Текст книги "Добро Пожаловать В Ад"

Автор книги: Игорь Никулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

Глава тридцатая

В помещении, отведенном под лазарет, стоял тяжелый запах крови, гниющей плоти и лекарств. С тумбы затухающе трепетала свеча, на тесно составленных кроватях не было свободных мест. Мгла подземелья давила, не хватало воздуха, или, по крайней мере, Руслану так казалось.

На кровати возле него лежал со сломанной лодыжкой Умар. Гражданская мирная травма, если не брать в расчет характер ранений его соседей по лазарету. Еще днем, когда над дворцом закружились штурмовые вертолеты, расстреливая из ракетных установок, он попал под обрушившуюся стеновую перегородку, и в подвал, в укрытие, прыгал, подволакивая травмированную конечность.

Лейла, до войны окончившая медучилище, на обычном письменном столе вправила ему кость, отчего Умар, как не кусал губы, заорал. Зафиксировав перелом двумя обломками досок, накрепко перевязала старыми бинтами.

С бинтами, как и с прочими медикаментами, было туго. Новые, в стерильной заводской упаковке закончились, а потому она стирала использованные в бывшей бойлерной, под краном, из которого вода бежала тонкой струйкой.

Умар вконец оброс щетиной, став похожим на дикого абрека.

– Костыли бы где найти, – ворчал он, валяясь на койке. – А то я здесь до пролежней…

– Посмотрю, – обещал Руслан.

– Посмотришь… Ты мне дай гранату.

– Зачем?..

– Если сюда придут русские, мне что – лапки кверху?

Пожав плечами, Руслан отдал ему РГД-5.

– Вот и ладненько, – Умар спрятал ее под подушку. – Все ж не с пустыми руками. Ну, рассказывай, что нового?

За те несколько часов, что Умар провел на госпитальной койке, обстановка вокруг дворца не изменилась. Войска по-прежнему стоят в трех сотнях метров и чего-то тянут. То ли собираются с силами для окончательного удара, то ли ждут, когда защитники сдадутся.

– Нормально, – ответил он, заметив, как, слушая, напряглась Лейла, поившая тяжелораненого из носика чайника. – Жратва еще есть, патроны. Пару деньков еще запросто продержимся.

– Два дня, – повторил Умар, укрыв одеялом больную ногу.

– А там что-нибудь придумаем. Наши коридор пробьют. Или перемирие устроят, якобы чтобы убрать с улиц трупы. И мы, под этот шумок, тихо слиняем.

– Русские на мировую не пойдут, – дал о себе знать раненый в грудь пулеметчик Али, лежавший в крайнем ряду.

– Зря так говоришь. Им тоже нужна передышка.

– Как только мы выйдем, нас сразу перебьют, – сомневался Али.

– Это вряд ли. Их силы нацелены на нас, точно мы всё, что осталось от сопротивления. Поговаривают, что с генералов трясут сроки, когда они возьмут дворец. Да они сделают вид, что не замечают нашего ухода, лишь бы быстрее и без потерь овладеть зданием.

Попрощавшись с братом, Руслан ушел на пост. С полуночи до двух ночи ему стоять в холле за мешками с песком, наблюдая за пустынной площадью.

Продрогнув на холодном воздухе, он застегнул на все пуговицы куртку, пристроил винтовку на мешках, составленные за декоративной, в виде серпа и молота, решеткой. И прижался бровью к резиновому наглазнику, прощупывая площадь метр за метром.

* * *

При отсвете факелов капитан Плотников возился в подсобке с дверью, приматывая тротиловую шашку к ручкам. Прикрепив, воткнул в гнездо детонатор с бикфордовым шнуром, полез за зажигалкой.

– Отойдите к стене, – приказал он, снимая с нее крышечку. – Зажмите ладонями уши и зажмурьтесь.

Стоявший слева от него десантник в защитного цвета косынке, с пулеметом, чья забитая патронами лента свисала чуть не до пола, дистанцировался от своего командира.

Турбин, стоя за Черемушкиным, послушно воткнул пальцы в ушные ямы и закрыл глаза.

Рвануло с такой силой, что всех обдало волной горячего дымного воздуха, дверь щепкой выбросило в коридор.

В задымленный проем ринулся пулеметчик, всадил короткую очередь в опешившего от неожиданности боевика, и пошел дальше, переступив агонизирующее тело.

Коридор раздваивался, широкая мраморная лестница вела наверх. Десантник поднимался по ней, прочесывая трассами пространство. И упал. Турбину показалось, что он просто споткнулся и сейчас поднимется. Но пулеметчик продолжал лежать в прежней позе, а наверху запульсировали злые вспышки, насыщая воздух пулевым свистом.

