Текст книги "Добро Пожаловать В Ад"

Автор книги: Игорь Никулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Глава одиннадцатая

Зазвонивший в восемь утра телефон разбудил Якушева. Толком еще не продрав глаза, он дотянулся до трубки и, зевая, сказал тихо, чтобы не разбудить спавшую Вику:

– Да… слушаю…

– Виктор, это вы? – он узнал по бархатному, грудному голосу Марину Павлову, секретаря филиала и ответил:

– Слушаю, Марина.

– Шеф ждет. У него снова возникли какие-то грандиозные планы…

– А претворить в жизнь их должен непременно я?

– Вы догадливы! – засмеялась секретарша.

– Буду через полчаса.

Проклиная редакционное начальство, поднявшее его ни свет, ни заря, и марочное красное вино, выпитое накануне вечером, от которого трещала голова, Якушев одевался.

Вика, щурясь от яркого лучика, пробивавшегося между плотных штор, приподнялась на локте:

– Ты куда?

– Дела, – ответил Якушев, затягивая ремень.

* * *

… До девяносто третьего года он жил в провинции, и в Москву переехал, когда двоюродная бабка в завещании квартиры упомянула его имя. Так, неожиданно для себя, он стал обладателем однокомнатной хрущевки в спальном районе столицы.

Переезд многое значил для него, причем не столько в личном, сколько в профессиональном плане…

Лет с шестнадцати, получив в подарок от матери шикарную по тем временам камеру ФЭД, он увлекся фотографией. Занятия в кружке в Городском дворце пионеров, хотя он давно уже перешагнул пионерский возраст, настолько втянули, что теперь свободного времени хронически не хватало.

Сначала у Якушева ничего не клеилось, что вызывало болезненную реакцию старого преподавателя, и когда он уже подумывал об уходе из студии (вращался семнадцатилетний лоб среди подростков), как вдруг в нем проснулась творческая жилка. Купив штатив, он зимними вечерами, когда на город опускались сумерки, бродил по улицам с фотоаппаратом…

Отечественная техника на удивление стойко вынесла сибирскую стужу. А седой мастер, рассматривая пачку свежеотпечатанных фотографий от восторга прищелкивал языком.

– Ты же в курсе, что идет конкурс среди фотокружков? Первое место – твое! – с уверенностью заявил он воспитаннику, не отрываясь от запечатленного в ореоле вечерних огней здания Приборостроительного завода, где на табло горела надпись:

«Температура воздуха – 35 градусов».

Якушев радовался, уже предвкушал победу, считая дело свершившимся. Еще бы, старик-фотограф не просто входил в жюри, но и был его председателем…

Но, когда состоялась долгожданная церемония и он, затаив дыхание, ждал, когда в числе призеров назовут его фамилию – ударил гром! – среди отмеченных его не назвали. Ни на первом, ни на втором, ни на третьем месте… Это был настоящий шок! Удар! Потрясение!..

И хотя мастер внушал ему, что его снимки профессиональны, и вся загвоздка в его далеко не пионерском возрасте, отчего жюри предпочло более юных и перспективных, глотая от обиды слезы, он уходил с твердым намерением никогда больше не брать в руки фотоаппарат.

Зря зарекался… Фотография лишь вывела его на новую стартовую прямую – он заболел кино.

И опять пошли съемки, проявочные бачки с реактивами, нетерпеливое дрожание над сохнувшей пленкой…

Как-то, насмелившись, Якушев отнес несколько минутных этюдов на местную телестудию. И был по настоящему счастлив, когда спустя неделю его кинозарисовки прошли заставкой прогноза погоды.

Скопив денег, со временем он приобрел видеокамеру. Но теперь, работая на профессиональном уровне, он не только получал внутреннее удовлетворение – камера кормила его.

Наставшие рыночные времена расплодили волков, а где волки – там грызня, разборки, кровь. Превратившись в криминального репортера, не связанного по рукам мнением начальства или недовольством правоохранительных органов, он сам находил свои сюжеты и своих героев. Репортажи его отличались остротой и жесткостью, готовясь к очередной «операции», он уже редко обходился одной видеокамерой. В арсенале его были и запрещенные законом способы добычи информации…

Разгромные статьи с шокирующими порой фотографиями время от времени появлялись в областных газетах. По городу ползли слухи о пронырливом журналисте Якушеве, который знает все и обо всех, и потому опасен, как заграничный папарации. Редакторы СМИ, включая телестудию, разросшуюся за годы до солидной телекомпании, звали его в штат. На предложения Якушев отвечал вежливым отказом: свобода дороже денег.

