Текст книги "Том 2. Поэзоантракт"
Автор книги: Игорь Северянин
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
С крыш падая, тают бриллиантики,
И солнце осталило стекла,
Сирень еще держит листву…
Мороз закрутил ее в бантики,
Но к полдню, – двенадцати около, —
Разъёжась, глядит в синеву.
Подстрижены к маю акации,
И коврики тлеют листовые,
Их тоны темнеют, увяв…
Ветшают к зиме декорации
Природы, чтоб в дни лепестковые
Облечься в фантазную явь…
15 октября 1916
Гатчина
Поэза стыдящимся молодости
Куда вы отдаете силы?
Вы только вдумайтесь – куда!
И разве вам уже не милы
И лес, и поле, и вода?
И разве вам уже не любы
Восторги кисти и стиха?
И целовать любимых в губы —
Да разве это от греха?
И разве ничего не нужно
Для вашей юности, друзья?
Как слабы вы! Как мало дружны!
Над Вами властвует Нельзя.
И вам не больно? Не обидно?
Вы покоряетесь? Чему?
Своей же робости постыдной
И малодушью своему!
Вы в заблужденьи! Пусть исправить
Ошибки сердце повелит.
Одна лишь молодость! Одна ведь!
И лишь ее стыдиться – стыд!
Ноябрь 1916
Заячьи моноложки1
Что в мыслях не таи,
Сомненьями терзаемый,
Хозяева мои —
Предобрые хозяева:
Горячим молоком
Животик мне распарили —
И знаете? – при том
Ни разу не зажарили!..
15 сентября 1916.
Им. Бельск
2
– «Похож ты на ежа
И чуточку на вальдшнепа», —
Сказала, вся дрожа,
Собака генеральшина:
– «Случалось мне тайком
Вам, зайцам, хвост обгрызывать…»
И наглым языком
Рот стала свой облизывать…
1916. Сентябрь
Им. Бельск
3
Вчера сибирский кот
Его высокородия
Вдруг стибрил антрекот
(Такое уж отродие!..)
Сказал хозяйский сын:
«Бери примеры с заиньки», —
И дал мне апельсин
Мой покровитель маленький.
1916. Сентябрь
Им. Бельск
4
Зачем-то нас зовут
Всегда каким-то трусиком,
А сами нас жуют,
Смешно виляя усиком…
Ужели храбрость в том,
Чтоб вдруг на нас обрушиться
С собакой и с ружьем,
Зажарить и накушаться?
1916. Сентябрь
Им. Бельск
Песенка о зайце
Я впивала аромат
В молодых сиренях.
Заяц кушал виноград
На моих коленях.
Я подшеила ему
Золотой бубенчик.
Стал мой заяц потому
Вылитый оленчик.
1916. Сентябрь
Им. Бельск
Триолеты о зайце1
Наш заяц, точно Передонов, —
Перед отъездом рвет обои.
Смеясь, решили мы с тобою:
Наш заяц – точно Передонов!
В них поруганье роковое
Цивилизации законов…
Наш заяц, – точно Передонов,
С остервененьем рвет обои…
8 сентября 1916
Им. Бельск
2
Ликует тело заячье:
По горло молока!
Свобода далека,
Но сыто тело заячье.
Живет он припеваючи
И смотрит свысока.
В неволе тело заячье,
Но вволю молока!
8 сентября 1916
Им. Бельск
Гирлянда триолетов1
Печальное и голубое,
Ах, вам мой грезовый поклон!
Подумать только – все былое:
Печальное и голубое.
Я в прошлое свое влюблен,
Когда все было молодое…
Печальное и голубое,
Ах, вам мой грезовый поклон!
2
Ах, вам мой грезовый поклон!
Тебе, сирень, ледок во зное,
Тебе, жасмин, душистый сон, —
Тебе, мой грезовый поклон!
Тебе, бывалое, иное,
Тебе, весенний унисон,
Тебе мой грезовый поклон!
Моя сирень, ледок во зное!
3
Моя сирень, ледок во зное,
И ты, гусинолапый клен:
Покойтесь мирно! Спи в покое,
Моя сирень, ледок во зное!
Я равнодушно утомлен,
Тревожим смутною тоскою:
Была сирень – ледок во зное…
Был он – румянолапый клен…
4
Печальное и голубое
Хранит гусинолистый клен:
Скрывает он своей листвою
Печальное и голубое.
Тайн никому не выдаст он:
Ведь в нем молчание благое
Печальное и голубое
Таит румянолистый клен.