Метнув в обороняющихся гранату, Плотников подтянул к себе пулемет и слился со стеной, контролируя лестницу.

– Зачищайте коридор! – закричал он солдатам. – Чего ждете?!

Турбин побежал по боковому ответвлению. Наткнувшись на дверь, сорвал с гранаты кольцо и забросил ее внутрь. Дым еще не осел, а он уже с порога строчил по проступающим из тумана кроватям, что-то падало и катилось по полу.

Он отпустил спусковой крючок, когда с находившимися в комнате было покончено. С брезгливостью смотрел он на размозженную пулями кудрявую голову дудаевца, раскинувшегося на столе, на дырявую армейскую каску с надписью «Украина», что откатилась к порогу.

Наемники лежали там, где их застала смерть. Многие так и не узнав, что произошло.

По коридору пробежал Коновалов, свернул влево. Турбин, перезаряжая автомат, двинулся за ним.

* * *

Якушев в панике метался по цокольному этажу, лихорадочно ища выход. Отсюда надо было срочно бежать, бежать, куда глаза глядят, если он хочет остаться в живых. В потемках он нашел железную дверь, ведущую на площадь, в отчаянии задергал ручку.

Дверь была заперта, отрезая ему путь к спасению.

Из-за колонны вынырнула фигура. Страх парализовал Якушева; обмирая сердцем, он закричал:

– Не стреляйте! Я журналист.

Фигура вблизи оказалась боевиком, тоже искавшем, куда скрыться.

– Замок! – возбужденно сказал Якушев, когда тот, как и он, минуту назад, задергал ручку.

Выматерившись по-русски, чеченец отступил от бронированной двери и выстрелил по запорам. Замок был безнадежно испорчен, и дверь легко поддалась.

* * *

Бурков застыл, держа под прицелом площадь. Во дворце трещала остервенелая стрельба, глухо рвались гранаты. А он, вместо того, чтобы быть там вместе с друзьями, сидел на безопасном удалении, карауля невесть кого.

Когда мимо остова выгоревшего бронетранспортера мелькнула и исчезла тень, он сначала подумал: привиделось. Оно так иногда бывает, когда чего-то очень ждешь. Он щелкнул тумблером на прицеле, включая подсветку шкалы, взял немного левее, куда стремилась тень.

– Шалишь… – удовлетворенно хмыкнул, поймав в перекрестие силуэт бегущего человека.

Приклад привычно боднул в плечо…

* * *

На войне умирают по разному.

Загибался на лестнице, получив свинец в незащищенную бронежилетом грудь, капитан Плотников. Он знал, что его ждет. Знал, что за его спиной пацаны-солдаты, многим из которых еще нет и девятнадцати, и которым еще жить и жить. И закрывая их собой, бил и бил из пулемета, истекая кровью, пока вторая пуля снайпера, ударившая в голову, не нашла его.

Знал, на что шел и чеченец Умар Адиев, подрывая себя гранатой, когда в дверях лазарета возник российский солдат…

Журналист Виктор Якушев хотел жить. Он не держал оружия и ни в кого не стрелял на этой мало кому понятной войне. Он был лишь сторонним наблюдателем, фиксируя на пленку все, что видел. Выкладываясь в беге и с непривычки задыхаясь, он страстно мечтал скорее достичь домов, где, как ему верилось, он будет в безопасности. И даже когда пуля калибра 7, 62 пробила ему сердце, и он повалился на асфальт, разбивая аппаратуру, остатками угасающего сознания ему еще казалось, что он еще бежит, и до спасительных стен осталось совсем немного, совсем чуть-чуть…

* * *

Осколок взорванной в лазарете гранаты, с ноготь размером, прошил ватную подстежку бушлата Коновалова и ушел под ребра.

– Сильно? – посочувствовал, сдирая примотанный к прикладу перевязочный пакет, Турбин.

– Ерунда, – кряхтел каптер, зажимая рану. – Перетерплю как-нибудь. Не возись со мной. Дуй за лейтенантом, а то бросили одного…

– А ты как?..

– Валяй! Что я… поди не помру.

Взводного он нашел в дальнем крыле, у бокового, ведущего на первый этаж, выхода. Выглядывая из– за угла, Черемушкин царапал ногтями по разгрузке, вытаскивая Ф-1.

Наверху захлебом лаял пулемет, трассирующие очереди неслись к парадной лестнице, секли стены, рикошетя во все стороны.

– Сейчас я тебя, – бормотал Черемушкин, срывая кольцо. – Сейчас я тебя успокою…

Граната полетела к колонне, за которой залег чеченский пулеметчик. Он слишком поздно заметил опасность…

В холле стихло. Повисла непривычная, звенящая тишина. Выждав еще немного, лейтенант отступил от стены и стал подниматься по ступеням.