Перебравшись в Москву, он и там занялся прежним промыслом, благо спрос на криминальную продукцию не ослабевал. Но столичная братва оказывалась круче, и несколько раз заставала Якушева в «засадах». Его крепко били, засвечивали пленку, топтали кассеты…

А осенью приключился путч, и Якушев сломя голову полез в пекло.

Его опять лупцевали. И защитники Белого дома, считая президентским лазутчиком, и те, кто готовился к штурму Парламента – приняв за мятежника. У Останкино он в кровь разбил лицо, успев залечь на асфальт за мгновение до ожесточенной стрельбы.

А спустя трое суток в редакциях крупнейших изданий появлялся юркий худощавый мужчина со следами побоев на лице и предлагал фото, от беглого просмотра которых мурашки бежали по коже: защитник демократии добивал из автомата раненого мятежника (следующий выстрел предназначался Якушеву, неосмотрительно вылезшему с камерой из своего укрытия). Или же штурмовики, застывшие в строю перед атакой, вскинувшие перед командиром руки в нацистском приветствии…

Отснятые видеокассеты и снимки с комментариями за хорошие деньги скупило московское бюро агентства «Рейтер», а после и предложило сотрудничество.

Первое время он работал с агентством внештатно, но уже не в свободном поиске как раньше, а по конкретному заданию. Спустя год ему сделали официальное предложение.

Якушев колебался недолго: свобода свободой, а деньжата на поддержание штанов всегда нужны. Точку в сомнениях поставила сумма гонорара, естественно в долларах. Сумма по российским меркам очень даже приличная.

Он подмахнул контракт, и с витиеватой подписью жизнь его превратилась в сплошные разъезды.

И снова встречи, съемки, интервью, перегон отснятого… В рабочей суете он почти забыл о личной жизни, а годы шли, и ему было уже почти тридцать.

Но и на личном плане как-то незаметно выровнялось. В бюро он познакомился с Викой, работавшей корректором, и два месяца их романа, прерываемого краткосрочными командировками, навели его на мудрую мысль – пора остепениться и обзавестись семьей.

… От вчерашнего его сбивчивого признания Вика слегка обалдела, но, в конце концов, обещала подумать. И после волшебного вечера при свечах под тихую музыку и молдавское вино – телефонный звонок поднимал его (рубль за сто), в очередную командировку.

* * *

Сергей Лукьянов – сутуловатый, с невыразительным лицом, работал на компьютере за рабочим столом, заваленным ворохом нужных и ненужных бумаг – творческий беспорядок, присущий хоть районной малотиражке, хоть солиднейшему агентству.

Утреннее солнце, игнорируя матерчатые жалюзи, заглядывало в кабинет, отблескивая в круглых лукьяновских очках.

Не дожидаясь приглашения, Виктор уселся за стол, налил стакан минералки и с жадностью осушил. Похмельный мандраж все еще пробирал его.

Шеф бросил на него из-под очков внимательный взгляд и отвернулся от монитора.

– Дома еще не засиделся?

– Не-а, – с детской непосредственностью ответил Якушев, догадываясь, к чему он клонит.

– Есть работенка!

– Я так и понял… Когда выезжать?

– Ты не спрашиваешь, куда?

Якушев притворно вздохнул:

– Партия сказала – надо!..

– О-кей, – шеф хмыкнул и тут же посерьезнел. – Вчера звонил Варанов. Возникла поблемка. Говорит, подвернул ногу, требует срочной замены. Вроде как даже в больницу собирается ложиться.

Варанов – спецкор, откомандированный в начале месяца на Кавказ освещать тамошние события. Якушев толком его не знал. Столкнулся однажды в дверях, извинился… Вот и все знакомство. Наглый и скользкий как угорь парень ему сразу не понравился. В бюро поговаривали, что папа Варанова – крупный московский чиновник – пригрел для отпрыска местечко исключительно благодаря связям. Молодой с грехом пополам вытянул журфак МГУ, как журналист представлял собой полнейший ноль, с чрезмерным избытком самолюбия…

– Подвернул, значит? – машинально переспросил Якушев. – Бывает… Да, хотел спросить, он работал по аккредитации?