5
Таит гусинолистый клен
Вам чуждое, нам с ним родное.
Охраной тайны опален,
Зардел гусинолистый клен.
Молчание его святое.
И, даже под бурана стон,
Таит – ладонь в пять пальцев, – клен
Вам чуждое, нам с ним – родное.
6
Вам чуждое, нам с ним – родное.
Постигнет кто? лишь небосклон
Губерний северных. Мечтою
Вам чуждою, нам с ним родною,
Из нас с ним каждый упоен,
И в этом что-то роковое…
Вам чуждое, нам с ним родное…
Постигнет кто? Лишь небосклон.
7
Печальное и голубое,
Ах, вам мой грезовый поклон!
О, ласковое ты и злое,
Печальное и голубое!
И я на севере рожден
С печально-голубой душою.
Печальное и голубое,
Ах, вам мой грезовый поклон!
8
Ах, вам мой грезовый поклон,
Печальное и голубое.
Вас обвивающий змеею,
Ах, вам мой грезовый поклон!
На миг минувший осенен,
Я знаю: в нем все пустое,
Но вам мой грезовый поклон,
Печальное и голубое!
9
Печальное и голубое!
Ах, вам мой грезовый поклон!
Моя сирень – ледок во зное —
Печальное и голубое.
Хранит гусинолапый клен
Вам чуждое, нам с ним родное.
Печальное и голубое,
Ах, вам мой грезовый поклон!
Декабрь 1916
Гатчина
Поэза о поэтессах
Как мало поэтесс! как много стихотворок!
О, где дни Жадовской! где дни Ростопчиной?
Дни Мирры Лохвицкой, чей образ сердцу дорог,
Стих гармонический и веющий весной?
О, сколько пламени, о, сколько вдохновенья
В их светлых творчествах вы жадно обрели!
Какие дивные вы ведали волненья!
Как окрылялись вы, бескрылые земли!
С какою нежностью читая их поэзы
(Иль как говаривали прадеды: стихи…),
Вы на свиданья шли, и грезового Грэза
Головки отражал озерный малахит…
Вы были женственны и женски-героичны,
Царица делалась рабынею любви.
Да, были женственны и значит – поэтичны,
И вашу память я готов благословить…
А вся беспомощность, святая деликатность,
Готовность жертвовать для мужа, для детей!
Не в том ли, милые, вся ваша беззакатность?
Не в том ли, нежные, вся прелесть ваших дней?
Я сам за равенство, я сам за равноправье, —
Но… дама-инженер? но… дама-адвокат?
Здесь в слове женщины – неясное бесславье
И скорбь отчаянья: Наивному закат…
Во имя прошлого, во имя Сказки Дома,
Во имя Музыки, и Кисти, и Стиха,
Не все, о женщины, цепляйтесь за дипломы, —
Хоть сотню «глупеньких»: от «умных» жизнь суха!
Мелькает крупное. Кто – прошлому соперник?
Где просто женщина? где женщина-поэт?
Да, только Гиппиус и Щепкина-Куперник:
Поэт лишь первая; вторая мир и свет…
Есть… есть Ахматова, Моравская, Столица…
Но не довольно ли? Как «нет» звучит здесь «есть»,
Какая мелочность! И как безлики лица!
И модно их иметь, но нужно их прочесть.
Их много пишущих: их дюжина, иль сорок!
Их сотни, тысячи! Но кто из них поэт?
Как мало поэтесс! Как много стихотворок!
И Мирры Лохвицкой среди живущих – нет!
23 августа 1916
Им. Бельск
На смерть Верхарена
Вновь, Бельгия, невинностью твоей
Играет ритм чудовищного танца:
Лишилась и великого фламандца,
Лишенная свободы и полей.
И что тебе, страдалице, милей:
Твоя ли участь жертвенного агнца?
Иль розы возмущенного румянца?
Иль он, поэт, как некий солнцелей?
Все дорого: и почва, и Верхарен.
Твой скорбный взор страданьем светозарен,
Твой гордый дух насильем уязвлен.
Но вот что для меня непостижимо:
Зачем же он, Культура кем любима,
Ее певец – Культурой умерщвлен?!
16 ноября 1916
Гатчина
Койт и Эмарик(Эстляндская легенда о белых ночах)
Алексею Масаинову
1
Койт, зажигатель солнца, и Эмарик, гасунья,
Встретились перед ночью в небе, весной золотом,
Встречею чаровались. Койт запылал: «Чарунья»…
А Эмарик сказала: «Счастье в тебе – молодом…»
И позабыла махнуть рукавом,
И не подула на солнце июнье,
И осенило оно новолунье
Победоносным лучом.
