Текст книги "Добро Пожаловать В Ад"

Автор книги: Игорь Никулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

– Мы многих теперь хороним… Может скоро и сами… того. Ну да ладно, я перед тем, как предстать перед Всевышним, дам им просраться.

– Ты уже стрелял в человека?

– А ты думаешь, мне сколько лет?

Посмотрев на напарника, Руслан с сомнением сказал:

– Года двадцать два.

Карим захохотал, откинув голову. Неудобную каску он уже стащил; как походный котелок, она валялась рядом на подоконнике.

– Значит, молодо сохранился! Мне двадцать шесть, до войны успел в Абхазии побывать. Вместе с Шамилем…

– И тоже снайпером?

– Тоже. Поначалу боялся к винтовке подойти, а потом…

– И скольких ты?.. – спросил Руслан, не договаривая.

– Грохнул-то? Шестнадцать. И ничего в этом сложного нет. Навел, представил, что перед тобой обычная мишень, притаил дыхание, и мягко на спуск… Выпить хочешь?

Руслан отказался.

– Зря, – Карим полез под балахон, отстегнул от ремня фляжку. – Чистый спирт.

Открутив крышечку, налил в нее прозрачную жидкость и, выдохнув, выпил глотком. Скривился так, будто проглотил таракана.

– Фу-у… – выдохнул из себя с шумом, часто моргая глазами. – Похлопав по карманам, достал сигарету и закурил, блаженно привалившись к стене.

За окном быстро темнело. Огромный пустырь, граничащий с окраиной, растворялся в вечернем сумраке, белея неразличимым пятном. На дальней кромке этого пятна моргали, зажигались и потухали огни, огни передвигались, ветер обрывками доносил едва различимый гул моторов.

– А давно Шамал вами командует?

– Со вчерашнего дня. Мы у штаба сопротивления собирались, те, кто хотел вступить в ополчение. Нас пятнадцать человек набралось, Шамал шестнадцатый.

– Но ведь он не военный…

– Да, в ГАИ работал. Полжизни палочкой махал, шоферов на бабки раскручивал. Зато в восьмидесятых воевал в Афгане. Сам видел, таскает «звезду» и медаль. Ничего, с ним не пропадешь. Сразу видно, калач тертый…

Высосав вторую крышечку спирта, Карим посидел немного в тишине и неожиданно предложил:

– Значит, у тебя теперь есть кровники? Не хочешь отомстить?

– Что ты предлагаешь?

– Смотаемся туда, – он кивнул на мигающие за стеклом огоньки. – Шлепнешь кого-нибудь, и обратно.

Руслан раздумывал недолго.

– Пошли.

* * *

Раскрыв платяной шкаф, Карим бросил на диван пачку постельного белья. Отбросив ненужные цветастые пододеяльники, нашел белую простынь, перегнул вдвое и ножом сделал небольшой надрез.

– Меряй, – он стащил с Руслана вязаную шапочку и заставил надеть простыню.

Получилось нечто, напоминающее плащ французского мушкетера.

– Нормалек, – одобрил Карим, от другой простыни отхватил тонкую полоску и подал второму номеру. – Ну-ка, обвяжись…

Теперь балахон не развевался полами, и со стороны выглядело очень даже ничего. Но этим дело не закончилось. Раскромсав остатки простыни, Карим сварганил подобие косынки, и сам повязал ее на голову Руслана.

– Вполне пригодно, двигаем.

Закрыв брошенный дом, в который зашли по пути, они направились в поле. Крупные синие звезды высыпали на низком небосклоне, и луна предательским фонарем висела над пустырем.

На той стороне только на луну не надеялись. Взлетали и распадались в морозном воздухе осветительные ракеты – простые, гаснущие спустя несколько секунд, и на парашютах, уносимые в поле легким ветром.

Иногда загорался прожектор и мощным, режущим темноту лучом водил по подступам, нашаривал ямы и возвышения, казавшиеся в ночи чем-то пугающим. Вяло стучал пулемет.