Шеф иронично улыбнулся и снял с носа очки.

– Работал… Сидел в Моздоке, гнал непроверенный материал из генеральских источников. А те ребята ушлые, дезу пускать горазды… Мне нужна объективная информация, какой бы она ни была. И не только из официальных кругов. Ты, Виктор Петрович, спец в таких делах. Собирайся. Скатаешься недельки на две, а там… видно будет.

– Но не на больше, – Якушев сразу выставил условие.

– Никак намечаются значительные перемены?

– Как знать?.. – Он вытянул под столом ноги и мечтательно представил разметавшуюся в постели Вику. – Пути Господни неисповедимы.

– Ладно! – шеф стал предельно деловым. – Вылетай сегодня. Есть возможность с Чкаловского до Моздока, военным бортом. Быстрее и удобнее, но… я бы не советовал.

– А я легких путей не ищу, – встал Якушев. – Забронируйте рейс до Минеральных Вод, а на месте я как-нибудь разберусь.

Лукьянов протянул ему влажную ладонь.

– Смотри, со своими переменами на рейс не опоздай. Ни пуха!

– К черту! – рассмеялся Якушев, сплюнул через плечо и трижды постучал по столу.

* * *

Вот она, прелесть журналистики – нежданно-негаданно, вопреки собственным планам на ближайшие дни, по первому требованию шефа срываться с места и лететь куда-то к черту на кулички. Прошло то время, когда, получив задание, он ни секунды не раздумывал: работа есть работа. Но теперь в его жизнь вошла Вика, вошла, чтобы остаться в ней и изменить устоявшийся холостяцкий уклад раз и навсегда. И именно сейчас ему как никогда не хотелось уезжать.

«Варанов, – думал он с неприязнью, – папенькин сынок. Так и готов в рай на чужой шее проскочить. Не ногу он вывихнул – задницей почуял, чем с Чечни напахнуло. Вот и решил перестраховаться, пока не поздно».

… Вика уже встала и, запахнутая в халатик, теплая и домашняя, встречала его в прихожей. Приподнявшись на цыпочках, чмокнула его в щеку.

Якушев знал, что под тонким халатиком на ней ничего нет, и это его возбуждало…

– Шеф вызывал?

– Ага…

Он провел ладонью по ее гибкой спине. Вика затрепетала, прикрыла томно большие, небесного цвета глаза, и дыхание ее сделалось прерывистым сладострастным. Пальцы сами собой скользнули под халат, коснулись упругого и горячего, вздрогнувшего от желания бедра. Впившись поцелуем в ее тонкие сочные губы, он поднял девушку на руки и понес в зал…

Они расслабленно лежали на смятой простыне, Якушев курил, разглядывая безукоризненно побеленный потолок.

– Ты надумала? – повернувшись к подруге, спросил он.

Она счастливо кивнула.

– Выйдешь?.. – переспросил он так, будто она могла передумать.

Улыбнувшись, она опустила голову на его грудь, нежно перебирая скрученные волоски.

– Выйду.

– Вика! – восторженно вскричал он, швыряя окурок в пепельницу.

– Еще не успел жениться, а уже голос повышаешь?

Якушев вскочил, с ходу запрыгивая в брюки, застегнул молнию и обернулся с наигранным возмущением:

– Ты еще не одета? Вставай, иначе опоздаем.

– Куда? – удивленно спросила она, но привстала. Сдернув с кровати простыню, обернулась ей.

– Куда, куда?! – передразнил Якушев. – В ЗАГС.

* * *

В ЗАГСе пыл жениха остудила служащая – престарелая тетка с равнодушным лицом человека, видавшего за годы работы всякого. На взволнованную реплику Якушева: «Нам бы расписаться!», оторвавшись от очень важной справки, сурово посмотрела сначала на него, потом на кутавшуюся в песцовую шубку Вику. И вынесла приговор:

– У нас жесткая очередность. На ближайшее время все окна заняты.

