил Якушев. – Тогда давай напрямую, без кривотолков. Я вот тоже вас не возьму в толк. Чего вам мирно не жилось? Чего вам не хватает? Просили суверенитета, получили! Только независимость, это не просто принятие каких-то решений без оглядки на чужого дядю. Это еще и ответственность за принятые решения. Кто сказал, что можно безнаказанно грабить поезда, угонять самолеты, проводить финансовые аферы…

– Аферы?! Поверь мне на слово… – Мамед просунулся между сиденьями, ткнул себя большим пальцем в грудь. – Я автослесарь. Жил неплохо и при Советской власти, и при демократах. Пока у людей есть машины, пока машины бьются, такие как я, без куска хлеба не будут сидеть. И меня не касалось, кто управляет республикой, и как. Но что мне, простому «костоправу» делать, когда кто-то пришел на мою землю с оружием, чтобы учить меня, как нужно жить. Прикажете любить летчика, который сыпет бомбы на город, в котором я родился и вырос? Нас поголовно назвали бандитами, поставили вне закона. А нам ничего не остается, как объединяться в ополчение. Армия идет уничтожать бандформирования, то есть нас. Так мне сидеть сложа руки и ждать, когда войска войдут в город, когда любой солдат сможет поставить меня к стенке? Или я имею право защищаться? Какой вы оставили мне выбор?

– Ерунда! – заспорил Якушев. – Послушать тебя, так наша армия, в которой, наверняка, когда-то и ты служил, состоит не из восемнадцатилетних салаг, а из палачей и убийц. И попробуй поставить себя на их место. Идешь по своей, исконно российской земле, в тебя стреляют, кому не лень. Извини, но и я бы дрался за свою жизнь, а на войне – ты же не станешь отрицать, что идет настоящая гражданская война? – прав тот, кто раньше выстрелил.

– Значит, ты признаешь…

– Хватит! – рявкнул на младшего брата Ваха. – Лучше готовьтесь, за поворотом будет «контроль».

* * *

На пониженной скорости «жигуленок» медленно подъезжал к блокпосту. От полосатого шлагбаума, перекрывшего дорогу, к машине шел омоновец в пятнистой куртке и в лихо заломленном черном берете. Автомат с откинутым металлическим прикладом висел у него на плече; подняв ладонь в беспалой кожаной перчатке, он велел остановиться.

С поля, что виднелось сразу за деревьями, раздавался сухой треск, будто медведь бродил по куче слежавшегося валежника.

– Стреляют, что ли? – завертел головой Якушев.

– Не бойся, – успокоил его Мамед и кивком подбородка показал на густые заросли придорожного кустарника. – Ребята дурью маются.

Сквозь переплетенные ветви Якушеву удалось разглядеть недалекую фигуру, стрелявшую из автомата по составленным в ряд бутылкам.

Омоновец, не дойдя нескольких шагов до «жигулей», пальцем поманил к себе водителя. Ваха выбрался на дорогу и полез во внутренний карман за документами.

– Руки! – выкрикнул омоновец, хватаясь за автомат. – На капот, живо! Все из машины!!!

Ваха в нелепой позе прошествовал к «жигулям», разложил руки на забрызганном капоте. Держа его на мушке, милиционер пинком заставил шире раздвинуть ноги и приступил к досмотру.

От блокпоста подошел его долговязый напарник в раздутом от автоматных рожков разгрузочном жилете, наставил дуло на пассажиров.

– Вам неясна команда? – холодно спросил он.

Им пришлось последовать примеру Вахи, встав на раскоряку возле машины и попирая ее руками.

Созерцая крышу автомобиля, пока боец обшаривал его одежду, Якушев покосился на кустарник, откуда, ломая ветки, вывалил едва живой боец в камуфляжной хламиде. Берет его, сложенный вдвое, покоился на плече, пристегнутый погоном. Нетвердой походкой он приблизился к машине и, встав напротив напряженной спины Вахи, взвел затвор.

– Чеченец? – заплетающимся языком спросил он.

Ваха оставил пьяный вопрос без ответа.

– Молчишь? – взбрындил боец, дернул его за плечо, разворачивая лицом к себе. – А может тебя кончить, пока ты по нашим т а м стрелять не начал? А? Хороший чечен – мертвый чечен! Ведь верно?!

Ваха продолжал молчать, хотя по нему было видно, что он не прочь проверить челюсть обидчика на прочность.

– А, старшой? – окликнул тот товарища в беспалых перчатках, который рылся в машине. – Нарисовать третий глаз во лбу… Во, – он вынул из клапана гранату и взвесил ее на ладони. – И никакая проверка не докопается… Да?!

– Как вам не стыдно? – возмутилась корреспондентка, отталкивая от себя омоновца. – Проверяйте! Я – Мария Логинова, радио «Свобода»! Я гражданка России, и на каком основании вы смеете так обращаться с нами?.. А этот?! – она обличительно показала пальцем на покачивающегося автоматчика. – Вы же армию позорите, роняете ее авторитет своими выходками!

– Ах ты, стерва! – зверски кривя лицо, воскликнул пьяный. – Ты нам за основания заяснять будешь? А ты постой здесь, постой хотя бы сутки. Да каждую ночь, когда эти ублюдки тебя обстреливают. Посмотрим, как бы заговорила. Но ты же с нашими стоять не станешь! Тебя же «чехи» с потрохами купили. Все вы туда катитесь, мудаков этих расписывать Робин-гудами. А герои ваши – нашим пацанам бошки режут, яйца кастрируют. А вы их превозносите… Сволочи! – закончил он тирадой, трясясь от бешенства.

– Юрка! – Одернул его товарищ. – Заткнись! Иди проспись!..

– Да чего проспись, Петрович?! Что я, разве не прав?.. Журналисты, это ж твари продажные! Сталина нет на вас. Я не представляю… чтоб в сорок первом попробовали интервью у Гитлера взять… До лагерей бы не дожили!

– Я сказал, спать! – выдавил сквозь зубы старший и толкнул его к блокпосту, сказав тихое:

– Дурак, на всю страну прославишь…

И махнул перчаткой, разрешая следовать дальше.

Сев за руль, Ваха в сердцах хлопнул дверкой. Мария вцепилась наманикюренными пальчиками в рюкзачок.

Запустив движок, он проехал под задранной в небо полосатой стрелой, прибавил газу и, когда контроль скрылся из виду, выругавшись по-своему, ударил ладонями по баранке.

Навстречу с надсадным тарахтением, медленно катил трактор с привязанным к дымящейся трубе белым флагом. В прицепе тесно сгрудились беженцы.

Засмолив сигарету, Ваха понемногу отходил от напряжения. Спалив ее в пять добрых затяжек, выбросил надкусанный фильтр за стекло и сказал брату:

– Повезло, что с нами они едут.

– Это почему? – подавшись вперед, поинтересовалась Мария.

– А запросто могли убить.

– Как? Среди бела дня? Прямо на посту?

Ваха изобразил усмешку, похожую на ту, которой взрослые одаривают ребенка, мало чего смыслящего в жизни.

– Нет, зачем? Пропустили бы дальше. И тут же по рации связались с соседним постом. Вроде как не остановились для досмотра, возможно, ехали боевики. Или… обстреляли и скрылись в их сторону. И встретили бы автоматами.

Подпрыгивая на ухабах, «жигуленок» мчался по пролегающему среди леса шоссе на юг. Туда, где в далекой туманной дымке, обласканные солнцем, виднелись белоснежные шапки высокогорных хребтов.