Углубились на пустырь; пробираться и дальше в полный рост стало опасно. Опустившись на колкий снег, поползли, Карим с винтовкой – впереди, Руслан за ним. Чем ближе они подползали, тем явственнее делались черные контуры танков и зависшее над ними облако гари, монотонно шумели моторы и даже – если напрячь слух – слышались голоса обслуги.

Карим скатился в неглубокую, поросшую по краям прошлогодним бурьяном, канаву. Сопя, выложил на скат винтовку, отстегнул чехол.

– Наши прадеды четыреста лет с Россией воевали, – он тряпочкой протер линзы. – Теперь пришел и наш черед… Аллаху Акбар! – закончил он с яростным шепотом и стиснул кулак.

– Аллаху Акбар! – вторил ему Руслан, высовываясь из канавы.

Наведя прицел на лагерь военных, Карим какое-то время высматривал жертву. Оптика вплотную приблизила выстроенные в ряд танки, стелящийся за ними дым с красными вылетающими искрами. Видимо, за броней, раскинулся целый городок, но подбираться к нему ближе слишком рискованно.

И тут он нашел то, что искал. Справа от танков, в вырытой яме непонятного предназначения, пылал костер. Ветер раздувал языки пламени, в воздухе пахло жженой резиной. Внимательно приглядевшись, он заметил в яме несколько людей, и тот час понял ее предназначение. Это было нечто вроде курилки, места отдыха для солдат, обслуживающих бронетехнику. За земляным отвалом, если основательно скрючиться, можно отогреться у полыхающей автомобильной покрышки, спокойно покурить, не боясь схлопотать пулю.

– На, – он отвалился от винтовки, подзывая Руслана. – Видишь костер?

Руслан сразу наткнулся на цель и замер. Несмотря на крепчающий ночной морозец он вдруг вспотел, и струйка пота скатилась из-под косынки за воротник.

– Вижу, – прошептал он.

Карим прикинул расстояние, подкрутил оптический прицел

– Кто-нибудь подымется, наводи на центр и жми. Только сильно не дергай.

Он замер, вжал в плечо приклад, не отрываясь от резинового наглазника. Томительно тянулись секунды…

Распрямился на фоне жаркого костра силуэт, палец сам потянул собачку.

Выстрел грянул громко, как выстрел пушки, приклад больно саданул в плечо. Бездумно распрямившаяся фигура сломалась и пропала, кто-то закричал, призывая врача.

Ударила автоматная очередь, ударила наугад, взрыхлив снег далеко в стороне. Давясь смехом, Карим дернул напарника за куртку, стащив в укрытие.

– Попал?

– Вроде…

На той стороне поднялась шальная стрельба; из канавы носа не высунуть.

– Пускай побеснуются, – ухмыльнулся Карим. – Минут через двадцать закончится. Только бы не минометы…

Сверкнул луч прожектора, пополз желтым кругляшом по пустырю, ощупывая каждую кочку. Тявкнул автоматический гранатомет, и первая серия мин захлопала слева метрах в сорока.

– А теперь пора сваливать, – встревожился Карим. – Быстрее…

Выбравшись из канавы, они быстро поползли к околице, застывая неподвижно лишь тогда, когда луч прожектора подбирался совсем близко и вот-вот должен был пройтись по ним, и когда в небо, с шипением, взлетала очередная ракета.

Выли мины, взметая землю и снег, трассирующие очереди прошивали пространство, срезая сухую полынь, раскаленными искрами рикошетили, уносясь в небо…

Вымотанные до предела, они доползли до окраины, и уже здесь, недосягаемые для противника, откинулись на снегу, прерывисто дыша.

– Молоток! – Карим толкнул Руслана, одобрительно показав большой палец. – Экзамен прошел… Нате вам, суки!