При чем тут окна, и кем они заняты, Виктор спросить постеснялся, теряясь под насмешливым взглядом служительницы.

Тетка раскрыла толстый журнал, порылась в нем и предложила:

– Пожалуйста, конец января вас устроит?

– Ждать целый месяц?! – горячо возмутился Якушев, счастье которого напрямую зависело от расположения тетки. – Нам бы поближе…

– Ничем не могу помочь, – ответила та и уткнулась обратно в справку.

Якушев боялся взглянуть на Вику. Губы ее обиженно дрожали, и в глазах блестела подозрительная влага.

– Подожди меня за дверью, хорошо?

Вика кивнула и ушла в коридор.

Якушев статуей вырос над теткиным столом и устремил на жрицу Гименея, профессионально изображавшую крайнюю занятость, преисполненный праведного возмущения взор. Но тетка в жизни была не новичок, и его гипнотическим усилиям не поддавалась.

– Я, кажется, все ясно разъяснила. На январь…

Якушев решился на испытанный прием, достал из кармана дубленки загодя приготовленную стодолларовую банкноту. Положил ее поверх справки.

Трюк сработал. Тетка дрогнула лицом и посмотрела на него уже с интересом. И накрыла деньги страницей.

– Ой! Как я сразу не заметила!.. – удивилась она собственному ротозейству и расцвела июньским тюльпаном. – Есть окно на пятое января. Если вам подойдет, пожалуйста.

«Две недели, – подсчитал Якушев. – Надо шефа известить, а то заменит месяца через полтора».

– Мы согласны.

Неприметным мановением руки, которому позавидовал бы Копперфильд, банкнота исчезла в недрах стола. На теткином лице расплылась заказная учтивость. Подав чистые бланки и взирая на Якушева как на ожившее божество, умиленно пропела:

– Заполните, пожалуйста…

Глава двенадцатая

Получив багаж – спортивную сумку с теплыми вещами, фотопленкой и чистыми видеокассетами, Якушев сдвинул мешающие при ходьбе кофры с камерами и вышел на площадку перед аэропортом. День еще только зарождался, но было достаточно тепло и тихо и немноголюдно. Надувал слабый ветер, шевелил облысевшие ветви высоченных тополей.

Со стоянки к нему подошел, наигрывая ключами, парень в кожаной куртке.

– Куда, командир?

– В Моздок.

Парень задумался, прикидывая в уме расстояние и сумму.

– Четыре сотни.

Якушев сгоряча отказался, в кармане командировочными лежало каких-то два миллиона.

– Смотри! – кисло предупредил парень. – Автобусом туда часов пять пилить, больше потеряешь. Темнеет рано, на каждом блокпосту шмонать станут. Доберешься к завтрашнему дню.

Не зря ли он отказался от предложения Лукьянова лететь бесплатно с Чкаловского аэродрома? Поговаривали, правда, что иногда армейцы часами не выпускали репортеров из самолета, а то и вовсе, подчиняясь чьему-то нелепому приказу, заворачивали назад. Да и шагу потом не давали ступить самостоятельно. Якушев же хотел работать независимо, и быть независимым с самого начала.

– По рукам, – нехотя согласился он. – Расчет по приезду.

Водитель кивнул и направился к прижавшемуся к тротуару жигуленку.

Ехать пришлось около двух часов. Якушев дорогой молчал, разглядывая окрестности. Водитель, поймав на приемнике музыкальную волну, мурлыкал себе под нос…

Им велели остановиться на блокпосту у поселка Прохладное. Водитель достал из бардачка документы и вышел к перекрывшему проезд бородатому автоматчику. Второй проверяющий открыл дверь со стороны Якушева.

– Документы, – потребовал он, придерживая съезжающий автомат.

Виктор предъявил редакционное удостоверение, паспорт. Автоматчик, увидев штамп с московской пропиской, буркнул:

– А вас что сюда тянет?..

– Работа, – ответил он тем же тоном.

Осмотрев салон и не найдя в нем ничего подозрительного, военный отошел к блокам и сделал пометку в регистрационном журнале.

– Проезжай! – разрешил он водителю.

Захлопнув багажник, тот прыгнул за баранку и запустил двигатель.

Отъехав от поста метров на пятьдесят, заслышав позади глухой гул, водитель свернул к обочине.