2
Бог, Вседержитель неба, Солнечный Вседержитель,
Сам себя сотворивши, Койта и с ним Эмарик,
Бог разразился гневом: «Дерзостные, дрожите, —
План мой разрушить смели, оцепенившие миг».
В небе раздался испуганный крик:
То растерялись и Койт-небожитель,
И Эмарик, распустившая нити
Льняных волос на свой лик.
3
Но пережив мгновенье, пламенным чувством смелы,
Правы своей любовью, искренностью осмелев,
Койт и Эмарик вскричали: «Мы пред тобою белы!
Мы пред тобой невинны! Твой непонятен гнев».
И Эмарик, от тоски побледнев,
Облако в руки взяла и запела,
Пела о чувстве своем и бледнела
Бледностью девственных дев…
4
Он справедлив, Премудрый! Бог остается Богом!
Светлое возмущенье может судью восхитить!
Месть пробуждает правда только в одном убогом.
Бог же всегда был Богом, пламя готовым простить!
И даровал он им право – любить,
В вешние ночи встречаться дорогам,
Разным путям их, и в этом немногом
Счастье уметь находить!
19 апреля 1916
Гатчина
Бесстрастие достижения
Назад два года наша встреча
Не принесла любви твоей:
Ты отвечала мне, переча
Чужому из чужих людей…
Я полюбил тебя поэтно:
Самозабвенно, в первый миг.
Пусть не была любовь ответна,
Я не поблек, я не поник!
Но выдержкою и терпеньем,
Но верою в любовь свою,
Но пламенным тебя воспеньем
Достиг, что говоришь: «Люблю».
И в каждом слове, в каждом жесте,
И в каждом взгляде на меня
Читаю: «Мы два года вместе» —
Из часа в час, в день изо дня.
О, я уверен был, что это
Когда-нибудь произойдет,
Что чувство чистое поэта
В тебе ответное найдет!
Но отчего ж не торжествую
Своей победы над тобой?
Тебя я больше не ревную
И не молю: «Живи со мной!»
Не потому, чтоб разлюбилось;
Не потому, чтоб я остыл; —
Но сердце слишком быстро билось, —
И я усталость ощутил!..
Восторг – в безумстве! счастье – в бреде!
В лиловой лжи весенних дней!..
Бесстрастно радуюсь победе,
Не зная, что мне делать с ней!..
2 января 1917
Гатчина
Мне плакать хочется…
Мне плакать хочется о том, чего не будет,
Но что, казалось бы, свободно быть могло…
Мне плакать хочется о невозможном чуде,
В твои, Несбывная, глаза смотря светло…
Мне плакать хочется о празднике вселенском,
Где справедливость облачается в виссон…
Мне плакать хочется о чем-то деревенском,
Таком болезненном, как белый майский сон.
Мне плакать хочется о чем-то многом, многом
Неудержимо, безнадежно, горячо
О нелюбимом, о бесправном, о безногом,
Но большей частью – ни о ком и ни о чем…
13 января 1917…
Гатчина
Кавказская рондельПоэза Южику
Январский воздух на Кавказе
Повеял северным апрелем.
Моя любимая, разделим
Свою любовь, как розы – в вазе…
Ты чувствуешь, как в этой фразе
Насыщены все звуки хмелем?
Январский воздух на Кавказе
Повеял северным апрелем.
На мотив Виктора Гофмана
Весеннее! весеннее! как много в этом слове!
Вы, одуванчики, жасмины и сирень!
Глаза твои! глаза! они как бы лиловей
Они сиреневей в весенний этот день!
Любимая! любимая! как много в этом звуке!
Уста улыбные и синева ресниц…
Уста твои, уста! и что же в них из муки.
Святая из святых! блудница из блудниц!
Люблю тебя, люблю тебя! и буду вечно-вечно
Любить тебя, моя! все вылилось в моей…
О, как же ты добра, прекрасна и сердечна,
Мой Южик! мой бокал! поэзосоловей!
27 января 1917
Тифлис
Поэза белой сирени
Белой ночью в белые сирени,
Призраком возникшие, приди!
И целуй, и нежь, и на груди
Дай упиться сонмом упоений,
И целуй, и нежь, и утруди…
Белой ночью белые приветы,
Ласк больных, весенних полусны,
И любовь, и веянье весны,
И полутемени, и полусветы,
И любовь, и чувства так лесны!..