Стоя на вымазанных землей коленях, он ударил ладонью по сгибу руки и хрипло захохотал…

Глава семнадцатая

– Жратва, дрянь! – возмущался Сумин, соскребая ложкой со стенок алюминиевого котелка подгоревшую гречневую кашу. – Набрали не поваров, а дегенератов. Что сложного, стой да помешивай веслом… Так нет же, из конфетки дерьмо варганят…

– Согласен с тобой, дружище, – отозвался с матраса Иван Бурков, ковыряясь спичкой в зубах. – Но, с другой стороны, голод не тетка. Жрать захочешь, так не будешь привередничать: съедобно, не съедобно.

Каша действительно была ни к черту. Повара, привыкшие к электропечам и прочим удобствам гарнизонных столовых, в полевых условиях мучились с походными кухнями. Мавлатов, уходивший в хозвзвод затемно и возвращавшийся в палатку задолго после отбоя, жаловался:

– Что ти будишь делать?! Вроди все по правилам… А чуть пиридержишь, сгарело. Потушишь раньше, сирое, на зубах хрустит. Ох, марока…

Сломав о колено толстый сук, Турбин прихваткой открыл накалившуюся дверцу буржуйки – лицо обдало сухим жаром, он невольно отодвинулся. Печь уже прогорела, на колосниках тлели красные угли.

Подбросив дров, поправил накренившуюся в консервной банке свечу, с которой беспрестанно капал расплавленный парафин. Крошечное пламя заметалось от движения, грозя погаснуть…

Суконная занавеска на колечках отъехала, пригнув голову, в палатку вошел Черемушкин и потеснился, пропуская следом Коновалова, тащившего вещмешок.

– Как дела, архаровцы? – весело спросил он, всматриваясь в полутьму, где завозились в спальниках, устроившиеся ко сну бойцы. – Дрыхните?.. Рановато. А ну, подъем!

В правой руке лейтенант держал ружейный чехол, он снова всмотрелся в белеющие смутными пятнами лица солдат, кого-то высматривая.

– Темно, как у негра… Эй, Бурков, ты здесь?

– А где мне быть? – не по-уставному проворчал Иван, поднимаясь с матраса.

Он полез ко свету, стараясь не наступить на лежащих.

– Аккуратнее! – повысил голос Максимов, когда ботинок Буркова ступил в сантиметре от его локтя.

– Не боись, Михаил, я ж аккуратненько…

– Знаю я твое аккуратненько. Ухо отдавишь, и будто не при делах.

 
Хорошей была водка,
И славный вечер был,
Но кто же мне в палатке
На морду наступил?…
 

– продекламировал кто-то из потемок, и палатка взорвалась от хохота.

Смеялся и Черемушкин. Смеялся, хотя самому было не до смеха.

Бойцы ведь еще не знают, что предстоит в новогоднюю ночь. А задача, какой бы простой со слов полковника Рюмина она не представлялась, на деле может статься кровью. Кровь, она уже льется, соседи, стоявшие в пяти километрах от Петропавловской, несут потери. Какой-то час назад, в будке у связиста, он сам слышал в эфире сбивчивый доклад об обстреле, о «трехсотом», которого необходимо срочно переправить в госпиталь. А потом на волну вклинился чеченец, перемежая картавую речь отборным матом, клялся устроить ночь длинных ножей…

– Держи, – подал Буркову тяжелый чехол.

– Что это? – принимая сверток, спросил солдат.

– Подарок к Новому году!

Бурков отвел молнию и в наступившей тишине вынул из чехла снайперскую винтовку Драгунова, с удивлением посмотрел на взводного.

– Принимай, промысловик. Тебе нужнее будет.

– Откуда? – поразился Бурков, усаживаясь под трепещущий фитилек свечи.

Он любовно огладил сверкающее лаком цевье, отвел затвор, заглядывая в пустой казенник.

– От Деда Мороза! – посмеялся стоявший за взводным Коновалов. – Комбат подогнал. Ихний снайпер еще тот, со ста шагов в мишень не попал. Сушкин списал его в автоматчики, а чтобы добро не пропадало – тебе. Товарищ лейтенант дюже тебя нахвалил.