Все было кончено. В воздухе еще ощущался кисловатый запах пороха; россыпью, у заваленного пулемета, валялись стреляные ленты. Черемушкин, на всякий пожарный, пинком отодвинул пулемет подальше от безжизненного тела, прошел к мешкам с песком, заглянул за них, найдя и там убитого.

– У кого ракетницы?! – окликнул Турбина десантник, возившийся под лестницей с погибшим Плотниковым.

– Понятия не имею?

– Должны быть ракетницы, – десантник разогнулся, так и найдя искомого в разгрузочном жилете капитана. – Сколько времени?

– Без пятнадцати час.

– Сколько?! Ищи ракетницы! Скоро наши по дворцу жахнут, если отмашку не дадим.

В холле хлопнул выстрел снайперской винтовки. Ее ни с чем другим не спутаешь. Что– то мягко шлепнулось на пол.

Турбин обернулся, ища лейтенанта Черемушкина.

– Командир! – Он подбежал к ничком лежавшему взводному, перевернул его лицом к себе. – Командир…

В темноте не разобрать, куда попала пуля. Он принялся лихорадочно расстегивать пуговицы, не вытерпев, рванул полы бушлата, и пуговицы посыпались на мраморный пол. Рану обнаружил не сразу, лишь когда залез во что-то липкое.

– Меня… кажется… убили… – разомкнув губы, просипел Черемушкин.

Он прожил еще около двух минут и умер спокойно и без мучений. Бережно опустив на пол убитого офицера, Турбин поднялся с колен и в слепой ярости закричал:

– Кто стрелял?! Кто?

Эхо насмешливо отозвалось под высокими сводами зала.

– Он по той лестнице смылся! – показал автоматом десантник. – Давай за ним, а я с этой стороны…

Турбин на одном дыхании взлетел по засыпанным бетонной крошкой ступеням на второй этаж. Дальше чеченцу бежать было некуда: лестничный пролет обрушился и бесформенные куски его провисли на гнутой арматуре. Держа оружие на изготовке, он прошел к окну, глянул вниз. Высоко, выпрыгни отсюда, боевик непременно переломал бы ноги.

Щелчок впустую ударившего бойка поверг его в испарину. И как он его проморгал? Чеченец никуда не скрывался, он просто ушел в темный угол, куда не доставал бледный свет нависшей над площадью луны, и там оставался для Турбина незамеченным. Теперь он вышел из тени, и всадил бы в спину солдата пулю, не подведи механизм.

Турбин поднимал автомат. В нем все кипело и клокотало от ненависти к боевику, только что застрелившему лейтенанта.

Но что-то подспудное не давало Турбину нажать на курок. Он вглядывался в лицо снайпера, и был готов поклясться, что уже встречал этого парня. Он не просто где-то мельком видел его, на тех же улицах Грозного, но безусловно, знал его… Но откуда?..

Прозрение стало ему шоком.

– Руслан? – не веря себе, спросил Турбин. – Не может быть… Это ты?

– Юрка?! – снайпер был поражен не меньше его. – Ты как здесь?.. Ах, да…

Он бросил винтовку и тоном смертельно уставшего человека произнес.

– Вот мы и встретились. Земля, видно, и в самом деле, круглая. Ну, чего стоишь, стреляй.

– Это ты… внизу? Ты… лейтенанта?

– Я. И не только его. А ты чего хотел?! Вы разрушили мой город, разрушили мой дом. Вы убили моих родителей, брата… Что ты смотришь на меня, Юрка, стреляй! Ты ведь за этим сюда пришел.

Чем ожесточеннее выкрикивал обвинения Руслан, тем сильнее Турбин понимал, что не сможет забрать жизнь у своего прежнего друга. Перед ним стоял снайпер, на чьей совести не одна загубленная душа, еще минуту назад Турбин готов был порвать его голыми руками.

Перед ним стоял враг. Но убить его не поднималась рука.

Он задрал ствол автомата к потолку и нажал на спусковой крючок. А потом, колеблясь, скомандовал Адиеву:

– Беги!

И кивком подбородка показал на коридор.

– Я тебя отпускаю. Но запомни… – решение давалось ему нелегко, – следующая наша встреча будет последней. В счет старой дружбы… беги.

– И ты не выстрелишь в спину? – без всяких эмоций спросил Адиев.

– Беги… Сюда идут наши. Могут застать.