Мимо пронесся зеленый уазик, за которым, растянулись боевые машины пехоты. Трещали моторы, выбрасывая в небо клубы сизого дыма. Гремели, отбрасывая ошметки грязи, гусеничные траки. Из башни головной машины по пояс торчал танкист в шлемофоне, равнодушно глядя на прижавшиеся к обочине жигули.

… На въезде в город, развернувшись, не доезжая бетонного контрольно-пропускного пункта, где вытянулись в ожидании досмотра машины, водитель затребовал плату:

– Дальше не поеду! – заявил он категорично. – Проверка за проверкой. Пока до гостиницы доберешься, измахратишь нервы…

* * *

В самом центре Моздока, возле типового трехэтажного здания комендатуры, царило постоянное движение. Входная дверь поминутно бухала. Показав часовому пропуск, за ней то и дело исчезали военные, с хмурыми лицами выныривали назад и расходились пешком или же уезжали на машинах, в зависимости от ранга.

На площадке перед комендатурой прохаживался гражданский, которого Якушев отчего-то сразу принял за коллегу-журналиста.

– Не подскажешь, где пресс-центр? – подойдя, спросил он.

Мужчина болоньевой куртке, поверх которой висела пластиковая аккредитационная карточка, показал на дверь.

– Второй этаж.

Поблагодарив, Якушев поднимался по крыльцу, решая, что лучше: нагло проскочить мимо часового – преисполненного собственной значимостью пацана, вооруженного калашниковым, или удариться в пространные объяснения, к кому он прибыл и по какому поводу.

Часовой с бесстрастным лицом демонстративно передвинул автомат на живот.

– Я в пресс… – заявил было Якушев, но солдатик невежливо перебил:

– Пропуск!

– У меня пока нет…

Договаривая последнюю фразу и надеясь на благосклонность часового, Виктор уже взялся за ручку входной двери.

– Руки за голову! – фальцетом вскричал воин.

Поневоле он выполнил команду. Часовой довольно грубо прошелся по одежде, потом по карманам.

– Нет у меня оружия, – слепил улыбку Якушев и скосил глаза на грудной карман. – Там мое редакционное удостоверение. Проверьте.

Вояка запустил руку в карман, вытащил карточку. Долго перечитывал ее, сверил фотографию. Поскучнев, засунул ее обратно.

– На втором этаже. Правое крыло.

Якушев подсказку принял без благодарностей, молча вошел в холл и, поднявшись по лестнице, попал в длинный коридор.

Десятки дверей предстали ему, без номеров, табличек или других опознавательных знаков. Догадайся как хочешь, что за службы скрываются за этими дверями…

На пресс-центр объединенной группировки он наткнулся случайно. Внутри разговаривали, он постучал. Ответа не последовало.

Войдя в комнату с зарешеченным окном, он увидел представительного полковника в камуфлированном, благородного покроя, бушлате (не путать с тем жалким подобием, что носят срочники и средний офицерский состав), слушавшего атлетичного офицера с чеканным обветренным лицом.

– … и не дает носа высунуть. Лежим в снегу, а он с пулеметом, да патронов, видно, не меряно…

– Погоди, Саша, – отвлекся на посетителя полковник. – Что вы хотели?

– Получить аккредитацию…

– Одну минуту. Сядьте пока, подождите. Товарища вот встретил, только с передовой вернулся…

Атлет, гоняя пальцами по столу спичечный коробок, продолжал как ни в чем не бывало:

– Солдаты лупят в ответ, да наобум. Толку никакого. Благо, старшина с нами ехал из ОМОНа, возвращался со штаба. Отобрал у бойца гранатомет и на звук шарахнул. Рвануло… и тишина. Поднимаем хари – молчок. Встаем – не стреляет. Кончили с-собаку… В БТРе хмырь прокурорский ехал, кабинетный, чистенький. Как пальба поднялась, завалился за колеса, про автомат забыл. А тут сразу осмелел: «Найдите труп и снимите отпечатки пальцев». Старшина ему: «На хрена»? «А вдруг он в розыске, по оттискам идентифицируем». Омоновец плюнул, покрыл его матом и ушел в рощу. Вернулся в крови. В одной руке нож, в другой отрубленная кисть чечена. Швырнул ее прокурорскому: «Тебе надо, сам и откатывай…»

– А тот?