– Спасибо, – просто сказал Иван, любуясь винтовкой.

– Да, чтобы не забыть, – Коновалов запустил пятерню в вещмешок и бросил ему прицел в брезентовом футляре.

– Сдурел?! Кто ж так с оптикой обращается? – Бурков едва поймал его на лету. – А если посбивал?

– У тебя скоро появится шанс пристрелять ее, – ответил за каптера Черемушкин.

– А патроны?

– Ты думаешь, Дед Мороз, в моем лице, только тебе подарки притаранил? – залыбился Коновалов. – Подходи, братва, только не все разом. Соблюдайте очередь!..

Из вещмешка он достал четыре пачки патронов, выложил на стол.

– Лишнего не берите, каждому по сто двадцать штук. Все под роспись…

Очереди не получилось. Вокруг него сгрудилась толпа, Коновалов только и успевал нырять рукой в мешок, раздавал пачки, и распрямил порядком затекшую спину лишь тогда, когда увесистый мешок опустел.

– Вроде все, – он скатал вещмешок и убрал за пазуху. – Никого не обделил? Значит, нормально. Завтра еще гранаты получите, и будете круче Рембо.

Проследив за раздачей боеприпасов, Черемушкин вышел под вызвездившееся небо. Коновалов с явной неохотой последовал за ним, старательно задернув полог.

– Во навалили! – разложив пачки на тумбочке, почесал бритый затылок Кошкин. – В учебке больше трех не выпросишь, а тут… девать некуда.

Турбин надел бушлат, нагнувшись к изголовью постели, выдернул заменявший подушку бронежилет. Набросив сверху, подогнал ремнями по размеру, всунул в пустые кармашки автоматные магазины. Нагнулся вперед, вбок. Подпрыгнул на месте.

– Решил на ночь глядя аэробикой заняться? – подначил его Володька.

– Дурак… Я вот смотрю, неудобно в нем. Ни упасть, ни перекатиться…

– Ага… Когда разрабатывали, о наших удобствах никто и не думал. Да и не верю, что толк от него будет. Мужики поговаривают, прошивает листы насквозь. Потом пуля теряет скорость, проходит тело, от задней стенки отлетает и начинает скакать туда-сюда. Мясорубка совкового разлива.

Клыков, перевернув свой броник, поднес ближе свечу, читая нашитую памятку.

– Предохраняет от осколков, пистолетных пуль, автоматов калибра 5,45 и 7,62. От винтовки СВД с расстояния 15 метров.

– Понял?! – развел руками Кошкин. – Мощная защита, оказывается. Даже от снайперской винтовки. Только писано для дураков. Какой идиот в тебя из СВД с пятнадцати шагов стрелять будет? Правильно, не прошибет пластину, потому как пуля разгона не набрала. А немного дальше, метров со ста, и квакнуть не успеешь…

Стащив с себя бронежилет, Турбин снова подложил его под матрас, не раздеваясь, залез в спальник.

Володька скрипнул притвором, забросил в топку дров. На его щеках зарделись, заиграли жаркие отблески.

Ветер, гулявший снаружи, волнами гонял слабо натянутый брезент палатки, выдувая тепло. К утру опять выстынет, до пара изо рта…

– Как оно все получится, когда в Грозный войдем? – произнес Турбин, созерцая вытянутое, подрагивающее и розоватое пламя свечи.

– Нормально получится, – ответил сбоку Быков. – Порода такая, только силу и понимает.

– С чего ты взял?

– Вспомни Назрань. Привыкли брать нахрапом, на глотку. И еще, знают ведь, что детей и баб ихних не тронем. Тогда на дороге ни одного здорового мужика не увидел. Прячутся за бабьими юбками и бьют трусливо. Пока мы жевали сопли, вон что вытворяли, а показали твердость – всё, вразбег. И здесь также будет. Пускай возмущаются, кулаками трясут, грозят, а войдем – и затихнут. Против лома нет приема…

– Если нет другого лома, – укладываясь, пошутил Володька. – Не все так просто. И еще я думаю, ждут они нас.