Артиллерийский снаряд пробил стену и взорвался, угодив в потолочные перекрытия. Ослепленного вспышкой Турбина швырнуло на бетонный обломок, ощетинившийся, словно спрут щупальцами, прутьями арматуры. Напоровшись на острый прут и теряя сознание, он успел запомнить, как переломленная плита с ужасающим треском обрушилась на то место, где секунду назад стоял Руслан, погребая под собой.

Эпилог

Тюлевая штора колыхалась от сквозняка, в палате было свежо, но рамы никто не закрывал. Нежданно нагрянувшее майское тепло пробудило природу. На ветках с проклевывающейся листвой расчирикались птицы, радуясь солнцу; в парке, за высоким забором, играл духовой оркестр.

– Весна, – откладывая на тумбочку книгу в глянцевой обложке, потянулся Коновалов.

Он слез с кровати, сунул босые ноги в больничные, пронумерованные шлепанцы и подошел к подоконнику.

– Хорошо-то как, а, Юр?

Юра Турбин откинул одеяло и пошарил за спинкой кровати, доставая костыли. Опираясь на них, он допрыгал до окна и потеснил приятеля.

– Тебе, Юр, везет, – завистливо вздохнул Коновалов. – Если комиссуют, месяца черед два дома будешь. А мне еще как медному чайнику трубить.

Турбин ничего не ответил, полной грудью дыша настоянным на цветении воздухом.

Внизу, у входа в корпус, орудовал метлой дневальный, наводя перед приездом командования блеск и красоту. Метла ритмично вжикала, скребла лысыми прутьями по асфальту.

Вжик, вжи-ик… Вжик, вжи-ик…

Дневальный вдруг замер и вытянул шею, глядя в сторону ворот КПП.

– Похоже, приехали, – озаботился Коновалов.

Спустя минут десять, приоткрыв дверь, в палату заглянула медсестра.

– Мальчики, по кроватям. Евгений Николаевич с генералом идет.

Евгений Николаевич – это полковник медицинской службы, начальник госпиталя, в котором, после эвакуации из Грозного, они чалились четвертый месяц. У Коновалова после операции, оставались проблемы с задетым осколком легким, а у Турбина плохо заживала правая нога, пробитая ржавой арматурой. Эта ржавчина, хоть рану ему прочистили хирурги в полевом лазарете в Ханкале, и была причиной теперешних его бед. Рана дважды воспалялась, нога отекала, и врачи уже подумывали об ампутации. Но, Бог миловал, обошлось и без крайностей, не беря в расчет тупых, ноющих болей и медицинской прилады, названия которой он не помнил, что стальными спицами заковала бедро.

Что касается генерала, так слух пронесся еще неделю назад: 9 мая госпиталь посетит командующий округом и, кроме сопутствующих дате поздравлений и подарков, вручит отличившимся правительственные награды. Этот же слушок довел до сведения пациентов пятой палаты, а именно в этой палате лежали Турбин и Коновалов, что в списках награжденных значатся и их фамилии.

Но все это были лишь слухи…

Повинуясь сестричке, они разошлись по кроватям и только успели занять горизонтальное положение, как в палату вошел генерал, без фуражки и в наброшенном белом халате, за ним начмед со штабным клерком в чине капитана, несшим гвоздики и какие-то картонные коробочки.

– Как здоровье, герои? – спросил генерал, вставая в проходе между кроватями.

– Нормально, – ответил Коновалов, порываясь подняться, но командующий остановил его жестом.

– Кротов, – позвал он клерка, и тот услужливо подал картонную коробочку и коричневую орденскую книжку. – Указом Президента Российской Федерации номер 1054 от пятнадцатого февраля 1995 года за мужество, проявленное при выполнении воинского долга по защите конституционного строя, наградить младшего сержанта Турбина Юрия Станиславовича орденом «Мужества».

Он прошел к Турбину, достал из коробочки серебряный крест на планке, лично прикрепил на лацкан госпитальной пижамы.

– Поздравляю от всей души, – он потряс влажную от волнения ладонь, сунул удостоверение и переданные штабистом цветы.

Та же участь постигла Коновалова. Командующий вручил ему медаль «За отвагу», наскоро пожелал обоим выздоровления и, в сопровождении свиты, отправился по другим палатам.

Едва дверь закрылась, Коновалов легко соскочил с кровати, и, хлябая тапочками, ушел к зеркалу. Покрутился перед ним и так, и сяк, поправил висевшую, как казалось, криво, медаль.

– А ничего смотрится! – выгнул грудь колесом. – К дембелю. Как считаешь, приятель?..

Турбин отстегнул с лацкана орден, подержал на весу, точно примеряя, сумел ли вместить в себя крест все пережитое последних месяцев, выдвинул из прикроватной тумбочки ящик и забросил его туда.

Ему было не до наград…

Новосибирск.

январь – май 2001 г.