– Позеленел, бедолага. Не успел отойти, вытошнило.

Полковник покачал головой и, вспомнив о Якушеве, спросил:

– Так откуда вы?

– Агентство «Рейтер». Вот мои документы.

* * *

Оформление бумаг много времени не заняло, чему Якушев был откровенно удивлен. Ведь в Москве, в журналисткой среде, ходили слухи, что иной раз аккредитации можно ожидать дни, а то и недели, и порой вопрос стоял не в расторопности военных, а в отношении начальства к конкретно взятому СМИ.

Полковник покрутил карточку, с кем-то созвонился, заполнил вручную пару бланков, заверил печатью и один отдал Якушеву.

– Вечером в 18.00 мы раздаем пресс-релизы. Там вся информация, которая может вас интересовать. Но вам же этого мало?.. Можете не отвечать, я и так знаю. Но в Чечню поезжать не советую. Если мы в состоянии обеспечить вашу безопасность, там за вашу жизнь никто не даст ломаного гроша. Пугать не буду, но уже бывали случаи, когда вашего брата-журналиста ставили к стенке, заподозрив в сотрудничестве с контрразведкой…

Во дворе комендатуры Якушев подвернул к курившему мужичку в болоньевой куртке уже как к давнему знакомому.

– Подскажи, друг, где тут можно устроиться на ночь?

– Давно из Москвы?

– Утренним рейсом.

– А от какой конторы? – поинтересовался он, имея в виду издание, на которое работал Якушев.

– «Рейтер».

– Ого! – воскликнул он. – Будем знакомы. Олег Малышев. Представляю «Ведомости»… Уже оформился? Тогда советую карточку носить на видном месте, хотя бы как я… Документы на каждом углу проверяют.

– Обязательно воспользуюсь советом… Так где здесь гостиница?

– Гостиница? – переспросил Малышев. – Гостиница-то есть, да не про нашу честь. Армейскими чинами забита, что сельдью бочка.

– А как тогда быть?

– Что-нибудь придумаем. Я снимаю комнату у бабушки. Если хочешь, можешь остановиться у меня. И мне не так скучно.

– Неудобно… – засомневался Виктор.

– Брось ты! Места в комнате хватит. Только, если у тебя время терпит, давай немного обождем. В штабе идет совещание… Хочу перетолковать с командиром десантного полка.

– Интервью?

– Своего рода. Хотя обычно армейцы нас вниманием не жалуют. Кстати, продаю совет: на диктофон или блокнот не рассчитывай. И не вздумай кого из офицеров фотать. В лучшем случае разобьют морду.

– А в худшем? – спросил Якушев.

– Камеру!

– С чего ради?

– Времена нынче такие. Все имеет свою цену, а значит, покупается и продается. Даже военная тайна. Думаю, не открою для тебя Америку, если скажу, что чеченцы скупают в штабах информацию о прибывающих подразделениях, их численности, маршруте движения. Вплоть до фамилии командира и его домашнего адреса. Потом в нужный момент настраиваются на радиоволну и вещают: «полковник Иванов, не уберешься к такой-то матери, вырежем семью под корень. А живешь ты там-то…». Как думаешь, что после этого у Иванова на душе? А если еще и фото в газете?.. Все равно, что чеченам визитку оставить… Видишь, как приходится работать?

Малышев поднял клапан кармана куртки, показав позолоченный колпачок шариковой ручки. Отвернувшись от скучающего часового, он осторожно потянул колпачок, – и он превратился в тонкий шнур, исчезающий в недрах куртки. Журналист с загадочным видом расстегнул молнию. Шнур появился из обметанного нитками тайника в подкладке, уходя к оттопыренному карману пуловера, где судя по всему, лежал диктофон.

– Чудо шпионской техники! Пишет в радиусе пяти метров, причем чище, чем на родной микрофон.

…Совещание в штабе объединенной группировки вскоре закончилось.

Входная дверь распахнулась и больше не закрывалась. На крыльцо хлынул сплошной пятнистый поток. Малышев присматривался к выходившим из комендатуры. Увидев в числе последних кряжистого военного в краповом берете, включил диктофон и двинулся навстречу.