Эта ночь совсем, совсем живая!
В эту ночь приди ко мне, приди!
И судьбу свою впереди!
А сирень цветет, слегка кивая!
А любовь растет, легка, в груди!
1917. Июнь
Гатчина
Гатчинскии весенний день
Тридцатый год в лицо мне веет
Веселый, светлый майский день.
Тридцатый раз Сиреневеет
В саду душистая сирень.
«Сирень» и «день» – нет рифм банальней!
Милей и слаще нет зато!
Кто знает рифмы музыкальней
И вдохновенней – знает кто?!
«Сирень» и «день»! Как опьяненно
Звучите вы в душе моей!
Как я на мир смотрю влюбленно,
Пьян сном сиреневых кистей!
Пока я жив, пока я молод,
Я буду вечно петь сирень!
Весенний день горяч и золот, —
Виновных нет в весенний день!
31 мая 1917
Гатчина
Поэза разъяснения
Мои стихи не очень вдохновенны
Последний год…
Не вдохновенны оттого, что пленны,
А я все тот…
Я не могу сказать всего, что надо,
Хотя могу…
И чтоб не лгать реально, – вот досада, —
Фантазно лгу.
Да, ваших дней волнующая проза —
Больной вопрос…
А потому – Миррэлия – как грёза, —
Взамен всех проз!..
9 ноября 1916
Гатчины
Поэза алых туфель
Ало-атласные туфли были поставлены на стол,
Но со стола поднимались и прижимались к губам.
Создал сапожник-художник, а инженер вами хвастал.
Ало-атласные туфли глаз щекотали гостям.
Ало-атласные туфли, вы наподобие гондол,
Помните температуру требовательной ноги?
Ало-атласные туфли, сколько купивший вас отдал
Разума и капитала – знает один Ибрагим…
Ало-атласные туфли с дымчатым кроличьим мехом
Грелись кокетно в ладонях и утопали в коврах,
Топали в пламенном гневе, то содрогались вы смехом,
Вас на подносах носили на вакханальных пирах.
Плавали бурно в шампанском, кушали пряные трюфели,
Аэропланом взлетали, били мужчин по щекам,
Ало-атласные туфли, ало-атласные туфельки!
Вы, чьи носки к молодежи! чьи каблуки – к старикам!
15 октября 1917
Петроград
Гений Лохвицкой
Я Лохвицкую ставлю выше всех:
И Байрона, и Пушкина, и Данта.
Я сам блещу в лучах ее таланта,
Победно обезгрешившего Грех:
Познав ее, познал, что нет ни зла,
Нет ни добра, – есть два противоречья,
Две силы, всех влекущие для встречи,
И обе – свет, душа познать могла.
О, Бог и Черт! Из вас ведь каждый прав!
Вы – символы предмирного контраста!
И счастлив тот, о ком заботясь часто,
Вселяется в него, других поправ.
И в ком вас одинаково, тот благ:
Тот знает страсть, блаженство и страданья,
Тот любит жизнь, со смертью ждет свиданья,
И тот велик, как чародей, как маг!
И грех, и добродетель – красота,
Когда их воспринять благоговейно.
Так Лохвицкая просто, беззатейно
Открыла двух богов и два креста.
1912. Июль
Веймарн
Промельк («И в зле добро, и в добром злоба…»)
И в зле добро, и в добром злоба,
Но нет ни добрых, нет ни злых,
И правы все, и правы оба, —
И правоту поет мой стих.
И нет ни шведа, ни японца.
Есть всюду только человек,
Который под недужьем солнца
Живет свой жалкий полувек.
21 декабря 1917
Петроград
К шестилетию смерти Фофанова
Как это так могло случиться,
Что мог он в мае умереть,
Когда все жаждет возродиться,
И соком жизненным кипеть?!..
Певец весны, певец сирени
И майских фей, и соловьев,
Чьей лиры струны так весенни,
Чей стих журчливее ручьев.
Как мог он, этот вешнепевец,
Как он сумел, как он посмел
Уйти от пляшущих деревьев
И от кипящих маем тел?
На скорбь обрек живых умерший,
На осень он весну обрек…
Что может быть больней и горше,
Чем умолканье вешних строк?…
Все не могу я надивиться
И все дивиться буду впредь,
Как это так могло случиться,
Что мог он в мае умереть?!..