– А у меня там знакомый…

– Где?.. В Грозном?

Турбин без слов кивнул.

– Ты ему еще новогоднюю открытку не отправил?

– Отстань ты, Вовка, со своими глупыми шуточками!.. Я вот все думаю, не столкнуться бы нам.

– Чего в жизни не бывает?

– И как это будет выглядеть?..

– В прицеле автомата очень даже ничего.

– Не хотелось бы…

– Мало ли кто что хочет. Человек предполагает, а старшина располагает.

– То-то и оно…

… Через несколько минут в палатке установилась дремотная тишина. Только потрескивали в буржуйке пылающие дрова, да за окном, тщательно завешенным снаружи, продолжал нудно, по северному, завывать ветер.

Глава восемнадцатая

Проспав до одиннадцати, Якушев заправил постель и умылся холодной водой. Воткнув штепсель в розетку, с недоумением посмотрел на молчавшую электробритву и, вспомнив вчерашние сетования горничной на перебои со светом, поскреб прилично отросшую щетину. Бритвенными станками он не пользовался, а потому оставалось ждать вечера, когда часа на два подадут электричество.

Планов на будущее у него еще не было. Вылетая из Москвы, он наипервейшей задачей ставил попасть в Грозный, и уже на месте, исходя из обстановки, определиться. И вот он здесь, провел ночь в заштатной гостинице, по сервису уступающей пэтэушной общаге. Пора было приниматься за работу.

Одевшись, он взял видеокамеру и уже направился к двери, когда в номер постучали. Открыв замок, он увидел пожилую администраторшу – оплывшую старушку в пуховике горчичного цвета и темном платке, покрывавшем седые волосы.

– Вы уходите? – поинтересовалась она.

– Да, дела…

– Звонили из штаба. На полдень назначена пресс-конференция, просили оповестить всех постояльцев.

Он поблагодарил тетку, запер комнату и спустился во двор.

Гостиница переживала не лучшие свои времена. Двухэтажная постройка не сильно пострадала от бомбежек, и лишь местами лишилась остекления. Уцелевшие стекла заклеены бумажными полосами; пригодные для проживания номера заселили исключительно журналисты, съехавшиеся в город в поисках сенсаций.

Во дворе он встретил французов, обступивших бежевый квадратный броневик с толстенными стеклами, и латинскими буквами «TV» на борту. У машины спустило колесо, водитель из грозненцев, постелив дерюгу, возился на карачках, устанавливая запаску. Французы стояли над душой и нетерпеливо поторапливали его.

– Э-э, репортёрь… – окликнул Якушева лысоватый иностранец в коротком дутом пуховике. – На пресс-конференсьональ?..

– В самую точку, – ответил он. – Только еще знать бы, куда?

– Подождать… – сказал француз и потер пальцы, подбирая подходящие слова. – Как это?.. опасно.

– Подвезти хочешь? – Якушев подошел к нему. – Надолго поломка?

– О, не… Скоро пойедем… Пьер Люврье, «Франц-пресс».

Якушев представился и пожал его холеную ладонь с коротко стрижеными ногтями.

Шофер, поставив запасное колесо, уже закручивал гайки. Затянув их до отказа, пнул по покрышке, проверяя на вшивость, открыв бронированную дверь, бросил ключи под сиденье.

– Готово, месье…

Погрузившись в урчащий бронемобиль, они выехали из гостиного дворика. Французы закрутили головами, выглядывая в многослойные стекла и оживленно переговариваясь.