Орлиный взор офицера упал на репортерскую карточку, вызывающе болтавшуюся у него на шее.

– Корреспондент еженедельника «Ведомости», – отрекомендовался Малышев. – Товарищ полковник, пару слов о поставленной вам задаче…

Десантник журналистов недолюбливал и, оттеснив могучим плечом Малышева с пути, прорычал:

– Без комментариев.

Кивнув коллеге – видал? – Малышев нагнал шагающего к машине полковника и быстро заговорил:

– Обсуждался ли сегодня вопрос о штурме Грозного?

Открыв дверь, краповик уперся бычьим взглядом в надоедливого репортера.

– Что вас тянет сюда, как мух на навоз?! Сидел бы в Москве, черкал о проститутках и тампаксах!..

– Минуточку! – невозмутимо перебил Малышев. – Президент в своем обращении акцентировал внимание, что войска в Чечню входят с целью наведения правопорядка. Поясните, о наведении какого порядка идет речь, если это сопряжено с гибелью мирных жителей?

Полковник вскипел:

– Мирные?! Ты сам-то в Чечне был, губошлеп? Встречал там таких?! Это не тех ли ты, шрайбикус драный, называешь мирными, что исподтишка долбят нам в спину?.. А?.. Это для вас, писак, старухи и ребятня – жертвы войны. А в моем полку такая бабуля, после того как бойцы накормили и напоили чаем, вместо спасибо – троих взорвала гранатой!.. Миндальничаем с ними… Дали бы срок: не хочешь воевать, убирайся. Остался – лови на полную!.. На войне правил нет.

Запрыгнув на сидение, он с треском захлопнул дверь. Водитель утопил педаль, уазик влетел в лужу и обрызгал брюки Малышева.

– Вот и все, – он отключил запись, подошел к Якушеву. – Пошли, здесь недалеко.

Перейдя дорогу, они свернули в переулок и зашагали вдоль кирпичных и железных оград вглубь частного сектора.

– Давно вы здесь? – нарушил молчанку Якушев.

– В Моздоке? Второй день как вернулся из Грозного.

– И как там?

– А!.. – Малышев отмахнулся и полез в брюки за куревом. – Двумя словами не опишешь. Тут прочувствовать надо, на собственной шкуре.

– Но как вы туда попали? Пишут, что город в плотном кольце, птица не пролетит.

– Ну если пишут… – съязвил Малышев и засмеялся. – Дорога на юг, в горы, открыта. Туда, в Грузию и Дагестан, уходят беженцы. Обратно – на замену – наемники… Ты брат, меньше официальщину слушай. У армейцев ведь тоже своя политика. Хочешь пример из жизни?.. По ОРТ передают: «у совхоза Долинский колонну федеральных войск поджидала засада…» Чечены начинают ее лупцевать «Градом». Убитые и раненые, само собой… Что делать? Пока бойцы отстреливаются, командир запрашивает звено вертолетов, и те в течении получаса равняют с землей и залповые установки и совхоз… Какие у обывателя при этом возникают ассоциации? Боевики – сугубо отрицательные личности. А уж раз они наших бьют, то и с ними нечего чикаться.

– Что, есть и другая точка зрения?

– Пожалуйста, тот же хрен, только вид сбоку… Кстати, второй версии я склонен больше доверять. Федералы тихо и без всякого сопротивления входят в Долинский и… начинают шмон домов под предлогом поиска оружия и боевиков. Не забывают и о своих карманах. Набивают деньгами и золотишком, пока не нарываются. Парень из местных, после того, как схлопотал прикладом по морде, кинулся в драку. Пристрелили, как боевика. А чтобы прокуратура за дышло не взяла, гранату за пазуху подложили… По совхозу поднялся крик. И тогда выяснилось, что мужички давно сформировали отряд самообороны. После убийства схватились за автоматы … На счастье, вертушки вовремя подоспели. И пошла наука, Родину любить. Кто виноват в случившемся? Командир? Тогда тень на всю группировку. И как объяснить общественности, что десятки человек погибли при разграблении российского поселка?.. Сумели оформить, красиво и… убедительно. Возможно, командира еще и к ордену представят.

– Да ну?..