20 июня 1917
Мыза Ивановка
Россини(сонет)
Отдохновенье мозгу и душе
Для девушек и правнуков поныне…
Оркестровать улыбку Бомарше
Мог только он, эоловый Россини.
Глаза его мелодий ясно-сини,
А их язык понятен в шалаше.
Пусть первенство мотивовых клише
И графу Альмавиве, и Розине.
Миг музыки переживет века,
Когда его природа глубока, —
Эпиталамы или панихиды!
Россини – это вкрадчивый апрель,
Идиллия селян «Вильгельма Телль»,
Кокетливая трель «Семирамиды».
1917. Октябрь
Петроград
Поэза бывшему льстецуОдному из многих
Как вы могли, как вы посмели
Давать болтливый мне совет?
Да Вы в себе ль, да Вы в уме ли?
Зачем мне ваш «авторитет»?
Вы мелкий журналист и лектор,
Чья специальность – фельетон,
Как смели взять меня в свой спектор?
Как смели взять свой наглый тон?
Что это: зависть? «порученье»?
Иль просто дурня болтовня?
Ничтожества ли озлобленье
На светозарного меня?
Вы хамски поняли свободу,
Мой бывший льстец, в искусстве тля,
И ныне соблюдая моду,
Поносите Вы короля!
Прочь! Прочь! а ну Вас к Николаю!
Работайте на экс-царе!
Я так пишу, как я желаю, —
Нет прозы на моем пере!..
А Вы, абориген редакций,
Лакей газетных кулаков,
Член подозрительнейших фракций,
Тип, что «всегда на все готов»…
Вы лишь одна из грязных кочек
В моем пути, что мне до них?
И лучшая из Ваших строчек —
Все ж хуже худшей из моих!
Не только Ваш апломб пигмея, —
Апломб гигантов я презрел,
И вот на Вас, льстеца и змея,
Свой направляю самострел!
Да ослепит Вас день весенний,
И да не знают Вас века!
Вы – лишь посредственность, я – гений!
Я Вас не вижу свысока!
3 марта 1917
Гатчина
III. Револьверы революции
Гимн Российской Республики
Свобода! Свобода! Свобода!
Свобода везде и во всем!
Свобода на благо народа!
Да радуемся! да живем!
Мы русские республиканцы, —
Отсталым народам пример!
Пусть флагов пылают румянцы!
Сверкает в руках револьвер!
Победа! Победа! Победа!
Над каждым в России царем!
Победа – расплата за деда!
Да радуемся, да живем!
Столетья царями теснимы,
Прозрели в предвешние дни:
Во имя России любимой
Царь свергнут – и вотмы одни!
Труд, равенство, мир и свобода,
И песня, и кисть со стихом —
Отныне для счастья народа!
Да радуемся! да живем!
1917. Гатчина – Петроград
Все – как один
Народу русскому дивитесь:
Орлить настал его черед!
Восстал из недр народный витязь
И спас от деспота народ.
Не важно знать – какое имя
Носил народа лучший сын.
Не важно знать – он шел какими
Путями к пламени вершин.
Но он пришел, освободитель!
Но он возник, но он восстал!
И голос был: «За мной идите!»
Не гром ли то прогрохотал!
Все, как один, рванулись люди
За счастьем! за весной! за сном!
Все, как один, вздохнули груди.
Одно – во всех, и все – в одном!
Но незачем идти им стало, —
Свобода к ним из-за угла.
В глазах, как солнце, заблистала
И в душах факелы зажгла.
И улыбнулась им Свобода:
«Все, как один! Вот в чем секрет
Удачи зрелого народа…
Иных путей к свободе нет!»
Благословен да будет витязь,
Воспламенивший всех вперед!
Народу русскому дивитесь:
Пример народам – мой народ!
5 марта 1917
Орел
Моему народу
Народ оцарен! Царь низложен!
Свободно слово и печать!
Язык остер, как меч без ножен!
Жизнь новую пора начать!
Себя царями осознали
Еще недавние рабы:
Разбили вздорные скрижали
Величьем солнечной судьбы!
Ты, единенье, – златосила,
Тобою свергнут строй гнилой!
Долой, что было зло и хило!
Долой позорное! Долой!
Долой вчерашняя явь злая
Вся гнусь! Вся низость! Вся лукавь!
Долой эпоха Николая!
Да здравствует иная явь!
Да здравствует народ весенний,
Который вдруг себя обрел!
Перед тобой клоню колени,
Народ – поэт! Народ – орел!