Им, приехавшим в Грозный из далекой европейской республики, где жизнь на протяжении десятилетий течет размеренно и скучно, где потрясением вселенского масштаба становится забастовка водителей грузовиков, здесь все поражает воображение. Разве увидишь на улицах Лиона разгуливающих среди бела дня, вооруженных до зубов боевиков, добивающихся отделения провинции от остальной Франции? И мыслимо ли, чтобы авиация, выполняя лишенные всякой логики приказы генералов, в ответ сыпала бомбы на головы французов, не разбирая: кто прав, а кто виноват, кто сепаратист, а кто просто очутился не в том месте, и не в то время. И только в кошмарном сне представишь тихую парижскую улочку, с ее шатрами летних кафе, в которых любят отдыхать горожане, с ее бесчисленными магазинчиками, бутиками и бистро, с раскидистыми кленами вдоль заставленной машинами мостовой – не по живому безлюдной, где на каждом шагу встречаются вооруженные люди, а в воздухе слышится запах гари, запах пожаров, на которые никто не обращает внимания…

На перекрестке шофер ударил по тормозам. Перед капотом застывшей, как вкопанная, машины прополз на провисших гусеницах танк (Люврье схватил фотоаппарат, вылез в люк на крыше броневика, вращая объектив), крутанулся на месте, не щадя асфальта, и ушел, теряясь в завесе гари, к президентскому дворцу.

Завидев впереди, возле разбитых витрин гастронома людей, столпившихся вокруг бортового Зила, Люврье пролез к водителю, хлопнул по плечу, показав на сборище. Тот крутанул баранку, сворачивая.

Выйдя вместе со всеми, Якушев достал камеру и поймал в кадр стоявшего в кузове мужчину, раздававшего ржаной хлеб. С хлебом в городе дела обстояли плохо, магазины не работали, а на сотню тысяч оставшегося населения, которому уходить было некуда, работала одна-единственная пекарня. Вытаскивая из мешка буханки, он совал их в протянутые руки. Кто-то, заполучив хлеб, отходил, но толпа от этого не становилась меньше.

– Вы посмотрите, до чего довели! – завидев объектив камеры, зарыдала чеченка, прижимая к груди хлеб. – Издеваются, как хотят…

Пьер Люврье, цокая языком от восторга, вился вокруг нее, щелкая и щелкая затвором фотокамеры. Для него это были всего лишь удачные снимки, за которые дома он получит приличное вознаграждение, а может даже повышение по службе. И не более того…

Хлеб в мешках закончился. Вытряхнув последнюю, раздавленную буханку, мужчина кинул людям. Вертлявый мальчишка поймал ее, засунул за отворот куртки и полез из толпы.

– В шесть снова приеду.

Люди, кому хлеба не досталось, в молчаливой покорности отошли от деревянного борта.

– Привози больше! – попросил оставшийся ни с чем русский дедок в стареньком полушубке и кроличьей шапке. – Не хватает же всем.

– Это ты Ельцину скажи! – гневно сверкнул глазами мужчина и спрыгнул из кузова. – Сколько будет муки, столько будет и хлеба. Не от меня зависит.

Посигналив, грузовик сдал назад, вывернул лысые покрышки к проезжей части и, газанув, скатился с поребрика на дорогу.

А дедок, еле переставляя ноги в валенках, подошел к стене дома, бессильно прислонился плечом к серой штукатурке.

– Что, плохо отец? – спросил его, подойдя сбоку, Якушев.

– Да што хорошего?.. – с тяжелым придыханием ответил старик. – Смерти нету… Давно бы пора в могилу. Штобы не видеть всего этого…

Впалые, колючие щеки затряслись, прозрачная капля скатилась к траурно пролегшей складке у рта.

– Я всю войну на фронте, до последнего дня… Не знал, што под старость придется все заново…

– Уезжай, отец. Уезжай отсюда, пока не поздно, – глотая встрявший в горле ком, выдавил Якушев. – Дети у тебя есть, старуха?

– Старуха есть… Вдвоем и держимся. И сын был.

– Был? – машинально переспросил Якушев.