– А чему ты удивляешься? Тут много чего интересного… Возьми, к примеру, заигрывания правительства с Дудаевым. 13 декабря во Владикавказе проходят переговоры, и в тот же день самолеты обрабатывают Грозный. Впрочем, я понимаю, если речь зашла бы о стратегических целях. Аэродром, где боевики собирались переделывать учебные самолеты на боевые, танковый полк под Шали. Но зачем бомбить городские кварталы, хоть убей не пойму.

Погода испортилась. Небо посерело, затянулось мутными клоками туч. Солнце пропало, и в воздухе отчетливо запахло снегом.

По дороге брели двое солдат. Рослый, грея руки в карманах, огибал подернутые хрустальной паутиной льда лужи. Второй, довольно щуплый, утопая в не по размеру большом бушлате, поспевал за ним.

– Закурить не найдется? – пробасил, поравнявшись, рослый.

Якушев выкроил из своих запасов полпачки и отдал ему.

Рассовав сигареты, рослый закурил.

– Кайф, – затянувшись, глубокомысленно произнес он. – Давно таких не пробовал. Нас всякой дрянью, вроде «Луча», пичкают…

– Откуда вы, если не секрет?

Солдат насторожился, но Якушев развеял его опасения, показав карточку журналиста.

– Аэродром охраняем, – ответил за товарища щуплый, попыхивая сигареткой. – Но, говорят, скоро на Грозный пойдем.

– И есть желание?

– А кто будет спрашивать? Приказ…

– Чеченцев не боитесь? – на полном серьезе спросил Виктор.

– Ха… Стадо баранов.

– А если придется штурмовать?

Рослый стряхнул пепел на носки заляпанных берцев, задумчиво собрав на лбу гряду морщин.

– Скажут, значит будем.

– Мы из ВДВ! – гордо заявил щуплый, кутаясь в воротник. – Этим все сказано.

– Но боевики оказывают ожесточенное сопротивление…

– Пока… Кто с ними воюет – пехтура! Ни стрелять, ни драться… С двадцати шагов по слону не промажут.

Якушев скептично поджал губы, не оспаривая доводы солдат. И сменил тему:

– Живете в казармах?

– Казармы, они в части остались, – сказал щуплый. – У нас палатки.

– Недавно статья в «Комсомолке» вышла, – влез в беседу Малышев. – Какой-то тыловой генерал распинался, будто бы подразделениям выданы универсальные палатки, способные удерживать температуру на уровне комнатной.

– Ага?.. – не поверил рослый, шмыгнув носом. – А что, и вправду такие бывают? Не… мы в обычных. Холодно в них, как на улице… Только, вы про это не пишите… Добро?

* * *

Подойдя к синим металлическим воротам, Малышев нажал на звонок. Во дворе, под живым навесом из переплетшихся виноградных лоз, загромыхала цепью собака. Калитку открыла ветхая старушка в меховой безрукавке.

– Входите, – признав квартиранта, пригласила она.

– Моя квартирная хозяйка Анна Ивановна. – Сказал Малышев. – Необыкновенной доброты женщина…

Сопровождаемые хриплым лаем рвавшегося с цепи кобеля, они поднялись на веранду. Разувшись в прихожей, Якушев прошел через тесную кухню, где вкусно пахло жареной картошкой, в комнату Малышева, и прикрыл за собой дверь.

– Неплохо устроился, – заметил он, усаживаясь на край застеленной прозрачным покрывалом кровати.

Повесив куртку на округленную спинку венского стула, Малышев достал из холодильника початую поллитровку водки, маринованные помидоры и резаный хлеб. Сходил на кухню за стаканами.

– За знакомство? – он вытащил из горлышка бумажную пробку и расплескал водку по стаканам.

– Я совсем немного! – запротестовал Якушев и накрыл его ладонью.

– Как хочешь, – пожал плечами Олег и наполнил свой до краев.

– Вечером еще в комендатуру идти.

– За сводкой? На кой… она тебе сдалась? Думаешь, напишут что-нибудь дельное?.. Ладно, неволить не стану. Вздрогнем.

Нюхнув водку, Якушев собрался с силами, выпил. Взяв мятый помидор, надкусил тонкую кожицу и всосал в себя кисловатую, растекающуюся во рту мякоть.