1917. Март 8, Москва
И это – явь?…
И это – явь? не сновиденье?
Не обольстительный обман?
Какое в жизни возрожденье!
Я плачу! я свободой пьян!
Как? неужели? все, что в мыслях —
Отныне и на языке?
Никто в Сибирь не смеет выслать?
Не смеет утопить в реке?
Поверить трудно: вдруг – все ложно?!..
Трепещет страстной мукой стих…
Но невозможное – возможно
В стране возможностей больших!
8 марта 1917
Москва
Баллада XII
«Когда отечество в огне,
И нет воды – лей кровь, как воду».
Вот что в укор поставить мне
Придется вольному народу:
Как мог я, любящий свободу,
Поющий грезовый запой,
Сказать абсурд такой в угоду
Порыву гордости слепой?!
Положим, где-то в глубине
Своей души я эту «коду»
Тогда ж отбросив, как во сне,
Пытал и прозревал природу.
И вскоре же обрел я оду
Любви и радости земной,
Проклятью предал я невзгоду
Порыва гордости слепой.
«Стихи в ненастный день» – зане
Вот увертюра к любвероду.
Они возникли в вышине
Подобные громоотводу.
Не минами грузи подводу,
А книжек кипою цветной;
Лей зрячую, живую воду
На веки гордости слепой!
Проклятье пасмурному году,
Мир зачумившему войной,
И вырождавшемуся роду
Державной гордости слепой!
1917. Апрель
Гатчина
Баллада XIII
Непоняты моей страной
«Стихи в ненастный день», три года
Назад написанные мной
Для просвещения народа.
В них – радость, счастье и свобода,
И жизнь, и грезы, и сирень!
Они свободны, как природа,
Мои «Стихи в ненастный день»!
Не тронута моей струной
Осталась рабская порода,
Зерно, посеянное в зной,
Не принесло тогда приплода.
Что для морального урода
Призыв к любви? Урод – как пень…
Затмила дней ненастных мода
Мои «Стихи в ненастный день».
И только этою весной
Народ почуяв ледохода
Возможность раннего, волной
Потек, волною вешневода
Разлился, не оставив брода
Для малодушных, свергнув лень,
И осознался. Прочь, невзгода!
Вперед, «Стихи в ненастный день»!
И я, издревле воевода,
Кричу в просторы деревень:
Что как не человеку ода —
Мои «Стихи в ненастный день»?!
1917. Апрель
Гатчина
Баллада XIV
Должна быть кончена война,
Притом – во что бы то ни стало:
Измучилась моя страна,
Нечеловечески устала.
Есть примененье для металла
Гораздо лучше, чем твой брат.
Да свергнут ужас с пьедестала
Министр, рабочий и солдат!
Должна быть всем троим видна
(Иль вам трех лет кровавых мало?)
Смерть, что распутна и жадна,
Зев гаубицы, сталь кинжала.
Из пасти смерти вырвав жало,
Живи, живой, живому рад!
Не я – вам это жизнь сказала,
Министр, рабочий и солдат!
Все, все вкрови: вода, луна,
Трава, лампасы генерала.
В крови зеленая весна,
Сменила кровь вино бокала.
Кровь все покрыла, захлестала.
Для крови нет уже преград.
У вас глаза сверкают ало,
Министр, рабочий и солдат!
Взгляните на себя сначала:
Не вами ль создан этот ад?
Долой войну! Долой Ваала,
Министр, рабочий и солдат!
Апрель 1917
Гатчина
Баллада XV
Блюдите фронт, но вместе с тем
Немедленно в переговоры
Вступите с немцами, затем
Надеждой озарите взоры.
Ни вам – немецкие позоры,
Ни немцам – русские, – нужны
Тем и другим полей просторы
И ласка любящей жены!
Зачем же ужас вам? Зачем
Боль ран, и смерть, и все раздоры?
Чем оправдаете вы, чем
Пролитье крови? Мертвых хоры
Вас не тревожат? Их дозоры
В час полуночной тишины
Не вызывают вас на споры
О слезах любящей жены?
Нет во вселенной лучше тем,
Чем тема: лес, поля и горы.
Кто с этим несогласен – нем.
Кроту милее солнца – норы.
А как пленительны озера,
Бубенчик-ландыш, плеск луны,
Улыбка в небесах Авроры
И взоры любящей жены.
Иль мы поэты, фантазеры,
И вам в окопах не слышны
Ни наши нежные укоры,
Ни голос любящей жены?…
Апрель 1917
Гатчина