– Пропал ишшо год назад. Так и не нашли. А мы со старой все живем… Все смертушка не возьмет.

– А родня?.. Есть родственники в России?

– Родственники? – шамкнул беззубым ртом дед и посмотрел на журналиста пустым взглядом. – Есть… в Перми. Токо кому мы сдались, старичье? И на што ехать, когда пенсию стоко времени не получали?.. Нет, никуды мы с бабкой отсель не поедем. Будем здесь помирать.

С дороги призывно вякнул клаксон. Высунувшись в люк что-то кричал Люврье, маша ему рукой. Не найдя слов утешения – да и нуждался ли в них старик? – Якушев в мрачном расположении духа вернулся в машину.

* * *

Въехав на площадку перед административным зданием, где прохаживался часовой, водитель заглушил двигатель. Откатилась на шарнирах дверь, вслед за французами Якушев вылез из пропахшего соляркой салона.

По крыльцу к ним спускалась женщина в сиреневом мохеровом капоре.

– Я сотрудница пресс-службы президента Дудаева, – представилась она прежде, чем поздороваться. – Пройдемте, господа.

Чеченка была довольно симпатична: неплохая фигура, которую скрадывало мешковатое платье турецкого пошива, правильные черты лица, приятный голос.

– По какому вопросу будете нас просвещать? – на ходу осведомился Якушев.

Убрав капор на затылок, она слегка повернула к нему лицо.

– Вам все разъяснят…

Они вошли в полупустой актовый зал. В первых рядах сидели человек восемь репортеров, в проходе выставлены на штативах видеокамеры, настроенные на длинный стол посреди сцены. На столе, помимо пластиковой бутылки с минеральной водой, собраны в кучу микрофоны, чьи провода свисали вниз и стелились по полу.

Пройдя ближе к сцене, Якушев пощелкал кнопками, проверяя, не сели ли батарейки у диктофона. Но зеленая лампочка исправно горела; поставив рычажок в нужное положение, он выложил его на стол. Приготовил камеру. Конечно, его любительская аппаратура ни в какое сравнение не шла с бетакамовскими прибамбасами, но ему в одиночку, без оператора, было бы накладно таскаться с такой тяжестью. Да и его «Сонька» неплохо зарекомендовала себя, за качество съемок он был стопроцентно уверен.

Полыхнула по глазам фотовспышка, озаряя вышедшего на сцену. Плотного сложения мужчина в барашковой шапке прошел к столу, сел и пододвинул ближе микрофон.

– Я заместитесь начальника штаба обороны города Грозный подполковник Узуев, – глуховатым голосом произнес он. – А собрали вас, работающих в Грозном журналистов с тем, чтобы ознакомить с текущей обстановкой. Как вам известно, российские войска взяли город в кольцо. Однако, несмотря на все их заверения, мы способны маневрировать. Для нас не существует проблемы выбраться за его пределы, вывести или, наоборот, ввести сюда боевые подразделения.

В последние дни участились авианалеты, в которых страдают в основном мирные жители. Причем в большинстве русские, которые продолжают оставаться в городе. Более того, группировка российских войск постоянно пополнялась свежими силами, проводилась разведывательная деятельность. На сегодня мы имеем информацию о готовящемся штурме города.

В зале поднялась рука.

– Пожалуйста, – разрешил Узуев. – Хотя вы не дали договорить до конца.

– Что вы имеете в виду, говоря о штурме? Насколько нам известно, командование федеральных войск пока не рассматривает возможность ввода войск в Грозный.

– Мы обладаем данными радиоперехватов, – подполковник поднял над столом лист бумаги и потряс им. – Вот расшифровка некоторых, передаваемых условным кодом. Это сообщение поступило во многие армейские подразделения, независимо от родовой принадлежности. Смысл везде одинаков: необходимо быть в готовности № 1, в которую – для непосвященных – включается нахождение на боевых позициях в полной боевой готовности: пехоты с двойным боекомплектом, самолетов, уже заправленных, на взлетной полосе, танков… Час «Икс» назначен на ночь с тридцать первого на первое января. То есть, в ночь на сегодня…

– Откуда такая точность? – выкрикнул сидевший справа от Якушева журналист. – Уже не раз назывались различные сроки, потом снова переносились…

– Информация получены из достаточно осведомленных источников, чтобы им верить. В том числе произошла утечка из высшего военного ведомства.

– Тогда каковы будут ваши действия?

– Защищаться! – жестко ответил подполковник. – План обороны у нас детально проработан. Каждое подразделение: будь то регулярная гвардия, будь ополченцы, знают поставленную задачу.

– Как долго вы надеетесь продержаться?

– Сдавать город мы не собираемся. По крайней мере до приказа Верховного главнокомандующего.

– Вы реально просчитываете свои шансы? Что могут сделать несколько тысяч разрозненных человек против мощной армейской группировки?

– Наши отряды мобильны, мы хорошо знаем город…

– Но самолети?.. – поднялся из кресла Пьер Люврье. – Как вы будете противьёстоять авьиации? У вас же нет стингеров…

Сидевший за столом гордо вскинул голову.

– На все воля Всевышнего, – и провел ладонями по подбородку, как бы сотворяя молитву. – Мы способны защищаться, и мы будем защищаться до последнего патрона, до последнего человека. Чего бы это нам не стоило. Мы готовились, каждая улица превращена в укрепрайон, каждый дом станет бастионом, о который врагу придется обломать зубы, прежде чем взять.

– Где находится генерал Дудаев? – спросил с места Якушев. – Ходят слухи, что он покинул Чечню, убыв не то в Азербайджан, не то в Турцию.

– Это все слухи! – отрезал подполковник. – Президент находится в городе, и никуда не выезжал за его пределы… Еще есть вопросы?

– Конечно, – сказал кто-то из зала. – Давайте рассмотрим худший сценарий: несмотря на ваши усилия, войска берут Грозный. Что дальше? Сложение оружия или партизанская война?

– Сдаться? – нервно дернул щекой подполковник Узуев. – Наши деды пятьдесят лет воевали с Россией, и ничего, выстояли. Выстоим и мы. Надо будет, будем воевать десять, двадцать, пятьдесят лет…

* * *

«…будем воевать, – переваривая слова подполковника, размышлял Якушев, прогуливаясь по проспекту. – С кем? С теми щуплыми солдатиками, что встречались мне по дороге в Чечню, и которые даже для себя не определились, зачем они здесь? Зачем эта свара? Зачем это непонятное, никому ненужное кровопролитие? В чем корень зла?.. Политика? Мышиная подковерная возня, чьи-то стратегические ошибки, за которые расплачиваться придется зеленым солдатам?.. Спираль за спиралью… Так, кажется, говорил Олежка Малышев… Ошибка, великая ошибка…»

Дыша прохладным воздухом предгорий, он пытался и для себя найти оптимальное решение. Свернуться и уехать, от греха подальше, пока еще не поздно? Но как же материал, который и впрямь намечается сенсационный, как же его журналистское честолюбие, где же та хватка, благодаря которой он попал в столь серьезное агентство?.. Писал бы о бабочках – до сих пор прозябал бы в какой-нибудь районной малотиражке.

Он уже рисковал, и сам любил повторять, что риск – благородное дело, и кто не рискует, тот не пьет шампанского. У него есть шанс отличиться, и шанс этот упустить нельзя, другого случая может не выпасть.

Затягиваясь сигаретным дымом, он шел по улице, занятый своими мыслями. С ревом оторванного глушителя, мимо пронеслись «жигули» с цветной фотографией Дудаева, вырезанной с обложки журнала, на заднем стекле. Генерал был при параде и смотрел на журналиста чуть насмешливо и свысока.

… Дальше улица обрывалась. Впереди, на площади Свободы, в которую Якушев уперся, высился президентский дворец.